Александра

Глава 14

Слово, данное молодой княгине Анне Воротынской, надо было сдержать. А то не хорошо могло получится. Отправили с Иваном гонца к Воротынским, что прибудем к ним с визитом. Спросила своего свёкра насчёт князя Воротынского.

— Ты кого именно из Воротынских имеешь ввиду? — Спросил меня Фёдор Мстиславович.

— А сколько их?

— Трое. Дмитрий Фёдорович и Семён Фёдорович. Это братья. А так же их племянник Иван Михайлович.

— Ой, а я не знаю. Жена у него молоденькая. Анной зовут.

— Тогда это Дмитрий. Супружница то его Анна, дочь князя Константина Ивановича Бабич-Друцкого. А что ты про Дмитрия спрашиваешь?

— Так, когда ездила в Кремль, к пушкарям договариваться, по дороге встретила её возок. Беременная она. Просила у меня благословения. В гости пригласила. Я пообещала к ней и её мужу с Ваней приехать. Надо слово своё держать. А то не хорошо получиться.

— Не хорошо. Это верно дочка. Воротынские они Рюриковичи в 20 поколении. Род свой ведут от черниговских Рюриковичей. В своё время, как и мы, Вяземские, служили Литовскому Великому князю. Да тоже, ещё при батюшке Государя нашего отъехали к Великому Князю Московскому. Ты съезди к ним, дочка, съезди. Воротынские знатный род и воины добрые.

Предупредив князя Дмитрия Воротынского и его супругу Анну, мы выехали с Иваном, в сопровождении моих гвардейцев и ещё десятка конных воев. Я ехала в крытом возке. На мне было платье, на голове платок с диадемой, шуба. Конечно же шаровары и сапоги. Анне я выбрала тяжёлые серьги из золота с изумрудами, под цвет её зелёных глаз. Дмитрию везли с Иваном хорошую саблю из дамасской стали, захваченную у одного из ногайских мурз, которых положили на Дону. Хорошего оружия было тогда захвачено мало и свёкр недовольно посмотрел, когда я решила подарить саблю Воротынскому, но промолчал. Я сделала вид, что не заметила. Не гоже ехать в гости без подарка. Дмитрий Фёдорович Воротынский, младший из братьев Воротынских имел в Москве своё подворье и терем. Нас уже ждали. На крыльце стоял сам князь в богатых одеждах. На нём была пара шуб. Я, конечно, уже привыкла к этому, но всё равно, для меня это было смешно, хотя я вида не показывала. Почему надевали на себя не одну, а несколько шуб, так это так показывали достаток. Кроме того, одна из шуб была дарована ему самим Государем Иваном Третьим со своего плеча. Рядом с ним стояла Анна. Её большой живот выпирал. И просторные, многочисленные одежды на могли скрыть этого. Она была взволнована. В руках держала серебряный коржец со сбитнем.

Иван соскочил со своего коня. На нём был богатый кафтан с полушубком, штаны, красные сапоги. Красавец. На боку сабля в украшенных золотом и серебром ножнах. Он открыл дверцу повозки, подал мне руку. Мои гвардейцы и десяток конных воев Вяземских оставались в сёдлах. Поддерживая мужа под руку, мы подошли к крыльцу. Воротынские спустились. Анна протянула коржец моему мужу. Он взял почти всё выпил. Оставил мне немного. Я взяла посудину из его рук и тоже отпила. Передала коржец назад Ивану. Он перевернул его, показывая хозяевам, что их угощение всё выпито. Мы слегка поклонились Воротынским, они тоже. Всё, все приличия были соблюдены. Глаза Анны радостно сверкали. На губах улыбка. Я сделала к ней шаг. Взяла её голову в руки и поцеловала её в лоб.

— Здравствуй, Аннушка. Как ты себя чувствуешь?

— Благодарствую, царевна Александра.

Князю Дмитрию было далеко за 30. Фактически он был старше своей жены на 20 лет. И, судя по тому, как на неё смотрел, он очень любил свою молодую жену и во многом потакал ей.

— Прошу в дом, дорогие гости. — Проговорил он, приглашая нас к себе в терем. Там в приличной зале был уже накрыт стол. Я удивилась, так как в это время на Руси принято было, что мужчины едят отдельно, а женщины отдельно. Хотя такое положение не было строго регламентировано. Но в основном так и было. Исключение, если трапезничали только члены семьи. Но здесь чета Воротынских приглашала нас обоих с мужем за стол. Так же за стол с нами сел ещё один мужчина, очень похожий на Дмитрия. Мне его представили, это оказался племянник князя, князь Иван Михайлович Воротынский. Довольно известный военачальник Московской Руси. Я его видела второй раз в жизни. Первый раз видела на приёме у Великого Князя, в Боярской Думе. Причём племянник был чуть младше своего дяди. Я преподнесла Анне серьги. Она очень обрадовалась. Покраснела. Поблагодарила и даже поцеловала мне тыльную сторону правой руки, которая была в белой перчатке с перстнем Великого Князя. Дмитрию была преподнесена сабля. Иван рассказал при каких обстоятельствах она была добыта. Мужчины оживились. Задавали вопросы — как и что?! Очень внимательно выслушали моего мужа, когда он им рассказывал о том бое на берегах Дона с пятью сотнями ногаев.

Потом шли расспросы и Ивана, и меня как удалось взять замок фон Деница? Особенно дотошно расспрашивал Иван Воротынский. Бой во время отхода с засадой слушали так же внимательно, но особо они были впечатлены боем у брода, где я потеряла два десятка своих воев. Сама я вспоминать об этом не любила. Почему-то чувствовала себя виноватой. Но оба Воротынские, когда я сказала им об этом, были удивлены. Потом стали уверять меня, что потери двух десятков воинов в бою с вдвое или даже втрое превосходящими силами ливонцев, это очень малые потери. Я не согласилась.

— Мне каждого своего ратника жаль. И моя задача сохранить, как можно больше их жизней. А врагов положить как можно больше. Считаю, что этот поход я провалила, так как понесла очень сильные потери, несмотря ни на что.

Дмитрий Воротынский и его племянник Иван смотрели на меня шокировано. Потом увидела в их глазах уважение и даже восхищение.

— Тебе бы, царевна Александра, мужем родиться. — Проговорил Иван.

— Мои матушка с батюшкой тоже сына ждали, но бог дал им меня. Потом вторую дочь. А сына они не дождались, погибли оба. — Ответила я. Михаил, Дмитрий, Анна и мой муж перекрестились. Я тоже.

— Царствие им небесное, царевна. — Сказал Дмитрий.

— Благодарствую, князь.

— Царевна Александра, — обратилась ко мне молчавшая до этого Анна, — скажи, а ты вкушала из чаши Христа?

— Из Грааля?

— Да.

— Я причащалась из неё.

— И что ты чувствовала?

— Просветление, княгиня. Словно душа заново рождается у тебя.

Бедная девочка, так верит мне. А я так её бессовестно обманываю. Но этого я, по известным причинам, не озвучила. Потом она спрашивала меня о жизни моей. Пришлось выкручиваться. Врать только в путь. Народ слушал, развесив уши. Уже не знала, как соскользнуть с темы, как Анна побледнела.

— Ох! — Она схватилась за низ живота.

— Что такое, Анна? — Я забеспокоилась. Неужели у неё роды начались?!

— Больно! — Простонала она и из её глаз полились слёзы. Мужчины повскакивали с мест. Дмитрий засуетился, подскочил к жене.

— Аннушка, что делать? Повитух?

У Анны начали отходить воды. Она стонала, продолжая держаться за живот.

— Князь, повели, чтобы в мою повозку принесли перину и подушки.

— Зачем? — Он смотрел на меня ошалелыми глазами. Анна продолжала стонать.

— За тем, что повезём её к нам. У меня там госпиталь. Будет рожать под моим присмотром. И давай быстрее, у неё воды отходят.

Дмитрий крикнул дворовых. В трапезную заглянули сразу двое холопов.

— Перину и подушки в повозку царевны. Живо! — Последнее рявкнул. Оба мужика исчезли. По терему началась беготня, охи и причитания.

В трапезную заскочила какая-то дама в годах. Одетая как матрёшка. Начала причитать.

— Ох ты лебёдушка моя, несчастная. Да куда же тебя увозят? Князь, почему не здесь рожать? Повитухи давно ждут.

— Молчать! — Крикнула я. Женщина заткнулась. — Тебя ещё забыли спросить. Подушку схватила и бегом в повозку! — Надо было очень жёстко прекратить саботаж. Она вытаращилась на меня. Глаза стали выкатываться из орбит, рот открылся для возмущения. Я сделала шаг к ней. Не знаю какое у меня было лицо, наверное, до ужаса свирепое. — Мне повторить, матрёшка? — она словно стала меньше ростом. Повернулась и припустила из комнаты.

— Это тётушка Анны, царевна. — Пояснил вспотевший Дмитрий.

— Мне плевать кто она такая. Ей повелели, пусть исполняет. Иначе плетей отхватит на конюшне.

В комнату заглянул один из дворовых.

— Всё сделали, княже. — Доложил он.

— Князь, жену бери на руки, неси в мою повозку. Быстрее. — Дмитрий поднял жену на руки и быстро понёс её на улицу. Возле крыльца, нас нагнала какая-то девушка с шубой и накрыла Анну. Я сказала девушке. — Срочно приведи сюда повитуху. Бегом! — Она куда-то убежала.

Дмитрий поместил жену аккуратно, со всей бережностью в повозку, на перины и подушки.

К нам прибежала давешняя матрёшка с подушкой в руках. Я покачала головой.

— В повозку садись. — Оглянулась на терем. Потом посмотрела на своих гвардейцев. Этих сорвали с трапезного стола для прислуги и конвоя. Но они молодцы, успели уже всё прожевать, теперь сидели в сёдлах с лицами египетских сфинксов.

— Стёпа, скачи срочно к нам на подворье. Скажи Дарёне и Фросе, что везём роженицу. Пусть готовят операционную. Быстрее.

Степан с ходу сорвал коня в галоп и вылетел с княжеского подворья. Наконец, притащили какую-то бабку. Она тряслась, глядя на меня и вооружённых ратников.

— Ты повитуха? — Спросила её.

— Я, госпожа. Не губи.

— Не собиралась. В повозку полезай. С нами поедешь.

Потом ехали к нам из Китай-города, где находилась резиденция Дмитрия Воротынского в Белый город, на подворье Вяземских. За счёт перины и кучи подушек, Анну не так трясло. Я держала её за руку.

— Аня, терпи. Бог терпел и нам велел. Сейчас приедем и разрешишься от бремени. Деток своих на руках подержишь. — Почему я сказала деток, сама не поняла. Но больно уж у Анны живот был большой, это меня несколько смущало. М-да, жаль здесь нет УЗИ. Тётка княгини странно на меня посмотрела.

— Царевна Александра, а почему ты сказала деток, а не дитя?

— Не знаю я, Аннушка. Но больно живот у тебя большой. Как бы не двойня была.

Княгиня, глядя на меня с надеждой, слабо улыбнулась.

Наконец доехали. Княгиня совсем была бледная. Нас уже ждали. Но Дмитрий, прискакавший с нами, никому жену не доверил. Сам её взял на руки, посмотрел на меня вопросительно.

— Вон туда неси, князь. — Указала ему на свой госпиталь. Увидела на крыльце Евпраксию Гордеевну. Она наблюдала за всем с олимпийским спокойствием.

— Здравствуй боярыня Евпраксия Гордеевна. — Поздоровался с ней Воротынский, неся супругу на руках.

— Здравствуй и ты князь, Дмитрий Фёдорович. Никак Анну привёз?

— Привёз, боярыня. Царевна Анна сказала сюда её к вам везти.

— Неси, неси. С божьей помощью разродиться. А мы помолимся за неё.

— Благодарствую, боярыня.

Занесли Анну бегом. Вода горячая уже была готова. Она всегда у меня имелась. Операционная тоже. Фрося успела всё протереть спиртом. И она, и Дарёна уже были в белых халатах, шапочках, специально по моему указанию пошитых, и в медицинских масках. Князь Дмитрий, увидев мою операционную бригаду застыл на месте, крепко прижимая стонущую жену к себе.

— Чего встал, Дмитрий Фёдорович? Жену клади на стол и уходи. Здесь тебе больше делать нечего. Где повитуха?

Притащили бабку. Она, оглядываясь вокруг, крестилась.

— Хватит! — Повелела я. — Верхнюю одежду долой. Руки мыть, сейчас тебе дадут халат, шапочку и маску.

— Не губи, госпожа. — Повалилась бабка на колени. Не поняла? Это что она?

— Я сказала верхнюю одёжку скидывай и мыть руки. Фрося, озаботься. И халат со всем остальным ей дашь. — Сама прошла в свой закуток. Быстро избавилась от платья и прочих тряпок. Осталась в шароварах и нижней рубашке. Тщательно вымыла руки. Надела халат, шапочку, прибрав под неё волосы и медицинскую маску. Дарёнка в это время раздевала княгиню. В госпитале у меня было тепло. Тем более, тут лежали больные, точнее раненые и увечные, проходившие курс реабилитации. Когда зашла в операционную, княгиня Воротынская была раздета, оставалась в одной нательной рубашке. Тут же была и бабка. Смотрела на меня испуганными глазами. На лице маска.

— Что смотришь, мамаша? Ты повитуха? Скажи, она родить сможет сама? И не трясись. Никто тебе ничего плохого не сделает.

Бабка вроде стала успокаиваться. Огладила живот Анны. Поглаживая и как-то интересно ощупывая её, прислушивалась. И чем дольше она это делала, тем тревожнее становились у неё глаза. Я очень внимательно за ней наблюдала. Наконец, она посмотрела на меня.

— Прости царевна, но думаю не сможет она. Бёдра узковаты у неё. И дитя у неё… Нет двое их.

— Уверена, что двое?

— Да. Я чувствую. Двое их. Кто только, девки аль парни, не ведаю.

— А что с ними не так?

— Один из них лёг как-то неправильно. И что-то мешает ему. Из-за чего и второй страдать начинает. Как бы беды не было.

— Дарёна, Фрося, готовим княгиню к операции. Фрося, эфир. Будем делать кесарево сечение. Мы уже это делали, так что для вас это уже не внове.

Дарёна кивнула. Фрося по деловому смочила марлю эфиром и положила тряпку на лицо Анны. Княгиня смотрела на меня тревожными и испуганными глазами.

— Анна, всё будет хорошо. Сейчас ты уснёшь, а когда проснёшься всё уже будет закончено. Ничего не бойся.

Анна закрыла глаза. Мы ещё подождали немного. Потом Дарёна тампоном смочила, обеззараживая низ живота роженицы. Девчонки мои уже наловчились. Действовали как один слаженный механизм. Фросе я отдала свои часы. Она взяла правую руку княгини и стала считать пульс, следя за секундной стрелкой. Это я её научила.

— Пульс 70. — Сказала она. Я кивнула.

— Начинаем девочки. — Скальпель легко разрезал кожу живота. Действовали хоть и не суетясь, но предельно быстро. Вскрыла брюшную полость. Бабка, наблюдая за нами, начала креститься. Дарёна зажимами закрепила края разреза. Потом я осторожно вскрыла матку. Всё проходило штатно.

— Пульс 90. — Сообщила Фрося. Жаль, какое давление у неё не знала. Но бог не выдаст, свинья не съест. Фрося чуть добавила на марлю эфира. Вытерла у меня пот на лбу платочком. Наконец я добралась до малышей. Их и правда было двое. Мальчик и девочка. Аккуратно вытащила сначала мальчика, шлёпнула его по попке и он закричал.

— Сынок у Анны родился. — Улыбнулась я, передавая его Фросе. Судя по глазам, Дарёна и Фрося тоже улыбались. Потом вынула девочку. Та же процедура с ней. И тоже детский писк. — А теперь доченька.

— Ты чего бабуля застыла? Давай, помогай. Детей нужно обмыть и запеленать. Тёплая вода здесь. Начинай. — Услышала я командные нотки Фроси.

— Фрося, пульс? — Спросила её. Через некоторое время она ответила.

— Пульс 90. Сохраняется.

Убрала послед. Всё проверил. Ничего не забыла. Хорошо последа врастания в матку не было. Молодец девочка! Потом начала сшивать. Сначала матку, после уже брюшину. Закончив, устало улыбнулась. Всё же я очень нервничала, хотя всю нервозность запихала куда подальше. Хирург во время операции должен быть спокойным, как стадо мамонтов, никаких эмоций. Холодный рассудок и точность рук. Как у снайпера или сапёра. А теперь можно было расслабится. Анну перенесли в специально для рожениц отведённую небольшую палату на три места. Сейчас там никого не было. Сняла маску.

— Фрося, Дарёна, за состоянием княгини смотреть днём и ночью. Если будет ухудшение, сразу меня звать.

Сполоснула руки и вышла из госпиталя на улицу. Там они все стояли. Дмитрий, его племянник Иван. Мой муж, Василий. Даже свёкр тут был, как оказалось он только что приехал из кремля.

— Князь, — обратилась я к Дмитрию, — богатый ты. — Я улыбнулась. — Двое детишек тебе Анна подарила.

— Двоих? — Мужчина не мог поверить.

— Двоих. Сына и дочку.

— Я могу их увидеть?

— Успеешь. Спят они рядом с мамкой. И Анна спит. Не тревожь её. Она проведёт здесь несколько дней. Ты уж извини, князь. Но иначе никак. Трудные роды были, не скрою. Кесарево сечение ей пришлось делать. Пуповина вокруг шеи и тела сына твоего обмоталась, как удавка стала давить. И мешала выйти ему тем путём, что предназначено. А он в свою очередь, сестре своей мешал так же покинуть утробу матери. Так что, могла бы и не родить. И умерла бы в мучениях, и дети бы не родились. Но бог миловал. Я буду смотреть за ней.

— Спасибо тебе, царевна Александра. Век богу молить за тебя буду. Должник я твой.

Конечно должник. Воротынские хорошие воины. Прекрасные военачальники. Наверное, это в крови у них. А Иван так сейчас вообще воевода большого полка Тулы. Это я взяла на заметку.

— Дочка. — Обратился ко мне Фёдор Мстиславович. — Так княгиня то с детьми где будет?

— Здесь, в госпитале. В отдельной палате для рожениц. А что, батюшка?

— Так может в терем её? А то как-то невместно, княгине Воротынской здесь лежать.

— Батюшка, в моём госпитале вместно всем лежать. Ибо каждого из них царевна царьградская лечит. Где ты ещё такой госпиталь найдёшь?

— Твоя правда, Александра. — Усмехнулся свёкр. Остальные мужчины засмеялись.

Дмитрий остался ночевать и вообще жить у нас, пока Анна и дети находились под моим наблюдением. Иван Михайлович уехал на своё подворье.

На третий день, после операции Анны, свёкр приехал на подворье из Кремля очень рано. Был взволнован.

— Александра, дочка, пойдём ка пошепчемся.

Мы прошли в небольшую комнату. Это был своего рода кабинет у Вяземского-старшего. Он показал на скамью. Я села. Он пристроился рядом.

— Саша, опознал твой ногай казанского мурзу. Того, который к ним приезжал, чтобы тебя имать.

— Как опознал? Мурза знает, что его опознали?

— Нет. Ногай твой в доме сидел, что напротив дома казанского посольства. И увидел, как мурза приехал.

— Это хорошо. Теперь вопрос, когда мурза покинул Москву, чтобы нанять ногаев для моего захвата?

— Тоже разузнали, в тот же день, вернее уже вечером, когда ты вернулась от Великого Князя, перед тем как при въезде в город рогатки ставить начали. Закрывать Москву на ночь.

— Это хорошо. Значит сотник Кобыла и его люди ни причём.

— Это ещё не всё, дочка. Сегодня мой человек нашел слуховое место.

— Какое место?

— Закуток один. Его сразу и не увидишь. В двух шагах пройдёшь, а ничего не поймёшь. Хитро устроено. Когда в закутке стоишь, прижав ухо, всё что у Великого Князя говорят в светлице его, всё слышно.

— Человек этот твой, батюшка надёжный?

— Надёжный. Петька Кряж. Хороший следопыт, иголку в стоге сена найдёт. Из служивых. У меня в приказе он.

— Больше никто не знает, что место татя обнаружили?

— Нет.

— И не надо, чтобы кто-то ещё узнал. Надо наблюдение за этим местом так сделать, чтобы никто, ничего не заподозрил. И наблюдение за мурзой тоже. Вообще за всеми посольскими.

— За ними уже смотрят.

— Хорошо. Это кто же такое место сделал, вернее когда? Сейчас или при батюшке Государя?

— То не ведаю, Саша.

— Это уже не важно. Просто мысли вслух. Значит так, Фёдор Мстиславович. Переговори с Государём, тет-а-тет.

— Чего?

— С глазу на глаз. Чтобы никто ваш разговор не слышал. Скажи ему про это место, что нашли, где тать всё слушает. Надо теперь самого вора поймать. Только Василий Иванович, пусть сделает вид, что ничего ему про тайное место не известно. Понятно? А предателя-подсыла будем ловить на живца, как на рыбалке.

— А живец это ты, дочка?

— Я, батюшка. Для этого, пусть Государь меня пригласит для беседы. И очень внимательно смотрите. Подсыл обязательно придёт нас с Великим Князем послушать. Вот тут, батюшка, ты его и возьмёшь. Точнее, твои люди. Только брать аккуратно, он живой нужен. Это очень важно. И брать тихо, чтобы никто и ничего не понял.

— Хорошо. Сделаю, как ты сказала. Умно придумала, молодец. Как сама то себя чувствуешь, Саша?

— Хорошо чувствую. Не беспокойтесь, Фёдор Мстиславович, выношу я, дай бог, дитя, твоему сыну и своему мужу. Потом рожу.

— Дай бог, дочка. Отдыхай больше. А то всё гоняешь своих охламонов ни свет, ни заря. Тут давеча на паперти Божена твоего видел. Сидит милостыню просит. Я его даже сначала и не узнал. Убогий такой, в лохмотьях, с язвами. Краше в гроб кладут. Это что он у тебя там делает? Его что не кормят здесь?

— Батюшка, не обращай внимания. И увидишь кого из моих в странных одеждах, пожалуйста, делай вид, что они тебе не знакомы. Это урок они такой исполняют. Должны научиться любую личину на себя надевать.

— Ишь ты! Умно. Расскажешь зачем?

— Расскажу, батюшка, но не сейчас. Не осерчаешь?

— Да бог с тобой. Ладно, сделаю так, как ты просишь.

Анна чувствовала себя нормально. Ну как нормально может чувствовать себя человек, сразу после операции?! Она была слаба ещё, бледненькая, но при этом счастливо улыбалась, прижимая к себе детей. Дмитрию я разрешила увидеть жену и ребятишек. Он сидел рядом с ложем жены. Нежно держал сына на руках. Хотел взять и дочь, но Анна воспротивилась.

— Сначала сына подержи, потом дочку. — Сказала она.

Я смотрела на них и радовалась. Всё же не зря она тогда встретилась мне по пути в Литовскую слободу. Я тогда не знала ещё, да и откуда могла знать, что своим вмешательством я не дала угаснуть этой ветки рода Воротынских. Ведь в моём времени, весь княжеский род Воротынских угас к началу 18 века. Первыми исчезли ветви Дмитрия и Семёна. Оба умерли бездетными. Поэтому их уделы были обращены в государственную казну. Жена Дмитрия, княгиня Анна, урождённая княжна Бабич-Друцкая, дочь князя Константина Ивановича Бабич-Друцкого, умерла как раз в этот период времени 1510−511 гг. Причина её смерти не известна. Возможно, она и умерла как раз во время родов. Дата смерти её мужа так же не известна. В итоге, эта ветвь рода князей Воротынских прервалась на Дмитрии. Его брат Семён Фёдорович так же умер бездетным. И его удел, как и удел брата отошли казне. Единственный, кто имел потомство это их старший брат Михаил. У него родился сын — Иван. Вообще род князей Воротынских, был очень известным княжеским родом в своё время в Московской Руси и Литве. Но судьба этого рода была трагичной. Ещё при Василии Третьем Сам Иван Михайлович и три его сына попали в опалу к Великому Князю по обвинению в измене. Якобы они хотели переметнуться к литовскому князю. Были заключены в застенки в 1534 году. Но скорее всего Воротынские пали жертвами зависти, клеветы и навета. После смерти Василия Третьего, они были освобождены и обвинения против них сняты. Сам Иван и его сыновья продолжили служить Руси. Наверное, это в крови у Воротынских, они все были прекрасными воинами, талантливыми полководцами. Самым известным из них стал сын Ивана — Михаил Воротынский. Блестящий стратег, успешно воевавший с ногаями, с казанскими и крымскими татарами. Герой взятия Казани. В 1572 году разгромил наголову крымского хана Девлет-Гирея в битве при Молодях. Но его слава и талан, заслуги перед Государём оценены не были. В 1573 году по доносу холопа, князь был арестован и брошен в застенки. Его обвинили в том, что он пытался околдовать царя Ивана Четвёртого Грозного. Михаил был подвергнут пыткам и казнён 12 июня 1573 года. Такова была благодарность царя человеку, который верой и правдой служил ему. Но я этого ещё не знала. Так как и не знала, что именно князья Воротынские в будущем сыграют ключевую роль в моей и Елены судьбе, фактически переломив ситуацию в мою пользу, не дав нас уничтожить. Но это будет в будущем. А сейчас я смотрела на счастливых родителей и сама радовалась за них. Не знаю почему, но к Анне я испытывала какие-то тёплые, близкие чувства, как к младшей сестре.

Князь Дмитрий, держа на руках сына посмотрел на меня.

— Царевна Александра, мне Иван Фёдорович сказал, что ты тоже не праздна. И что вы тоже ждёте наследника. Я желаю вам и буду молится за вас, чтобы и он, муж твой вот так же взял сына на руки, как я своего.

— Конечно возьмёт, куда он денется. — Хотела сказать с подводной лодки, но не стала. Не поймут. Наоборот, подошла к князю.

— Княже, дай мне мальчика. — Протянула руки. Он некоторое время смотрел мне в глаза, потом протянул. Я взяла ребёнка. Стала его качать и запела песню, которую любил мой папа.

Слушая меня, Дмитрий, Анна замерли. Я видела, как замерла Фрося. К нам заглянула Дарёна и тоже замерла, вслушиваясь в мои слова.

Я, конечно, переиначила по ходу дела некоторые слова, но авторы песен меня поймут. Да и что они могли мне сказать, за сотни лет до своего рождения? Заметила, что в госпиталь стали набиваться мои гвардейцы. Мужа увидела. Василия, деверя своего.

В этот момент я услышала звук губной гармошки. Увидела Ленку. Она играла. Моргнула мне глазами, типа продолжай, всё круто!

Я качала младенца. Он смотрел на меня. Смотрел своими глазками и молчал, словно внимательно меня слушал. В госпитале стояла тишина.

Я продолжала качать младенца на руках. Улыбалась ему. И сначала не обращала внимания на тишину, которая стояла, даже после моей песни. Наконец, я остановилась. Посмотрела на всех, кто набился в госпиталь. Анна глядела на меня широко раскрытыми глазами. Дмитрий был бледен и в тоже время в его глазах горел какой-то яростный огонь.

— Царевна Александра. — Обратилась ко мне Анна, прижимая к себе дочь. — Скажи почему они все к нам лезут? Почему, мы, жёны, рождая сыновей, сразу знаем, что они возьмут в руки оружие и пойдут биться? Почему мы страдаем?

— А разве, княгиня Анна, ты этого не знаешь?

— Нет. Я хочу, чтобы мой сын вырос сильным, красивым и был счастлив. Чтобы прожил долго, а не сгинул в кровавой битве. Сколько так ещё можно рожать мальчиков?

— Столько, сколько понадобится. И не только мальчиков, но и девочек. Девочки вырастая, становятся жёнами и матерями, рождая опять воинов. Почему так? Почему они накатываются на Русь и с Запада, и с Востока, словно стаи волков и шакалов? Разве ты этого не знаешь? Странно. Я знаю почему так. И Елена знает.

— Я не знаю, царевна Александра. Почему? Скажи мне, прошу тебя.

Я обвела взглядом всех, кто там, в госпитале.

— Вы правда не знаете? — Я поняла, что это мой звёздный час. То, что я скажу разнесут по всем уголкам Руси. — Но ведь пращуры наши знали. Это же так просто. Они будут накатывать волна за волной. С востока скоро эти волны иссякнут, а вот с запада только будут нарастать. Каждый раз будут приходить. У них есть такое понятие как дранг нах остин, то есть натиск на восток. И они, пока существуют никогда от него не откажутся. Они будут получать от нас болезненные удары. Мы будем бить им морды до кровавых соплей. Они будут откатываться назад, копить силы и опять идти к нам. Чтобы поработить, согнуть, оскопить. Да, это так. Почему? Всё просто. Именно на Руси бьётся сердце мира. Неужели вы этого не чувствуете? Достаточно приложить руку к земле и закрыть глаза. И вы почувствуете, как бьётся это сердце. Тук-тук, тук-тук. Пока бьётся это сердце, этот мир живёт и существует. Не даром над Русью раскрыт плащ Богородицы. И есть благодать от Господа. Нам ими многое дано — наши вои самые ярые. Наши девы самые прекрасные. Не даром на рабских рынках девы с Руси ценятся очень дорого. Но не надо думать, что мальчики важнее девочек. Ибо именно девочки, вырастая рожают воинов. Они, девы русские, есть сокровище и достояние, которое надо оберегать и хранить пуще зеницы ока. М ы обречены на это. На вечный бой. Защищать сердце мира. И ещё, хочу сказать то, что вы не готовы услышать. Готовы? — Я оглядела из всех. Князь Дмитрий кивнул. Мой муж кивнул. Многие мужчины попросили меня сказать то, что они не готовы услышать.

— Хорошо. Только не обижайтесь мужи. То, что я скажу, то есть правда. Вы думаете, что сыновья, это самое главное? Да, они наследники. Но разве ваши дочери меньше, чем сыновья? Нет, они и есть ваше самое главное сокровище. Почему девы с Руси ценятся на рабских рынках Востока больше, чем все остальные? Никогда не думали? Именно в нас, женщинах руссов заложено рожать вам самых ярых и сильных воев. Почему, вы мужи, хотите сыновей, но больше любите дочерей? Потому, что это заложено в нас, любить до конца, рожать детей от любимого мужчины. Хороших детей, и сыновей, и дочерей. Именно женщины дают вам и жизнь, и силу. Отдавая их, своих жён, дочерей, сестёр, чужим народам, вы растрачиваете свою силу. Без нас вы никто. Без нас, ваших жён, сестёр, дочерей, вы просто сгинете и всё. Вот только находятся ублюдки среди руссов, которые торгуют нашими девами. Это самое страшное зло. Таких имать надо и на дыбу весить. Уничтожать без промедления.

Я замолчала. Обвела взглядом всех, кто здесь был. Стояла тишина. Но я увидела, как посмотрел Дмитрий на свою жену. И самое главное, как она посмотрела на мужа. В её взгляде появилась гордость. Она с вызовом смотрела на мужа, прижимая к себе дочь. Я улыбнулась. Может сейчас до них дойдёт, что нельзя, что это преступление отдавать своих женщин чужим народам?! Я отдавала себе отчёт в том, что то, что я сказала, скоро разнесётся по всей Москве. А от неё побежит, словно волны от брошенного камня, по всей Руси. И это даст для меня лишний козырь.

Анну я отправила домой, спустя седмицу. У неё всё было хорошо. Здоровая девочка. А мне она заработала лишний бонус, так как знать, что я какого-то там маркиза спасла, может и лжа, но видеть живой пример на жене князя Воротынского, это уже определённый, высокий уровень.

Митрополит потребовал нас с Еленой на аудиенцию на следующий день…

Ехали с ней в крытой повозке. Нас, как и положено сопровождало два десятка вооружённых до зубов конных латников. Плюс мои баши-бузуки.

— Сань, так я не поняла, что говорить то будем? — Заныла Елена.

— Тебе ничего говорить не надо. Единственное, что скажешь, что знаешь про сердце мира. Что оно на Руси святой. Скажешь, что я читала тебе древний хеттский свиток.

— Какой свиток?

— Свиток хеттов. Жил такой народ тысячи лет назад, который создал державу, соперничавшую с египетскими царями. А мы, Комнины, родом с земель, где жили эти хетты. И в нас течёт их кровь. Поняла?

— Поняла, что не понятного. Мы хетты. Блин, Сань, может хватит врать так? А то ведь может кирдык настать. Я боюсь.

— Пока я с тобой рядом, ничего не бойся и делай мне тротил.

— Какая ты кровожадная, Сань. Вроде беременная, должна мягче стать.

— Я в спальне с мужем мягкая, а в остальном извини, расслабляться нельзя. И запомни одно железное правило, чем чудовищнее ложь, особенно разбавленная толикой правды, тем она убедительней. Разговаривать с патриархом буду я. Ты молчишь, сопишь в тряпочку и подтверждаешь мои слова.

— Господи, Сань, вот связалась я с тобой и что? Сидим в диком средневековье. Лапшу народу на уши вешаем и делаем оружие массового поражения. Всю жизнь об этом мечтала.

— Лен?!

— Что?

— Заткнись. Дай мне сосредоточится.

— Сань, а где это сердце мира?

Господи, Лена!!! А я откуда знаю?..

— В Троице-Сергиевой лавре. Под землёй.

— Правда?

— Лен, не тупи.

— Жаль. Я бы туда съездила.

— Зачем?

— Может и правда благословение божие ребёночек мой получит.

— Съезди. Я тоже туда поеду.

— Правда?

— Правда.

— Не, Сань, что честно? А ты зачем?

— Для пиара. Всё? Может помолчишь?

Нас, как обычно, привезли в резиденцию московских митрополитов, что располагалась чуть к северу от Успенского собора. Митрополит Симон сидел в своём кресле. Мы подошли с Еленой к нему, присели. Он дал нам поцеловать его правую руку. Благословил нас, перекрестив. Потом указал на два кресла напротив себя. Подождал, пока мы смиренно строим свои седалища.

— Александра, — начал он, — дщерь наша, о каком сердце мира ты говорила?

Быстро мерзавцы настучали.

— У каждого живого существа, твари божьей есть сердце, отче. От маленькой букашечки и до левиафанов морских. Так ведь, владыко? — Симон слегка кивнул. Смотрел на меня заинтересованно. — Мир, в котором мы живём, земля наша, тоже живые. И у земли-матушки есть сердце, что бьётся в её груди. — Я замолчала и теперь сама выжидающе смотрела на старика.

— И где же это сердце?

— А разве высшие иерархи церкви не знают этого? — Я сделала удивлённое лицо. Елена меня копировала, тоже смотрела на митрополита с удивлением в глазах.

— Александра, не отвечай вопросом на вопрос.

— Я думаю, Вы знаете, владыко, где оно. Сами мы с сестрой не знаем точное место расположение. Знаем, что здесь, в земле русской. Скорее всего там, где Троице-Сергиева лавра.

— Почему ты так решила?

— Не зря же преподобный Сергий Радонежский основал там обитель свою. Где-то там сокрыто оно, в недрах земли.

Митрополит молчал. Смотрел перед собой, но не видел нас, словно ушёл куда-то далеко, за пределы стен этой комнаты, даже за пределы резиденции. Мы с Еленой молчали. Наконец, его взгляд ожил. Он вновь взглянул мне в глаза, да так, словно хотел вывернуть меня на изнанку с вопросом: «Что ты ещё знаешь, негодница?» Я уже начала жалеть, что вообще про это сердце говорить начала.

— Откуда знаешь это?

— Читала древний свиток на аккадо-хетском языке. — Соврала митрополиту не моргнув глазом. Уличить меня во вранье не могли, так как этот язык считался уже давно мёртвым и читать на нём никто не умел. Но тут он мне задал вопрос, от которого волосы зашевелились у меня на голове.

— Ты знаешь древний язык?

Дьявольщина! Откуда он знает про этот язык?

— Читаю на нём. Правда не очень хорошо. Я не всю клинопись знаю. Мне давали читать законы царя Хаммурапи и вавилонского царя Навуходоносора, того, который разрушил храм Соломона. — Симон кивнул.

— Что там было сказано?

— Что сердце этого мира бьётся в северных землях, покрытых густыми и непроходимыми лесами. Где большую часть года вода пребывает в виде прозрачного камня. Где холод севера сковывает реки и озёра в непробиваемый панцирь. Там, где живут народы, кои зовутся антами-русами.

Я замолчала. Митрополит тоже молчал. Елена посмотрела на меня. Сделала глаза блюдцами, типа долго так сидеть будем, вату катать? Я пожала плечами. Потом нахмурила лицо, давая понять подруге, что сидим дальше, изображаем пай-девочек.

— Больше не говори такого, Александра. — Наконец молвил старец. — Поняла меня?

— Да, владыко.

— Что за письмо у вас такое? — Тут же задал вопрос. Я даже сначала не поняла, о чём он? О каком письме?

— Прости, владыко. О каком письме говоришь?

— Вы с Еленой пишите сказки свои. Буквы некоторые похожи на наши, а некоторые нет. И я знаю, что письма такого никто не использует.

Я всё поняла. Мы делали с Еленой записи на русском языке своего времени. Как и пользовались современной системой написания цифр. А под сказками понимался тогда текст сообщений, посланий.

— Мы с Еленой алфавит, азбуку свою придумали. Вот и пишем на ней. Зато знаем, что кроме нас никто наши записи понять не сможет.

— Алфавит? Азбука? Это божественное откровение, как у преподобных Кирилла и Мефодия, что кириллицу дали славянам. — Мы с Еленой промолчали. — А у вас просто взяли и придумали? Александра! Не в силах простому смертному азбуку придумать.

— Так нам откровение и было. — Ляпнула Елена и посмотрела на меня большущими глазами. Потом закрыла себе рот ладошкой. Вот курица! Это же надо было ляпнуть такое! Митрополит вытаращился на Елену.

— Что значит откровение? Кому?

— Нам обеим, владыка. — Решила вмешаться я. — На Страстную пятницу, три года назад. Богородица явилась нам. Азбуку показала. Да указала, где книги лежат по лекарскому делу написанному на азбуке этой. Вот мы и выучились ей. — Твою дивизию, как говорил батюшка мой. Вот это мы задвинули, аж у самой зад зачесался. Но тут главное, чтобы Ленка не раскололась. А то будет нам аутодафе, почище, чем у Джордано Бруно.

— Елена не лекарка. — Напирал вредный старик.

— Я лекарка, владыко. — Мы обе с Еленой сползли на пол с кресел и встали на колени. Вернее, я первая начала сползать, а подруга уже за мной.

— Богородица?

— Богородица, владыко.

— Почему молчали?

— А кто бы нам поверил? — Я истово крестилась. Старик тоже встал с нами рядом на колени и начал креститься и читать молитву. Ну а мы с Еленой за ним:

— Что значит кто бы поверил? А азбука? Это и есть откровение! — Старик тоже встал с нами рядом на колени, начал креститься и читать молитву. Ну а мы с Еленой за ним:

— Богородице Дево, радуйся, Благодатная Марие, Господь с Тобою, благословенна Ты в женах и благословен плод чрева Твоего, яко Спаса родила еси душ наших.

И тут же ещё одну:

— Достойно есть, яко воистинну блажити Тя, Богородицу, Присноблаженную и Пренепорочную и Матерь Бога нашего. Честнейшую Херувим и славнейшую без сравнения Серафим, без истления Бога Слова рождшую, сущую Богородицу Тя величаем.

Потом ещё читали молитвы. В какой-то момент обратила внимания, как Елена читала вместе с митрополитом молитвы и слёзы бежали по её щекам. Я поняла, что она искренне верила, верила в молитвы, которые произносила. А значит верила в бога, в богоматерь, в Святую Троицу.

Помолившись, мы вновь устроились в креслах.

— Александра, Елена. Я выделю четверых иноков. Обучите их новой азбуке.

— Как скажешь, владыко. — Закивали мы с Еленой.

— Чувствую мне мало времени осталось. Хочу уйти. Принять Схимну и посвятить оставшееся время молитвам.

— А кто же вместо тебя, владыко? — Спросила я его.

— Не переживай. На моё место найдётся кто. Я многое видел в своей жизни. Я стал свидетелем избавления от ярма Орды. Я стал свидетелем обретения великих даров. И наконец я стал свидетелем откровения божьего. А значит я выполнил всё, что мне было предназначено. Осталась только Великая Схимна и общение с Господом нашим. Симон посмотрел на нас с Еленой. Улыбнулся. — Идите, дщери мои. Благословляю вас и чрева ваши. Плоды, что носите под сердцем. Господь с вами и благословление его над вами. Вижу я это. Идите.

Мы простились со стариком. Вышли. Только в повозке, когда остались с Еленой одни, спросила её:

— Лен, ты зачем ляпнула про откровение?

— Не знаю, Сань. Будто что-то толкнуло меня. Сама даже не поняла, как сказала. А потом поздно уже было.

— Я смотрела на тебя, как ты молилась. Что с тобой произошло?

— Не знаю. Мне вдруг стало так легко. Словно я дома у родителей оказалась. И при этом я маленькая.

Я обняла её и прижала к себе. Она меня тоже. Так мы и приехали домой.

Через седмицу, то есть через неделю мы узнали, что Симон оставил свой сан, сложил свои полномочия, как митрополита и стал готовится к принятию Великой Схимны. То есть, решил уйти от всего мирского в пустошь. Я даже поплакала вечером. Привыкли мы с Еленой к старику. А до этого, меня вызвал к себе Великий Князь. Спустя два дня, после посещения нами с Еленой митрополита.

Когда я зашла к Государю в его светлицу, где он работал с документами, разбирая свитки и челобитные, он был погружён в работу. Подняв на меня взгляд, некоторое время молчал, разглядывая. То, что я беременная он уже знал. Увидела, как его взгляд скользнул по моему животу, хотя ещё ничего видно не было. Что-то в его глазах при этом промелькнуло. Но что, я так и не поняла.

— Проходи, Александра. Присаживайся. О чём с Симоном говорили?

— Об азбуке.

— Азбука? Как интересно. И об откровении божьем. Так ведь, Саша?

— И о нём. Ты же, Государь всё знаешь. — Конечно, я бы удивилась, если бы Василий не знал, о чём мы с митрополитом говорили. Слухачей хватает и стукачей тоже. Он смотрел на меня своими чёрными глазами. Я опять почувствовала странную дрожь, что пробежала у меня по спине. А потом почувствовала томление внизу живота. Господи, я что на него реагирую? Но я мужа люблю. Василий встал из-за стола, подошёл ко мне. Остановился у меня за спиной. Я подняла голову и чуть повернула её, смотрела на московского правителя с низу вверх.

— Какая же ты всё-таки… — Он замолчал, продолжая рассматривать меня.

— Ты хочешь сказать многогранная? — Помогла я ему и улыбнулась. Он замер, словно смакуя слово многогранная. Потом увидела улыбку на его губах.

— Как ты точно сказала, Саша. Многогранная. И во истину многогранная. Сколько у тебя граней, как на красивом камне или на стилете.

— На стилете три грани, Государь.

— Знаю. Зато каких!!! Смертоносных.

— Для кого смертоносных, но не для тебя. — Пошла игра на грани фола, подумала я и мысленно усмехнулась. Мы опять с ним стали играть в какую-то непонятную игру. Вернее, он знал в какую. И я знала, вернее догадывалась, но не хотела признаваться в этом. Он стоял, смотрел и улыбался.

— Это хорошо, Сашенька, что для меня не смертоносных. Почему-то верю тебе… Или хочу верить. Никому не верю, а тебе хочу верить. — Он посмотрел в окно. А я смотрела на него. Василий был без кафтана. Кафтан лежал на лавке. Сам он был в шёлковой рубахе. На нём был широкий пояс с кинжалом в ножнах. Штаны и высокие сапоги. Он отошёл от меня. Бросил взгляд на стол, поморщился. Я видела, что он уставший. Сама встала. Подошла к нему. Коснулась его плеча.

— Государь, ты устал, я же вижу. Тебе отдохнуть бы.

— Отдохнуть это хорошо бы. Да только пока буду отдыхать меня и куры загребут. Тут столько дел. Кстати, посмотри. — Он взял какой-то свиток со стола. Передал мне. Я его раскрыла. Это была карта. Я всматривалась в неё. Засечная черта. Удивлённо посмотрела на Василия. Он улыбался.

— Ну как? Правильно? — Спросил он.

Я расстелила карту у него на столе. Пододвинув другие свитки. Сделала это на автомате, забыв спросить у него разрешения. Но он промолчал. Спохватившись, посмотрела на него жалобно. Он всё понял, кивнул мне.

— Всё хорошо, Саша.

Я смотрела. Практически всё так же, как и в нашем варианте времени. Только с небольшими изменениями. Я вела пальцем по линии засечной черты. Читала названия населённых пунктов. В какой-то момент бросила взгляд на князя. Заметила, как он смотрел на меня. Я же стояла, склонившись над столом, зад оттопырив. А он рассматривал меня в такой позе. В его глазах опять были странные огоньки, как мне показалось. Я выпрямилась, даже покраснела. Князь вновь усмехнулся.

— Да, Государь, всё верно. Я тоже так представляла Засечную черту.

Он кивнул. Подошёл и встал рядом со мной, смотрел на карту. Потом перевёл взгляд на меня.

— Вот видишь, мы даже мыслим с тобой одинаково. Да, Саша?

— Не знаю, Государь. Тебе виднее.

— Повезло Ваньке с женой. Красивая, умная, дитя ему скоро подаришь. Я же разрешил тебе называть меня на едине просто Василий.

— Помню, да только пока не решилась. ты уж прости меня бабу глупую. — Я подобралась. Понимала, что хожу по тонкому льду. И понимала, что Василию я нравлюсь. Он даже это не скрывает уже.

— Давай только напраслину на себя не возводи. Если кто и глуп, то только не ты. Что такого в твоей азбуке, что она заинтересовала митрополита? — Василий резко сменил тему.

— Наша азбука, это тоже кириллица, Василий. Основана на той, которую сейчас используют на Руси. Только она более удобная. Лучше усваивается учениками, а значит ей можно научить гораздо большее количество людей.

— А зачем мне много грамотеев?

— То нужно твоей державе, Василий. Чем больше грамотных людей, тем сильнее государство. Тебе нужно больше тех же архитекторов, строителей. Больше инженеров, в том числе военных. Врачей, то есть лекарей. Больше металлургов. Да даже тех же управленцев. Возьми детей из крестьян, из городских низов, сирот. Создай для них школы, где они будут жить и учиться. Я бы назвала их кадетские корпуса. И ты вырастишь через 10 лет для себя несокрушимую опору, которая будет предана тебе до мозга костей. Это будут и простые управленцы и военные, инженеры и врачи, учителя. Они не будут привязаны к какому-нибудь родовитому семейству или клану. Они будут преданы лично тебе. Одень их и обуй, корми. И всё вернётся тебе сторицей.

Мы стояли с ним близко друг к другу. Смотрели друг другу в глаза. Он словно хотел заглянуть мне в самую душу. Я не отводила взгляд.

— Ишь ты какая, шустрая. — Великий Князь усмехнулся. — Школы создай, чернь туда набери. Как ты сказала, корпуса?

— Да, кадетские корпуса.

— Кадетские… Что означает сие слово?

— Кадеты, то есть ученики. Понимаешь, Василий, наступает такое время, когда государства, в лице того или иного правителя должно будет забрать себе окончательно монополию на войну.

— А сейчас что? Разве не так?

— Нет, не так. Посмотри сам. Что происходит в Европе? Идёт одна нескончаемая война. Кто воюет? Крупные феодалы, которые используют наёмников.

— Короли и даже император немецкий используют наёмников. Это в порядке вещей.

— Именно. Но сам посуди, крупные владетели, князья, графы, маркграфы, герцоги имеют свои собственные отряды, плюс нанимают наёмников. Кому преданы все эти войска? Королю? Императору или тому, кто их нанял или содержит? Вот то-то и оно, Василий. Сейчас идёт процесс объединения в Европе. Возьми тех же франков. Французские короли практически завершили объединение Франции. Даже ещё прирезали себе других земель. И французские короли начали создавать армию нового типа. Они постепенно создают свою монополию на войну, отбирая это право у своих вассалов.

— Что за армия нового типа?

— Это называется регулярная армия. Она полностью содержится за счёт государственной казны. Её одевают, вооружают, обучают. Всё за счёт казны. Создать и содержать регулярную армию под силу только централизованному государству. Твои предки, дед, отец уже начали создавать такую державу. И ты продолжаешь их дело. Москве уже по силам начать создавать новую армию. Хотя бы просто заложить сейчас фундамент. Вот эти кадетские корпуса и будут являться основой, началом новой русской армии. Что такое армия нового типа? Это единоначалие. В ней нет места местничеству, как сейчас. Вот скажи мне, собирается войско. Идут как обычно большой полк, полки правой руки и левой руки. Кто главный?

— Главный воевода большого полка.

— Вот. Но при этом он назначается исходя из его родовитости. Не из-за его знаний или таланта полководца, а именно исходя из родовитости. Хотя в военном плане он может быть бездарь. Мало того, даже и тут бояре начинают свое местничество, выяснять у кого предки родовитее. Это вред. Вред для армии, вред для державы. В армии нового типа такого нет. Если назначается командующий, то ему подчиняются беспрекословно. И не имеет значения какая у него родословная и какая родословная у тех, кто обязан ему подчиняться. Его приказы выполняются, а не обсуждаются. За неподчинение и отказы выполнить приказ, виновный обязан быть предан суду военного трибунала. Всё местничество в выгребную яму. Жесткая вертикаль власти. Такая армия становится как единый организм, одно тело. А не кто во что горазд. Новая армия живёт и воюет по новым законам, которые есть воинские уставы. Где всё прописано. И повторяю, всё это оплачивается из казны. Военные не имеют права заниматься ничем другим, кроме несения воинской службы. И если строить новую армию, то нужны новые воинские звания. От простого рядового, до маршала. И нужна унификация.

— Что это такое? — Князь сел на край стола. Смотрел на меня с удивлением и любопытством.

— Это одинаковая форма одежды, различаться будет только по родам войск. Одинаковое вооружение, которое будет поставляться казной. Это единые калибры у артиллерии. Сейчас как льют пушки? Кто во что горазд. И для каждой пушки нужно отдельно лить те же ядра. А для новой армии это никуда не годиться. Нужна единая сетка калибров для артиллерии. Нарушать которые будет запрещено. Это нужно, чтобы литейные мастерские лили ядра одинакового размера для тех или иных типов пушек, гаубиц, мортир. Если стрелковое оружие, то тоже единые калибры, для литья пуль.

— Стрелковое оружие? Это что за оружие? Стрелы с луками?

— Нет. Стрелковое оружие это мушкеты, аркебузы. Одним словом, ручное огнестрельное оружие, которыми будут вооружать полки нового строя. Сейчас эти аркебузы тяжёлые. Долго заряжаются. Точность никакая, в белый свет как в копеечку бьют. Над этим нужно работать оружейным мастерам. А где их взять? И мы опять возвращаемся к кадетским корпусам, которые будут воспитывать не только будущих офицеров для армии, но и гражданских специалистов, мастеров. Но новая армия потянет за собой и реформы в государственном управлении. До сих пор есть такое уродливое наследие прошлого, как удельщина. Это никуда не годиться, как и местничество. Удельщину и местничество нужно ликвидировать. А то, что это такое, удельный князь может чуть ли не свою монету чеканить. Во всех землях Руси должны действовать одни и те же законы. Твои законы, Василий, не местных удельных князьков.

Великий Князь засмеялся. Я с удивлением на него посмотрела.

— Что не так?

— Ай да Сашка! Ай да молодец! Как у тебя всё просто!

— Я не говорю, что просто, Василий.

— Боюсь, что удельные князья с тобой не согласятся. Мои родичи, например, братья мои.

— А это их проблемы. Они могут соглашаться, а могут нет. Кто правитель на Руси? Ты? Так вот пусть подчиняются. А кто не подчиниться, я думаю, с бунтовщиками ты сам знаешь, что делать. А не подчинение монарху, это есть мятеж и бунт, что дОлжно караться безжалостно.

— Молодец, Саша. Мне самому эта удельщина поперёк горла.

— Правильно, что поперёк. Абсолютная монархия, в которой отчаянно нуждается сейчас Русь, удельщину не приемлет. И это не только здесь. Это сейчас происходит везде в Европе. Ты же хочешь, чтобы твои потомки правили сильной державой, которая может любого своего врага в бараний рог согнуть?

Василий встал. Смотрел на меня. Я видела, как зло и в тоже время с тоской сверкнули его глаза.

— Потомки говоришь? А где эти потомки? — Он опять посмотрел на мой живот. Я даже попыталась втянуть его. Господи дура, зачем напомнила ему об этом. У Василия это больная тема. — Ваньке твоему повезло. Потомство уже есть!

— Пока ещё нет. Потомство нужно сначала выносить, потом родить.

— А ты что, не выносишь, Саша? Выносишь и родишь.

— Да уж куда я денусь. Постараюсь выносить и родить.

— Вот и молодец. — Глядя на меня улыбнулся. У меня от сердца отлегло. — Есть будешь? — Я почувствовала, что на самом деле голодна. Кивнула ему. Он хлопнул в ладоши. — Федька! — Дверь открылась и в светлицу влетел боярин. — Снедь неси. Трапезничать с царевной будем. Шевелись. И вина принеси. — Василий посмотрел на меня вопросительно.

— Мне лучше морса. Государь, сам же знаешь, нельзя мне вино пить, коль дитя под сердцем ношу.

— Хорошо. Федька, морса принеси брусничного. И ещё, если не дай бог, царевна поест, а после этого ей плохо станет, на кол сядешь. Понял меня?

— Понял, Государь Великий. Как такое можно? У меня всё проверяется.

— Вот пусть и дальше проверяется. — Боярин исчез за дверьми. Василий ходил туда-сюда. — Я согласен с тобой, что удельщину нужно убирать. Но опять же, вот родятся у меня сыновья. Хорошо старший станет во главе державы, а младший? По покону предков ему удельное княжество надо выделить. Так всегда делали.

— Вот и до делались. Растащили всю Русь по уделам и не стало Руси. Была единая Русь, с которой никто справится не мог. Всем по зубам давала. До Константинополя русы доходили. Предок твой к вратам Константинополя щит свой прибивал. А что потом? Руси не стало, зато получилась навозная куча из разных там княжеств. Суздальское, Владимирское, Тверское, Рязанское и прочие. И если раньше Русь сама кочевников нагибала, то потом кочевники пришли и сами Русь нагнули. Раком поставили. Заставили упереться руками в пол и зад им подставить. И пользовали её в таком положении сколько? Две сотни лет. Пока батюшка твой не послал их и пинка под зад не оформил. — Я зло задышала, глядя на Великого Князя. Он смотрел на меня округлившимися глазами. Потом захохотал. Смеялся до слёз. Мне стало обидно. — Чего смеёшься. Я что не права? Права. — Василий продолжал хохотать.

— Ну, Сашка! Не могу с тебя. Раком поставили и пользовали! Это же надо так бабе сказать!

— Я не баба!

Государь перестал смеяться. Посмотрел на меня удивлённо.

— А кто ты?

— Я женщина!

— А какая разница?

— Большая, Василий. Баба на базаре торгует. А я женщина, с большой буквы этого слова. Я дочь воинов. Жена воина. Стану матерью воина или воинов.

Василий чуть склонил голову на бок. Продолжал улыбаться, глядя на меня.

— Хорошо, Саша, женщина! — Он подошёл ко мне. Взял мою голову в руки. Я спокойно стояла. Молилась, чтобы он в губы меня не стал целовать. Он не стал. Поцеловал меня в лоб. — Почему раньше я тебя не увидел?

— На то воля божия, Василий.

— Да, наверное. Но всё равно, благодарю его, что ты есть. — Он отпустил меня. — Всё, что ты говоришь, это хорошо. Но…

— Что НО?

— Армия нового типа. Ты хоть понимаешь, сколько это стоит? У меня просто нет столько серебра и золота. Если бы у нас хоть один серебряный рудник был, я не говорю про золотой даже…

— Есть у тебя. И серебряные рудники, и золотые.

Василий замер. Смотрел на меня своими чёрными, как ночь глазами. И в них мелькнула жёсткость.

— Что ты сказала?

— Есть и серебряные и золотые рудники, прииски.

— Где?

— Каменный пояс. Твои владения простираются на востоке к его предгорьям.

— Простираются. И что? Урал мне не подвластен. Там сибирцы хозяева… А где там рудники?

— Точное место не скажу, искать надо. Но я точно знаю, что там и серебро и золото есть. И по мимо них там много что есть. И медные руды и железные. Много. Много чего есть. Урал это как сокровищница. Как кладовая. Тебе забрать его надо под себя. И Русь не будет зависеть от привозного серебра и злата.

— Александра, а где столько войск возьму? У меня с Запада напирают, с юга. С востока, кстати тоже, те же сибирцы. Постоянно набеги. Только успеваем отбиваться.

— Это плохо. Надо от обороны переходить в наступление. Постоянно сидеть в обороне к добру не приведёт, Василий. Проиграешь. Надо наступать самим.

— Как? Я же тебе говорю, где взять столько ратников?

— Как где?

— Ты знаешь?

— Знаю. — Улыбнулась, глядя на него. — Мы есть будем или как?

— Федька! — Взревел Великий Князь.

Боярин тут же появился.

— Всё уже заносят, Великий Государь.

Начался хоровод с блюдами. Со стола Князя всё убрали и стали накрывать. Чем больше накрывали, тем больше у меня возникало ощущение, что здесь готовится пир на весь мир.

— Государь?! — Обратилась я к Василию. — У нас ещё будут гости?

— Нет. А что такое?

— Да тут столько нанесли, что я даже не знаю. Человек на двадцать, как минимум.

Василий усмехнулся.

— Возьмёшь себе то, что по душе.

Ладно, было бы предложено! Принесли блюдо с осетром. У меня даже слюни побежали. Посмотрела на Великого Князя. Когда все вышли, попросила:

— Василий, положи мне, пожалуйста, рыбки этой.

Он подошёл к столу. Вытащил из ножен свой кинжал, откромсал кусок, нацепил его на двузубую вилку, которая была воткнута в рыбу. Отделил кусок осетра и положил мне в тарелку.

— Ешь, Сашенька. Тебе надо хорошо питаться. За двоих ешь.

— Спасибо, Вася. — Васей я его назвала на автомате. Потом замерла. Взглянула ему в глаза. Они улыбались. Он кивнул.

— Ешь, Саша. Морса налить?

— Да, спасибо.

Василий взял кувшин и налил мне в кубок. Он сидел в своём кресле и смотрел на меня как я ем. При этом улыбался.

— Что ты так улыбаешься? Почему сам не ешь?

— Поем. На меня не обращай внимания. Главное ты ешь. Как осётр?

— Очень вкусно. Спасибо.

— Попробуй перепелов.

— Потом.

Василий налил себе из другого кувшина вина. Взял кубок, хлебнул оттуда.

— Ты почему ничего не ешь? — Спросила его.

— Смотрю как ты ешь.

— А сам? — Князь пожал плечами. — Может я тебя покормлю?

— Покорми. Я буду очень рад.

— Хорошо. Садись рядом. — Василий сел. Я отрезала кусочек от своего, нацепила на вилку и протянула ему. Василий открыл рот. Господи, мне его с ложечки кормить? Вернее, с вилки? Пришлось кормить. Он ел с удовольствием из моих рук. Запивал вином. Его глаза. В них прыгали бесы. Он улыбался и я… Боже, во мне разгоралась страсть. Господи, спаси и помилуй. Я же замужем! Беременная! Сашка остановись! Великий Князь словно читал меня. Сам отстранился.

— Благодарствую, Сашенька. Я сыт.

— И тебе спасибо, княже.

— Продолжим разговор? Насчёт Урала?

— Конечно. Скажи, кто из купцов сейчас там на Урале самые активные?

— Строгоновы.

Знакомая фамилия. Всё верно, Строгоновы, они финансировали походы Ермака.

— Василий, почему именно их ты назвал? Что, других нет?

— Есть и другие. Но… Строгоновы купцы Новгородские. В своё время они помогли, внеся выкуп за моего деда. Василия. Которого прозвали ещё Тёмным, ибо его ослепили враги рода моего. Деда взяли в плен татары. А Лука Кузьмич Строгонов дал денег для выкупа моего деда. За это им дана привилегия не платить податей.

— Очень хорошо! Пусть имеет привилегии. Мало того, добавь им.

— Что добавить?

— Привилегий! Но только на Урал. Пускай начнут экспансию на восток!

— Что начнут??? — Князь посмотрел на меня вопросительно.

— Экспансию. То есть натиск на восток.

— А где они возьмут боевые отряды? — Василий смотрел на меня требовательно.

— Нет ничего проще. Казаки. — Сказав это, я замолчала. Василий поморщился. — Чего ты морщишься?

Великий Князь Обошёл стол, сел рядом со мной.

— Саш?! Кто они такие, казаки? Ворьё сплошное!

— Пусть ворьё. Но знаешь мудрость? Если не можешь что-то победить, значит возглавь. Что тебя тревожит, Василий? Казаки? Да они воры конченые. Воюют за того, кто больше заплатит. А раз так, значит нужно их подтянуть к себе. Пусть Строгоновы нанимают казаков для войны в Сибири. Это готовые боевые отряды. Помоги только. Оружием, порохом, продовольствием. И они тебе горы свернут!

— Что мне нужно сделать, Саша?

— Поддержать Строгоновых. Дать им порох, пушки и деньги. Государь мой, поверь, это оправдается в десятки и даже в сотни раз.

Он сел в своё кресло. Смотрел на меня, потом сказал:

— Саша, домой езжай. Спасибо тебе за откровенный разговор. Береги, Саша, ребёнка своего.

— Сберегу, Васенька. — Почему я так сказала, сама не поняла. Но мне хотелось, просто быть ему благодарной. Когда выходила из Грановитой палаты, меня перехватили. Мой свёкр, Фёдор Мстиславович.

— Дочка, Сашенька, мы взяли подслуха.

— Кто он?

— Шуйский.

— Кто именно?

— Иван Васильевич по прозвищу Скопа.

— Где он?

— В порубе. Что делать, Саша? Шуйские большой и влиятельный род.

— Плевать какой он влиятельный или нет. Вы выяснили, кто встречается с казанцами?

— Да. Холоп Шуйских.

— Всё понятно. Я хочу переговорить с арестантом.

— А нужно ли?

— Нужно, батюшка.