Алекс Делавэр - 31-35

Глава 21

Я набрал отставного детектива Отиса Отта Второго.

– Даб на проводе. Вы тот психолог?

– Да. Алекс Делавэр.

– Насчет Зайны Ратерфорд? – уточнил Отт. – Эхо из прошлого. Никогда не слышал, чтоб у нее была дочь, так что, наверное, вряд ли вам пригожусь.

– Все равно, мы можем встретиться?

– Хотите сводить меня завтра пообедать?

Третий связанный с делом обед, и третий день кряду.

– Куда идем? – спросил я.

– Ну, скажем, «Спаго», – предложил он и со смехом исправился: – Хотя нет, это гастроном, а нам в закусочную. Лучше «Пико», возле «Робертсона». Как насчет полдвенадцатого? Для меня – разминка перед ужином.

* * *

Отис Отт прибыл туда раньше меня и занял укромный угловой столик, дающий полный обзор входа. Классический детективный ход.

Аккуратный афроамериканец на седьмом десятке, с бдительными карими глазами и широким ртом, едва шевельнувшимся, когда он с легким наклоном головы представился:

– Даб.

Как умелый чревовещатель. Для запугивания подозреваемых идеально. Одет в черный кашемировый свитер и белое поло. Перед ним стояла чашка кофе. Закусочная наполовину пустовала. В основном здесь сонно сидели над супом пожилые люди, а молодые мамаши пытались что-нибудь съесть, поминутно отрываясь урезонить своих малышей.

– Меню мне не нужно, – сказал Даб. – А вам, наверное, да.

– Как насчет мясного ассорти? Звучит неплохо.

– Лет двадцать назад оно и мне ласкало бы слух. А нынче ограничусь грудкой индейки. Здесь, по крайней мере, у нее вкус не картонный.

К столику с теплой улыбкой подошла смуглокожая официантка.

– Элизабет, радость, мне как обычно, а молодому человеку нарезочку.

– Даб, да ты и сам не стар.

– В сравнении с фараоном Тутанхамоном – всяко. Что будем пить, доктор?

– Я – крем-соду.

– Надо же, и тут мы совпадаем… Элизабет, ты глянь – сплошной унисон.

Официантка со смехом отошла.

Даб отодвинул свой кофе и цепко вгляделся в меня.

– Доктор, объясните мне, в чем ваш интерес к Зайне Ратерфорд.

Мой рассказ занял определенное время. Даб слушал не перебивая (еще один плюс для следователя). Когда я закончил, он после некоторой паузы сказал:

– Значит, психическое заболевание? Что интересно, с учетом вашего рассказа: у Зайны ведь тоже были проблемы. Но, как я уже сказал, ни о какой дочке разговоров не велось. Родственников в Лос-Анджелесе у нее однозначно не было. В розыск ее заявил некий брат из Кливленда.

– Вы помните, как его зовут?

– Какой-то Смит – не то Джон, не то Джим или Джо. А может, Боб; что-то на редкость незатейливое. Вы уж извините, времени прошло много, да и общался я с ним только по телефону.

Потянувшись вниз, Даб выложил на столик кожаную папку, из которой достал нечеткое фото.

Увеличенная копия водительского удостоверения, заметно выцветшая. Зайна Ратерфорд была хороша собой. Но даже в ущербном ракурсе полицейской камеры не шла ни в какое сравнение с красотой Зельды, когда та была еще в себе. Лицензия выдана на следующий день после двадцативосьмилетия Зайны и за два года до ее исчезновения. Откровенно говоря, тридцать лет – не возраст, но в Голливуде он считается уже «закатным».

– Можно я оставлю это себе? – спросил я.

– Это ваш экземпляр, – ответил Даб. – Я в свое время располагал единственно оригиналом, который и пустил на листовку… Ну что, напоминает вашу Зельду?

– Сходства негусто.

– Жаль. Я-то думал лицезреть момент истины. Хотя какая, в сущности, разница… Зайну все равно уже не найти. Дело было просто из рук вон. С таким же успехом ее можно было разыскивать в Пакистане, Польше или Бельгии. Или где-нибудь на пригородной свалке.

Он пристукнул кофейной чашкой о стол.

– Пропажа человека отличается от других расследований, потому что вы даже не знаете, было ли вообще совершено преступление. И подступаться приходится издали, исподволь, обычно с большим опозданием. С другой стороны, в отличие от вашего приятеля Стёрджиса, хорошие новости я приносил семьям чаще, чем могло бы показаться. У меня жена – медсестра, и, по ее словам, в полиции я был кем-то вроде акушера.

Принесли еду.

– Здоровая, – болезненно поморщился Даб и, подняв половинку сэндвича с индюшатиной, откусил и опустил на тарелку.

– Вы говорите, у Зайны были эмоциональные проблемы? – учтиво напомнил я. – Интересно, какие именно?

– Хозяйка дома говорила, что она со странностями. Брат никогда этого детально не описывал, но у меня ощущение, что она всегда была проблемным ребенком. Младшая среди своих братьев и сестер. Сам брат казался довольно консервативным.

– Семья относилась к ее актерству с неодобрением?

– Скорее просто не одобряла желания ею стать. Единственное доказательство актерской игры, которое я нашел, – это пара рекламных роликов, снятых бог весть когда; она там была просто на фоне, без всяких реплик. Полагаю, если б ей удалось пробиться, родня запела бы по-другому. Слава решает все. Я связывался с Гильдией киноактеров, и у них на нее ничего не оказалось. В газете ее назвали «актрисой» единственно с моей подачи, чтобы запустить версию. Что-либо иное не подходило для семейного прочтения.

– Она была потаскухой? – задал я вопрос.

– Может быть… Опять же по словам хозяйки дома.

– Той самой, что считала Зайну странной.

– Старая грымза. – Даб покривился. – Но, может, она что-то такое вынашивала. Рассказывала, что пыталась вызвать Зайну на разговор, но та смотрела бог знает куда пустыми глазами, как не от мира сего. Подозревала хозяйка и наркоту, но при обыске квартиры я ее не нашел. Чего не скажешь о бутылках из-под спиртного. Их там было предостаточно, что подтверждает подозрение хозяйки, будто Зайна в пьяном виде водила к себе парней.

– Свидетельство проституирования?

Даб кивнул с выражением боли, словно признавая эту возможность с крайней неохотой. Ассоциировал себя с жертвой. Что опять же выдавало в нем хорошего следователя.

– Хозяйка рассказывала, что у Зайны не было работы – и я действительно не нашел тому опровержения; что она «дрыхла весь день, а затем уходила на улицу расфуфыренная». Если Зайна действительно проституировала, это делало ее жертвой повышенного риска. Но ни в Западном Голливуде, ни в Лос-Анджелесе полиция нравов ее не арестовывала, а когда я отыскал пару местных баров, где она обычно сидела, мне лишь сказали, что она иногда позволяла себе лишку, но клиентам себя не навязывала. А чтобы ее снимали, такого точно никто не помнит. Скорее сочувствовали ей. – Он отрицательно покачал головой. – Итог, доктор: звание «актрисы» она не порочила, а ее дело попало в газету.

– Все те жалобы от хозяйки, – сказал я. – Она не имела планов ее выселить?

– Нет. При всем брюзжании этой старой грымзы, плату за жилье Зайна вносила вовремя, вела себя в целом тихо, и, за исключением ночных визитов ухажеров, жила, в сущности, одиноко. Это и было для меня основным препятствием. Ни друзей, которых можно найти, ни родни в целом городе, только тот твердолобый брат в Кливленде. Вы мне скажите: может, это и был симптом той психологической проблемы?

– Каким образом брат заявил о ее пропаже?

– Он пытался дозвониться до нее на День благодарения, но не смог. Потом еще выжидал целый месяц и лишь тогда обратился, а когда я спросил, почему так поздно, заерзал. Так что о семейной преданности речи здесь не идет. Самое худшее во всех этих поисках – временной лаг. Сродни рыбалке без наживки.

– Как звали ту хозяйку дома?

– Фрэнсис Байнум. Но о ней можно забыть. Ей уже тогда было за восемьдесят, дышала через кислородную подушку. Вечно брюзжала обо всем и обо всех.

– А соседи Зайны? Что можно сказать о них?

– Насчет образа жизни сказать что-либо сложно, но несколько человек подтвердили, что она как бы дистанцировалась. В целом жила неброско, а значит, не оставила и особого впечатления.

Даб откусил кусочек сэндвича, отер салфеткой рот.

– Миссис Байнум у меня симпатии не вызывала, но в своем предположении о занятии проституцией она, возможно, была права. Никаких записей о работе я не нашел, а текущий счет показывал частые, но нерегулярные поступления – сотня здесь, пара сотен там. Кроме того, в прикроватной тумбочке обнаружились секс-игрушки, заодно с презервативами всех цветов и размеров. Если б найти книжку с телефонами, это была бы роскошь, но не свезло. Ничего личного, и всё на этом. Квартира больше напоминала времянку, хотя жила она там уже довольно долго. Думаю, если ее кто-то убил, то все улики он забрал с собой.

– То есть вы считаете возможным убийство?

– Версия наиболее вероятная, док, но я действительно не знаю. Если это произошло у нее на квартире, то кто-то очень хорошо прибрался, не оставив следов. Может, она отправилась по вызову, да только попала не в ту кроватку, а убийца замел следы… Если б нашлась, скажем, ее сумочка, а в ней записная книжка, права да еще ключ от дома, все было бы легче легкого. И, кстати, для вас: ее никто никогда не видел с ребенком. Я понимаю, вам хочется знать, что ребенок той жертвы в порядке, но неужели вы и вправду полагаете, что какая-то сумасшедшая, что-то бормочущая о маме-кинозвезде, может вывести вас к нему?

– Возможно, что и нет.

Поизучав меня взглядом, Даб переключился на сэндвич.

– Я понимаю вас, доктор. Вы будете делать все, что только можете, пока не убедитесь, что других вариантов больше не остается. Таков был и мой подход. Иногда это срабатывало.

– Урожденное имя Зельды – Джейн Смит, – произнес я.

Он опустил недоеденный сэндвич.

– Вот как? Надо же… Ей и тому парню из Кливленда не мешало назваться Хампердинками – что ни говори, а звучит более впечатляюще. Но давайте пойдем по этому пути; скажем, что ваша Зельда действительно была дочерью моей Зайны. Что мы в итоге получаем? Все тех же двух женщин, с разницей в два десятилетия. Даже если б я мог связать вас с ее родней, чего я сделать не могу, вы вряд ли что-либо для себя открыли бы. Мы говорим не о сплоченной семье, а только о том, что мне удосужился позвонить ее брат, и то всего один раз. И когда он говорил о Зайне, это было что-то вроде… Ну совсем уж холодно. Как о посторонней. Вот почему я почувствовал, что она была для них изгоем. – Он улыбнулся. – Хотя это навевает воспоминания. Иного вряд ли можно ждать, беседуя с психологом…

* * *

Несмотря на то, что ланч как бы был на мне, Даб сделал попытку заплатить:

– Бросьте, доктор. Мои сведения не стоят выеденного яйца.

Я попросил Элизабет завернуть мне сэндвич и положил долларовых купюр достаточно, чтобы она залучилась улыбкой.

– Ладно, будь по-вашему, – сдался Даб, а я проводил его к маленькой синей «Мазде».

Мы опять пожали друг другу руки, уже несколько более сдержанно.

– Желаю удачи, доктор.

– Спасибо. А вы, часом, не помните адрес Зайны?

– Надо же, какой цепкий. Не отпускает… Уэзерли-драйв, между Беверли и Третьей, за углом «Фор сизнс». Только вы ее хибару не найдете. Пару лет назад там началась стройка, до сих пор идет.

Он озаботился проехать мимо того места.

* * *

Вернувшись, из своего кабинета я позвонил Шерри Эндовер и рассказал ей про колхицин.

– Травяные препараты? – переспросила она. – Хорошо, спасибо за подсказку. Единственное, что мы здесь находим, – это обычная наркота, а не травка в стиле яппи, но все равно проверю. Джуди до вас дозвонилась?

– Джуди? Какая?

– Джуди Марс, из мужского приюта. Она сказала мне, что хочет что-то вам передать.

– Есть соображения, что именно?

– Понятия не имею, – ответила Шерри Эндовер. – Я не из тех, кто подглядывает.

Джудит Марс на мой звонок сказала:

– Извините, затеряла ваш номер. Его мне повторно дала Шерри, я как раз собиралась звонить.

– Спасибо, ценю. Так в чем дело?

– После вашего визита я тут поспрашивала… До сегодняшнего утра Зельду никто не помнил. И тут пришел один из наших бывших, привез кое-что из одежды. Я спросила, и он сказал, что они вместе, как он выражается, керосинили. И что, наверное, важно для вас, – он утверждает, что встречал ее сына.

– Когда это было?

– Я пытала его насчет времени, но он сказал лишь, что по срокам это примерно когда он здесь жил. То есть, получается, около трех лет назад.

Вскоре после закрытия сериала. Незадолго перед тем, как коп из Центрального увидел, что она обитает на улице.

«Съехала довольно быстро».

– Как зовут того человека и как с ним связаться?

– Нам он известен как Чет Бретт, хотя сомневаюсь, что это его настоящее имя. Заявляет, что норвежец, и действительно разговаривает с деревянным таким акцентом. Найти его не так-то просто: он живет в своей машине. Я спросила, как с ним можно связаться, но он меня проигнорировал и ушел.

– Привез одежду, – повторил я раздумчиво.

– Время от времени он это делает. Подозреваю, что роется в пунктах благотворительности. Хотя альтруизм – это же всегда хорошо, правда?

– Альтруизм – это шаг, – ответил я. – Что у него за машина?

– Старая, зеленая. В марках я, извините, не очень разбираюсь.

– А где он примерно может парковаться?

– Однажды я видела его недалеко от нас, восточнее Сансета. В нескольких кварталах слева, если ехать к центру. Там возле строящегося молла есть пара свободных участков. Я ехала из кампуса и видела, как он сидит там на капоте и дует из горлышка.

– Спасибо, Джудит.

– Есть еще одна вещь, по которой его можно опознать. Он такой… для скандинава не вполне типичный по росту.

* * *

Сколько может в округе обитать бездомных иммигрантов из Норвегии – чтобы рост метр с кепкой, но при этом рвет тельник, что он служил во флоте?

Я набрал Майло и изложил ему детали.

– Чет Бретт, говоришь? – спросил он задумчиво. – Скандинав из него, наверное, как из меня зуав.

– Ты, наверное, большой ценитель лютефиска[26]?

– Ну да, непревзойденный… Сейчас, погоди. – Тюканье клавиш в трубке. – Вот, есть Честер Эрнест Бретт в Согасе, рост метр восемьдесят шесть, белый… Четли Армандо Бретт, Комптон, восемнадцать лет, черный, метр семьдесят девять… Честер Бретт-Лопес, Малибу, латинос, метр восемьдесят два. Твой парень что, по-хитрому маскируется? Может, ходит на корточках?

– Для выяснения подноготной готов внедриться в цирк.

– Неужели настолько приперло? От Даба Отта новости есть?

– Только что с ним разговаривал.

Я коротко изложил итоги встречи.

– Мясное ассорти, говоришь? – с легкой завистью спросил Майло. – Смотри не разжирей. А впрочем, отставить: ты же там, наверное, только и делал, что считал калории. Разве нет?

– Ты проницателен, как моя Бланш. Только она мастерица вынюхивать.

– Сомнительно, если ей не подкидывать кусочки… Насколько я понимаю, кроме фамилии Смит, между Зельдой и Зайной не проявилось никакой четкой связи?

– Ниточка тонкая, но она хотя бы есть.

– Я реально заинтригован.

– В самом деле?

– Называй это эмпатией, Алекс. Общеизвестный факт: идя над обрывом, будь, по крайней, мере учтив со своими друзьями. Я проверю, может Даб что-то упустил.

Трубку в карман я прятал с невеселой мыслью: пропавшая мать, пропащая дочь. И обе мертвые.

Семейная традиция в худшем из вариантов.