Александра

Глава 9

Я, в отличии от Елены, ехала на своём коне. Это был молодой жеребец. Злой как чёрт. Но я его приучила. Хлебом, посыпанным солью, морковью. Это он любил особо. Правда по началу пытался меня укусить, за что получил кулаком про меж глаз.

— Чёрт такой! Ты что удумал? Кусаться?! — Я успела в последний момент среагировать и отдернуть руку. Перед этим я его целую неделю подкармливала. После этого случая, я не ходила к нему. Если приходила, то не обращала на него внимания и ничего ему не давала. Потом покормила жеребца Ивана. Правда в присутствии мужа. Мой чёрт смотрел на это безобразие, но молчал. Хотя я видела, как он внимательно смотрел на меня. Я демонстративно ещё пару раз вместе с Иваном кормила его коня. Потом, наконец, подошла к своему. Он молчал и косил на меня взглядом. Положила ему в кормушку горбушку хлеба, обильно посыпанную солью. Он не прикасался, всем своим видом показывая, что он не поведётся на такую подачку. Правда стоило мне уйти, как он в пять мгновений сожрал хлеб. Когда я вернулась, он сделал вид, что это не он. Так продолжалось некоторое время, пока он не стал встречать меня своим ржанием. Ел с рук, укусить меня не пытался. А потом я его оседлала, и мы прокатились. Он постоянно у меня попрошайничал, тыкался мне в руки и смотрел вопросительно в мои глаза. Я, конечно, не забывала его. Конь оказался на самом деле хорошим. Выносливый и, как я уже говорила, злой. Никому не позволял к себе подходить, кроме меня.

Сейчас мы шли с ним шагом. На мне были шаровары, сапоги до колен, рубаха, подоспешник и миланская кольчуга. Да, местный кузнец-оружейник подогнал её под меня. Да ещё на грудь вставил две броневые пластины, чуть выгнутые наружу, самую малость. Когда спросила его, что это? Он замялся, сказал, что мне на грудь не так давить будет. Ваня потом посмеялся. Но я не стала ничего переделывать. Пусть, зато смотрелось очень даже красиво. Поверх кольчуги на мне была походная чоба, Слева на поясе висела в ножнах моя шашка. Катана была приторочена к седлу. Тут же в чехле был приторочен лук и круглый небольшой щит. Его мне Иван подарил. Колчан со стрелами у меня за спиной. За правый сапог был засунут папин боевой нож. Волосы скрыты платком, перехваченный под подбородком специальным серебряным зажимом. Поверх платка — кубанка. Я ехала рядом с повозкой, где путешествовали Елена, маман и младшие Вяземские. Рядом со мной ехал на своём жеребце Иван. По другую сторону повозки Василий.

— Вань, когда останавливаться будем на ночлег? — Спросила мужа.

— Устала?

— Да, тащимся, как черепахи. Да и есть уже охота.

— Правильно, Саш. — Из окошка повозки высунулась Елена. — Есть охота, пи-пи охота. И вообще, тут хоть и подушки мягкие, всё равно достало трястись на каждой кочке!

— В Москву приедем, закажем фургон на рессорах.

— Нет, Саш. Зачем фургон? Карету. Ну а что? Царевне положено ехать в карете.

— В виде тыквы, да? — Я засмеялась.

— Сама ты Золушка!

— Что за Золушка? — Тут же спросил Василий.

— Это сказка такая, про Золушку и принца. — Ответила я.

— Саш, расскажи. — Попросил меня Иван.

— Нет, пусть Елена рассказывает. Она эту сказку особо любит. — Увидела, как Елена выглянув в окошко, уставилась на меня.

— Кто любит?

— Ты, не я же. В детстве постоянно просила нянюшку сказку про Золушку рассказать.

— Ну ты, Сань!.. У меня слов нет.

Я только смеялась в ответ. Младшие Вяземские и Василий стали упрашивать Елену рассказать сказку. Ехавшие конные ратники рядом, тоже навострили уши.

— Ну ладно, расскажу. Сань, ты меня поправляй, если я забуду. — Согласилась, в конце концов, Елена. — Короче…

— Не надо короче! — Поправила я её.

— В смысле?

— Не надо короче, надо так, как сказка сказывается.

— Знаешь, что, сестричка! Тогда сама сейчас будешь рассказывать. Тоже мне, нашла кота на златой цепи у Лукоморья!

— Саш, а что за Лукоморье? — Тут же опять спросил Иван. Ленка засмеялась.

— Во, давай рассказывай про Лукоморье. Сама напросилась.

— Почему это я напросилась?.. Хорошо. Я расскажу про Лукоморье, а ты про Золушку. Всё честно!

— Ничего себе честно! Про Золушку больше рассказывать.

— Извини, но про Золушку ты рассказываешь. А я так уж и быть начну про Лукоморье. Лукоморье, Иван, это такое место сказочное, на берегу моря. Поэтому и называется Лукоморье. Так вот:

Я читала стихи, известные нам с детства. А вокруг народ притих, слушали, ловя каждое моё слово. И только скрип повозки, топот копыт, да тихий храп лошадей слышался по мимо моего голоса.

Забавно было смотреть на взрослого мужчину, слушавшего стихи про сказки. И не только на Ивана. Василий так же слушал с неким восторгом. Ехавшие позади и впереди конные ратники так продолжали греть уши.

Раздалось хихиканье младших Вяземских. Маман на них шикнула.

Концовку я чуть переделала, но думаю, Александр Сергеевич на меня не обидится. Тем более, он ещё не родился. Закончив читать стихотворение, посмотрела на Ивана. Он ехал задумавшись. Потом словно очнулся.

— Как хорошо сказано, Саша: «Там на неведомых дорожках, следы невиданных зверей… Царевна там в темнице тужит, а бурый волк ей верно служит. Там ступа с Бабою Ягой, идёт, бредёт сама собой… Там русский дух, там Русью пахнет».

Я улыбнулась.

— Всё верно, Ванечка. — Посмотрела на Елену.

— Теперь твоя очередь.

— Сань, ты так хорошо читаешь. — Заканючила Елена. Но я сразу пресекла диверсию.

— Уговор дороже денег, Елена, так что с тебя Золушка.

— Не любишь ты меня, Сань.

— Рассказывай.

— Ну ладно. Жила-была одна девушка… — Начала свой рассказ Елена. Её все слушали. Я ехала, кивала, иногда поправляла её. А так ничего, хорошо рассказала.

— Это что получается? Царевич женился на простой служанке? — Спросила маман.

— Это сказка, Евпраксия Гордеевна. В реальности всё по другому.

— Елена, а ещё сказку?! — Попросил мою подругу самый младший Вяземский, ехавший с дамами в повозке.

— Дорогой, я уже язык смозолила, про Золушку рассказывать.

— Да ладно, Лен. Язык то без костей, так что ничего с ним не случиться. — Засмеялась я. Меня поддержали смехом Иван, Василий и ещё пара ратников.

— Вот и рассказывай, раз у тебя язык без костей.

— Александра, Александра, расскажи. — Начали меня просить младшая сестра и брат Ивана с Василием.

— Хорошо, расскажу, но на привале. А то неудобно так на ходу рассказывать. Давайте лучше споём?

— А что споём? — Спросила молодая боярышня.

— Про Марусю. Лена, помнишь Иван Васильевич меняет профессию? — Никто не понял, про какого я Ивана Васильевича спросила и что за профессия такая? Но разъяснять ничего не стала. Ленка всё поняла.

— Сейчас, подожди. А ты что слова знаешь?

— А мы с папой её пели.

Я начала напевать мотив. Елена стала наигрывать на своей губной гармошке. Наконец сыграла. Посмотрела на меня и кивнула. Глядя на Ивана и улыбаясь ему запела:

Василий засмеялся. Его поддержали смехом маман и младшие Вяземские. А также дядька, который вдруг откуда-то появился рядом с нами.

Когда пела этот куплет, смотрела влюблённо на мужа, прижав правую руку к сердцу. Иван тоже засмеялся. Конные ратники, ехавшие впереди, стали притормаживать. А те кто ехал позади, стали ближе к нам подтягиваться.

Вокруг уже все смеялись. Кто-то даже пытался подпевать. А Василий, смеясь, спросил:

— А чего он постоянно кольчугой звенит? Может чем другим звенит?

— Тьфу на тебя, охальник! — Махнула рукой на сына маман. А я, улыбаясь, продолжала петь.

Под конец, куплет подпевали уже многие и Иван в том числе.

— Ну как песня? — Спросила юную золовку.

— Хорошая песня. Я хочу её заучить. — Радостно улыбаясь, ответила Евдокия.

— Заучишь.

— Да, Саш. Хорошая песня, весёлая, это не смотря, что Маруся постоянно плачет! — Сказал Иван.

— Ванечка, так всё верно. Сначала с любимым прощает. Он на войну уходит. Вот и плачет дева в печали. А потом он возвращается к ней, живой и здоровый. И в этот раз она уже от радости плачет. Это слёзы счастья.

К нам из головы обоза подъехал Фёдор Мстиславович с Тучковым-Морозовым Михаилом Васильевичем.

— Это кто такую песню пел? — Спросил Вяземский-старший. — Александра, дочка, ты что ли?

— Я, батюшка!

— А ещё раз спой, а то мы с Михаилом Васильевичем прослушали.

— Хорошо. — Посмотрела на Ивана, потом на Василия. — Вы слышали слова песни? Давайте, будете подпевать.

Ленка вновь заиграла. Я запела. Мне стали подпевать не только Иван с Василием, но и Евдокия, и даже дядька Евсей. А потом и конные ратники, что ехали рядом. Последний раз куплет пели уже все, кто ехал, кто нас окружал. Даже Фёдор Мстиславович и Тучков-Морозов подпевали.

Заночевали в какой-то деревеньке. Я не хотела спать в довольно тесной, с земляным полом избушке. Улеглись с Иваном на попонах возле костра, который развели ратники и возницы, кто тоже спал на улице. Рядом устроились Елена с Васей. Она тоже отказалась спать в крестьянской избушке. Тем более, там даже печи топились по-чёрному, чему я была удивлена. Дым выходил в отверстие в крыше. Иван опёрся спиной на колесо одной из повозок. Я устроилась между его ног, своей спиной опёрлась на его грудь. Он обнял меня, сложив руки на моей груди. Я чувствовала, как он целовал меня в макушку. Конечно, мы ничего позволить себе здесь не могли. В конце концов, мы даже не раздевались, так в бронях и спали. А перед сном я, как и обещала младшим Вяземским, рассказала сказку. Послушать меня собрался чуть ли не весь обоз. Рассказала я им про царевну-лягушку.

— В некотором царстве, в тридесятом государстве жил-был царь. И было у царя три сына. Всем хороши они были, статные, пригожие, красивые. Удалые добры-молодцы. Да вот только жениться не хотели. Смотрел на них царь-батюшка, да осерчал в один из дней. Призвал он их к себе. Дал каждому по луку и по стреле. Говорит: «Не хотите по хорошему жениться, будет по плохому». Выйдете со двора царского пошлите каждый стрелу туда, куда хочет. А потом идите и ищите эту стрелу. Вот какая дева её будет держать в руках, на той и женитесь. И мне всё равно, кто она будет. Кривая, косая, хромая. Всё равно женитесь!

Слушая меня, народ смеялся.

— Да, крут батюшка-царь. — Усмехнулся Евсей. — А как точно кривая, да косая? А если ещё и старуха горбатая? Уююю. — Народ смеялся над тремя незадачливыми царевичами. Вот так наказал батюшка их. Но не только мужчинам было интересно узнать, кого же им бог послал в жёны, женщинам и девушкам, ехавшим в обозе, хотелось это узнать не меньше. То, что старший царевич нашёл свою стрелу в боярском тереме, у боярской дочери, все восприняли благосклонно.

— Повезло, старшему. Молодая, да красивая боярышня досталась.

Так же отреагировали и на купеческую дочь.

— В таком случае и купеческая пойдёт. Главное приданное за ней богатое, да лицом красна. — Сказала Фёдор Мстиславович. Тучков-Морозов с ним согласился. А вот когда Иван нашёл свою стрелу в болоте у лягушки, народ сначала молчал.

— Да как же это? — Удивлённо проговорил Василий. — С лягухой то жить, прости господи. Вот не повезло Ивану-царевичу.

Все посмотрели на моего мужа. Давай смеяться. Иван тоже. Покачал головой, только покрепче меня обнял и прижал к себе.

— А я не жалуюсь, на свою лягушонку. Всем хороша. Получше боярышень, да купчих разных! — Я погладила его по руке. До того момента, как царевна в человеческом облике пришла на пир, все, кто слушал меня, жалели Ивана-царевича.

— А красавица какая, — говорила я, — в царских одеждах. Тонкий стан. Ликом белая, соболиные брови, большие глаза, алые губы. Месяц под косой у неё блестит, а во лбу звезда горит. — Иван засмеялся.

— Вот вам и Иван-царевич! Вот вам и лягуха! Месяц под косой блестит, а во лбу звезда горит! Прямо как у моей царевны!

— А чего это у твоей только? — Василий обиделся.

— И у твоей тоже. — Решил успокоить брата мой муж.

— Тихо вы! Тоже мне, жОнихи! — Фёдор Мстиславович грозно, но как-то хитро посмотрел на своих старших сыновей. Погрозил им пальцем.

Ну а дальше, Ивана-царевича корили, за то, что лягушачью кожу сжёг.

— Обождать не мог, добрый молодец! — Сокрушённо проговорила Евпраксия Гордеевна. — Не в терпёж было что ли?!

— Так матушка, Евпраксиньюшка. Конечно, невтерпёж, когда красу такую увидел. Вот и потерял разум. — Усмехнулся Фёдор Мстиславович. Мужчины засмеялись. — А тут не просто какая-то, а жена как бы. Имеет полное законное право.

— Вот и получил право. Куда теперь бежать? Где искать это царство Кащеево, будь оно не ладно? Всё же можно иногда и обождать, а не бежать сломя голову. Так ведь и лбом о стенку можно убиться, вместо двери то.

— Молодость, матушка. Она нетерпелива. Вспомни какие мы были молодые то?!

Евпраксия Гордеевна, глядя на улыбающегося мужа, тоже засмеялась.

— Прав, батюшка. Меня то замуж выдавали, я только и молилась, чтобы муж был не старый да страшный. А потом тебя увидела. Сразу камень с души то упал. Молодой вьюнош, да пригожий какой, что аж в груди у меня зашлось.

Народ одобрительно зашумел.

— Александра, дочка, давай дальше рассказывай, чего там приключилось то после? Нашёл Иван свою Василису? Дюже как интересно! — Попросила меня свекровь.

По ходу рассказа, народ то смеялся, то сопереживал Ивану-царевичу. Когда закончила рассказывать сказку, народ ещё какое-то время сидел возле нас с Иваном.

— Хорошая сказка то. Сладко ты рассказываешь, дочка. — Похвалил меня свёкр.

— Не холодно, Сашенька? — Спросил меня, обнимая Иван, после того, как слушатели разошлись.

— Нет. Наоборот хорошо. — Я была сытая, мне было тепло и сон постепенно сморил меня…

Чем ближе к Москве, тем больше деревень и сёл попадалось, а так же монастырей. Местные смотрели на наш обоз, на вооружённых конных. Но особо смотрели с удивлением на меня. Я ехала фактически в окружении своих диверсантов. Сейчас они сами были облачены в доспех, даже Айно Эст. Для него доспех был что-то из разряда недосягаемости. Ведь кто он был под немецким бароном? Раб, который ценился меньше домашнего животного. Он хорошо стрелял из лука. Вот только никогда у него не было настоящего, боевого. Да и стрелы у него были с костяными наконечниками, а не с железными. Это им запрещалось иметь под страхом смерти. А теперь он ехал на своём коне, в доспехе русского воина. Пусть пока и не очень хорошем. То, что дал боярин, но и это для него было уже огромным шагом вперёд. За это Айно готов был умереть по первому моему слову. На любого, кто смотрел на меня не почтительно, готов был бросится. А учитывая, что сама принцесса, в его глазах небожитель, взяла его в свою вооружённую свиту, тем самым подняв его с самого дна, делала парня преданным мне до мозга костей. И стоит мне показать на кого даже взглядом, он убьёт его не задумываясь. Впрочем, это касалось всех моих мальчиков. Они очень гордились, что являются моими дружинниками. Я не жалела на их экипировку, не жалела денег на их одежду, но зато и спрашивала с них по полной. И они не роптали. Сказала десять кругов в полном доспехе вокруг крепости бежать, побегут. Скажу двадцать, побегут и двадцать. Да они постоянно меня окружали, пока мы ехали. Конечно, Ванечка был вне конкуренции, ибо мой муж. Его они пропускали ко мне без вопросов, как и боярина Вяземского-старшего. А вот на Тучкова-Морозова косились и очень нехорошо. Он это видел, но молчал. Ему уже разъяснили кто эти шестеро — моя личная охрана и мои личные головорезы. И что именно с ними я брала замок фон Деница.

Перед самой Москвой заехали в одну такую, довольно большую деревню. В ней даже деревянная церковь была. Местные аборигены собрались, глазели на нас. Вокруг шныряли вездесущие мальчишки. Тут же стоял какой-то купеческий караван. Вот один из купцов увидев меня, стал креститься и сказал:

— Господи, Иисуси, девка оружная. — Зря он обозвал меня девкой, так как ехавший со стороны этого говоруна Илья моментально перетянул его плетью. От удара купец грохнулся на задницу. Илья опять его перетянул плетью.

— Ты, смерд, кого девкой назвал? — К ним направили своих коней Божен и Степан. Оба вытаскивали сабли. Айно выхватил лук, который я ему подарила, не свой другой, но настоящий боевой лук, быстро наложил стрелу с бронебойным наконечником. Учитывая, что купец был без доспеха, Айно просто прострелил бы его насквозь. Их намеренья были понятны, сейчас грохнут бедолагу. И самое, что главное? Я видела, как Иван взялся за рукоять сабли. Потом застыл, смотрел на всё происходящее и молчал. И в глазах его был кровавый отблеск. Верхняя губа приподнялась, как у волка, обнажая клыки.

— Стоять! — Крикнула я. — Илья, Божен, Айно, отставить. — Мой жеребец послушно остановился. Косил недобро на купца злым взглядом. Он словно почувствовал, что меня хотели обидеть. Я слегка похлопала его по холке, погладила. — Тихо, тихо, хороший мой. Всё хорошо. — Посмотрела на лежащего купца. По его лицу бежала кровь. Все, кто был в обозе, молчали. Сам обоз остановился. Я видела, что молчит Тучков- Морозов, внимательно смотрит на меня. Свёкр молчит, Свекровь, выглядывая из повозки, тоже молчит. Оружные воины молчат. И это молчание было своего рода зловещим. Купец с задницы быстро перекатился на колени.

— Ты царевну назвал девкой. Да ещё замужнюю. За это голову секут нещадно. — Сказал Божен, поигрывая саблей. Купец и так бледный, совсем побелел, даже посерел лицом. Все, кто был в купеческом караване бухнулись на колени, как и местные аборигены. Жёстко в них вбито на уровне подсознания, что перед высшей знатью, надо склонить головы. А перед правителями и членами их семей, надо стоять на коленях.

Лицо купца заливала кровь. Илья рассёк ему плетью лицо. Конечно, с точки зрения 21 века, это дикость и неоправданная жестокость. Но мы не в 21 веке. Здесь за слова отвечают и чаще головой. Неуважение, оскорбление того, кто выше тебя по сословию, влечёт большие последствия, вплоть до летального исхода.

— Встань. — Купец продолжал стоять на коленях, склонив голову. Я видела, как кровь с его лица каплями падает на землю. — Встань, я сказала.

Купец поднялся. Но в лицо мне не смотрел. Я достала платок. Батистовый. Белошвейки вышили на нём, как и на остальных надпись на старославянском «Царевна Александра». Посмотрела на Божена. — Принеси перевара немного. Божен отъехал, вскоре вернулся с кувшином. Я смочила платок. — Подними лицо и посмотри мне в глаза. — Он поднял. В глазах было покорность и ожидание неминуемой смерти. Протянула ему платок. — Прижми к ране. Подержи так, пока кровь не перестанет идти. Шрам у тебя будет. В следующий раз следи за языком. А то и вырвать его могут, вместе с головой. — Он взял дрожащей рукой платок, приложил к ране. Смотрел на меня в ожидании. Но я ничего больше ему не сказала. Тронула коня. Посмотрела на свёкра. — Чего стоим, кого ждём, батюшка?

Боярин махнул рукой, обоз двинулся дальше к середине деревни, к церкви. Илья, отъезжая от купца презрительно сказал.

— Благодари пресвятую богородицу, что царевна у нас добрая… Иногда бывает. Сегодня тебе повезло, купец. — Тронул ногами своего коня и поехал дальше. Айно убрал стрелу в колчан и засунул лук в чехол.

Здесь же в деревне имелся и терем местного боярина. Не самого знатного, но всё же. Боярский терем и двор был огорожен частоколом, с боевыми башенками и площадками для стрелков. Он встречал нас на крыльце терема, вместе со своей супругой. Был разодет, наверное, в самое лучшее, что у него было, как и его супруга. Довольно молодые оба. Чуть за тридцать ему и ей около 25. Первым принял коржец с медовухой Фёдор Мстиславович. Отпив, передал Тучкову-Морозову. Тот, отпив, передал Ивану, а Ваня своему брату. Василий, выпив остатки перевернул коржец, показывая, что ничего не осталось. Привычный ритуал приветствия. Я заехав во двор, не спешила слезать с коня. Сидела и смотрела на средневековый русский ритуал гостеприимства. Моя боевая шестёрка окружила меня. С коней тоже не сходили, ждали меня. У них это так сложилось по умолчанию. Поприветствовав бояр московских, мою свекровь, которая покинула повозку с детьми, боярин уставился на меня. Я смотрела на него с высоты своего скакуна. Смотрела спокойно и… Равнодушно.

— Фёдор Мстиславович, Михаил Васильевич. — Проговорил местный боярин. — А кто сия дева в броне? И почему она в броне и так одета?

Свёкр даже оборачиваться не стал. Я увидела у него самодовольную улыбку в бороде. Похоже, ему самому стало лестно, что на меня так реагируют, как на некое чудо.

— То невестка моя, царевна царьградская Александра.

Челюсть у боярина упала на пол с грохотом. Он замер. Его супруга во все глаза смотрела на меня. Даже непроизвольно ладошкой рот закрыла. Это было явно нарушением протокола, но на это уже никто не обращал внимания. Молодая боярыня посмотрела на мою свекровь. Её вопрос услышали все, так, как стояла тишина.

— Боярыня Евпраксия Гордеевна, твоя невестка царевна?

Свекровь тоже горделиво смотрела на местную боярыню, вся надулась от важности. Всё правильно, здесь понты, это наше всё.

— Царевна, царьградская, за сыном мои старшим замужем. Венчанные они в церкви. Всё честь по чести. И младшая царевна Елена тоже невестка моя, дочка моя. За средним моим сыном, Василием.

Оба супруга совсем впали в транс. ДВЕ ЦАРЕВНЫ в их тереме!!! Плюс сам представитель Великого князя в лице Тучкова-Морозова. Об этом говорить буду долго. Внукам рассказывать, а те своим.

— Проходите, гости дорогие.

Я продолжала сидеть на коне. Ко мне подошла Елена, взялась за стремя. На меня оглянулся папан.

— Саша, сойди с коня. — Попросил он. Я ему кивнула. Соскочила. Парни тоже сошли с коней. Ко мне подошёл Иван.

— Саш, банька готова. Пойдём?

— Пойдём, Ванечка. И Елена с Васей пойдут с нами. — Увидела, что супруг сморщился. Да, мой хороший, знаю, соскучился по зазнобе своей, но терпи, любимый. Не здесь же. Вот в Москву приедем, там дома, там и всё будет. Но говорить ему не стала. Всё же баня одна, а людей много. Совесть надо иметь. Хоть и недовольно поморщился, но согласился. В тереме нам с Еленой и младшими Вяземскими, и боярыне отвели приличную часть женской половины. Я с наслаждением сняла кольчугу, подоспешник. Стояла закрыв глаза и глубоко дышала. Тяжесть исчезла. На мне была одна рубашка, вся пропитанная потом, шаровары и сапоги.

— Сань, что, прёшься? — Услышала ехидный голос Елены.

— Да, представь себе, прусь. Какое это блаженство, снять бронь.

— Зачем её надеваешь тогда?

— За тем. Ты не понимаешь, Лена?

— Нет.

— Ладно, я тебе потом объясню. Пошли в баню.

— Вдвоём?

— Вчетвером.

— Не поняла?

— Я, ты, Ваня и Вася.

— Саш? То есть, я голая перед твоим мужем? А ты перед моим?

— Именно. Запомни, в русских банях парились все вместе и мужики, и бабы, и детишки с ними. И никакого блуда. Всей семьёй. В конце, концов, мы с тобой можем прикрыться чем-нибудь.

— Сань, ты что, серьёзно?

— Серьёзней некуда. Баня не резиновая и помыться всем надо. Возницы и ратники простые попарятся в банях в деревне. А все остальные здесь. А тех, кто здесь всё равно много. Мама с детьми. Папан с Морозовым. Мои парни. Так что давай, пошли. Мужей берём и вперёд. И никакого секса. Лен, я надеюсь на тебя.

— Ладно, пойдём. Вообще трешь это.

— Перестань. Что в наше время не ходят в баню несколько мужиков и баб голыми?

— Ходят, свингеры. Я не из них. Извини. Я себя ещё уважаю, отдаваться сразу двум или нескольким самцам.

— Лен, здесь такое не прокатит. А любовью с мужьями будем заниматься по отдельности, каждый в своей койке. Поняла?

— Поняла. Чего ты меня постоянно тычешь?

— Тебя не тычь, мозг твой свернётся.

— Не свернётся.

— Хватит трепаться. Пошли, мужиков своих берем. Пусть нас попарят. И помоют, таких красивых и сладких.

— А если слюни у них до пола будут?

— Подберут. Главное ты не теряйся и будь тверда. Я надеюсь, Лен, на тебя.

— Ладно пошли. Даже прикольно.

Я накинула чобу. Выглянула из горницы, позвала какую-то девушку из обслуги.

— Принеси простыни. — Она зависла. — Что не понятно?

— Простыни, боярыня?

— Простыни.

— А разве у вас нет? Мы же стелили.

— Я сказала принеси. Что не понятно? — Девчонка убежала. Вскоре вернулась, принесла две сложенных простыни. Я забрала. Спустились на первый поверх. Иван уже ждал меня. Увидел Елену, опять недовольно поморщился. Тут же стоял Василий.

— Иван. Вася, пойдёмте в баню. Попарите нас. — Прошла мимо них. Елена за мной. Оба брата посмотрели на нас удивлённо, переглянулись и пошли за нами. Мы спокойно разделись. Обернулись в простыни. Залезли на полок и стали расслабляться. Наши мужья смотрели на нас шокировано, но потом сами разделись, правда оборачиваться им было нечем. Сели с нами по обе стороны — Иван рядом со мной, Вася рядом с Еленой. Иван взял ковш с водой и добавил пару. Боже, как хорошо то. Горячий пар обтекал нас, разгоняя кровь по венам. Пот уже бежал по мне ручьями. Простынь промокла. Посмотрела на мужа. Он тоже был весь мокрый. Потел интенсивно.

— Ванечка, попарь меня. Веничком похлещи.

— Давай, Сашенька. — Соскочил с полока. Посмотрела на него. Всё нормально. Не возбуждён. Это хорошо.

— Лен, подвинься. — Сказала ей, скинув с себя простынь и постелив её на полок. Легла на живот. Ваня прошёлся, касаясь веником мне по спине, по бедрам, по попе, по ногам. Потом стал постукивать, постепенно наращивая темп. Я лежала и постанывала от блаженства. Потом перевернулась на спину. Закрыла грудь руками. Отдалась его рукам. Глаза закрыты. Я в полной нирване. Он осторожно меня парил. Даже ноги согнула в коленях и раздвинула. Он ласково прошёлся веником меду моих бёдер. Открыла глаза и посмотрела на него. Красный стоит, сам распаренный. Глубоко дышит. Я поняла, что всё уже, больше не могу. Нужно охладиться. Соскочила с полока и подбежав к бочонку с холодной водой, зачерпнула оттуда ковшом. Вылила на себя. Закричала от блаженства. Вася стал парить Елену. Ко мне подошёл Ваня. Я окатила его холодной водой. Он стоял, закрыв глаза, улыбался. Я смотрела на мужа. На его сильное, поджарое тело. Видела каждый шрам. Захотелось поцеловать, погладить его. Он открыл глаза.

— Саш, ещё воды.

Вновь окатила его. Засмеялась. Он тоже. Посмотрели на Васю с Еленой. Он во всю стучал веником по жене. Она тоже постанывала. Мы вышли в предбанник. Сели на лавочку. Взяла его правую руку в свои.

— Ванечка, давай посидим просто.

— Давай.

Я откинула голову на стенку. Смотрела на него и улыбалась. Он тоже смотрел на меня.

— Ты такая красивая, Саш. — Сказал он.

— Ты тоже у меня очень красивый. Значит дети у нас будут красивые.

— Обещаешь, Сашенька?

— Обещаю. Но сейчас просто паримся и моемся. Хорошо?

— Хорошо, Саша.

Я взяла и зачерпнула ковшиком квас в бодейке, что стояла в предбаннике. Протянула мужу.

— Хочешь?

— Хочу. — Взял ковшик, пил. Струйки кваса сбегали с его уголков рта на его бороду. Выпив всё, отдал мне ковшик. Я ещё зачерпнула. Он протянул руку. Отдала ему, думала, что опять пить будет, но он ближе придвинулся.

— Давай я тебя напою? Квас ядрёный, вкусный.

— Давай. — Пила из его рук. Напилась. Всё, что осталось, он допил. Вскоре к нам в предбанник выскочила Елена. Уже не стеснялась. Тоже села на лавку. Вслед за ней зашёл Василий. Взял ковшик, зачерпнул квас, напился. Потом опять зачерпнул, сел рядом с Еленой, напоил её. Она откинулась на стенку и закрыла глаза. Я смотрела на них и улыбалась.

— Ванечка, пойдём я тебя попарю?!

— Пойдём.

Оставили Елену с мужем остывать, сами вернулись в баню. Здесь не было разделения на парную и моечную, как, впрочем, и везде на Руси в это время. Иван лёг на полог, я хлестала его веником. Он только покряхтывал. Поддавала пар. Распарила мужа хорошо, потом вылила на него целое ведро холодной воды. А он на меня, так, как я тоже сильно разогрелась.

После помылись. Вышли в предбанник. Вася и Ленка сидели расслабленные. Я внимательно смотрела на подругу. Она открыла глаза, взглянула на меня непонимающе, потом округлила их, как бы спрашивая: «Что, хочешь знать потрахались мы с Васей или нет?» Отрицательно качнула головой и вновь закрыла глаза, откинувшись на стенку предбанника.

— Вась, — спросила его, — ты сам-то парился?

— Нет. Елену парил.

Посмотрела на мужа.

— Ванечка, иди Васю постучи веником.

— А я думал Елена меня попарит. — Василий посмотрел на свою жену. Она в ответ только вяло махнула рукой.

— Вась, я никакая, жду трамвая. Пусть Ваня тебя попарит, пожалуйста.

— Кого ты ждёшь? — Мужики не поняли.

— Никого, это так. Моё девичье. Вань иди брата попарь, пожалуйста. А я отъезжаю в нирвану.

Василий с Иваном посмотрели вопросительно на меня. Я пожала плечами.

— Елена не в состоянии. Как бы, Василий, тебе жену не пришлось в терем на руках нести. В самом начале, когда мы с Еленой разделись я заметила, как Василий скользнул по мне взглядом, а Иван по Елене. Братья посмотрели друг на друга и в аккуратной бороде моего мужа скользнула усмешка. Всё верно, татуировка была не только у Елены. У меня тоже, только на левом бедре, но заходил на интимное место. И рисунок был другой. Сделала я тату ещё студенткой. Папа, узнав об этом, был очень недоволен. Жёстко отчитал меня. Но я упёрлась, заявила, что уже достаточно взрослая, совершеннолетняя и сама распоряжаюсь своим телом. С отцом мы тогда поссорились. А на следующий день, когда Иван, мой первый муж, пришёл позвать меня на свидание, папа сказал ему:

— Ты знаешь, что учудила Сашка?

— Что? — Иван посмотрел на меня удивлённо.

— Разукрасила себя, как какая-то зечка. Представляешь?!

— А так это Вы про татушку? Я знаю.

— Не понял? Что значит ты знаешь? Ты всю татуировку у неё видел?

— Ну да. Саше очень идёт.

— То есть, ты видел мою дочь голой?

Иван тогда стушевался, замялся с ответом и я пришла своему парню на помощь.

— Папа! Мы не малолетки. Да, он видел меня голой, как и я его. А что такого?

Но отец не обращал на меня внимания, сверлил глазами будущего зятя.

— Я надеюсь, лейтенант, ты сделаешь моей дочери предложение?

— Конечно. Сегодня хотел, даже приготовился к этому.

Вот так я и вышла замуж первый раз. Вышла замуж и через полтора года получила два цинковых гроба. В одном был мой отец, в другом мой муж…

Иван с Василием ушли назад в парную.

— Сань, — не открывая глаз спросила Ленка, — я не поняла, у нас тут что, свинг-клуб наклёвывается?

Я даже поперхнулась.

— С чего ты решила так? Я не собираюсь делится своим мужем с тобой, дорогуша.

— Тогда почему мы все здесь нагишом ходим?

— Успокойся. Мужики нас обсмотрели, остались довольные. Сейчас на Руси это в порядке вещей, я же тебе говорила, что мужики и женщины и даже дети с ними парятся все вместе в бане. Имею ввиду члены одной семьи. И никакого секса при этом.

— То есть, если надо я вместе с папаном буду мыться?

— С папаном, как ты выразилась можешь попарится, если желание будет и муж будет не против. Но не советую. Маман, если что почует, может дело запахнуть керосином. А оно нам надо?

— Не надо.

— А ты знаешь, что ещё на Руси, да и не только на Руси практикуется в это время и практиковалось?

— Что?

— Например, если один из братьев погибал, то его жену обязан был взять себе в жёны, если не женат, другой брат. А их детей принять как собственных. Даже название такое есть — брату чадо.

— То есть, если не дай бог, что с Васей случится, Иван меня второй женой возьмёт?

— Нет, ибо женат. А их младшему братцу только 10 годков. Так что пойдёшь в монастырь.

— Сейчас, разбежалась.

Я только усмехнулась в ответ. Вскоре из парилки выскочили оба брата Вяземские. Красные, распаренные. Сели рядом с нами, пили квас из ковшика по очереди. Пока мужчины отдыхали, мы с Еленой пошли сполоснулись. По очереди друг дружке спинки потерли. Конечно же, использовали мыло Ленкиного производства с запахом хвои. Намылись с ней. Потом пришли наши мужья. Терли им спины. Обливались водой. Смеялись. Удивительно, но никто никакого стыда или дискомфорта не испытывал. А мужики, не смотря на молодость, темперамент и влюблённость в нас по уши, спокойно реагировали на нас, без всякого вожделения.

Наконец, всё закончилось. Стояли обтирались полотенцами. Я Ивана обтирала, он меня. Соответственно тоже самое делали Елена с Василием. Нам уже принесли чистую одежду. Когда надела сапоги, погладила мужа по щеке.

— Ванечка, ну как, нет желания накинуться на супругу?

Он усмехнулся, поцеловал меня в губы.

— Желание есть. Но ты устала. Тебе нужно отдохнуть. И мне тоже.

— Приедем домой в терем, я тебя полюблю сильно. Обещаю.

— Я это запомнил. И уже живу этим, люба моя. — Он поцеловал меня опять, прижимая к себе очень крепко. Ну вот как можно его не любить? Ни как.

Есть я совсем не хотела. Хотела одного — упасть в постель и уснуть, устала очень. Что и сделала. Иван отправился спать отдельно. Ночью проснулась от того, что меня кто-то толкал. Это была Ленка. Она устроилась рядом со мной. Спала без задних ног, ещё и меня пыталась спихнуть. Я её сдвинула назад на её половину. И опять уснула.

Спала очень крепко. Во-первых, устала от дороги. Во-вторых, баня. Это всё. Проснулась утром, даже почти днём. Рядом сопела Елена. Свернувшись калачиком и уперевшись мне в плечо носом. Я её погладила по волосам. Даже поцеловала в висок. Она что-то пробормотала во сне и не проснулась. Тоже умаялась, бедненькая моя. Я встала, оделась. Всё как обычно. Рубашка. Шаровары, сапоги. Чоба. Заплела французскую косу, убрала её под платок. Выйдя из горницы, наткнулась на Фросю. Она оказывается ждала пока я проснусь.

— Фрось, полотенце принеси. Я в баню пойду, лицо умою.

— Может сюда бадейку с кувшином воды принести?

— Не надо. Принеси полотенце в баню.

В бане умыла лицо, сполоснула рот. Взяла у Фроси полотенце.

— Как устроились?

— Благодарствую царевна, хорошо. Помылись в бане. Накормили нас. Спали с прислугой.

— Никто не приставал из охальников?

— Нет.

Вернулись с Фросей в нашу с Вяземскими горницу. Я достала венец, один из тех двух. Фрося помогла мне закрепить венец на голове. Я видела с каким восхищением и благоговением она смотрела на это чудо ювелирного искусства. Посмотрела на девушку.

— Нравится? — Спросила её.

— Очень. Красота то какая. Я никогда ничего подобного не видела.

Я погладила её по голове.

— Завтракать то будем?

— Мы уже поснедали. Пойдём, царевна, я провожу тебя в трапезную для женщин.

Всё верно, мужчины и женщины ели отдельно. И только по большим застольям садились вместе. И то это могли позволить себе исключительно замужние женщины с разрешения и в присутствии своих мужей.

В трапезной сидели Евпраксия Гордеевна, хозяйка терема, её звали Ирина и ещё пара женщин. Обе в возрасте, как и наша свекровь. Молодая боярыня Ирина держала на руках мальчика. Это был её младший сын. Детей у хозяев подворья было трое. Старший сын, ему было восемь лет, дочь, пяти лет и младший сын полгода ребёнку. Из разговора поняла, что Ирину выдали замуж в 15 лет. Для этого времени это была норма. Мне принесли поесть. Пока кушала, Евпраксия Гордеевна обратилась ко мне.

— Сашенька, посмотри, что с дитём Ирины.

— А что с ним? — Я видела, что ребёнок не спокойный.

— Болезный он у нас. Ножка у него плохо движется. — Сказала Ирина. — Плачет часто из-за неё. Мы уж и к знахаркам ходили, и в Москву с Петром сыночка возили к лекарям. — Петром звали её мужа, молодого боярина. — Да всё напрасно. Ничего они сказать не могут. В церкви постоянно молюсь. Батюшка говорит, что это за грехи наши. Терпеть надо, что Господь поможет или святая богородица.

Я быстро закончила завтрак. Попросила принести теплую воду и тазик. Сполоснула руки. Велела, чтобы со стола всё убрали.

— Ирина, положи дитя на стол, раздень его. — Она всё сделала. Малыш захныкал. Я ему улыбнулась, двумя руками ласково и осторожно погладила его тельце.

— Ну-ну, мальчик мой, малыш. Красавец наш. Давай потягушечки сделаем. — малыш перестал хныкать, под моими ладонями стал тянуться. — Вот какой молодчинка. Как зовут доброго молодца?

— Егором нарекли его, царевна Александра.

— Егорушка. Имя красивое, ласковое. Ну-ка что у нас тут? — Взяла его ножки, согнула в коленка и стал разводить и сводить вместе. Услышала своего рода щелчок. В этот момент в трапезную зашла Елена. Смотрела на меня и младенца. В глазах был вопрос: «Сань, а что ты делаешь?»

Малыш завозился у меня в руках. Ему было не комфортно.

— Понятно. — Я отпустила маленькие ножки. Посмотрела на Ирину. — У Егора врождённый вывих правого бедра. Если ничего не сделать, то чем старше он будет становится, тем хуже будет. Он не сможет нормально ходить, бегать, танцевать. Походка у него будет утиной. При этом будет испытывать боли в правом бедре. Убогим станет. Понятно?

Ирина отшатнулась. Закрыла рот ладошкой. Покачала отрицательно головой. Её глаза стали наливаться слезами.

— Нет, пожалуйста, царевна Александра. Помоги сыночку моему. Век богу молится за тебя буду.

— Сашенька, а что можно сделать?

— Это хорошо, что он маленький ещё. Можно вылечить. И он станет нормальным. И бегать будет, и походка красивая у него будет.

— Сань, а как ты определила? — Спросила Елена.

— Ножки ему разводила и сводила. Чувствовала щелчок. Он так и называется симптом щелчка Маркса-Ортолани. Родовая травма. Либо врождённая, либо приобретённая.

— Как это?

— Повитуха косорукая попалась видать. Когда принимала дитя, неосознанно повредила ему, причинив вывих. У новорождённых косточки то мягкие. Считай хрящики. Очень легко причинить травму. И сразу это не увидели.

— Что сделать можно?

— Шину ставить. Индивидуальную. Я сейчас подумаю. — Стала опять гладить тельце малыша. Говорила ему ласковые слова. Он слушал меня, смотрел своими большими глазищами. — Тётка Александра поможет тебе, Егорушка. И вырастишь ты красивым, высоким и здоровым мужчиной. Станешь настоящим воином, защитником земли русской. Радовать будешь матушку свою и батюшку, брата и сестру своих старших. — Посмотрела на Ирину. — Запеленай сына. Я сейчас начерчу, что нужно сшить и сделать. Пусть швеи, есть такие у тебя, Ирина?

— Есть, как не быть?!

— Хорошо.

— Сань, что ты собираешься делать? — Спросила Елена.

— Сшить так называемые стремена Павлика. Нужно зафиксировать ножки ребёнка в разведённом состоянии. При этом подвижность ножек должна сохраняться. Постепенно довести разведение ног до 80–90 градусов. Курс лечения от 4 до 6 месяцев.

— Вылечишь?

— Должны. Конечно, лучше намного было бы в более раннем возрасте у него это выявить. До 3-х месяцев. После трёх считается запоздалым. Но что имеем, то имеем. Если это не поможет, придётся делать оперативное вмешательство.

— Операцию?

— Да. Но это в крайнем случае.

Ирина, свекровь и остальные женщины слушали нас, но явно мало понимали, о чём мы говорим.

— Сашенька, дочка, о чём вы с Еленой говорите? Я мало что поняла.

— Матушка Евпраксия Гордеевна, я рассказывала сестре, что нужно делать при вот таком недуге у дитя.

— То есть, ты знаешь, что у маленького?

— Знаю, матушка. И знаю, что нужно делать, чтобы он стал здоровеньким.

— Дай бог тебе благословение своё. Помоги Ирине. Плохо это, когда мать смотрит на муки дитя своего и ничем помочь не может.

Мы все прошли в большую горницу. Туда же прибежали кликнутые швеи. Я принесла лист грубой бумаги. Хорошо, что у Ульриха мы и это выгребли. Хотя по началу мужчины на это даже не обратили внимания. Я настояла. Да ещё у Маркуса реквизировала часть. На что Елена была недовольна. Стала карандашом рисовать «стремена Павлика». Рассказывала девушкам что и как нужно сшить. Так же привели плотника. Ему заказала сделать небольшую тонкую раздвижную растяжку из дерева. В виде неширокой досочки. Показала размеры и рассказала, как сделать её раздвижной, с фиксацией через определённые малые промежутки. Ничего, по сути, сложного там не было. Он всё понял и ушёл. Вышла на крыльцо. Там стояли Сам Пётр, отец ребёнка, мой свёкр, Тучков-Морозов и ещё несколько мужчин.

— Александра. — Обратился ко мне Фёдор Мстиславович. — У боярина Петра Ивановича с сыном младшим что-то. Посмотрела бы?

— Я уже посмотрела, батюшка. Пока ещё ничего страшного не произошло. Но если не начать лечение, всё будет очень плохо. — Рассказала мужчинам всё, что до этого говорила Ирине и остальным женщинам. Молодой боярин помрачнел.

— Он будет здоровым? — Спросил меня Пётр.

— Будет. Я всё для этого сделаю. Задание я уже дала вашим швеям. Плотнику тоже.

— Дочка, нам выезжать нужно. — Сказал свёкр.

— Вы выезжайте. Я догоню. Мне надо проверить, как правильно будет сшита специальная упряжь для малыша.

— Царевна, это никак не возможно. Ты должна выехать в Москву. — Сказал боярин Тучков-Морозов.

— Я никуда не поеду до тех пор, пока не сделаю всё, что необходимо для дитя Ирины и Петра. Только тогда, когда я увижу, что всё сделано правильно, когда скажу и научу их, как смотреть за своим сыном, что необходимо им делать, только после этого я выеду в Москву. Со мной останутся мои люди и муж. Мы вас догоним. И это моё последнее решение.

— Михаил Васильевич, — обратился к Тучкову-Морозову Вяземский-старший, — надо выезжать. Александра нас догонит.

— Хорошо. Я оставлю ещё с десяток своих конных воинов. — Он посмотрел на меня. Я пожала плечами. Пусть оставит, мне всё равно.

Обоз начал покидать боярское подворье. Часа через два мне принесли то, что я указала сшить. Осмотрела, кое-что сказала переделать. Так же плотник принёс требуемую мной деревянную растяжку. Причём уже гладкую и отполированную. Молодец, хороший мастер. Я его похвалила. Малыша раздели до рубашонки. Одела на него стремена, охватывающие ему ножки с закреплением на плечах в верхней части этого своеобразного корсета. Ножки согнула в коленочках и развела в стороны, до того пока он не почувствовал дискомфорт. Закрепила растяжку на стременах, чтобы он не смог свести коленки вместе. Теперь бедра малыша были зафиксированы. И Ирина и Пётр очень внимательно смотрели. Я им всё рассказала, как и что делать. Как постепенно разводить ему ножки, фиксировать. Объяснила, что нужно добиться разведения бёдер максимально широко. Говорить, что до 80–90 градусов не стала, так как ничего бы они в градусах не поняли. Повторила с показом им несколько раз. Так же при этом присутствовали пара нянек. Особый упор сделала, что нельзя переборщить. Разведение и фиксация не должны причинять малышу дискомфорт и тем более боль. Так же разъяснила, что сами ножки должны быть подвижны вверх-вниз. Так как сустав должен был работать и правильно формироваться. Стремена не снимать. Но заботиться, чтобы они были сухие. Тем более, низ стремян был из тонкой, хорошо выделанной кожи. Её потребовалось совсем немного.

Солнце клонилось к закату, когда мы выехали с подворья. Хотя боярин с боярыней уговаривали остаться на ночь. Но я спешила. Шли намётом, в пол-маха. Иногда переходили на рысь или иноходь. Правда иноходь не у всех получалось, всё же такому виде бега не каждую лошадь можно научить. Но вот мой жеребец как-то сам пошёл иноходью, без обучения, чему я даже удивилась. Венец так и оставался у меня на голове. Мало того, надев поддоспешник и на него кольчугу, на руки надела перчатки из тонкой кожи, специально пошитые для меня ещё в пограничной крепости Вяземских. И уже на перчатки, на средний палец правой руки я надела серебряную перстень-печатку Долгоруких. Иван впервые увидел у меня эту печатку. Смотрел широко раскрыв глаза. Обратила внимание, что десятник, которого оставил с десятком конных Тучков-Морозов, тоже странно посмотрел на неё. Но задавать вопросов не стал. Вопрос задал Иван:

— Саша, откуда у тебя этот перстень?

— Это перстень моей бабушки. Это всё, что осталось от её предков. От неё он перешёл моему отцу. А так как у родителей родилось только две дочери, а сыновей бог не дал, то он мне перед тем боем, что дал нам с Еленой уйти, зная, что живым он не останется и больше нас не увидит, отдал мне, как старшей дочери. Родиться у нас сын, Ванечка, я ему этот перстень отдам. Если господь не даст нам сына, а Елене даст, тогда ему будет отдан перстень. Такова воля родителя была.

— Саша, печать на перстне, это печать Рюриковичей. Похожая печать есть у князей Долгоруких.

— Возможно. Я же говорила, что бабушка была из старинного боярского или княжьего рода с Руси. Её предки попали в Византию толи во время нашествия хана Бату, толь ещё раньше. Давно это было. Лет триста назад.

Спустя часа два скачки, Иван предложил сократить путь.

— Эта дорога длиннее по которой пошёл наш обоз. А эта короче. Она не так наезжена, но всё же. Мы можем пройти почти напрямки.

— Хорошо, давай сократим путь.

Десятник только кивнул нам. На развилке мы свернули правее. Двигались довольно быстро. Поля сменялись густым лесом и перелесками. Мы то выскакивали из леса, то вновь углублялись в него. В какой-то момент услышали впереди шум. Крики, лязг железа. Десятник поднял руку, давая понять, что надо остановится.

— Почему? — Спросила я. — Нас почти два десятка оружных воинов.

— Там может быть опасно, царевна.

— А если людям помощь нужна. Мало ли кто напал. Может тати какие? Вперёд. — Я тронула коня и сорвалась в галоп. Выхватила шашку. Чуть пригнулась к коню. Остальные рванули вслед за мной. Мы выскочили на место боя, вернее засады. Разбойники напали на небольшой купеческий караван. Впереди каравана, он направлялся нам на встречу, и позади, тати свалили по дереву, таким образом заблокировав купца. Мой скакун с маху перескочил завал. Первыми мне попались какие-то двое, в дранье. У одного дубина, у второго боевой топор. Первым рубанула шашкой мужика с топором. Потом так же второго. Он только и успел, что поднять своё дубье. Кто-то из всадников перескочил дерево вслед за мной, кто-то обошёл дерево по лесу. Мы поспели как раз вовремя. Тати почти справились с немногочисленной охраной. Айно начал стрелять из лука на ходу, сидя на коне.

— Защищать Царевну! — раздался крик Ивана.

На меня с ближайшей повозки прыгнул ещё один тать, но его срубил на лету Илья, появившийся рядом со мной. Он тут же выставил щит, прикрывая меня. С другой стороны, подскакал Божен. Остальные кинулись на разбойников, как стая волков. Всё было кончено очень быстро. Большую часть банды просто вырубили под ноль. Несколько человек сумели убежать и скрыться в лесной чаще. Троих захватили в плен. Охрана каравана, большей частью была убита, либо выведена из строя. Сам купец тоже был ранен, но стоял на ногах. Молодой около 30. Здоровый мужчина, крепкий. В руках держал саблю. Рядом с ним ещё трое, кто оставался на ногах. Тоже оружные. По мимо этого в одной из телег была молодая женщина с двумя детьми. Как оказалось жена купца и два его малолетних сына, одному пять лет, второму три годика.

— Ты зачем купец, жену то с детьми взял с собой? — Спросила его, когда более-менее разобрались кто есть кто. Молодая женщина лет 20–22, сидела, прижав детей к себе.

Купец поклонился мне в пояс.

— Благодарствую тебе, боярыня, за помощь.

— Не боярыня! — Тут же встрял Богдан, наезжая на мужчину конём. — Царевна она.

Купец открыл рот, потом бухнулся на колени. Как и остальные трое его людей.

— Прости матушка царевна. Не серчай на меня. По не знанию я.

— Встань. Нечего коленями дорогу топтать. У тебя кровь на голове. Перевязать то есть чем?

— Найдётся. Ольга, тряпицу найди, перевязать голову надо. — Крикнул он своей жене. Она засуетилась. Вытащила откуда-то кусок простой ткани. Хотела уже перевязать рану мужу, как я остановила её.

— Рану промой сначала чистой водой. Перевар или вино есть?

— Есть царевна. И перевар, и вино. — Ответил купец.

— Сначала промой чистой водой, потом переваром и только после этого накладывай повязку. — Сказала я женщине. Наши ратники сложили рядышком в рядок людей купца. Мёртвых и живых, кто двигаться не мог. Я осматривала раненных. Трое были тяжёлые. Если бы я была в поместье Вяземских, в своей операционной, то ещё можно было бы побороться за их жизни, а здесь у меня даже инструмента хирургического не было и кегута. Совсем ничего. Поэтому жить им оставалось совсем немного. Я ничего не могла сделать. Иван посмотрел на меня. Я отрицательно качнула головой.

— Ваня, я бессильна. Им операцию надо делать. А у меня даже инструментов нет. Понимаешь? Да даже если бы и сделала нет гарантии, что они все выжили бы. У этого ранение в живот, фактически ему все внутренности прорубили. Не жилец однозначно. Ему уже не я нужна, а священник. Как и вот этому. Голова разбита. Череп повреждён, это однозначно. Так что… — Я покачала головой. Третий. Видно челюсть сломана. Скорее всего и ребра. Хорошо его приложили. Он дышал тяжело. Жалко, совсем молодой парень. И левая рука его была ниже локтя раздроблена. Причём, осколки костей порвали кожу и сухожилия, торчали наружу. Посмотрела на мужа.

— Ваня, ему руку сейчас рубить надо. Спасти её нельзя. Если живой останется, огневица будет очень скоро. Поэтому, парни его сейчас подержат, а ты отрубишь, только ровно и вот здесь, понял?

— Понял, Саша. — Он обнажил вновь свою саблю. Раненого прижали к земле. Один из людей Тучкова-Морозова притащил небольшую чурку. Ратники как раз рубили сваленные деревья, чтобы освободить дорогу. Руку парня положили на чурку. Она пришёл в сознание, наверное, от боли. Захрипел, глядя на моего мужа. Но Иван не обращал на него внимания. Изготовился и рубанул. Болезненный стон и хрип. После чего парень отключился. Я перетянула ему руку выше локтя. Взяла у купца тряпку, смочила её в переваре, обработала рану и стала бинтовать культю. Сделав это, сказала, чтобы парня раздели до пояса. Ощупала его грудь, бока, проверяла ребра. Похоже парочка сломана. Взяла у купца ещё ткани, туго перевязала корпус раненного. Потом зафиксировала челюсть у парня. Нет она не была сломана, Но трещина скорее всего была, так как распухать начала. Я когда пальпировала её, он застонал. Так же была ещё пара человек. У одного была рубленная рана груди. Но, если не загноится, то всё должно зажить. Ему промыли, продезинфицировали и я сделала перевязку. У третьего была сломана нога. Этому наложили по быстрому шину из двух толстых веток и туго перевязали. Ещё у него сотрясение было, причём хорошее такое, так как взгляд у него был блуждающий какой-то. Он не мог сфокусироваться на одной точке. Ладно, это будем править позже.

Опять посмотрела на купца.

— Так чего жену с детьми повёз с собой? Опасно же!

— В Псков ехали. Там родители жены. Напросилась, говорила, что соскучилась по батюшке с матушкой. Вот и решил взять.

— Разворачивай свои повозки назад. Куда ты сейчас пойдёшь? Людей у тебя совсем нет. И раненых нужно доставить к лекарям. Им помощь нужна. А мы уйдём сейчас, что делать будешь? Да и татей, что в живых взяли, нужно в Москву доставить. Кто татями занимается?

— Царевна. — Обратился ко мне десятник. — Если татей застали за разбоем, то можно повесить прямо здесь на суку.

Я подумала, но потом отрицательно качнула головой.

— Нет. Надо в Москву доставить. Пусть там ими занимаются. Кто у государя разбоями занимается?

— Окольничий имеется. Иван Лопухин. У него приказы разбойными делами заниматься. Вот такими татями да ворами.

Из-за повозок, скорость нашего передвижения резко снизилась. Тем более одному из десятка, что выделил мне Тучков-Морозов пришлось сесть возницей на одну повозку. У купца элементарно стало не кому это делать. Я уже поняла, что до ночи попасть в Москву не получится.

Я, по прежнему, ехала на своём коне. Иван ехал рядом. Странно на меня поглядывал. Особенно косился на серебряную печатку на моём среднем пальце.

— Саша, покажи мне печатку ещё раз? — Попросил он. Я сняла её с пальца и передала мужу. Он ехал и внимательно её разглядывал. Потом, неожиданно сказал. — Это не Долгоруких печать.

К нам подъехал десятник. Иван показал ему печатку. Тот, посмотрев, кивнул, соглашаясь.

— У Долгоруких тоже двузубец, но не такой. Правый зубец имеет завитушку, но не внутрь, как здесь, а наружу. А левый зубец в виде креста. Я видел их печать.

— Да, ты прав. — Согласился Иван с десятником. — Но я видел оттиск вот этой печати. Лет пять назад, были мы с отцом в Старой Ладоге в Успенском соборе. Там она прорезана на стене. — Он перекрестился. Десятник тоже. — У Долгоруких не совсем их печать. Это печать их предка.

— Великого князя Киевского Юрия Долгорукого? — Спросила я. Мне нужно было определится.

— Нет, Сашенька. Нынешние Долгорукие не имеют никакого отношения к основателю Москвы.

— Но почему? Зовут то их одинаково.

— Нет, Саша. Долгорукие ведут свой род от Черниговских князей. Князья этой ветви Рюриковичей звались Ольговичами. А Юрий Владимирович Долгорукий относится к той ветви Рюриковичей, которую называют Мономашичи. У тебя печать Юрия Долгорукого, Саша. Её оттиск вырезан на стене Успенского собора в Старой Ладоге. Великий государь Василий Иоанович прямой потомок Юрия Долгорукого. Точнее одного из его сыновей, Великого князя Владимирского Всеволода Большое Гнездо. Он дедушка Великого князя Александра Ярославовича прозванного Невским, чей младший сын Даниил, прозванный Московским и получил в удел Москву. С него и начался род Московских государей.

— И что получается?

— Твоя бабушка потомок Юрия Владимировича Долгорукого. Вот только кого из его детей?

— Не знаю, Ванечка.

— Надо поговорить с отцом и с боярином Тучковым-Морозовым.

— Если нагоним, поговорим.

Двигались до темноты. Вышли к пригородам Москвы.

— Сашенька, надо остановится. В город нас сейчас не пустят. Всё перекрыто рогатками. — Сказал мне Иван. Я сидела на своём коне и смотрела на Москву 16 века. Не впечатляла. Большая деревня. Но очень большая. Всё не рассмотрела. Но Кремль увидела.

— Да Ванечка, давай располагаться. — Мы остановились. Тут же недалеко были ещё купеческие и крестьянские обозы. Тех, кто не успел попасть в столицу днём. Мы расположились рядом с ещё одним купеческим караваном. Большим, кстати. Из десятка телег и повозок. Развели костры. Я села на кусок войлока, который мне подложили мои диверсанты. Они все расположились рядом, по кругу, беря меня в своеобразный круг защиты. К нам от соседнего купеческого каравана кто-то подошёл. Парни их мгновенно спеленали. Нож к горлу и вопрос: «Ты кто такой, тать? Чего надо?» Они даже пикнуть не успели. Я улыбнулась. Молодцы мальчики. Надо их поощрить. К пришедшим подошёл мой муж.

— Кто такие?

— Прости боярин. Из Новгорода мы. Торговые люди.

— Что надо?

— Мы же соседи. Подошли просто узнать, может нужда какая есть?

— Ванечка, отпусти их. Божен?! — Заметила, что и десяток Тучкова-Морозова напружинился. Всё же не зря подозревала, что десяток этот он оставил охранять меня и доставить в Москву целой и невредимой. Мои диверы отступили от новгородских торговых людей. Смотрела на них, сидя на войлоке. Поманила их рукой.

— Подойдите ко мне.

Новгородцы уже ничего не понимали. С опаской глядели на Ивана, на всех воев и особо на Айно с Боженом. У Божена сабля была обнажена, и он скалился как молодой волк. Айно просто держал на тетиве боевую стрелу и смотрел на новгородцев равнодушно. Словно на дичь. Я оглянулась. Увидела молодую купчиху, прижимающую к себе двух мальчиков. Подозвала их к себе. Они не шелохнулись. Посмотрела на их мать.

— Отпусти детей. — Сказала спокойно ей. Она глядя на меня, как кролик на удава, отпустила. Мало того, сама их подтолкнула ко мне.

— Идите к царевне. — Сказала купчиха своим сыновьям. Оба мальчика подошли ко мне. Я их обоих обняла. Посадила к себе на колени.

— Хотите я вам сказку расскажу?

— Правда? — Восторженно спросил меня старший купеческий сын.

— Конечно. Разве царевны говорят кривду?

— Нет… Не знаю.

— Настоящие царевны кривду не говорят. Понял?

— Понял. — Кивнул мне старший купецкий сын.

— Тогда слушайте сказку о царе Солтане! Хотите?

— Хотим. — Завопили мелкие. Заметила, как все остальные вои и мои диверы придвинулись ближе. — Тогда слушайте:

Нет, я не собиралась им рассказывать в стихах всю сказку, как Александр Сергеевич. Просто это то, что я помнила. Остальное рассказывала в прозе. Как знала. Народ ещё больше скучился вокруг моего костра. Все слушали, навострив уши…