Ничегонеделание ест меня поедом и способно заводить в гиблые места. Я сидел у себя в кабинете, томясь под гнетом негативных результатов. Когда стало совсем невмоготу, оставил Робин записку и поехал в Эхо-парк, в тайной надежде найти пигмея-норвежца, живущего в горохово-зеленой тыкве под видом драндулета.
Пустырь, который описала Джудит Марс, был огорожен забором со строительной табличкой, сиротливо висящей на своей цепочке. Куда ни глянь в обе стороны Сансета, вокруг ни души и ни одной машины.
Таких выездов я больше не делал, а свою пустопорожнюю энергию переключил на ежедневные пробежки в Нижний Бель-Эйр. Маршрут доходил до Сен-Дени, мимо владений Энид Депау, после чего поворот обратно. И так три дня подряд.
Пятнистые от лиственной тени улицы и пологие склоны способствовали хорошей выкладке и позволяли собраться с мыслями. По пути мне встречались белки, кролики и одичалые кошки, раздобревшие на отходах забегаловок. На третий день мне перепала мимолетная встреча с бродячим псом – судя по всему, помесью собаки и койота. Облезлый и сварливый на вид, какое-то время он мне не уступал, и лишь при моем приближении нырнул в гущу невысоких сосен, выдавая свое присутствие единственно сухим шорохом листвы. Как легко здесь исчезнуть… Интересно, пряталась ли где-то здесь Зельда перед тем, как взобраться на стену Энид Депау?
Живя где и как придется, из пропитания имея при себе лишь батончик, быть может, она проголодалась и потянулась за аппетитной луковицей, торчащей среди зелени?
Боль внутри прорастала медленно, но верно. Сколько времени прошло, прежде чем до ее затуманенного рассудка дошло, что что-то идет до ужаса не так? Настолько, что она была вынуждена искать прибежище на чужом заднем дворе…
Сколько времени ей понадобилось, чтобы умереть?
* * *
При всем обилии фауны единственными людьми, которые мне попадались, были автомобилисты за рулем европейских машин да горничные в форменной одежде, щебечущие меж собой за выгулом пушистых собачек.
На четвертый день я остался дома, решив подзаняться растяжками, а заодно попробовать вспомнить некоторые из подзабытых приемов карате (трепещи, Чак Норрис!).
Затем, покормив в пруду рыбок, принял душ, переоделся и, оседлав свою «Севилью», снова поехал в направлении переулка Сен-Дени.
* * *
На этот раз я проехал дальше, мимо поместья Депау. Через сотню метров дорога пошла на сужение, а вместе с тем – на уклон. С продвижением на север все более под крутым углом всползали вверх и домовые участки. Через три неполных мили я уже был в нескольких минутах ходьбы от того ранчо на проезде Бель-Азура.
Те два участка, куда забиралась Зельда, отстояли друг от друга ближе, чем я ожидал. Ее что, тянуло конкретно сюда?
Учитывая ее умственное состояние, говорить о логике или о намеренной цели вряд ли приходилось.
Тем не менее я повернул в ту сторону.
Лысая полоса Бель-Азуры излучала все тот же дремотный белесый зной, от которого выцветают глаза. Я повторил по улице траекторию Майло, доехал до тупика и, сделав разворот, как и он, тронулся мимо участка, куда было совершено проникновение. В этот момент из входной двери дома вышла молодая женщина.
Судя по всему, она собиралась на пробежку: леопардовые леггинсы, черная майка, розовый солнцезащитный козырек и найковские кроссовки с розовой оторочкой. Длинные темные волосы завязаны в «конский хвост», а к лодыжке приторочен шагомер.
При виде меня она заметно напряглась и оглянулась на входную дверь, будто помышляя о побеге.
Нервничает. Оно понятно.
Я опустил окно дверцы и, улыбнувшись, выставил наружу свой давно истекший липовый бэйдж консультанта полиции. До уровня офицера, безусловно, недотягивает, но, по крайней мере, какое-то сходство. Особенно если рукой прикрывать свое имя и звание, а печать департамента выставлять ближе к людским глазам.
Женщина посмотрела куда надо, но ничего не сказала. На вид за тридцать, хрупкого сложения – эдакая ведьмочка, не лишенная приятности. Она посмотрела на бэйдж еще раз, взыскательней.
– Простите за беспокойство, – сказал я, – но мы здесь по следам того дела о проникновении на территорию.
Тоже не плюс к табели о рангах.
Рука женщины подлетела ко рту.
– Ее что, выпустили? Думаете, она может вернуться?
Голос севший, сиплый от напряжения.
Я поспешил успокоить:
– Нет-нет, тревожиться вам совершенно не о чем.
Выбравшись из машины, свой бэйдж я тайком спрятал в карман.
– Откуда вы знаете?
– Знаю. Дело в том, что она умерла.
– Вот как… Каким это образом?
– Трагическая случайность.
– Ужас какой… Она меня чертовски перепугала, но все равно я такого никому не пожелаю. Вы здесь затем, чтобы сообщить мне это?
– Вообще-то нет. Я не детектив. Я психолог.
Нос ведьмочки презрительно поморщился. Скрещенные под грудью руки остались на месте.
– Не понимаю.
– В некоторых случаях мы практикуем психологические вскрытия. Пытаемся собрать как можно больше информации о смерти, для базы данных. В помощь людям со схожими проблемами.
Технически это так; я сам несколько раз выносил рекомендации по подобным случаям. Но никогда для таких, как Билл Бернстайн; у него психологическая чувствительность на уровне лося во время гона.
– А-а, – подобрела она, – это действительно благое дело. Я в колледже сама была волонтером в психдиспансере. У меня просто сердце надрывалось от жалости к этим людям, настолько это было прискорбно.
Одна рука опустилась.
– Тяжесть психического состояния – само собой, но это не облегчает того, что случилось с вами, мисс… – Я снова улыбнулся. – Извините, у меня папка в машине.
– Тина Анастасиу. – Опустилась и вторая рука. – Надо же, умерла… Грустно, но, на мой взгляд, предсказуемо. Такая, как она… Знаете, я воспринимала ее как угрозу, но, по сути, ее впору пожалеть. Да, вы правы, все это ужасно. Мы только недавно переехали сюда из Нью-Йорка, и я сама до сих пор не знаю, что… В любом случае крайне печально слышать о том, как все это обернулось для нее. Так что, вы говорите, случилось?
– На пару дней ее поместили в изолятор, а затем выпустили с переводом в лечебное учреждение. К сожалению, она оттуда ушла.
– Могу себе представить, – вздохнула она. – Я видела таких людей в Бронксе: неприкаянные, ходят-бродят туда-сюда, безо всякой помощи… – Она поправила на лодыжке шагомер. – Ладно, мне пора. А то с этим делом и о пробежке забудешь.
– Тина, вы ничего не добавите к тому, что сказали полиции?
– Что именно?
– Ну что-нибудь, проливающее свет на психическое состояние мисс Чейз. Вот вы, скажем, описывали, как она вопила и рыла грязь. А при этом она что-нибудь говорила?
– Разве этого нет в протоколе? – удивилась она. – Того, что она говорила?
– Нет.
– Поразительно. Я же вроде все им рассказала. Вот так: распинаешься, а они только делают вид, что слушают… Конечно, говорила, да еще как. Одно и то же слово, по нарастающей, до истерического визга. «Мама, моя мама».
* * *
Еще одно предположение подтвердилось. Еще один нолик без единицы.
На этот раз я действительно положил то дело на полку, хотя мысли об Овидии Чейзе меня нет-нет да покалывали.
Через несколько дней (если точно, то десять после смерти Зельды Чейз) мне позвонил Майло и сказал:
– Есть кое-что. Не с водородную бомбу, но… Если ты не занят, может, пообедаем?
Начало одиннадцатого. Завтракал я всего полтора часа назад.
Не водородная бомба, но если он хочет пересечься…
– Не вопрос, – сказал я. – Говори, где.
– У тебя.