Алекс Делавэр - 31-35

Глава 24

Манфред Штоллер открыл черные ворота, и мы выехали из поместья Азизов. Майло подъехал к концу квартала и остановился возле обочины.

– Ее нет уже восемь дней, – объявил он. – Кто-нибудь готов поручиться, что она в порядке? Вопрос в том, где это произошло. Что более вероятно: ее во время обеденной прогулки слямзил на Бель-Эйр маньяк – или она столкнулась с каким-нибудь подонком, пробираясь через кварталы, где пышным цветом цветет преступность?

– С точки зрения вероятности или одно, или другое, – вынес я вердикт.

– И что, совсем никаких «но»?

– Есть логика, а есть интуиция.

– Ты же у нас специалист по чуйке.

– Две мертвые женщины в считаных метрах друг от друга, с разницей в несколько дней. Не перебор?

– Я не вижу между ними ничего общего, а с Зельдой, скорее всего, вышел просто несчастный случай.

– Бернстайн пришел к такому выводу методом исключения. Что, если кто-то специально накормил ее колхицином?

– Ты гляди, какие изощренные маньяки водятся в Бель-Эйр…

– Если вникнуть, то для них здесь идеальная среда. – Я рассказал ему о своей встрече с койотом. – Секунду он был передо мной, а потом – раз, и исчез. То же самое, не более, требуется и зверю в образе человека, чтобы выскользнуть из поля зрения. По иронии судьбы, то, что это элитный район, напичканный охранными прибамбасами, делает его гостеприимным для сквоттеров. Огромные угодья с домами, многие из которых нередко пустуют. Перелез через стену, обманул сигнализацию и живи в свой кайф незамеченным, иной раз и подолгу. А если говорить о плохом парне с навыками выживания, то он может кое-что знать и о свойствах растений, для самых разных целей.

– Или он бомж с подагрой… отставить. Она ведь, кажется, удел богачей?

– Вовсе нет, – сказал я. – Болезнью королей ее раньше называли потому, что чрезмерное употребление мяса и моллюсков могло приводить к приступам, а у простонародья в рационе не было ни того ни другого. Хотя развиться она может у любого, у кого есть к ней склонность. А если вдуматься, то для того, чтобы вызвать в человеке лютость, нет ничего более подходящего, чем хроническая боль.

– Безумец, исходящий от боли в пальцах ног злобой на весь мир, – картинка что надо. – Майло побарабанил по приборной доске. – Ты заметил того койота, потому что был…

– На пробежке.

– Ну ты и выбрал себе место для тренировок…

– Место – самое то, – сказал я. – Хочу тебе кое в чем признаться. Я вернулся туда, чтобы наконец вытравить у себя из организма смерть Зельды и исчезновение Овидия. Получалось не очень, и на четвертый день я поехал на Бель-Азуру. По случайности, женщина, на чей участок забралась Зельда, оказалась снаружи возле дома. Мы поговорили, и она сказала мне кое-что, не фигурирующее в полицейском протоколе: Зельда, когда когтила грязь, кричала о своей матери.

– Значит, твоя гипотеза была верна.

– Верна, но бесполезна. В тот момент я действительно решил отойти от того дела.

– А тут звоню я, рассказываю про Имельду и везу тебя сюда. Ну а для чего, по-твоему, нужны друзья?.. Ладно, давай сматывать отсюда удочки.

– Две женщины, с интервалом в двое суток, – сказал я. – Имельда работала здесь несколько месяцев, что делало ее легкой мишенью. И вот теперь мне интересно, а не могла ли Зельда попасть под прицел, побродив здесь пару дней? У себя на одометре[30] я проверил расстояние между этим местом и Бель-Азурой. Оно короче, чем я предполагал, – меньше трех миль. Это значит, что она могла легко покрыть его пешком. Что же такое они продают в нескольких кварталах от Сансета? Карты домов звезд? На Бель-Эйр она могла зациклиться, внушив себе, что мама была голливудской звездой, а не лузершей, работавшей девушкой по вызову. К сожалению, она навлекла на себя хищника.

– Плохой парень выходит из кустов и предлагает ей мерзкий травяной чай? Быть может, кто-то в состоянии Зельды на это и повелся бы, но как на это могла клюнуть Имельда?

– Ничто не говорит, что она сделала это. Он понял, что ему нравится убивать людей, и решил повторить это дело через пару дней, на сей раз прибегнув к внезапному броску.

– Затащил ее в кусты.

– Это объясняет, почему ее тело до сих пор не найдено.

– Разлагается на одном из этих участков, – повел рукой Майло. – Если он на самом деле существует.

– Может, мы не на правильном пути, – сказал я. – И это не сквоттер с навыками выживания, а тот, кто сливается с толпой.

– Богач-извращенец, живущий за высокими стенами? Теперь мне остается одно: ходить от особняка к особняку и спрашивать у хозяев, выращивают ли они ядовитые растения… Позвоню Лорри Мендес и сообщу ей, что речь идет о сквоте.

– Исповедь без пастырского благословения.

– Принимай искупление где можешь, парень.

* * *

На следующий день Майло позвонил мне с сообщением, что Манфред Штоллер действительно скинул ему съемку с камеры.

– Я даже не ожидал. Имельда регулярно появлялась там три месяца, но я все отсмотрел. Не так уж и сложно – народ там мелькает нечасто, а она возникает у ворот строго по часам, как оловянный солдатик. Кофе-брейки у нее обычно проходили у особняка, то же самое можно сказать и про обеды. Но восемнадцать раз она брала с собой ланч-бокс за территорию и всегда возвращалась строго в пределах двадцати пяти минут. Камера ловит, как она идет вдоль проезда и поворачивает направо, что вполне логично, так как слева тупик. К сожалению, насчет ограниченного диапазона Штоллер был прав. Выяснить, как далеко она уходила, нет возможности.

– Если оборачивалась за двадцать пять минут, значит, отлучаться далеко не могла.

– Да, но все равно это никуда не ведет. Ни в прямом, ни в переносном смысле. Лорри согласна. Семье она сочувствует, но свое дело продолжает. Неплохо для всех заинтересованных сторон, верно?

– Совсем неплохо.

* * *

Едва повесив трубку, я пробежался до Сен-Дени-лейн и замерил там время ходьбы от поместья Азизов до ворот Энид Депау. Даже с учетом того, что свой темп я намеренно замедлял до неспешной походки шестидесятилетней женщины, вышло всего четыре минуты. Остается уйма времени, чтобы послоняться вдоль дороги, перекусить или с кем-нибудь поболтать.

Не замечая, что за тобой вкрадчивой тенью следует провожатый.

А затем привычно возвратиться к месту работы.

До наступления рокового дня.

Опять же трусцой вернувшись домой, я принял душ, переоделся в респектабельную одежду и, сунув в карман свой бэйдж консультанта и фото Имельды Сориано, возвратился к тому месту уже на машине. Припарковавшись возле тюдоровского особняка и пройдя по южной стороне улицы, позвонил в звонок возле ворот соседнего особняка.

– Да? – послышался надтреснутый пожилой голос.

– Извините за беспокойство, сэр, но полиция расследует дело о пропаже человека, и я хотел бы показать вам фотографию. Мы можем поговорить прямо у ваших ворот.

– Кто там пропал?

– Женщина-домработница, через дорогу.

– Ну и народ, – проворчал голос. – Ждите, иду.

Спустя пару минут входная дверь особняка отворилась, и по обсаженной гортензиями дорожке начала осторожно спускаться согбенная седовласая фигура, припадая на пару алюминиевых локтевых костылей.

Потребовалось некоторое время, прежде чем взгляд вобрал детали. Редкие седые волосы, дряблое лицо, глаза в сети морщин. Несмотря на теплый день, на костлявых плечах твидовый пиджак; клетчатая рубашка, зеленый шерстяной галстук с большущим узлом и высокие тупоносые ботинки (один каблук заметно выше другого; предположительный диагноз – перенесенный в детстве полиомиелит, усугубленный возрастом). К тому моменту как старик добрался до меня, он уже тяжело дышал.

– Прошу простить за неудобство, сэр, – сказал я.

– Да нет проблем. Мне всё одно говорят, что нужно движение. Вон те владения, да? Вам удалось побывать внутри? Мне вот так и не удалось.

– Вчера, ненадолго.

– Рука закона… Ну и как там? На что похоже?

– Представьте Пентагон на гормонах роста.

Он рассмеялся:

– Современная крепость, да? А дальше что? Радиоактивный ров, компьютеризованные бойницы и ядерные крокодилы? Я даже не удивлюсь. Когда возводилось это чудище, все обстояло безумно скрытно. Сначала поставили стены и ворота, и лишь потом дом. Грузовики въезжали и выезжали, но ворота никогда не оставались открытыми настолько, чтобы подробно разглядеть, что происходит, кроме растущей кучи снежных кубов. Которые, к сожалению, не тают. Я подозреваю, именно такая скрытность имеет место, когда надругаются над землей.

Он переместил свой вес с одной трости на другую.

– Не вижу смысла сносить хорошую архитектуру… ну да вас это не интересует. – Улыбка обнажила зубы, похожие на зерна кукурузы. – Я бы пожал вам руку, но они мне обе нужны для равновесия. Чарльз Маккоркл. Чем могу вам помочь?

– Как давно вы здесь живете, мистер Маккоркл?

– Да уж сорок два годка, сорок третий пошел. До этого у меня было всего два соседа. Первый – Сидни Лэнскомб, директор фирмы. Он продал дом Эрлу Маггериджу, дилеру «Кадиллака». У обоих только деньги на уме, но семьи были вполне приличные; у Лэнскомба сын, кажется, учился в Йеле… Дети играли друг с дружкой, мы даже держали лимонадные киоски. Не то чтобы что-нибудь серьезное, а так, для потехи домочадцев. Дело в том, дорогой мой, что мы здесь действительно жили одним миром. Кроме того, дом, который теперь снесен, был классическим георгианским особняком в духе Пола Уильямса. Великолепная вещь, такая выверенная, с нормальной кованой оградой и навершиями в виде копий. Воздух свободно перемещался, все продувалось, природа вокруг была свежей. И вот понаехали эти, все запечатали… С какой целью, одному Богу известно. А может, Аллаху… надеюсь, мне так можно выражаться? Или уже есть новое ограничение в Конституции, насчет которого я не в курсе с той поры, как ушел из юриспруденции?

Я просунул между прутьями ворот фото Имельды.

– Конечно, я ее знаю, она из их домашней обслуги. Наши пути, случалось, пересекались; она всегда улыбалась и здоровалась. Я говорю «случалось», потому что на улицу выбираюсь не часто. Дайте мне мои книги, мою «Амати» – скрипка такая, старинная, – и мне этого вполне хватает. Так это ее разыскивают? И давно?

– Девять дней. Она уехала на работу, но здесь не появилась, а потом не вернулась домой.

– О боже, – вздохнул Маккоркл. – Я так понимаю, ничего хорошего не предвидится… Вы полагаете, к этому как-то причастны они?

– Вовсе нет, – ответил я. – Мы просто пытаемся проследить все ее движения.

– А где ее дом, в который она уже не возвратилась?

– В Пико-Юнионе.

– О-о, – скептически протянул Чарльз Маккоркл. – Она была на машине?

– Нет. Ездила на автобусе.

– Вот. То-то и оно. А теперь вдумайтесь, молодой человек: автобус оттуда идет сюда через трущобы, через всякие гетто, или как их там называют. Почему вы считаете, что трагедия произошла именно здесь?

– Мы не считаем, мистер Маккоркл. А просто собираем факты.

Он возвратил фото.

– Извините, помочь ничем не могу. Чертовски жаль. Впечатление она оставляла весьма приятное.

– Вы когда-нибудь замечали, чтобы она с кем-нибудь общалась, разговаривала?

– Никогда, – ответил Маккоркл. – Разве что с остальной прислугой.

Как будто это было не в счет.

– С кем-нибудь из них конкретно?

– Что вы имеете в виду?

– Вы знаете, на кого именно они работали?

– С чего бы? Для меня они все на одно лицо. Выгуливают собак, чешут языки с другими выгульщиками… Ее я с собакой вроде ни разу не видел. – Он поглядел на другую сторону улицы. – Их культура собак вообще допускает? – спросил он и подмигнул: – Или они их только едят?

Я спросил:

– Здесь есть какие-нибудь другие проблемные соседи?

– Кроме этих? От личных встреч меня бог уберег. Но все больше и больше доводится слышать о красивых классических домах, которые сносят лишь для того, чтобы заменить их каким-нибудь уродством. – Его выцветшие от старости глаза проплыли мимо меня в сторону той усадьбы. – Вон, полюбуйтесь на те воротца. Герметичные. Пластиковые. Вы там внутри заметили хоть что-нибудь эстетически оправданное?

– Я не специалист, мистер Маккоркл. Спасибо, что уделили мне время.

– Это я должен вас поблагодарить. Теперь я могу сказать своим надоедам-детям, что свою норму упражнений на сегодня выполнил.

Он начал медлительное восхождение обратно к своему дому, а я вернулся в «Севилью». И, лишь тронув рычаг передачи, понял, чего нам не хватало в разговоре.

Его тянуло посплетничать, но он ни разу не упомянул о смерти Зельды.

Слишком пустяковое событие, чтобы гулять на уровне местной молвы? Не сказать чтобы этот район действительно был «миром», о котором он здесь вздыхал. Как известно, уединение – наивысшая роскошь, но, несмотря на ностальгию мистера Маккоркла, сомнительно, чтобы здешний уклад когда-либо имел другое обличье.

Хотя все равно грустно.

Короткая, мучительная жизнь. Миг – и она уже оборвалась.