Александра

Глава 32

Папа Лев Х, в миру Джованни ди Медичи, избранный на этот пост после смерти в прошлом году покровителя семьи Медичи Юлия II, читал донесение из Ливонии. Потом бросил свиток на стол. Он был зол. Даже больше, он был в бешенстве, но старался себя контролировать. Побарабанил пальцами по столешнице. Смотрел на вице-канцлера Святого Престола Систо Гарра делла Ровере, племянника предыдущего папы.

— Как они посмели без моего дозволения упразднить Орден?

— Ландсгерры созвали ландак Ливонии, на котором приняли решение о роспуске Ордена и провозглашении Ливонского королевства. Решение ландака поддержали практически все ландсгерры.

— А ландмейстер?

— Магистр Вальтер фон Плеттенберг был низложен, так как противился этому и отбыл в Вену. К императору.

— Как я понял, они решили обратиться к схизматикам и просить на трон принцессу Византии Александру Комнину?

— Совершенно верно.

— Они что, не понимают, что я не дам ей королевской буллы. Она схизматичка. И никто из католических священников не будет освещать её коронацию. А значит коронация будет незаконной.

— Их это не останавливает. Посольство отбыло в Москву.

— Значит так, вице-канцлер. Подготовьте отлучение от церкви всех ландсгерров Ливонии. Предание их анафеме и объявления нового крестового похода на эти земли. Подготовить отмену решения ландака. Я подпишу его и объявлю об этом в Соборе Святого Петра.

— Как повелит понтифик.

Однако объявить официально своё решение понтифик не успел. Спустя пять дней, когда было уже запланировано сие мероприятие, в Рим прибыл новый гонец из Московии. Ситуация резко изменилась.

Папа Лев Х смотрел на мужчину. Он был в грязной и покрытой пылью одежде. Сам почерневший и заросший. Глаза красные, воспалённые. Мужчину шатало от усталости.

— Джованно?! — Наконец, узнал человека Лев Х. — Сын мой, что с тобой?

— Понтифик. — Джованно подошёл и встал на одно колено. Папа протянул ему свою правую руку, облачённую в белую перчатку. Джованно поцеловал её. — Я почти не спал. Загнал несколько лошадей. У меня срочные новости. Очень плохие.

— Ты из Московии?

— Оттуда, понтифик.

— Если ты насчёт того, что Ливонские ландсгерры упразднили Орден, то я уже об этом в курсе. И что они хотят призвать на трон Ливонии Византийскую принцессу. Сегодня их объявят всех еретиками и отлучат от церкви. А византийку никто не признает настоящей королевой.

— Вы не всё знаете, понтифик. Либо Вам не всё сообщили.

— Так. Говори.

— Александру Комнину и её сестру Елену, Русская Православная церковь в лице Митрополита Московского провозгласила Порфирородными и Порфирогенитами.

Папа позвонил в колокольчик. Заглянул слуга.

— Принеси вина и позови вице-канцлера. — Потом взглянул на Джованно. — Это смешно. Отец обеих принцесс на момент их рождения не был императором. А их мать не носила титул Августы.

— Они сумели обойти это. Сославшись на то, что Комнины были свергнуты с престола незаконно. Мало того, не кем-то из христианских владетелей свергнуты, а сарацинами. А значит имеют полное право на власть.

— Это всё казуистика.

— Они хорошо подготовились к этой казуистике и готовы к дебатам.

— Ладно, допустим. Но обе принцессы родились не в порфирном зале имперского дворца в Константинополе.

— Да, но в зале одного из замков Европы, где они были рождены имелся имперский порфир, как символ порфирного зала.

В этот момент к понтифику зашёл вице-канцлер.

— Звали, понтифик?

— Звал. Заходи, присаживайся. Джованно, ты тоже садись в кресло. — Лев Х, посидел, подумал. Вновь взглянул на Джованно. — Всё равно, всё это можно оспорить и выставить обеих византиек самозванками. По-сути, тебе не надо было так спешить, чтобы сообщить мне об этом.

— Понтифик, это только прелюдия. Как я понял, Вы уже знаете, что ландсгерры Ливонии призвали на трон Александру. Московиты предусмотрели, что католическое духовенство не будет освящать коронацию. Так вот. Её коронует Митрополит Московский. Кстати, Порфирородными и Порфирогенитами их первыми признали именно ливонские ландсгерры.

— Какие двуличные крысы! Они что, решили перейти в греческую веру?

— Как я понял нет. Они остаются добрыми католиками. Таково было одно из их условий.

— А какое ещё было условие? Что принцесса пообещала им?

— Она пообещала, что все ландсгерры станут наследными баронами и свои земли буду передавать по наследству своим детям. То есть, из братьев-рыцарей они становятся светскими владетелями. И ещё. Дело в том, что Александра является официально невестой Московского правителя Василия. Так вот, одно из требований ландсгерров было, что Ливонское королевство не станет частью Руси. Она и Московский Государь согласились на это, но Ливонское королевство будет в вассальной зависимости от Москвы. На это уже пошли ландсгерры.

— Сволочи! Ну ничего, сегодня я объявлю об отлучении всех ландсгерров от церкви. И ни один священник не сможет служить свои мессы в Ливонии.

— Я не вправе Вам советовать, понтифик, но я думаю, что если Вы так сделаете, то нашу церковь ждёт раскол, особенно на немецких землях.

— Почему ты так решил? — Папа и вице-канлер удивлённо посмотрели на Джованно.

— Есть ещё одно обстоятельство и очень значительное. Александра очень умна. Она действует на опережение. Так вот, она предоставила ландсгеррам документальное подтверждение, что они с сестрой являются прямыми потомками по женской линии древней германской королевской династии Нибелунгов. Последними и единственными.

В апартаментах понтифика воцарилась тишина.

— Какие ещё Нибелунги? — Несколько мгновения спустя спросил Лев Х.

— Понтифик, — обратился к папе вице-канцлер, — Нибелунги, это легенда. Была такая династия с легендарным королём Зигфридом. Многие европейские королевские, и не только, династии пытались и пытаются вести свою родословную от Нибелунгов. Бургундский дом, пытался причислить себя к Нибелунгам. Франкские династии Меровингов и Каролингов тоже причисляли себя к потомкам Нибелунгов. Я уже молчу про немецкие владетельные дома. Даже у нас в Италии, потомки лангобардов причисляют себя к Нибелунгам.

— Но ты сказал, что это легенда?

— Да. Прямых свидетельств существования Нибелунгов нет. Как нет и прямых доказательств отношения той или иной правящей династии к ним.

Понтифик посмотрел на Джованно.

— И какое доказательство предоставила византийка?

— Письменный документ, составленный, по словам моих людей, которые присутствовали при разговоре принцессы Александры с ландсгеррами, префектом IX Испанского легиона Римской империи. Документ был составлен в 165 году от Рождества Христова, где прямо говорится, что легион вёл длительную войну с Зигфридом Нибелунгом и его женой Брунхильдой. В конце концов, Зигфрид и его супруга потерпели поражение от римлян. В руки легиона попали дети Зигфрида, сын и дочь, а так же вся его казна. Дочь Зигфрида, принцесса Боудика стала женой легату, командующему IX Испанского легиона некоему Марку Септимию Дуке. Боудика родила ему несколько детей, но выжили только двое, сын и дочь. В 165 году от Рождества Христова Легион прекратил своё существование, так как пополнения из Рима не поступало. Сына и дочь Марк Дука отправил в Рим. Скажу сразу документ очень старый. Кроме того, Александра Комнина показала знаменитое кольцо Нибелунгов.

— Причём здесь Комнины и какой-то… Как он… Марк Дука?

— Вроде бы Дуки и Комнины состоят в родстве. — Ответил Джованно.

— Вице-канцлер, пусть главный архивариус проверит архивы Ватикана, что сможет найти насчёт этих Дука, какое отношение к ним имеют Комнины и всё, что можно о династии Нибелунгов. — Немного помолчал. — И всё же. Я не совсем понимаю, пусть даже она окажется из Нибелунгов, хотя я лично очень сомневаюсь и не верю, что это ей даст?

Вице-канцлер, прокашлялся.

— Понтифик. Если это на самом деле окажется так, то, я боюсь, что Джованно прав. Нашу Церковь в тех же германских землях может ждать раскол. Одно дело, объявить ливонских лансгерров еретиками, совсем другое дело объявить врагом Рима потомка Нибелунгов. У немцев эта династия имеет особое сакральное значение. И даже если мы откажем Александре в коронации, германские магнаты всё равно её признают королевой. И пусть открыто поддерживать её не будут, но и выступать против неё так же не будут. А в германских княжествах, курфюрстах, герцогствах стало появляться всё больше тех, кто призывает к секуляризации церковных земель. Земель, которые принадлежат монастырям, епископствам и аббатствам. В Европе все земли уже поделены, а безземельных дворян становится всё больше и больше. Всё чаще слышаться призывы, что Церковь должна заниматься только духовным, а всё мирское оставить мирянам. И если испанцам и португальцам удаётся избавится от безземельных дворян-идальго, отправляя их в Новый свет, то в германских землях, такой возможности нет. И поэтому, любые нападки на Александру Комнину могут только накалить ситуацию. Этим могут воспользоваться те, кто жадно взирает на земли Церкви. И, понтифик, сейчас объявлять ливонских лансггеров еретиками и объявлять крестовый поход против них, не самое лучшее время.

— Я не знаю, — добавил Джованно, — возможно Александра Комнина уже в Ливонии, но Московский Государь, выделил её три тысячи кованной тяжёлой конницы. Так же она переводит в Ливонию половину своего Корпуса. В том числе и артиллерию.

— Корпус! Я слышал там одним сопляки. — Недовольно возразил Лев Х.

— Уже нет. — Ответил Джованно. — Она стала формировать полноценные боевые отряды, а вернее армию. Тяжёлую кавалерию, кирасир. Пехоту, вооружённую новыми ручными пищалями. Пехоту, на подобии баталий пикинёров, только имеющих несколько другое построение. Я до конца не разобрался ещё в этих её батальонах и эскадронах.

— Каких ещё батальонах? Эскадронах?

— Так она называет отдельные пешие отряды. А эскадроны, это конные отряды. И ещё в последние два года с востока стала накатываться на степь новая волна кочевников. В Большой Степи идёт резня. Льётся большая кровь. И самое главное, эти кочевники идут по зову… — Джованно поднял на понтифика взгляд воспалённых от усталости и недосыпа глаз. — По зову Порфирородной принцессы Александры Комниной. И их много. Как двести пятьдесят лет назад. Только тогда мы сумели остановить их и направить южнее, на сарацин, в Малую Азию, Фракию и так далее. Получится ли их сейчас так же остановить, перенаправить по другому направлению, думаю навряд ли. А тем более, если они будут вооружены скорострельной артиллерий руссов. Но это не самое главное.

— Как не самое главное? — Понтифик и вице-канцлер смотрели на Джованно.

— Самое страшное впереди. В Москве на саму Александру Комнину было совершенно нападение. Так же попытались похитить её сына и дочь Великого Князя Московского. Но нападение и похищение провалилось. Нападавшие были перебиты, но одного охране Великого Князя удалось захватить. И московиты к тому же перехватили письмо заговорщиков.

— И что? При чём здесь самое страшное, как ты говоришь, которое впереди? Для кого страшное?

— Для папства, для многих королевских династий. — Джованно приложился к кубку с вином. Папа и вице-канцлер молча ожидали разъяснений. Сделав несколько глотков и переведя дух, Джованно продолжил. — Дело в том, что нападавшими были тамплиеры.

— Что? — Лев Х, даже привстал со своего кресла. — Какие тамплиеры? Они уничтожены 200 лет назад!

— Не уничтожены. Они просто всех убедили, что Орден разгромлен и больше не существует. Но на самом деле, всё обстоит с точностью наоборот. И дочь Московского Государя не просто так им была нужна. Вот это письмо. — Джованно вытащил из походной сумы, которая была с ним, пергамент, свернутый в свиток. Положил его на стол, перед понтификом. Тот схватил свиток, развернул его и уставился, ничего не понимая.

— Это что?

— Это тайнопись тамплиеров. Точная копия письма, которое перехватили руссы у заговорщиков. Я знаю эту тайнопись. В своё время я занимался тамплиерами. — Джованно вытащил из своей походной сумы ещё один свиток. — Здесь перевод. Читайте. — После чего Джованно откинулся на спинку кресла и устало закрыл глаза. Чем больше читал понтифик, тем больше бледнел. Прочитав, передал перевод письма вице-канцлеру.

— Джованно. Ты правильно всё перевёл? Ничего не перепутал?

Мужчина открыл глаза, глянул на Льва Х.

— Если сомневаетесь, можете дать письмо другим, кто разбирается в тайнописи тамплиеров. И ещё, Александра Комнина ненавидит тамплиеров. У неё своя война с ними. И она может оказаться нам союзником в этом противостоянии. — После чего, опять закрыл глаза, погружаясь в сон. Силы его оставили.

На следующий день из Рима в Ригу в срочном порядке отправились личные порученцы папы Римского с повелением понтифика Рижскому архиепископу осуществить коронацию Александры Комниной от имени Римско-католической Церкви. С собой они везли папскую буллу на корону для византийской принцессы.

Максимилиан смотрел на маркграфа Мейсена Георга Альбертина.

— Ну и как тебе?

— Что Ваше Императорское Величество имеет ввиду?

— Перестань, Георг. Ты прекрасно понял, о чём я спросил.

— О том, что ландсгерры начали вести закулисную возню насчёт ликвидации Ордена, я знал. А потом узнал, что в королевы они решили пригласить Александру Комнину.

— Да ты что?!!! И ты только сейчас мне это говоришь?

— А что бы это изменило, Максимилиан? Я сначала не принял это всерьёз. Даже посмеялся над идиотами.

— Посмеялся?

— Посмеялся. Ну сам подумай, кто она и кто они?

— В каком смысле?

— Она православная. А Ливония в подавляющем большинстве своём, даже, практически полностью, это католики. Понимаешь?

— Ты что, думаешь ради короны нельзя сменить веру?

— Поверь мне, эта не сменит. Что и произошло.

— И что, Георг?

— Дело в том, Максимилиан, что я ждал, я был уверен, что Рим отлучит от церкви ливонских ландсгерров, которые поддержали Александру. Понимаешь, Максимилиан?

— Не понимаю, объясни? И что, что он бы их отлучил от церкви? Мало императоров Священной Римской Империи отлучали от церкви?

— Тут другое. Я давно приглядываюсь к Ливонии. Но, пока они были нашими вассалами трогать их было нельзя. Так ведь, Максимилиан?

— Так.

— Вот. Трогать нельзя, но и мы их не поддерживали реальной военной силой. Тоже так, Ваше Императорское Величество? Ты же сам вёл всё к этому. Я только помогал тебе. А когда они решили упразднить Орден и сделать Ливонию чисто светским государством, королевством, я понял, вот он шанс, избавится от ландсгерров и забрать их земли. А Ливонию сделать частью империи. Я ждал только папского вердикта. Но то, что произошло дальше… Прости, Максимилиан. Такого я от Комниной, не ожидал. Да и никто такого не ожидал. — Маркграф Мейсена нервно засмеялся. — Никто не ожидал такого сильного хода. И честно тебе скажу, Максимилиан, я от неё в полном восторге.

— От чего, ты в полном восторге, Георг?

— От того, Максимилиан, что как она тонко ведёт свою игру. Я думаю, она сама понимала, что просто так стать королевой Ливонии ей не светит. И тогда она выбрала беспроигрышный вариант. Кровь Нибелунгов. Да, Государь. Вариант полностью беспроигрышный. Молодец. Я бы до такого никогда бы не додумался.

— Ты думаешь, кровь Нибелунгов сработает?

— Уже сработала, Максимилиан! Уже. На её коронацию сбежалась вся эта свора наших князей, курфюстов, маркграфов. Которые, казалось бы к Ливонии никакого отношения не имеют. Все имперские князья там были.

— Я в курсе, Георг!

— Ну раз в курсе, тогда скажи мне, если мы сейчас пойдём войной на Ливонию, нас много кто поддержит? Мало того, папа прислал свою буллу Александре на корону. От имени Римско-католической церкви!

— Как прислал? Он что, дал согласие? Когда?

— Мне только сегодня утром доложили, что позавчера в Ригу экстренно прибыли личные порученцы понтифика с папской буллой для Александры. Причём делалось всё это в какой-то сумасшедшей спешке, словно понтифик чего-то испугался.

— Понтифик испугался?

— Да. То, что мне рассказал мой человек, который прибыл оттуда, всё говорит именно об этом. А вот это меня очень тревожит, Максимилиан. Что-то происходит. Что-то, чего мы не знаем. Но это что-то очень… Я даже не знаю, как сказать, одним словом, то, что может в скором времени затронуть всю Европу. Я уверен, что папа изначально и планировал отлучить от Церкви Ливонскую политическую верхушку. Но почему-то вдруг так резко изменил своё отношение ко всему этому на прямо противоположное. И принцесса Александра является в этом деле если не центральной фигурой, то одной из значимых. Настолько значимых, что понтифик предпочёл закрыть глаза даже на то, что королевой в католической стране станет православная женщина! Скажи мне, Максимилиан, такое хоть раз было?

— Нет. Такое вообще невозможно.

— Раньше было невозможно. А сейчас, как видишь, стало возможно. Я же говорю, идёт какое-то движение, что-то происходит на каком-то глубинном уровне, которое может выплеснуться в любой момент наружу. Причём выплеснуться кровавым вулканом, способным похоронить многих. Даже понтифик испугался, когда понял. У меня такое ощущение, что он заглянул в бездну. А мы пока этого не видим и не понимаем. Это меня и тревожит. И как не было бы поздно, когда поймём.

— А ты думаешь, Принцесса Александра это знает?

— Я думаю, знает. И не только знает, но и участвует в этом. Иначе, как ты объяснишь такой её стремительный взлёт? Из не бытья в королевы!

Император рефлекторно передёрнул плечами.

— И что делать Георг?

— Ничего. Ждать. Мы, пока нет ясности в этом деле, ничего делать не будем.

— Георг, ты обещал мне, что с Комниной разберутся и ты решишь её вопрос раз и на всегда.

— Обещал. Но я не знал ещё всего того, что понял позже. Во-первых, моим людям подобраться к ней даже близко не получилось. Все выходцы и представители империи входящие в контакт с Александрой очень жестко контролировались и контролируются. Любое движение в сторону принцесс очень плотно отслеживается. Уровень охраны Комниных меня впечатлил. Поверь, Максимилиан, так не охраняют ни одного европейского монарха, даже тебя. Трое моих доверенных лиц вообще исчезли, без следа. Я уверен они попали в казематы к сторожевому псу Великого Князя, боярину Вяземскому. И что они могли там рассказать, я даже боюсь представить.

— А если попробовать через фон Фрундсберга и его наёмников? — Спросил император. Маркграф отрицательно покачал головой.

— Пробовали. Именно тогда и пропали бесследно двое моих представителей. Третий исчез после того, как решил выйти на контакт с одним влиятельным боярином. Моим людям не удалось даже попасть в Кремль. Во-вторых, на Александру было совершено покушение. Да-да, Ваше Величество. Причём заговорщикам удалось проникнуть в самую Цитадель Москвы. И не только они напали там на саму принцессу, но и попытались похитить её сына, и самое что для меня не понятное, маленькую принцессу. Дочь Василия. Но всё провалилось. У меня, когда я узнал об этом, даже возникло подозрение, что заговорщиков специально заманили в Цитадель. Хотя могу и ошибаться. Но с этой Комниной ничего нельзя исключать.

— Интересно, кто за ней стоит? Московский правитель?

Маркграф Мейсена посмотрел на императора. Покачал отрицательно головой.

— Я тоже поначалу так думал. А вот после, в связи с последними событиями, понял, что Александра не марионетка. В это трудно поверить, Максимилиан. Вот ты тоже думаешь, что за ней кто-то стоит и руководит её действиями. Многие так думают. Я считаю, что она об этом знает и пользуется таким положением вещей. То, что я тебе сейчас скажу, может очень сильно тебе не понравится. Это к вопросу, что она тоже знает то, о чём узнал понтифик. Если взять всю Европу и представить, как шахматную доску, а людей как шахматные фигуры, то Александра не является пешкой, слоном, ферзём или даже королём.

— А кем она является, Георг? Тем более, сейчас наденет королевскую корону.

Маркграф отрицательно покачал головой, глядя на императора.

— Максимилиан, она вообще не является шахматной фигурой. Она та, кто их двигает.

— Ты хочешь сказать, что она игрок? Гроссмейстер — великий мастер?

— Вот именно. А теперь вопрос, Максимилиан, если она сидит по одну сторону игровой шахматной доски, то кто сидит по другую?

— Кто?

— Я не знаю. И это не ты, Максимилиан. И даже не понтифик, что странно само по себе, не правда ли, Ваше Величество? Мы здесь на этой доске, всего лишь шахматные фигуры. И я уверен, Василий тоже. Но, похоже, понтифик узнал, кто второй игрок. И ему это очень не понравилось, я бы даже сказал напугало так, что он выдал Александре свою папскую буллу, без каких-либо условий, что так же невероятно, да ещё кто, дал буллу на корону? Медичи! А эта семейка никогда и ничего не даёт просто так. Значит папа решил, что в этой игре играть лучше всего в связке с принцессой.

Максимилиан задумался. Георг тоже молчал. Взял кубок с вином и сделал глоток. Он ждал, что решит император.

— Я понял тебя. Георг. Что тогда делаем, в связи со всем этим?

— Ничего, мой император. Мало того, ты напиши ей своё послание, что поздравляешь её с коронацией. Что надеешься на самые дружеские, родственные отношения, тем более она же называла тебя дядюшкой. Что рассчитываешь на вечный мир между империей и королевством. А я отвезу ей это.

— Ты сейчас серьёзно?

— Очень. Заодно пообщаюсь с ней. Хочу удостоверится, насколько я прав. Кстати, Максимилиан, Александру и её сестру Елену Русская Православная Церковь признала Порфирородными и Порфирогенитами.

— Правда? — Император захохотал. Георг тоже улыбнулся. — Георг, я даже не знаю, что от них ожидать в следующий раз! Но зато какой щелчок смачный и громкий по носу султана! Ай молодец, Александра! Хорошо. Секретарь сегодня подготовит ей послание, назову её своей дорогой кузиной. А завтра ты выедешь в Ливонию. Георг, а мне мои шпионы докладывают, что в Ливонию могут полезть поляки с литвинами. И шведы.

— Пусть лезут. Я тоже в курсе о том, что творится в польском сейме. Там крик стоит, что аж стены трещат. — Маркграф усмехнулся. — Пусть эти идиоты лезут в Ливонию. А мы посмотрим. И когда Александра умоет их кровью, откусим себе часть польских земель.

— Поляки недовольны, что королевой позвали не кого-то из их представителей великопольских семей, а византийку. — Проговорил Максимилиан.

— У поляков всегда были проблемы с благоразумием. Слишком много амбиций и самомнения. Особенно оно возросло после Грюнвальда. Прошло сто лет, а они всё носятся с этим, постоянно подчёркивая свою значимость. Сейчас поляки делят ливонский престол. Особая свара идёт между мазовецкими Пястами, их представляет молодой князь Станислав и его младший брат Януш с одной стороны и представителями Грифичей в лице Георга Померанского с другой. Эти вообще заявили, что только они имеют право на Ливонскую корону.

— Георг Померанский? Сын Анны Ягеллонки?

— Да. Формально Грифичи к Польше как бы не относятся, но их воспринимают как польский княжеский род. Ну и мать его, польская принцесса из королевской династии Ягеллонов. Это по мимо ещё целой кучи претендентов на корону Ливонии, рангом пониже. А там каждый голозадый шляхтич, всё имущество которого, это ржавый меч его прадеда, считает себя ровней королям и всерьёз выдвигает свои претензии.

— То есть, Ливония ещё ими не захвачена, делёж уже начали?! — Засмеялся Максимилиан.

— Конечно. У московитов есть хорошая поговорка, делить шкуру не убитого медведя. Как точно подмечено, да Ваше Величество?

— Верно. Сколько же желающих натянуть на свою голову Ливонскую корону и поживится за её счёт?!

— Много. Но это нормальное желание, Максимилиан. Мы же тоже этого хотим.

— Желание то нормальное. Вот только иметь просто желание, этого недостаточно, Георг. Ещё надо к желанию иметь и возможность, осуществить это желание. Ладно, завтра отправишься в Ливонию. К Александре.

Маршал сейма Ян Каршевский пытался призвать ясновельможных панов к порядку, так как в зале заседания начал творится бардак. С одной стороны выступала Анна Радзивилл, регент Мазовецкого княжества. Рядом с ней стояли её — 14-летний Станислав, 12-летний Януш и 16-летняя Анна и 18-тилетняя Софья. Анна Радзивилл, являлась представительницей литовского княжеского рода Радзивиллов и была женщиной с железным характером, способной вырвать из глотки любого то, что, по её мнению, принадлежало по праву только ей. Не даром на сейме в 1504 году в Пётркуве она добилась от короля польского Александра Ягеллончика права передать Варшавские, Цеханувские, Ломжинские и Новогрудские земли под власть её сыновей Станислава и Януша. Сама становилась регентшей при малолетних сыновьях. И в настоящий момент пыталась организовать в Варшаве отдельную епископскую кафедру, что очень не нравилось нынешнему королю польскому и Великому Князю литовскому Сигизмунду Старому. На сейме Анну поддерживало немало польских магнатов и более мелких дворян. Её оппонентом являлся представитель княжеской династии Померании Грифичей — Георг Померанский. Его тоже поддерживала весьма влиятельная группа магнатов и епископов.

— Вы кто такие, Грифичи? — С вызовов задала она вопрос Георгу. — Князья. Но при этом вы никогда не были королевской династией. В вашем роду не было ни одного короля! А мои дети из династии Пястов, первой польской королевской династии. И мы имеем права на престол больше, чем вы. Поэтому нечего совать свой нос туда, куда не надо!

— Да мало ли на что вы Пясты имеете права. Это когда-то Пясты и были королями, да только более полутора сотни лет, как потеряли корону Польши. Больше ста пятидесяти лет назад. И стоит ли отдавать корону династии, которая практически выродилась? Не стоит. Престолу нужна новая кровь, а не захиревшая и загнившая. Да, в моём роду не было королей, но нас связывают кровные узы со многими королевскими домами. И на Ливонию, мы, Грифичи имеем гораздо больше прав, чем вы. Владеете Мазовщиной и буде рады. А корона Ливонии принадлежит нам, Грифичам!

Начался гвалт. Многие участники сейма повскакивали на ноги, начали грозится и махать руками. Ситуация накалялась. Маршал сейма безуспешно пытался призвать к порядку. Король Сигизмунд сидел на троне и не вмешивался в перебранку. Наблюдал со спокойствием. Эта Анна слишком обнаглела. Надо бы сбить с неё спесь, думал он. А то так дальше пойдёт, так она предъявит свои права и польскую корону.

Гетман польный коронный, князь Ян Творовский не участвовал в общей сваре и стоял в числе немногих польских вельмож, кто не примыкал ни к одной из враждующих группировок. Хотя его и попыталась привлёчь к себе Анна Радзивилл. И Грифичи тоже пытались с ним разговаривать. Но Ян занял довольно нейтральную позицию. Глядя на ругающихся ясновельможных панов, готовых схватиться за мечи и сабли, только покачал головой.

«Господи, — думал он, — Ливонию ещё не захватили, даже вторжение не начали, а трон уже делят. Идиоты. Пока они тут грызутся, Александра коронуется. И я посмотрю, как вы у неё попытаетесь отобрать престол. От командования войсками нужно будет отказаться. От греха подальше. Пойду со своей хоругвью, но не в первых рядах. Так и у самого шансов уцелеть будет больше и людей своих сохраню». То что, Византийская принцесса устроит настоящую бойню, он, как старый прожжённый лис и опытный вояка прекрасно понимал и иллюзий не питал. Особенно после того, как ему стали известны подробности битвы на Дону в прошлом году. Когда Александра разгромила армию Менгли Герая и десятитысячный османский корпус, которые втрое, если не в четверо превосходили силы самой принцессы. Причём османы были уничтожены, практически, полностью. Даже их паша попал в полон. Агиш Ширин тоже угодил в полон. Со слов людей, которые разговаривали с участниками битвы, Александра устроила там настоящую бойню. И гетьману всё меньше хотелось попасть под прицел её артиллерии. А ведь он никогда не был трусом. Но перспектива превратиться очень быстро в бесформенный, окровавленный, изуродованный и обожжённый кусок мяса, в котором навряд ли кто его опознает, а значит закопают в общей яме, не очень хотелось. Князь даже прикрыл глаза. Была бы его воля, он вообще сюда бы не приходил. Но его положение обязывало. Ян с большим удовольствием бы лучше поехал в Ливонию, на коронацию Александры. И может быть, ему удалось бы быть ей представленным. А значит и появилась бы возможность поближе познакомится с этой молодой женщиной. Нет, не для того, чтобы увлечь её. Он был уже не в том возрасте, чтобы влюблять в себя молодух. Просто познакомится, пообщаться. Попытаться понять, кто она, что из себя представляет, как человек и как будущая королева. А в том, что Александра будет королевой, Ян не сомневался…

Сейм заседал ещё несколько дней. За это время на поединках чести было убито и искалечено полтора десятка шляхтичей. Однако не смотря на такие потери, всё же сейм так и не пришёл к окончательному решению, кому из претендентов отдать корону Ливонии. В пылу словесных баталий и закулисных интриг, сейм пропустил тот момент, когда в Ригу прибыли посланцы папы и привезли Александре папскую буллу. Но даже когда узнали, их это не остановило. Ну подумаешь булла. Нам тоже буллу такую ж дадут, ибо мы верные и добропорядочные католики, а не какие-то там схизматики…

В камине весело горел огонь, давая живительное тепло. За окно была промозглая погода, уже какой день. Казалось, всё пропиталась этой холодной сыростью, даже каменные стены замка. В кресле рядом с камином сидел мужчина, лет 60. Шагах в трёх от него стоял массивный стол из дуба. На столе была расположена шахматная доска. На ней шахматные фигуры. Одни были серебряными, другие из обсидиана. Мужчина смотрел на пляшущие языки пламени.

Вот массивная дверь в помещение тихо открылась. Зашёл другой мужчина, лет 40.

— Магистр. — Сидевший в кресле посмотрел на него.

— Томас? Заходи. Что у тебя?

Тот, кого он назвал Томасом, подошёл и протянул Магистру небольшой тубус. Магистр открыл его и вытащил свиток с печатью.

— Это копия письма, которое поступило 11 дней назад в Рим, понтифику. У нас в секретариате Ватикана свой человек. — Магистр кивнул, давая понять, что он в курсе. И продолжал смотреть вопросительно. — Но там тоже копия. Сделанная с оригинала в Москве. — Вот теперь Магистр утвердительно кивнул и сломав печать, раскрыл свиток. Текст свитка был написан тайнописью. Но Магистр знал её очень хорошо. Томас всё время, пока Магистр читал документ, стоял напротив него, застыв как истукан. Закончив, он поднял глаза на своего помощника.

— Томас, ты знаешь, что здесь написано?

— Нет, Мессир. — Магистр протянул ему свиток.

— На, прочитай. Ты же входишь в высший круг посвящённых.

Томас взял свиток и стал читать. В отличии от Магистра, который весь текст прочитал, сохраняя невозмутимое выражение лица, Томас так сохранять спокойствие не мог. На нем отразились, сначала недоумение, потом шок, после растерянность. Но надо отдать должное Томасу, он быстро сумел взять себя в руки и его лицо вновь обрело невозмутимость. На губах Магистра скользнула лёгкая улыбка.

— Ну и как тебе, Томас?

— Я уверен, никто из братьев не писал этого письма.

— Я знаю, что никто не писал. Но письмо всё же написано. И не это главное, Томас. Главное, что написано в нём. А там все наши цели и наша стратегия на годы, на десятилетия и даже на столетия вперёд расписана. А о этом знает только очень малый круг особо посвящённых. Как такое могло произойти, что особо охраняемая тайна Ордена стала известна тем, кто знать о ней не мог по определению. Не должен был знать.

— Я пока не могу ответить на этот вопрос, Мессир.

— Плохо, Томас. Очень плохо. И ты прекрасно понимаешь почему плохо. Понимаешь же?

— Да, Мессир.

— Почему?

— Среди особо посвящённых появился враг.

— Правильно, Томас. Так как то, что ты только что сказал, это и есть единственно правильный ответ на мой вопрос. Теперь второй вопрос, кто тот, кто получил знания о наших целях и стратегии? Ключ к ответу на этот вопрос, это оригинал письма. Хочешь спросить почему?

— Да, Мессир.

— Я отвечу. Тот, кто составил письмо или по чьему указанию оно было составлено и есть наш самый главный враг. — Магистр заинтересованно посмотрел на Томаса. Томас молчал. — Что молчишь, брат мой?

— Я не знаю, что ответить, Мессир. Получается, что есть кто-то или вернее те, кто, так же как и мы преследуют свои цели, далеко идущие и противостоят нам, знают о нас?

— Именно, Томас. И теперь третий вопрос, почему мы узнали об этом только сейчас? И то, только лишь по тому, что он или они сами этого захотели? Ты понимаешь, что это значит?

Томас смотрел на Магистра. Магистр ждал.

— Это значит, Мессир, что они знают не просто о том, что Орден продолжает существовать, но сменил своё лицо, они знают о нас всё.

— Правильно, Томас. И поэтому мы уязвимы. И я хочу знать, кто они. Ты понимаешь, что нас впервые вытащили на свет. А те, кто нас вытащил на всеобщее обозрение, остаются в тени. — Магистр встал, подошёл к столу, на котором стояла шахматная доска с фигурами и одним движением смахнул все фигуры с доски. Потом опёрся руками о столешницу.

— Мессир. Принцесса Александра.

— Что принцесса Александра?

— Я думаю, она одна из ключевых фигур во всём этом. Или она как-то очень в это вовлечена.

Магистр молчал, думал. Потом кивнул.

— Согласен. Я даже думаю, она ключевая фигура, которую двигают очень сильно. И эта резвая девица не так просто вышла на наших людей в Ливонии. Она знала заранее, что туда привезут часть казны Ордена. Та, которая была в нашем распоряжении. Они всё он нас знают.

— Мессир, но мы пытались выйти через неё на вторую часть казны Ордена.

— Пытались. И чем это закончилось? Полным провалом. Они ждали нас. Томас, мне нужно знать, кто враг. Тебе я доверяю. Остальным нет.

— Что мне делать, Мессир?

— Что тебе делать?.. Тебе лично и твоим людям ехать в Ливонию. И как можно быстрее. Там сейчас обе принцессы. Младшая принцесса, Елена, наш ключ к разгадке.

— Почему, Мессир? Почему младшая, а не старшая?

— Старшая на виду. А младшая всегда в тени. Если ты получишь младшую Комнину, тогда мы получим и старшую. Поверь, я знаю, что говорю. Александра пойдёт на всё, ради своей сестры, тем более, младшая является ключом к успеху старшей. Они обе связаны неразрывно. Мне нужны они обе. Захватите младшую, старшая придёт сама. Понял меня, Томас?

— Понял, Мессир.

— Тебе будет оказана любая поддержка. В том числе и финансовая. И ещё запомни, мой Томас. Никто об этом знать не должен. Только ты и я!

— Да, Мессир. — Томас поклонился, потом повернулся и пошёл к выходу.

— Томас. — Окликнул его Магистр. Мужчина остановился и повернулся к старшему. — Лютер ничего не подозревает?

— Нет, Мессир. Он всё так же уверен, что делает это ради самого понтифика и улучшения Римско-католической церкви в целом.

— Вот и хорошо. Пусть дальше так же думает. И пусть ускорится со своими тезисами. И ещё, конечно, мы планировали это на чуть более поздний срок, но ситуация складывается наиболее благоприятно. Поэтому активизируйте работу в германских землях по поводу секуляризации церковных земель. Подожгите этот фитиль и раздувайте его. начнутся брожения и шатания. Это может отвлечь внимание той же Александры Комниной и у вас будет больше шансов выкрасть младшую принцессу. Вы нашли что-нибудь на них?

— Нет, Мессир. Ничего, никаких следов. Я сам в недоумении.

— Плохо, Томас. Не могут такие две особы не оставить никаких следов. Это говорит только об одном, те, кто их двигают, работают лучше чем мы. Они умеют хорошо заметать следы. Найди мне хоть что-нибудь на принцесс.

— Да, Мессир…

Султан всех осман был зол. То, что он захватил казну и личные вещи шахиншаха, ничего не значило. Даже захват столицы персов Тебриз не принёс ему победы. А потом началось, что-то странное. Стоило ему отъехать в Константинополь, как кызылбаши начали наступление. У персов вдруг появилась артиллерия. Гарнизон, оставленный в Тебризе, был полностью уничтожен. Если им встречались укреплённые крепости, то сначала они разносили стены и башни из пушек. Дальше вступала в дело пехота! «ПЕХОТА»!

Османов очень быстро выбили из Тебриза. Но это ничего не меняло. Дальше всё пошло ещё хуже. Битлис, Хасанкейф, Мийяфарикин, Неджти, то что подчинилось османам, вдруг перестало им подчиняться. Персы очень быстро выбили османов из захваченных и присоединённых областей Персии. Освободим от турок половину Анатолии. Посланные войска, потерпели поражения. Усилились схватки его войск с египетскими мамлюками. Там шла постоянная резня.

В апартаменты султана зашёл Великий визирь. Поклонился, застыв в полусогнутом положении.

— Говори. — Сказал Селим.

— Господин мой и мой падишах.

— Дальше! И хватит этого словоблудия. Что по существу?

— Персы потеснили нас. Янычары готовы взбунтоваться. — Селим встал и походил по комнате.

— Откуда у персов вдруг так внезапно появились артиллерия? И пехота?

— Прости, Великий. Это всё московиты. А именно Александра Комнина.

— Что? — Заорал Селим. — Опять Комнина?

— Прости недостойного, мой Господин. Но есть ещё одна неприятная весть. — Пробормотал Великий Визирь. Селим Первый Явуз медленно подошёл к Визирю. В руках у Селима был обнажённый ятаган.

— Говори.

— Я не могу сказать такое святотатство.

— Говори. — Прошипел султан.

— Русы провозгласили Искандер Султан и её сестру Порфирородными и Порфирогенитами.

— Что??? — Закричал султан, брызгая слюной на Визиря. — Нет больше Порфирородных! Нет больше Порфирогенит, последних из них пользовали мои предки, как простых наложниц в своих гаремах. Что, разве не так?

— Так, господин.

— Тогда о чём ты мне говоришь, ничтожный?

— Я передаю то, что сказано в сообщении, поступившем из Москвы. И это ещё не всё, мой Господин. — Визирь боялся смотреть султану в глаза. Явуз придвинулся к своему слуге вплотную. Визирь даже ощутил дыхание султана.

— Говори.

— В Крыму скончался Менгли Герай. А с ним умерли целых два рода карачи-беков.

— И что? Мне какое дело до них? Да пусть они там хоть все друг друга перережут. Мне нет разницы, кто из Гераев станет очередным ханом. Главное, чтобы бесперебойно поставлял рабов. Что ещё?

— В большой Степи идёт резня. С востока движутся новые монголы. Под их удар попала Большая Ногайская орда и Казанское ханство. Сибирский хан потерпел поражение, что с ним сейчас, неизвестно. Толи жив, толи нет. Ногайские бии и Казанский хан просят помощи.

— Помощи? Какой помощи? Как я им помогу? Посмотри, что происходит. Мы потеряли практически всё, что я сумел отвоевать у персов. Я даже с Балкан перевожу в Анатолию сипахов и акынджи. Артиллерию тоже туда же на восточное направление стягиваю. А вчера мне сообщили, что эти проклятые кяфиры венецианцы вновь напали на Лесбос. Никак не хотят смирится с его потерей.

— Значит Казань и ногаи сами должны справляться с монголами?

— Да. Я ничем не могу им помочь.

— Я всё понимаю, мой Господин. Но если казанцы и ногаи потерпят поражение, мы утратим там своё влияние.

— А оно большое было, влияние это? Ладно Крым, там наши земли и опорные крепости. А дальше, увы. Идти на север, мы не готовы. Ввязываться сейчас в войну с Московским правителем я пока не могу. И когда смогу, не знаю. Я планировал походы на юге. Хочу присоединить к империи Мекку и Медину. А для этого надо решить вопрос с Египтом. Мне многое, что нужно сделать здесь у нас, рядом. А ещё я хочу дойти до Индии.

— Я всё понял, мой Господин. Что делать с византийскими девками?

— А что ты с ними сейчас сделаешь? Они вне нашей досягаемости. Увеличь награду за них обеих. Особенно за старшую. Увеличь ещё на 200000 акче за младшую и на 300000 за старшую.

— Слушаюсь и повинуюсь…

Проснулась не в своей келье, в которой отбывала епитимью последние три дня. Я лежала на кровати, укрытая заботливо одеялом. В комнате было светло, чисто и аккуратно. Пахло вкусно хлебом и ещё чем-то. Поняла — мирой. Почувствовала голод. Рядом на лавочке дремала молоденькая монашка. Лежала и смотрела на неё. Боже мой, молодая такая, а никогда не познает вкус любви, не познает счастья материнства. И тут вспомнила о Ксении Остожской, юной княжне. Вот чёрт, прости Господи. Монашка вздрогнула, хотя я её не трогала и сонно открыла глаза. Смотрела на меня. Я на неё.

— Доброе утро! — Пожелала ей. Она вскочила с лавки. Глаза, как блюдца, рванула к выходу. — Стоять! — Последовала жёсткая команда. Всё же детство и юность среди военных и папа командир. Потом мои палатины и наконец Корпус, наложили свои отпечатки на меня. Отдавать команды правильно поставленным голосом, у меня это было уже на автомате. Монашка замерла возле двери. — Кругом! — Она оглянулась.

— Ась? — Вопрос сам слетел с её губ.

— Я сказала кругом. То есть, повернись ко мне. — Она повернулась. — Ко мне, шагом марш. — Монашка послушно вернулась. Правда не строевым шагом. Но это ладно. Всё же девица и не в армии. — Сядь на лавку. — Села. — Где я и сколько времени?

— У матушки игуменьи в её опочивальне.

— А сама матушка где?

— В келье твоей, Царевна Пресветлая.

— А что она там делает?

— Так молится. Теперь там многие молятся. Даже Владыко был вчера. Тоже молился. И ещё. — Она стала говорить шёпотом. — Сам Великий Государь приезжал. Но он помолился в молельне. А потом на тебя смотрел, Пресветлая Царевна. Но только от двери. Дальше пройти ему не дали.

Я пока слушала её, у меня глаза стали на лоб вылезать и волосы дыбом вставать. Что значит Митрополит вчера приезжал с Василием на пару? Как это вчера?

— Сколько я здесь уже отдыхаю?

— Так, Пресветлая Царевна, ты как всю ночь то давеча молилась, а потом с самой Богородицей говорила, опосля упала и уснула. Вот весь день вчера проспала и ночь. Сейчас уже заутреня была.

Я не могла поверить в это. Я что, целые сутки здесь прохлаждаюсь в виде бессознательной тушки? Моя епитимья закончилась ещё вчера?! Да твою дивизию! Резко села на постели. На мне была свежая рубашка. Трусы с лифчиком тоже были на месте. Слава богу.

— Где моя одежда?

— Подожди, пресветлая Царевна. Я сейчас матушке игуменье скажу…

— Потом скажешь. Где моя одежда? Неси давай быстрее.

— Сейчас. — Метнулась куда-то, но тут же появилась. Притащила аккуратно сложенные нательную рубашку, до середины бёдер. Ещё одну, которая поверх нательной одевалась. Штаны, носки, которые мы с Ленкой сами себе шили с тонкими завязочками. Увы резинок пока не было. И мундир. Забрала всё.

— Сапоги неси. И гребень.

Скинула монашескую рубашку. Монашка смотрела на меня во все глаза. На мои трусы, лифчик. На мои татушки, как в 21 веке сделанные, так уже и здесь, собственного творчества. На серёжку с маленьким бриллиантом в пупе. В этот момент на камушек упал лучик света, он заиграл разными цветами. Она заворожённо смотрела на мой пуп. Вообще, когда Славкой беременная ходила, серёжку вытаскивала. А после родов опять вставила. Что Ивана, что Василия она очень сильно заводила. Я глянула на неё, держа нательную рубашку в руках.

— Что-то не так? — Спросила её. Девушка покраснела.

— Всё так, Пресветлая Царевна. Ты очень красивая. И письмена на теле твоём и жуковина в пупе.

— Какая ещё жуковина? — Она взглядом показала на мой пуп.

— А, это брюлик, не обращай внимания.

Стала быстро одеваться. Монашка продолжала с интересом смотреть на меня. Когда надела штаны, монашка спросила меня.

— Пресветлая Царевна, так это же мужские порты. Как можно их носить?

Я спокойно напялила, как монашка сказала порты, подтянула, присел чуть, поправила, чтобы складок не получилось.

— Это не совсем мужские порты. Это женские. Татарские шаровары. Правда я их немного переделала. Ушила. Но какая разница. Всё равно женские. — Надела носки, завязала тесёмочки. Они очень были тонкие. Потом надела что-то типа следков на носки и после сами сапоги. Натянула их до колен. Встала, попрыгала. Нормально. Обе рубашки заправила в штаны, завязала и там тесемки на поясе. Прежде чем надеть китель, решила привести в порядок свои волосы. — Гребень дай? — Девушка куда-то ушла, но вскоре вернулась. Передала мне гребень. Сидела на постели и чесала себя. Да чтоб их, волосы эти. Густые, гребень сломать можно. — Послушай, у вас тут есть послушница, княжна Остожская, Ксения. Знаешь такую?

— Знаю, Пресветлая Царевна. Её к постригу готовят.

— А когда постриг?

— Так сегодня. После обедни.

— А обедня когда?

— Скоро уже.

Дьявольщина, прости Господи. Стала усиленно чесать свою шевелюру. Иногда цепляла так, что было больно. Морщилась, но продолжала. Наконец, расчесала. Стала плести косу.

— Пресветлая Царевна. — Позвала меня монашка.

— Что?

— А за воротами монастыря вои оружные.

— И кто это такие?

— Говорят Государевы, а ещё эти из Корпуса. Много. Охрана твоя. Но им на территорию монастыря не можно. Ибо мужи они. Вот они и ждут там. Ещё со вчерашнего дня. Весь монастырь окружили. Никого не впускают и не выпускают.

Всё ясно. Пока я нахожусь здесь, значит монастырь автоматом становится режимным объектом. Его заблокировали со всех сторон. Как бы не додумались ещё монашек обыскивать. Тогда точно скандала не оберёшься.

— А один, боярин такой молодой, начал требовать от матушки игуменьи, чтобы его пустили в монастырь. А матушка игуменья пригрозила ему своим посохом, что она его по роже бесстыжей, да по спине отходит. Ещё пригрозила Владыке обсказать всё, про святотатство непотребное.

Попросила её обрисовать этого боярина. Со слов девушки поняла, это Божен. Я усмехнулась.

— Не боярин это.

— А кто, Царевна Пресветлая? Как не боярин? На нём одёжка такая баская, конь красивый, сабля и сам он ликом пригожий. — Я взглянула неё. Девушка отчаянно покраснела. М-да, милая.

— Божен это. Палатин мой. Гвардеец. — Глядя на непонимающую мордашку девушки, пояснила. — Из моей ближней охраны. За меня головой отвечает.

В этот момент в горницу зашла игуменья. Взглянула недовольно на монашку. Та аж сжалась вся.

— Я сказала позвать меня, когда Царевна проснётся.

— Не серчай на неё, матушка игуменья. — Постаралась вступиться за бедолагу. — То я не позволила ей. Мне умыться нужно было, да одеться. У меня вопрос, матушка. В твоей обители есть послушница. Княжна Ксения Остожская. Так ведь?

— Так, Царевна.

— Её готовят к постригу.

— Истинно так.

— На каком основании?

Игуменья и монашка удивлённо на меня посмотрели.

— Как на каком? На то воля умершего родителя девицы Ксении Остожской есть.

Я закончила плести косу, завязав на конце красный бант. Полюбовалась им. Нормально. Взглянула на игуменью.

— Я хочу видеть её. Сейчас.

— Её готовят к постригу, Царевна. К таинству. Она невестой Христовой стать готовится.

— Невестой это хорошо. Вот мне её и увидеть надо. Таково пожелание Пресвятой Божьей Матери того, чьей невестой она готовится стать. — И матушка игуменья и монашка перекрестились. — Пусть приведут её сюда. Я настаиваю. — Игуменья смотрела на меня и не решалась исполнить моё требование. Я повторила с нажимом в голосе. — Я настаиваю, матушка настоятельница. Или мне кирасир Корпуса для этого позвать? Так вон они за стеной стоят. Мне только свистнуть и их никакие стены не остановят. Тем более, они не такие и высокие у вас. А с Владыкой я договорюсь, что мужчины на территорию монастыря зашли. Надо, ещё одну епитимью отстою.

— Хорошо. — Игуменья взглянула на монашку. — Приведи её сюда. Сёстрам скажешь я велела.

Очень хорошо. Встала с постели. Заправила её. Потом надела китель и стала застёгивать.

— Не гоже это. Царевна в портах мужских ходить, да в сапогах таких. — Услышала я игуменью. Господи, спаси и помилуй.

— Это не простые порты, матушка игуменья. Это генеральские порты. Видишь лампасы красные? Вот. А мне Государь даровал звание генерал-майора.

— Чего за звание такое? Боярское?

— Выше, чем боярское. Я Корпусом командую. Воями русскими. Так что, матушка, закроем тему.

— Чего закроем?

— Разговор по поводу моих портков. Давай о другом поговорим. Скажи матушка игуменья, если дети нарушают родительскую волю, то есть грех?

— Грех, Царевна. Как можно нарушить волю родителя своего? Повиновение родителям, Пресветлая Царевна, это прямое повеление Бога. Ибо как в послании к Ефесянам, апостол Павел говорит: «Дети, буде послушны своим родителям в Господе, это ваш долг». Там же, апостол говорит: «Почитай отца своего и мать, чтобы тебе жить благополучно и долго на земле».

— То есть, если нет благословения родительского на монашество, то церковь не вправе принимать таких детей в монастыри?

— Да.

— А тем более, принимать в невесты Христовы девиц, которым такого благословения родители не давали. Это тоже самое, что насильно девицу замуж выдавать, то есть, это тоже самое, что насильничать деву. А разве Господь наш благоволит такому?

Настоятельница, услышав последнее, замахала на меня руками.

— Господь с тобой, Царевна. Ты что такое говоришь? То есть, святотатство.

— То есть, это зло, сродни воровству и татьбе? — настоятельница в ужасе смотрела на меня. — Значит это так. За такое дыба положена. А потом топор палача. А если это связано ещё с лихоимством, то я не знаю, матушка игуменья. Вот я и хочу знать, есть ли здесь сговор между князем Борисом Остожским и ещё кем-то?

— Что ты, Царевна. Какое лихоимство и татьба? Какой сговор?

— Умышленный сговор на воровство направленного против Государя. — Да ладно, чем больше жути нагоню, тем лучше. Тем более, князь Остожский… Знакомая фамилия. Где же я её видела или слышала?.. Вот, чёрт, прости Господи. Фамилия Остожский встречается в опросных листах по делу князя Шуйского. Правда, вроде бы, причастность его к делам клана Шуйских доказать не удалось. Остожский отскочил в тот раз. И я тогда, прочитав опросные листы и поняв, что претендент на дыбу не перспективен, забыла о нём. А сейчас я вспомнила. Как вовремя-то вспомнила. Значит к измене и мятежу не причастен? Ну это мы, явно, поторопились. Как в полиции говорят, дело отправлено на дополнительное расследование, в связи со вновь открывшимися обстоятельствами. А ещё, если вы до сих пор на свободе, это не ваша заслуга, это наша недоработка. А чего так матушка игуменья разволновалась? Даже с лица сбленули-с? Это очень все подозрительно. Неужто сговор у неё с князюшкой? Она Ксению упакует в келью на веки вечные, а Бориска ей подгонит что-нибудь вкусное. Не хотелось бы в такое паскудство верить. Но посмотрим.

— Да ты что, милая моя? Какое воровство супротив Государя?

— А такое. В своё время князь Остожский упоминался в опросных листах Государевой службы безопасности, сиречь Разбойного приказа по делу князей Шуйских. Ты же, матушка настоятельница, слышала об этом деле? Вся Москва об этом тихо шепталась. Слышала же, матушка?

— Слышала. — Выдавила она из себя.

— Вот. Там большое злодейство Шуйскими умышлялось. Престол Государей Московских под себя взять хотели, а Русь Святую под осман отдать, чтобы веру нашу православную они изничтожили и всех заставили принять ислам. — Я встала обошла игуменью. Она хотела повернуться за мной и ко мне лицом, но я не дала, взяв её за плечи. Стоя у неё за спиной, стала тихо говорить ей на ухо. — Тогда удалось нам это паскудство пересечь. Мы тогда подумали, что изничтожили скверну. Но теперь вижу нет. Ибо, чувствуя я, что готовится новое воровство, только теперь уже против веры нашей. А за это Церковь по голове явно не погладит. А я возлюбленная дщёрь Святой Русской Православной Церкви и не допущу скверны против неё. — Отпустила настоятельницу и мило улыбнулась. В этот момент в опочивальню завели Ксюшу. Девчонка была совсем поникшая. Увидела меня. В её глазах зажглась искра надежды.

— Вот, Царевна, княжна Остожская, девица Ксения. — Проговорила матушка игуменья. Я смотрела на девушку. Она на меня с немой мольбой в глазах. Я подошла к ней.

— Ксения Остожская?

— Да, я, Царевна Пресветлая.

— Скажи, какова была воля покойного князя Всеволода Остожского, батюшки твоего?

— Батюшка, ещё перед смертию своей, за два месяца, говорил брату моему старшему, Борису, чтобы он выделил треть от имущества своего мне. И что после его смерти, то будет приданное моё, когда замуж пойду. Повелел мужа выбрать мне достойного роду нашему. Да не неволить меня. Батюшка любил меня, Царевна Пресветлая. Звездочкой своей называл.

— А на смертном одре он повторил это?

— Повторил. При отце Серафиме, чей приход на землях наших. И ещё писарь был наш Акинфий. Батюшка даже бумагу подписал. И отец Серафим с писарем тоже. То я сама, своими глазами видела. А когда батюшка умер, да на сороковой день меня брат сюда увёз. Сказал, что в монастырь я пойду, так как мужа мне не найти.

Я посмотрела на настоятельницу вопросительно.

— Нет, Царевна. Князь Борис привез сестру свою, сказал, что такова воля их покойного родителя. Чтобы Ксения за отца молилась. Вот, у меня даже бумага есть. А так как после смерти старшего Остожского, главным в семье стал князь Борис, то всё законно.

— Где бумага от Бориски? — Ах ты прыщ. Смотри ка какая прошаренная скотина. Настоятельница вышла. Через пару минут вернулась. Подала свиток. Я развернула, прочитала. Старославянскую письменность уже умела разбирать. Прочитав, удовлетворённо кивнула. Скатала назад в трубочку, как и было и оставила у себя. — Это останется у меня, как чистосердечное признание поганца Бориски, ибо князем называть такого утырка рука не поднимается, в умышлении злодеяния супротив девицы Ксении Остожской. В лихоимстве, мошенничестве и воровстве. А так же в святотатстве. — Матушка игуменья совсем с лица сбледнула. — Девицу Остожскую Ксению я забираю до выяснения всех обстоятельств дела.

— Никак нельзя, Царевна. — Тут же попыталась возразить настоятельница. — Ксения Всеволодовна привезена в обитель. И обитель за неё отвечает. Ты не может, Царевна просто так забрать её.

— Правда? И кто же мне помешает? У меня за забором эскадрон кирасир, вооруженных до зубов. Плюс два или три десятка ратников из личной охраны Государя. И, пожалуйста, матушка игуменья, я очень не хочу думать, что Вы имеете хоть какое-то отношение к творимому злодейству.

— Что ты, Царевна, бог с тобой.

— Отлично. Тогда я забираю её. Если подтвердиться, что покойный князь Остожский на самом деле хотел, чтобы дочь его в монашки пошла, я верну её сюда. Где мои часы и моя шашка?

Часы лежали у Игуменьи, она отдала их, как и шашку, которая так же находилась у неё, завернутая в отрез грубой ткани. Часы нацепила себе на руку, шашку прицепила к поясу. Ну вот, епитимья закончилась, девчонку я забираю, больше мне здесь делать нечего. В этот момент в горницу забежала ещё какая-то монашка.

— Матушка игуменья, там Владыко приехал и Великий Государь. — Я увидела, как у игуменьи блеснули торжеством глаза и даже улыбочка появилась. Я сокрушённо покачала головой. Господи, на что надеется??? Жаль, разочаровала меня матушка настоятельница. Мы все вышли во двор монастыря. Ворота были открыты и во внутренний двор въехала карета Митрополита. За ним заехал Василий, сидя на жеребце в окружении охраны и нескольких бояр. Василий, увидев меня, резво соскочил с коня.

— Саша, как ты? — Спросил он, идя ко мне.

— Благодарствую, Великий Государь. У меня всё хорошо. — Ответила спокойно и отрешённо. Поклонилась ему в пояс. Он даже с шага сбился. Подошёл, стал заглядывать мне в глаза. Я спокойно смотрела ему в ответ, стараясь сохранять равнодушный вид. Я включила стерву. Из кареты вылез Митрополит. Опираясь на посох, подошёл к нам. Я и ему в пояс поклонилась.

— Здравствуй, Александра, дщерь наша. Как ты чувствуешь себя.

— Благодарствую и тебе Владыко. Хорошо чувствую себя. Только на душе моей печаль.

— Отчего же? Наоборот, благодать должна быть. В Москве церкви вчера звонницами звонили. Благую весть народу православному возвещали и явлении Пресвятой Божьей Матери. — Было видно, что Митрополит довольный, как хомяк, который обнаружил целый амбар халявного колхозного зерна. Не, ну а что, столько чудес божьих при нём. Василий тревожно смотрел на меня.

— Нет, радости у меня. Так как даже Пресвятая Богородица сказала мне, чтобы защитила я сиротку, над которой в обители божией хотят сотворить несправедливость. Что нарушены законы божии и Государевы. — Во дворе наступила тишина. Народ стал креститься. Я же продолжала стоять, прямо, как стиральная доска. Смотрела на Владыку печальными глазами.

— Подожди, Саша, что значит нарушаются божии и мои законы? — Задал вопрос Василий.

— А так, Великий Государь.

В этот момент игуменья стала нашептывать что-то Митрополиту. Я молчала, спокойно смотрела на них. Василий тоже наблюдал. Наконец, она всё Владыке доложила.

— Александра. То дела внутрисемейные. Не вправе мы вмешиваться. И если глава семьи, а брат княжны после смерти родителя стал главой семьи, решил, что Ксении нужно в монастырь, значит так тому и быть.

— Если бы это было так, тогда да, я согласна. Но, боюсь, матушка игуменья, не всё тебе сказала. Подозреваю я, что в сговоре она с князем Остожским. Жаль, я была лучшего о ней мнения. Так вот, на самом деле всё не так как кажется. Покойный князь Всеволод Остожский перед смертью высказал волю свою и завещал своему сыну князю Борису две трети от имущества. И одну треть завещал дочери своей, Ксении, в качестве приданного, чтобы смогла выйти достойно замуж за человека равного ей по происхождению. Волю свою родительскую предсмертную он высказал в присутствии свидетелей, видоков. Это были священник местного прихода, отец Серафим и местный писарь. О чём так же был составлен официальный документ, который они и подписали, завещание. Однако, на сороковины, князь Борис презрев волю родителя своего, чем нарушил заповеди божии, а значит совершил святотатство, долю своей сестре не выделил, а саму её силой увёз в этот монастырь, выдав фальшивое письмо, что якобы это воля родителя их. Таким образом он путём лихоимства, святотатства, мошенничества, откровенного воровства и разбоя, присвоил себе имущество княжны Ксении Остожской. И он думал, что всё шито-крыто, тем более, как я поняла Бориска вступил в преступный сговор с игуменьей этой святой обители, чем только усилил святотатство, ибо сказано в писании, что дети обязаны почитать родителей своих, ибо то есть воля Господа. Почитание родителей и воли их есть от бога, не почитание и презрение есть от нечистого. Таким образом получается, что святая обитель невест Христовых оказалась осквернена. О чём мне и сказала Пресвятая Богородица. Прости Владыко, да только боль душевная раздирает меня на части. Болит душа, что к сироте невинной несправедливость творят, черные дела вершатся. А люди, которые должны изобличать проступки диавола, с помощью слова божьего, наоборот потакают поганому. Я это дело так не оставлю. — По мере того, как я говорила, глаза у Владыки стали вылезать из орбит. Взглянула на Василия. Он стоял мрачнее тучи. Увидела, как в его глазах разгорается ярость. Да, дорогие мои, я вам ещё не такое наплету, вообще караул кричать начнёте. Владыко посмотрел на игуменью. Та сначала позеленела лицом, потом схватилась за сердце и упала в обморок. Бояре и ратники крестились. Смотрели то на меня, то на Государя, то на Владыку. Я, включив конченную стерву, напустила на лицо высокомерие. Отступать не собиралась. Ксения, стоявшая со мной рядом вцепилась мне в руку. Девушка дрожала. Я чуть приобняла её.

— Ксюша, всё будет хорошо. Ничего не бойся. Пресвятая Богородица с тобой. Она защитит, как и я. — Я это говорила спокойно, не тихо, но и не громко. Но меня услышали вокруг стоящие.

— Если всё так, как сказала Царевна Александра, Владыко, — начал спокойно говорить Василий, вот только его тон не предвещал ничего хорошего, — то поганые дела происходят в святой обители. Нарушение законов божьих и моих. И если с законами божьими тебе разбираться, то с попранием моих законов я сам разберусь. Воля родителей священна. Даже мы Рюриковичи, Государи Московские чтим и исполняем волю родителей наших. Так было из покон века. И исполняя её, знаем, что и наша воля детьми нашими будет исполнена. Нарушение законов ведёт к смуте и погибели Государства Русского.

— С обителью я разберусь. — Владыко взглянул на игуменью. Она продолжала находиться в отключке, несмотря на то, что над ней хлопотали монашки. — Матушку игуменью унесите в опочивальню. — Велел он.

— Кобыла, ко мне подойди. — Отдал повеление Василий. Сотник подскочил к нему в тот же миг. — Значит так, сейчас берёшь людей своих и едешь к Остожским…

— Подожди, Великий Государь. — Вмешалась я. — Прошу тебя, пусть это сделают кирасиры Корпуса. Заодно разомнутся и проведут начальное дознание. Они справятся. — Отпустила руку княжны, подошла к Великому Князю очень близко и шёпотом, чтобы никто, кроме него не слышал сказала. — У меня для тебя новость. Хорошая, Василий. — Он внимательно смотрел мне в глаза, потом кивнул.

— Хорошо. Пусть будут твои кирасиры.

— Божен! — Крикнула я. Он уже ошивался возле ворот, но на территорию обители на заходил. Рванул со всех ног. Подбежав, снял шапку, поклонился Великому Князю и вытянулся передо мной по стойке смирно.

— Сержан Божен по Вашему приказанию явился, госпожа генерал-майор.

— Значит так, берёшь взвод кирасир. Едешь к князьям Остожским. — Я назвала место, где их земли, дарованные ещё Иоаном Третьим, отцом Василия. — Там находишь местного священника, отца Серафима и писаря… — Ксения, как зовут писаря?

— Акинфий, Пресветлая Царевна.

— Писарь Акинфий. Проведи дознание, говорил ли князь Остожский Всеволод свою волю детям своим Борису и Ксении, насчёт кому и сколько от имущества по смерти его. При этом присутствовали священник и писарь. Со слов Ксении была составлена бумага, завещание. Где это завещание? Спросишь о том у князя Бориса. Если надо обыщешь с кирасирами дом, но завещание если оно ещё есть, должно быть доставлено в Москву. Так же в Москву на дознание и суд Великого Князя доставишь отца Серафима, писаря Акинфия и самого князя Бориса. Всё понятно?

— Так точно, Ваше Высокопревосходительство. Разрешите выполнять?

— Выполняй. Божен, действовать будешь именем Великого Государя. — Я взглянула на Василия. Он внимательно слушал. Кивнул мне, соглашаясь. Посмотрела на Божена. — С собой возьмёшь Никифора. Теперь всё, выполняй.

— Есть!

Божен надел шапку, отдал честь и рванул к воротам. Услышала, как он начал командовать:

— Никиша едешь со мной к князю Остожскому. Приказ Царевны. Внимание, эскадрон, первый взвод налево.

С Боженом и Никифором ушло 32 всадника. Княжну я забрала с собой. Назад ехали с ней в карете Митрополита. Сам он остался в обители, разбираться. Ну и хорошо. Ксения были тихой и испуганной. Смотрела на меня. Я улыбнулась ей.

— Ксюша, успокойся. Разберёмся. Я возьму тебя к себе. А там и мужа тебе пригожего найдём. — Девушка заплакала, закрыв лицо ладошками. Ну ничего, пусть, легче станет.

Ксюшу отвезла в дом к Вяземским. Оставила там. Сама поехала в Кремль. Прошла в покои Василия, он меня ждал. От нетерпения ходил по своему кабинету. Как только я зашла, кинулся ко мне.

— Саша. Что?

Я улыбнулась. Взяла его ладони в свои.

— Вась. Тут такое дело. Матушка сказала мне…

— Матушка?

— Она, пресвятая Богородица, что дитё будет у нас. Правда я ещё ничего не чувствую. Наверное, время мало прошло.

— Дитё? Это правда, Саша?

— Так сказала Пречистая Дева. Ей же виднее.

— Сын?

— Я не знаю, Вась. То она не сказала. Просто сказала, что дитя будет.

Он обнял меня прижав к своей груди. А я прижимаясь к нему, закрыла глаза и улыбалась. Он стал гладить меня по голове. Целовал в макушку, укрытую платком.

— Как же теперь тебе ехать, Саша? — Спросил он.

— Ехать надо. Дитя если есть во мне, то срок маленький, я же говорю, не чувствую пока, но это нормально. Дорогу перенесу хорошо. Коронуюсь и приеду к тебе, чтобы повенчаться. Ты, пожалуйста, приготовь всё, хорошо?

— Хорошо.

— И ещё, Вась. Пока не повенчались с тобой, ничего не будет. Так надо, иначе Господа прогневим. А я не хочу. Понимаешь?

— Понимаю. Всё будет хорошо. Я подожду венчания.

Так и стояли с ним обнявшись…

…Князь Борис Всеволодович Остожский велел слуге налить вина в кубок. Сам с удовольствием уплетал приличный кусок прожаренного мяса. Закинул в рот не малую щепоть квашенной капусты. Жизнь прекрасна. Сегодня ночью от души повалял сенную девку. Давненько присмотрел её. Молодая, 15 годков, а вся такая, как ягодка. Вот сегодня и попробовал всласть ягодки этой. На слёзы её не смотрел. Ещё чего не хватало. Радоваться должна, что князь внимания на неё обратил. Да лоно её безродное ощутило в себе уд княжеский. Натешился от души. Ничего, попривыкнет, с радостью сама зад свой подставлять будет. У него ещё одна есть на примете. Тоже хороша. Так что будут его две девки ублажать. Он даже представил, как две девицы, стоят в коленно-локтевом положении на широком ложе, оттопырив свои белые ягодицы. А он решает, какую первой облагодетельствовать, а какую второй. При этой картинке, почувствовал вновь нарастающее желание. Решил, что сейчас поест и вновь позовет холопку. Надо и третью найдёт, чай смердов батюшка ему достаточно оставил. А он сам уже и от сестрицы избавился. А то ишь чего захотела, треть от состояния. Борис считал, что всё состояние родителей принадлежит исключительно ему. Вспомнив сестру, он самодовольно усмехнулся. Сегодня постриг у Ксеньки. Вот и всё. Станет монашкой, невестой Христовой. Вот пусть ей и будет. И можно будет забыть о ней. Как он всё ловко обстряпал. И с игуменьей договорился. Денег правда пришлось дать старой сквалыге. Но это гораздо меньше, чем пришлось бы отдавать сестре. Вот только отец Серафим смотрит на него с осуждением. Но молчит старый хрыч. Вот и пусть дальше молчит. А с писарем он уже разобрался. Тот молчать будет под страхом смерти.

Насытившись, Борис рыгнул, отодвинул серебряную тарелку с остатками пиршества. Допил вино из кубка.

— Прошка! — Крикнул он. В трапезную заглянул плюгавый мужичонка. — Зови в мою опочивальню Ваську. Пусть ждёт меня там, без сарафана. Хочу ещё помять её. — Прошка гнусно усмехнулся, кивнул и исчез за дверью.

Борис встал, подошёл к окну. Самодовольно засунул большие пальцы обеих рук за пояс. Смотрел в окно, оглядывая свои владения со второго поверха терема. И в этот момент увидел конных. Они блестели кирасами, такими же блестящими металлическими шлемами. Конные двигались колонной. Десятка три. — Посчитал Борис. Чего им здесь надо? Кто это? На двоих, скакавших во главе колоны были красные мундиры Корпуса.

— Этих мне ещё здесь не хватало. — Зло выругался князь. От колоны отделилось несколько всадников и направились в сторону стоявшей в селе церкви. Остальные стали заезжать на подворье. Всё верно, день же, поэтому ворота были открыты. Один из командиров, в красном мундире, не слезая с коня, подозвал к себе кого-то из смердов князя.

— Эй, князь Остожский где?

— Дык, боярин, у себя в тереме.

— Зови, быстрее, пока плетью не перетянул.

У Бориса вдруг нехорошо засосало под ложечкой. Про холопку, которая должна его уже ждать в опочивальне в нагнутом положении с оттопыренной попкой он уже не думал. Тревога всё больше нарастала в нём. Некоторые из конных соскочили на землю. Ходили по двору, как у себя дома. Стали набирать воду из колодца. Зубоскалили с бабами и девками. У князя и свои боевые холопы были. Сейчас их с десяток имелось. Вот только эти как-то быстро оттерли его воев в сторону и возле каждого боевого холопа Остожских оказалось по двое прибывших. В дверь трапезной постучались. Это был Прошка.

— Чего?

— Княже там оружные спрашивают тебя.

— Кто они такие? — Спросил Борис, хотя и сам уже догадался.

— Не говорят, княже.

— Ладно. Неси шубу мою. — Всё верно, после смерти отца, шуба стала принадлежать Борису. А ведь её в своё время даровал Всеволоду Остожскому со своего плеча сам Государь Иоан Третий. Прошка притащил шубу. Борись надел. Надел так же высокую бобровую шапку-горлатку. Взял в руки посох своего отца. Спустился со второго поверха вниз и вышел на крыльцо. Нахмурил брови.

— Вы кто такие будете? — Он смотрел в лицо молодому парню, в красном мундире. Тому, кто спрашивал его. Этот наглец даже с коня не сошёл. В руках плеть, которой он поигрывал.

— Ты князь Борис Остожский?

— Я князь Борис Всеволодович Остожский. И повторяю, вы кто такие?

— Я сержант Корпуса и палатин Царевны Александры Комниной-Вяземской Божен. Со мной кирасиры Корпуса. Именем Великого Государя Московского Василия Иоановича, отвечай, где завещание князя Всеволода Остожского, в коем он указывает кому и сколько положено из имущества его, что делит между своими детьми, сыном Борисом Остожским и дочерью Ксенией Остожской?

— Какое завещание? Нет никакого завещания. И вообще пошли вон отсюда, пока плетей не получили, смерды!

На дворе наступила тишина. Борис понял, что хватил лишку, так как очень нехорошо на него смотрели все без исключения, прибывшие. Сержант, назвавшийся Боженом осклабился словно молодой волк почувствовавший кровь. И второй такой же.

— А ты дурак, князь. — Усмехнулся сержант Божен. Бориса ещё никто, кроме родного батюшки дураком не называл. Божен посмотрел на своего второго товарища в мундире.

— Никиша, ну так что? Как Царевна сказала, завещание надо найти. Будем искать. Вопрос, а найдём ли? А если этот его уничтожил?

— Ну и что? Есть двое свидетелей. Их допросим. Нам поручили дознание сделать. Этого сами трогать не будем, его просто в Кремль отвезём к боярину Вяземскому в каземат. Там и без нас на дыбу подвесят, всё сам расскажет. А вот с двумя другими поговорим. И терем обыщем. — Они разговаривали, совершенно не обращая внимания на Князя. Оба соскочили с коней, взбежали на крыльцо. Божен стал напирать на князя. Заставляя того пятиться ко входу в терем.

— Значит завещания нет? Плохо князь. Царевна очень рассердиться. А тебе её лучше не злить, а то когда она серчает, может плетью отходить или палкой. Или боккэн в руки возьмёт, что совсем плохо. Боккэном она и кости переломать может.

— Да как ты смеешь?! Мне, князю, Гидеминовичу?

— Ты, князь, посохом то не стучи. Не надо. Княжна Ксения Остожская обратилась к Царевне Александре, прося защиты. Царевна обвинила тебя, князь, в святотатстве, то есть преступлении против веры и Церкви Православной. А это очень серьёзно. Этим Церковь заниматься будет. Как бы на костёр тебе князь не попасть.

— Чтооо?

— А то. Вот о чём, князь тебе думать надо. А ещё Царевна обвинила тебя в лихоимстве, мошенничестве, татьбе и воровстве. А этим уже боярин Вяземский в Разбойном приказе занимается. У тебя князь куда ни кинь, везде клин. Поэтому лучше помолчи, а то наговоришь себе ещё на четвертование лишнее. Оно тебе надо? — Приговаривал Божен, оттесняя князя в сам терем. — Где писарь?

— Какой писарь? — Борис сначала даже не понял, о чём вопрос, из-за резкого смена сержантом Корпуса темы.

— Писарь, князь. Акинфием вроде кличут его.

— Не знаю я где этот смерд!

— Ничего. Мы найдём. — Божен поймал за шиворот Прошку. Встряхнул его. — В отличии от твоего господина, ты не князь, смерд простой, а значит мы тебя пороть можем, как Царевна-матушка говорит, без зазрения совести. Где писарь, шнырь подколодный?

Прошка со страхом смотрел на рослого гвардейца. Но с ещё большим страхом посмотрел на своего князя. Божен с Никифором заметили это. Прошка отрицательно замотал головой.

— Не знаю ничего.

— Значит своего хозяина боишься больше, чем нас? Зря, мужик. Данила. — Позвал Божен одного из кирасир.

— Я, господин сержант.

— Этого на улицу. Всыпать пять плетей. Для начала. Если память не вернётся, ещё пять плетей, пока не вспомнит, где писарь Акинфий. Остальные, начинаем искать свиток. Завещание. Начали.

Никифор взбежал вверх по лестнице, направляясь в опочивальню к князю. Борис вспомнил, что у него там девка ждать его должна.

— Эй, ты куда? — Заорал он. Пусть девка и холопка, но делится своим будущим гаремом он ни с кем не собирался.

— Стоять. — Тормознул его Божен, уперевшись Борису в грудь рукой, в кулаке которой была зажата плеть. — Ты чего так возбудился, князь? Неужто что прячешь там? Может завещание?

— Нет никакого завещания! — Князь взвизгнул. Но Божен ухмыляясь, загораживал ему путь на второй поверх.

Через некоторое время с верхнего этажа раздался девичий визг и вопли. Все кто был на первом удивлённо смотрели на верх. Вскоре оттуда сбежала какая-то девица, наспех одевая сарафан. Кирасиры заржали.

— Никифор, ты что там? — Заорал Божен.

— Сейчас. — Услышал в ответ. Затем появился Никифор. Тащил кучу каких-то свитков. Спустился и вывалил их на стол.

— Никиша, что за визг был? — Спросил Божен. Никифор хохотнул.

— Захожу я опочивальню княжью, а там, парни, красота то какая, ляпота! Девка на постели то, на четвереньках стоит, головой в подушки уткнулась и зад выпятила, к двери то. Да так и стоит. Наверное, князя ждала. Ну я тихо подхожу. Смотрю на неё, слюни бегут. Больно хороша. Шлёпнул я её по ягодице то белой. Она только вздрогнула и продолжает зад выпячивать. Я ей по другой шлёпнул ладошкой. Ничего. Погладил её по заду то, спрашиваю: «Никак хозяина ждёшь?» Что тут началось. Сначала завизжала, оглянулась. Подскочила как оглашенная. Думал она от страху то лужу пустит. Но нет. Справилась. Сарафан хватает и с воплем из опочивальни. — Народ ещё громче заржал.

— Никиша, что же ты?! Надо было пристроится к ней. А когда поняла бы, что не хозяин пришёл, поздно бы уже было. Дело то бы уже сделал. — Смеялись кирасиры. Божен смотрел на товарища, улыбался и качал головой.

— Да, Никиша.

Потом разбирали свитки. Но всё было не то. С улицы неслись свист плети, удары, вопли и скулёж. Потом в терем зашёл Данила.

— Божен, мужик вспомнил, где писарь.

— Ну а что тогда стоим? Вперёд за ним. И это, телегу там какую-нибудь пусть готовят. Лошадей запрягают. Писаря с отцом Серафимом в Кремль повезём, на дознание.

Перерыли кирасиры весь терем княжий, но завещания не нашли. Но зато узнали от писаря, которому хватило того, что ему погрозили плетью, как он всё рассказал. И отец Серафим, когда сообщили ему, что он едет в кремль на правёж к Государю и Митрополиту, всё же духовное лицо, тоже подтвердил, что завещание было. Этого оказалось достаточно. Завещание, похоже, князь уничтожил.

— Собирайся, княже, поехали в Москву. Ты князь, поэтому твою судьбу Великий Государь решать будет…