Алекс Делавэр - 31-35

Глава 34

Моя частная линия зазвонила буквально через минуту после того, как я вошел в дом.

Эрл Коэн:

– Надеюсь, вы не нуждаетесь в моих услугах?

– В браке не состою.

– Ваша выгода – моя потеря.

– Хорошо рассуждаете, мистер Коэн. Здраво.

– Намек на то, почему я не умер? Что вам сказать? Вовремя ставьте определенные запчасти. Так что вы там задумали?

– Я ищу информацию кое о каких людях, примерно тридцатилетней давности…

– Тридцатилетней? Ну и дела… Мир тогда писал на глиняных табличках. Вы что, тщитесь дотянуться до Мафусаила? Кто эти пещерные люди?

– Энид и Эврелл Депау.

– Понятно. – Тон Коэна изменился: стал более скрытным. – Никогда не представлял ни одного из них.

– Но вы же их знаете.

– Хотелось бы понять причину вашего интереса.

– Тут в двух словах не объяснишь, – сказал я. – Есть сложные моменты.

– Сложности – предмет моей работы.

– Мы могли бы встретиться? Напитки или ужин за мой счет.

– Я не пью, а в настоящее время не голоден. Вы ведете это расследование для себя или для того здоровяка из полиции, Стёрджиса?

– Это соотносится с работой полиции.

– Кто-нибудь еще замешан?

Странный вопрос.

– Нет, – ответил я.

– Я веду к тому, доктор, что как бы это не обернулось осложнениями для меня самого. Идет официальное расследование, я разговариваю с вами, и вдруг мне начинают звонить представители госслужб…

– Нет, ничего подобного. Стёрджис даже не в курсе, что я вам звоню.

– И у меня со Стёрджисом этого разговора быть не может, потому что…

– Я провожу собственное исследование. Если ничего не проявляется, то втягивать его и смысла нет.

– Вы хотите для начала убедиться, могу ли я что-нибудь предложить? Чтобы он зря не тратил свою энергию? Судя по внешности, в нем ее непочатый край… Хорошо. Помните, где я разговаривал с вами двумя в прошлом году? Я не о своем офисе, а о нашей встрече на свежем воздухе.

– Парк в Доэни и Санта-Монике. В нескольких минутах ходьбы от вашего дома.

– Какая у вас память… А ведь вам за тридцать! Я могу там быть через час с небольшим. Полагаю, наружность у вас не претерпела изменений. В отличие от моей.

* * *

Коэн появился минут через пять после того, как до парка добрался я, и так же, как в прошлый раз, шел с запада. Своему слову он оказался верен: изменился настолько, что я его, возможно, и не узнал бы.

Жидкие седины – непростая смесь смоли и меди, отчего лишь видней становились пятнышки на голове, откуда росли волосы. Коэн успел изрядно раздобреть, из костлявого став по меньшей мере средним; костистое лицо пополнело и округлилось.

Год назад он теплым днем носил пальто. Сегодня было прохладно, но на Коэне были щегольская канареечная рубашка, абрикосовые слаксы с коричневым поясом и бордовые лоферы. При каждом шаге обнажались бледные тощие лодыжки. Поступь казалась несколько шаткой, но когда он, приблизившись, с возгласом «доктор!» ухватил меня за руку, пожатие его оказалось весьма энергичным.

– Я вижу, запчасти у вас функционируют исправно.

– Медицина творит чудеса. Несколько шунтированных артерий, избавление от пары опухолей, восстановлен шейный диск, тонус подбадривают гормоны щитовидки. При такой бодрости впору подумать и о «Виагре». Жена тревожится, как бы я сослепу не начал щупать посторонних женщин.

Единственными посетителями парка, помимо нас, были две роскошные дивы в костюмах для йоги. В зазывных позах они раскорячились возле обода неработающего фонтана; неподалеку общались меж собой их собаки. Секунду-другую Коэн с тайным восторгом созерцал эти позитуры, после чего с шумным вздохом развернулся и неторопливо тронулся в сторону лужайки. Эдакий престарелый киборг в режиме экономии топлива. Чтобы он от меня не отставал, я слегка замедлил ход.

– Так вы теперь Шерлок на постоянной основе? – полюбопытствовал Коэн. – Проблемы пациентов больше не выслушиваете?

– Почему же. Выслушиваю.

– Совмещаете, значит. – Он кивнул. – Ну да, так жизнь интересней… Ладно, выкладывайте мне вашу запутанную историю.

Алисию, Имельду, Рода Солтона и Лоуча я в повествование не включил; описал лишь Зельду, не называя ее по имени. Бездомный нарушитель, проникший на территорию Энид Депау и умерший у нее в саду; причина смерти до сих пор «не установлена».

– Но вам хотелось бы ее установить.

Равнодушный, даже скучливый голос человека, которому все это не в диковинку.

Мне подумалось о странном вопросе, который он задал: «Кто-нибудь еще замешан?»

– Определенность всегда лучше, мистер Коэн.

– Вы считаете, что это может быть нечестной игрой? Со стороны Энид?

Вопрос, в принципе, логичный. Я пожал плечами.

Коэн посмотрел колким взглядом, хорошо мне знакомым по работе в качестве свидетеля-эксперта. Адвокат, готовящийся атаковать и обороняться.

После паузы он тоже пожал плечами.

– С Энид я был косвенно знаком, так как она была замужем за Эвом. А вот последнего я знал хорошо. Было время, когда нас можно было назвать приятелями. Умный парень, с юридическим образованием, но практикой никогда не занимался: ему было выгоднее крутить деньгами. Познакомились мы с ним сорок с лишним лет назад, когда он обратился по делу в фирму, где я работал перед выходом на самостоятельную стезю. Меня направили в его компанию, и мы с ним довольно быстро сошлись.

– В то время вы тоже занимались семейным правом?

– Это все, что я когда-либо практиковал, доктор.

– Дело, с которым он обратился, касалось развода богатых людей, да?

– Богатые люди, как известно, на фоне эмоций создают сложные ситуации. Слишком уж много стимулов для каверз. Для клиентов Эва я проделывал то, что сегодня именуется судебно-бухгалтерской экспертизой. Бухгалтером был еще мой отец, так что со сложением и вычитанием у меня обстояло нормально.

– Поиск скрытых активов? – уточнил я.

Коэн улыбнулся.

– Вы не единственный, кому нравится докапываться.

– Каким, по-вашему, человеком был Эв?

– Дружелюбный, общительный. Как я уже сказал, смекалистый, хотя точнее будет сказать «умный». Зная то, что ему необходимо, не трудился копать дальше.

– Поверхностный интеллект.

– Шириной в милю, глубиной в дюйм, как и все политики, которых я встречал, – сказал Коэн. – Его талантом был разговор. Говорить он мог о чем угодно, но если тема для него становилась слишком углубленной, то переходил на слушание. Или для вида поддакивал. Он мне нравился: отличная компания, всегда позитивный настрой. Мы были примерно одного возраста, в свободные деньки играли с ним в теннис в Роксбери-парке. Не в гольф: тот был делом клубным. Из языческих убеждений он играл за Уилшир, а я – за Хиллкрест. Помнится, Эв хорошо бил с левой. Встречались и по деловым вопросам, обычно за ужином с возлияниями. Тогда мажоры из Беверли-Хиллс частенько посещали одни и те же места. – Коэн поднял вверх палец. – Могу даже на память сказать, что он пил. «Московский мул»[49], в таких вот маленьких медных кружечках. Любил еще острое имбирное пиво.

Одна из роскошных див оторвалась от фонтана, плавно разогнулась и взяла на поводок свою собаку. Коэн посмотрел на нее и тоскливо вздохнул.

– Да, мой друг. Как быстро все проходит… А ведь когда-то я так пасся на наших общих водопоях… «Поло Лонж», «Чейсенз», «Скандия» – в восьмидесятых и девяностых все они позакрывались. Если б мы не были такими снобами и пофигистами, то, глядишь, что-нибудь и уберегли бы под себя. Работает же до сих пор «Трэйдер Викс», хотя там уже все по-другому… Или, скажем, «Луау» на Родео – он принадлежал мужу Ланы Тернер, но ушел в подполье еще раньше. Эврелл, помнится, щедро раздавал чаевые, не чурался поболтать с официантками и барменами. В его компании отличный сервис был тебе гарантирован. Что еще… Симпатичный парняга в духе Боба Каммингса[50].

– Какая у него была специальность?

– Идеальная для управления деньгами богатых людей. Подготовительная школа на Восточном побережье. Затем – Браун, юриспруденция в Вирджинии. Я-то сам насквозь гарвардский и всю дорогу подтрунивал над его лигой. Ну а он пошучивал, как тяжек труд под гнетом крайней плоти.

Коэн взглядом вожделенно послеживал за оставшейся принцессой йоги.

– Ты гляди, какого они нынче достигают совершенства… В общем, таким был Эврелл. Энид появилась позже; он женился на ней, когда ему было уже за сорок, а ей – за тридцать как минимум.

– Я тут узнал, что у него были связи с киностудиями…

– Вот как?

– Свой дом Эврелл купил на частных торгах у «Метро Голдуин Майер». Он действительно был плотно завязан с киноиндустрией?

– В те дни все мало-мальски заметные дельцы стремились быть впритирку с этой отраслью. – Коэн улыбнулся. – Был ли Эв действительно ас в инвестициях? Нет, просто грамотный специалист по паям и инвестициям; осторожные стратегии, сбережение богатства. Если у него и были корпоративные клиенты, то я никогда о них не слышал. Не придавайте излишнего значения частным продажам, доктор. Люди держали ухо востро, потому что студии всегда стремились по-быстрому обогатиться, сбывая недвижимость, взятую когда-то по дешевке. И не только в Золотом треугольнике. Мы говорим также об огромных площадях в Бербанке, переставших быть нужными для съемок вестернов; о Тысяче Дубов, о Долине Антилоп. Частные продажи были на руку всем: маклер мог дисконтировать на сумму брокерской комиссии, которую они сообща обходили. В итоге суммы занижались, чтобы уменьшить налог на имущество, а разница рассовывалась по карманам – кому какое дело?

– И тем не менее, – заметил я, – угодья на Сен-Дени впечатляют.

– В вас говорит возраст, доктор. – Коэн усмехнулся. – Точнее, его отсутствие. По сегодняшним меркам это и впрямь Шанду[51]. Я не говорю, что когда-то это стоило гроши, но в те дни, если у вас имелись деньги – не обязательно как у Баффета или Гейтса, а просто солидный шестизначный доход, – то вы могли приобрести действительно серьезный кус земли, потому что цены на недвижимость взлетели только с середины девяностых. Моя дочь работает со мной, поэтому я знаю, сколько она получает. Ей пришлось взять большую ипотеку, чтобы купить себе хороший, но не шикарный дом на участке в семь тысяч футов к югу от Уилшира. За три миллиона. За мой участок на Сьерра – это двадцать тысяч квадратов[52] – я в шестьдесят восьмом отдал сто тысяч.

От дуновения ветерка буроватые прядки на его черепе встали дыбом.

– Долгосрочный прирост капитала – одно из преимуществ динозавров, среди коих пока что ковыляю и я. Хотя нас таких осталось уже всего ничего.

– Значит, Эврелл купил поместье на свои деньги? – уточнил я.

– Разве я это говорил или хотя бы подразумевал? Я лишь обозначил, что человеку с приличным доходом нужно было не так уж много, чтобы обзавестись такими угодьями. Я сам мог купить участок еще более крупный, чем у него: девять акров на Белладжио. Но зачем он мне? Слишком много трат на содержание.

То, что я слышал, но не могу подтвердить, – продолжал разговор Коэн, – это что Энид вложилась по-крупному; может даже, заплатила за все из своих собственных средств. На Запад она приехала с большими деньгами. Наследственный капитал. Семья у нее производила тракторы или что-то в этом роде.

– Семья из Кливленда. Производила детали и запчасти.

– Вы, я вижу, неплохо осведомлены. Так чего же вам нужно от меня?

– Что вы думаете об Энид?

– А вы что о ней думаете?

– Я ее видел всего раз, – ответил я. – Несмотря на мертвое тело у себя в саду, смотрелась она вполне спокойной и собранной.

– Вы всерьез думаете, что она имела к чему-то отношение?

– А вы считаете это маловероятным?

Волосы Коэна снова вздыбились. Он не попытался их пригладить.

– Вы мне что-то недосказали, доктор? Если под «сложностью» имеется в виду ваш короткий рассказ, то лично моя крайняя плоть отнесется к этому индифферентно.

– То, что я вам скажу, должно остаться между нами.

– Считайте меня могилой, – Коэн рассмеялся, – пока что в переносном смысле. При прошлом нашем разговоре я, помнится, пролил сведений больше, чем пьяный кок – супа при корабельной качке. Тогдашнее мое поведение объяснялось тем, что я думал умереть в порыве альтруизма. Теперь же, поняв, что буду жить вечно, вернулся к тому, чтобы держать рот на замке.

– Женщина, умершая на участке Энид, представлялась дочерью Зайны Ратерфорд, сводной сестры Энид.

– Представлялась? – спросил он. – В смысле, бредила?

О психическом недуге я умолчал.

Не дождавшись ответа, Коэн продолжил:

– Вы доктор, вам виднее. Кто-то вон представляет, что видит зеленых человечков, розовых слонов…

По мере перечисления уверенность в его голосе убывала.

Слов Коэна я не оспаривал. А помолчав, сказал:

– У нее было психическое расстройство, но это не значит, что ее заявление было бредовым.

– Дочь Зайны, – задумчиво повторил он. – Никогда ее не встречал, а уж тем более ее дочь.

– Что за женщина была Энид?

– Первый раз я увидел ее в «Скандии», у них там в конце зала была решетчатая беседка. Мы ужинали там всем сборищем, и тут Эврелл вошел с женщиной, на которую все сразу же обратили внимание. Была ли она красавицей? Ну если вы из тех, кому нравится Бетт Дэвис[53]. Высокая блондинка, красивые плечи, шикарные бедра – на ней было такое алое платье, специально все это подчеркивающее. – Он руками изобразил песочные часы.

– Женщина-манифест, – понял я.

– Точно. В те дни каждая женщина со средствами подавала себя, проецировала класс. Как, собственно, и парни: в «Чаще роз» мы все присутствовали в костюмах и галстуках.

– Бетт Дэвис, – подумал я вслух. – Такая… с жесткой огранкой?

– Ну да, с характером. Вроде Джоан Кроуфорд, Барбары Стэнвик, Иды Лупино… Некоторые парни на это клюют, хотя у меня вкусы больше в сторону мягких, эмоционально податливых, вроде Мэрилин Монро. Мне, кстати, доводилось разок с ней встречаться. Такая хрупкая, уязвимая… – Коэн хохотнул. – Не сказать, чтобы мне попалась из этой породы. Жена у меня японка. Я-то думал, что залучаю к себе гейшу, а проснулся утром с самураем. Хотя до сих пор симпатичная. А как, интересно, нынче выглядит Энид?

– Блюдет себя. Элегантная. Есть и бойфренд.

– Вот как? И кто же?

– Ярмут Лоуч.

– Ого. Так он младше ее.

Я выжидающе молчал.

– Лет, наверное, на десять? – спросил Коэн.

– На три.

– Я думал, больше. В ту пору он смотрелся пацаном.

– Откуда он вам известен?

– Он работал у Эва. Я его считал мальчишкой, но, полагаю, ему тогда было уже под тридцать. Значит, Ярми с Энид? Что ж, по-своему логично. Он во всем подражал Эву – и узлом галстука, и словечками. Если у Эва сегодня «эскот»[54], значит, через несколько дней он появится на Ярми. Эв, бывало, посмеивался: «Если я Пит, то он Рипит»[55]. Беззлобно так. Это подражание ему, похоже, импонировало. Нравилось выдавать себя за образцового аристократа.

– Лоуч был более скромного происхождения.

– Можно судить уже по имени, – сказал Коэн. – Дж. Ярмут; что там за «дж», я и не знаю. Начинал он без всякой денежной подпорки: помню, как-то за разговором насчет «Пита и Рипита» Эв пробросил: «Гляньте, как при ладной одежонке может продвинуться простачок из Бейкерсфилда». Я тогда, помнится, призадумался, а что на самом деле он может думать про меня. Кем считать. Родители у меня всю жизнь прожили в съемном жилье; я окончил научную школу в Бронксе, поступил в Гарвард на стипендию и многое там терпел от лицемеров. При этом я твердо решил держать свою марку и ни под кого не подлаживаться. Вот почему я перебрался сюда. Лос-Анджелес исконно был открыт для всех с мозгами и драйвом. Вот вы, например, откуда?

– Из Миссури.

– Семья денежная?

– Да куда там…

– А вот гляньте на себя: симпатичный, утонченный, целитель умов. И одновременно Шерлок в своем обличье.

– Чем Лоуч занимался у Эва?

– Тоже был адвокатом, но фактически им не работал. Вместо того чтобы сидеть за рабочим столом, шнырял стажером на мизерной зарплате. Что из этого всего выросло, ума не приложу. – Словно свыкаясь с мыслью, он язвительно покачал головой. – Нет, ты гляди-ка. Малыш Ярми с мамочкой Энид. Кто бы знал…

– У него сейчас юридическая практика.

– Где?

– В фирме. «Ривелл Уинтерс Лоуч Рассо».

– Так он поименован партнером? – удивился Коэн. – Молодец Бейкерсфилд, далеко пошел. О такой фирме я не слышал и дел с ней никогда не имел. Наверное, где-нибудь в центре, не на Вестсайде?

– Седьмая улица.

– Прямо самый-самый центр… И на чем он теперь специализируется?

– Поместья и трасты.

– О. Получается, стажировка у Эва не прошла даром. Пригодилась.

– По моим данным, на работу он не налегает, – сказал я. – Больше ждет у моря погоды.

– Вы и тут провели дознание? – Коэн кольнул меня взглядом. – Подозреваете, что оба они к чему-то причастны? Что та сумасбродка действительно была отпрыском сестры? При всем своем безумии взяла и выставила Энид на серьезные деньги, а Ярми в попытке защитить свою милую переступил черту?

Я посмотрел на него испытующе пристально.

– Многолетняя дедукция, долгие годы, – сказал Коэн, отводя глаза. Бывает, что пытливости не выдерживают даже старые адвокаты.

– Дедукция и только?

– А что еще это может быть?

– При всем уважении, мистер Коэн: чертовски много информации, если она сыплется на вас с неба. Любопытным мне кажется и ваше замечание о бреде, ведь я ни разу не упоминал про психическое заболевание.

Он ответил после секундной паузы:

– Хрустального шара, доктор, у меня нет. А дедукция – лишь обыкновенная логика. Вы сказали, что она бездомная и влезла к Энид на территорию. Я воспринимаю это как безумие.

Правдоподобно, но в голосе нет никакой убежденности.

«Кто-нибудь еще замешан?»

– Мистер Коэн, у меня ощущение, что я не первый, кто задает вам такие вопросы.

– Почему вы так думаете?

– Вы спрашивали меня, замешан ли здесь кто-то еще, помимо лейтенанта Стёрджиса. И, несмотря на ваше разъяснение, этот вопрос о бреде был существенным концептуальным скачком.

– Вы вели речь о бездомной. А разве они по большей части не подвинуты рассудком, причем серьезным образом?

Я ответил улыбкой.

– И с кем я, по-вашему, разговаривал? – продолжал наседать он.

– Остается лишь догадываться, мистер Коэн. Возможно, с кем-то, кто тоже интересовался «психологическими» вопросами. Это не мог быть психиатр Лу Шерман?

Замерев на ходу, он запнулся и растопырил руки, чтобы не упасть.

Я осмотрительно подхватил его, но он сердито стряхнул с себя мои ладони.

– Бросьте, я в порядке. Это что, игра? Вы знаете ответы, но специально меня зондируете? Так поступают с подозреваемыми копы – и я – при перекрестных допросах. Сдав свой последний экзамен, я однажды сказал: «Всё, больше никаких тестов». Вам понятно?

– Я просто пытаюсь докопаться до истины, мистер Коэн.

Как раз в эти секунды на солнце нашло облако, кинув блики, под которыми крашеные волосы Коэна багряно взблестнули, как будто вся его голова была залита кровью. Но длилось это всего несколько секунд; следующее облако вернуло все на места, и его волосы опять подернулись маскировочным слоем краски.

Я сказал:

– Лу Шерман был бы определенно «за», если б мы с вами поговорили на эту тему. Мы с ним были друзьями и коллегами; именно он и познакомил меня с Зельдой. Это ее имя. Зельда Чейз. Но вы ведь уже об этом знаете, не так ли?

– Пусть доктор Шерман снимет с меня печать конфиденциальности. Тогда можно будет о чем-то разговаривать.

– К сожалению, он умер.

Коэн поежился.

– Запасные части на пользу не всем, – заметил я.

– Это я понял, – колюче бросил Коэн и тронулся дальше. – Если вы играете на моем чувстве вины выжившего, то вам это удается. Когда он умер?

– Чуть больше двух лет назад. А когда вы с ним встречались?

Коэн вздохнул.

– Хороший был человек доктор Шерман. Он производил впечатление психоаналитика, действительно заботящегося о своих пациентах. Нынче такое встретишь нечасто.

Он снова остановился и, едва удержав в резком повороте равновесие, пытливо сузил глаза.

– Вы и в самом деле были коллегами?

– Если хотите, я пришлю вам его карту на Зельду. Там мое имя. Именно через это мне удалось снова с ней встретиться.

– Да нет, я вам верю… Он приходил ко мне года четыре назад. В чем была ваша сопричастность?

– Лу попросил меня провести оценку сына Зельды. Осмотреть и на основе поведения выяснить, в состоянии ли Зельда о нем заботиться. В то время она еще могла это. Сейчас мальчику одиннадцать. Если он еще жив, мистер Коэн. С тех пор как Зельда начала жить на улице, его никто не видел. И я пытаюсь выяснить, в порядке ли он.

– А если окажется, что нет? – спросил Эрл Коэн. – Слышать такое будет малоприятно.

– Уж лучше это, чем безвестность.

– Чудесно. Теперь вы докидываете еще и вину за благополучие ребенка. Вам, безусловно, понятно мое нежелание связываться. Вы уже видели, какой люфт я допускаю в своих этических нормах, но не уверен, что хочу повторения этого. Почему-то мне не все равно, что вы обо мне подумаете.

– Я бы не…

– «Тю-тю-тю», как сказал бы Ленни Брюс[56]. Я с ним, кстати, тоже встречался. Трагичный мальчуган, весь на допинге. Люди уже забывают, каким смешным он был. Н-да, Шерман ушел… Какая жалость.

Со своей собачкой на поводке удалилась оставшаяся красавица-йогиня.

– Давайте снимем груз, – предложил Коэн и направился к фонтану. Здесь он сел ровно на то место, где отдыхал красавицын зад, а я умостился рядом.

– Что ж, – Эрл Коэн хлопнул себя по худым ляжкам, – с уходом Шермана у меня появляется возможность высказаться. Да, он приходил ко мне, потому что уже начал свое собственное исследование и, как и вы, думал, что я могу ему помочь. Почему? Потому что в газетных колонках, посвященных Энид и Эву, упоминалось в том числе и мое имя. Светская хроника – рауты, турниры по теннису, сборы средств на благотворительность. Как я уже сказал, мы состояли в приятельских отношениях. – Он широко улыбнулся. – Не то чтобы мое имя было там единственным, но все остальные, кого искал Шерман, уже откочевали на тот свет. Я ему ответил, что не знаю, чувствовать мне себя польщенным или встревоженным. Он рассмеялся, эдак от души. Он не был похож на других знакомых мне мозгоправов, большинство из которых вели себя так, будто вдоволь не нарезвились в студенческие времена. Ну а вы-то, держу пари, в свои молодые годы дамам спуску не давали.

Я улыбнулся.

– Вам известны сорта «Энигматик» или «Монте Лиза»? – осведомился Коэн и, закинув ногу на ногу, оглядел свою тощую лодыжку. – Шерман знал толк в хорошем односолодовом виски. Мы с ним присели в баре «Фор сизнс» и с удовольствием распили бутылку «Обана». Про Энид и Эва он рассказывал в привязке к личному делу, которое требовало профессиональной конфиденциальности. При этом настойчиво предлагал мне аванс, хотя я заверял, что в этом нет необходимости. Суть истории заключалась в том, что у него есть пациентка, адекватность которой нельзя принимать за чистую монету из-за проблем психического свойства. Она вбила себе в голову, что ее мать – кинозвезда, которая исчезла, и Лу хотелось знать, есть ли в этом хоть доля правды, чтобы он мог обращаться с ней соответствующим образом. Я был впечатлен, доктор Делавэр. Он действительно делал максимум из того, что мог. – Повернувшись, Коэн мне положил руку на плечо. – Я понимаю, почему вы оба ладили.

– Спасибо.

– Можете считать это комплиментом. Учтите, что я раздаю их совсем не как конфеты на Хэллоуин.

Его рука вернулась обратно на колени.

– Он спросил, знаю ли я о каких-нибудь исчезнувших звездах кино, и я развел руками. Он сказал, что и ему тоже ничего об этом неизвестно; единственным примером была некая фанатка по имени Зайна Ратерфорд, поиски которой вывели его на чету Депау; вероятно, он нашел какие-то документы из другого города.

Мы предприняли аналогичные шаги. Великие умы. Я вдруг почувствовал тоску по Лу. Можно себе представить, каково оно: быть Коэном, последним из своего племени.

– В отличие от вашей ситуации, – сказал он, – никаких предположений о нечестной игре не звучало. Единственно, насчет чего доктор Шерман пытался навести справки, это родственная связь между Зайной и Энид, которые я ему дал. Вот и всё. Доказал ли он, к своему удовлетворению, что его пациентка – та самая Зельда – была в сознании или бреду, я не имею понятия.

– Вы знали Зайну?

– Я знал о ней. Она намного младше и еще красивее своей сестры. На самом деле это произошло в тот первый вечер, когда Энид явилась в «Скандию» в своем красном платье. Кто-то тихо присвистнул и сказал, что Эв, мол, закадрил себе красотку. А кто-то еще – не спрашивайте кто, я все равно понятия не имею – сказал: «Думаешь, она действительно отпад? Тебе лучше отведать ее младшую сестренку; уверен, что Эв это уже сделал. А теперь, наверное, решил перекинуться на более зрелую».

– Эв встречался с ними обеими?

– Из того, что я слышал, обе девушки приехали в Лос-Анджелес, ставя цель прорваться в киноиндустрию. Энид полагала, что сможет пробить себе дорогу деньгами, и сумела получить несколько эпизодов без реплик, в основном чтобы потешить свое тщеславие: массовки, всякое такое… Суровая правда в том, что на четвертом десятке ей уже ничего не светило. Одной Бетт Дэвис для Голливуда было вполне достаточно.

Коэн покачал головой.

– Остряки среди нас говаривали: «Бюст бюстом, но нужен и талант». У Энид его не было совершенно. Зайна была моложе, приятней и, по крайней мере, немного компетентней. Ей выпадали мелкие роли в малобюджетках. Но и ее карьера кончилась ничем.

Зельда превзошла их обеих. Бросила ли она это Энид в лицо? Вряд ли: слишком разбита и сломлена для составления сложной мысли.

– Неудавшиеся актрисы, им бы воздвигнуть памятник, – вздохнул Коэн. – В виде бедной девушки, что бросается с вывески «Голливуд». У тех двоих, по крайней мере, были деньги, на которые можно опереться.

– У них, помимо этого, был также интерес к одному и тому же мужчине. Который в итоге достался Энид.

– В отместку. – Коэн кивнул. – Вы думаете, та злобность засела в ее душе и оказалась направлена на Зельду?

– Думаю, Зельда могла грозить ей напрямую, объявив себя наследницей.

Коэн улыбнулся.

– Вы только гляньте… Я начинаю рассуждать как психолог, а вы – как финансист.

– Это все взаимосвязано.

– Да, это так. Считаю ли я, что Энид была способна на убийство? Сложно сказать. Мы болтали с ней на вечеринках, но только и всего. Мне она помнится эдакой «снежной королевой». Ну а лицензия на анализ – это ваша прерогатива.

– Ваши компаньоны по ужину в «Скандии» о Зайне ничего больше не рассказывали?

– Вообще да, но… не на рыцарский манер, доктор. Скорее на площадной.

– Что-нибудь насчет ее сексуальных талантов? – усмехнулся я.

Коэн закашлялся, а потом сказал:

– Термин, который я, кажется, слышал, был «безумно сексуальная». А кто-то еще выразился: «Безумие и сексуальность – идеальное сочетание; по отдельности с ними можно делать все что угодно». И все как жеребцы заржали. Что я могу сказать? Времена были другие.

– Есть соображения, что случилось с Зайной после того, как Энид переманила ее парня?

– Доктор Шерман сказал, что перед своим исчезновением она уже изрядно опустилась.

– Лу ничего не говорил о том, кто воспитывал ее дочь?

– Он не был уверен, что Зельда действительно была ее дочерью. Сказал, что ее удочерили, а впоследствии она отправилась в одно из тех странствий, чтобы узнать о своих корнях, но разочаровалась, потому что не смогла воссоединиться с женщиной, которая исчезла.

– Кто ее удочерил, вы не знаете?

– В подробности он не вдавался; сказал лишь, что они тоже умерли, и не… как он там выразился… «не идеальным образом». Намек на то, что смерть женщины была тяжелой.

Коэн скорбно махнул рукой.

– Он был еще и щедрым, заплатил за всю бутылку. И вот теперь его нет… Только такие вести мне нынче и доводится слышать. Звонишь кому-нибудь, пригласить отобедать, а его, оказывается, уже и на свете нет. Наверное, я единственный, кто клеймен бессмертием.