Астральный гамбит

Глава 21

в которой я решаю, что игра стоит свеч

Когда после вечернего построения я поднялся в нашу со Сколковым комнату, моего соседа там еще не было. Я этому только порадовался: объясняться с второкурсником по поводу подпаленных книг на полке мне сейчас совсем не хотелось — погасить-то пламя Огинский погасил, но исправить повреждения не потрудился, для меня же такое пока являлось задачей непосильной.

Казалось бы, ну, что мне до недовольства Сколкова — на фоне всего остального-то! А вот поди ж ты…

Так что, воспользовавшись случаем, я решил поскорее улечься спать: рассудил, что будить меня рассерженный сосед все же едва ли станет. А завтра я уйду на рассвете — и вряд ли уже снова его увижу.

Собственно, насчет того, что именно стану делать утром, я так до конца и не определился. Ну, то есть как… Никакой разумной альтернативы предложению князя я не видел. Но чем больше о нем размышлял, тем сильнее убеждался: подводных камней там таилось чуть меньше, чем дофига. И главный из них: можно ли в принципе доверять заботе Сергея Казимировича?

Фу считал, что шансы на обман со стороны Огинского соотносятся с вероятностью его честной игры как пять к семи. Я в своих оценках был еще менее оптимистичен: 50 на 50, как у той блондинки с динозавром из анекдота — либо встретится, либо не встретится. Или подставит, или нет — одно из двух.

К слову, как те же семь к пяти фамильяр рассматривал перспективы моей победы в поединке с Воронцовой — буде такой состоится. Здесь я с «пауком», в целом, был согласен.

И на дуэли, дойди до нее дело, все бы уже зависело только от меня: справлюсь — молодец, не справлюсь — сам, типа, виноват.

Однако вариант «справлюсь» предполагал убийство Миланы. А на это я по-прежнему был не готов.

Но и сам умирать охоты как-то не имел.

Та еще засада, в общем…

Повесив фуражку на крючок на стене, я снял китель и небрежно бросил его на сиденье стула. Опустился на кровать и нагнулся, чтобы стянуть с ноги ботинок, но, нахмурившись, выпрямился. Встал, вернулся к стулу и перевесил китель на спинку. Аккуратно расправив, снова плюхнулся задницей на кровать и наконец разулся.

В этот момент оставленная мной незапертой дверь в комнату распахнулась.

«Блин, чуть-чуть не успел!» — с досадой подумал я и обреченно поднял глаза, ожидая увидеть Сколкова — но на пороге стояла Воронцова.

— Войду? — спросила она, соблюдая формальности.

Я сделал приглашающий жест рукой.

Прикрыв за собой дверь, девушка пересекла комнату и присела на кровать рядом со мной — уже не спрашивая разрешения.

— Ну, что делать-то будем? — задала она вопрос затем.

С тех пор, как расстались днем, проводив в портал Петрова-Боширова, толком мы с Миланой так и не поговорили.

— Не знаю, — устало буркнул я.

— Вот и я не знаю, — вздохнула молодая графиня. — Ладно, может, утро мудренее вечера окажется…

— Ну да…

— А раз так, вечеру-то что зря пропадать? — подмигнула мне вдруг Воронцова и, обвив руками мою шею, буквально вгрызлась в мои приоткрывшиеся от удивления губы поцелуем.

«Фу!» — в панике беззвучно возопил я.

Зная Милану, в преддверии завтрашних событий от нее всего можно было ожидать. Например, смертоносного яда на сахарных устах.

«Все в порядке, сударь, — заверил, однако, фамильяр. — Ситуация у меня под контролем. Опасности нет. По всем признакам, молодая графиня настроена исключительно на телесное наслаждение».

«Нашла время! Ладно, приглядывайте за ней!» — бросил я и, наконец, ответил на требовательный поцелуй.

«Разумеется, сударь».

«За ней, а не за нами!» — уточнил я.

«Сугубо в отношении возможных угроз, сударь».

Тем временем, пальцы Воронцовой уже расстегивали на мне рубашку — непосредственно, без всякой магии.

— Сейчас сюда, вообще-то, Сколков припрется, — не без усилия оторвавшись от жарких губ Миланы, выговорил я.

— Не припрется, — не прекращая где-то там внизу воевать с пуговицами, улыбнулась девушка. — Я его встретила в коридоре и попросила пока погулять. Убедительно попросила.

— Даже так…

Миг или два я еще колебался.

Да какого духа! Может, это в последний раз!

Наши губы снова сошлись, а мои пальцы нащупали застежку кителя Воронцовой.

Через считанные секунды Милана осталась в рубашке, а еще через полминуты лишилась и ее. Бюстгальтер продержался чуть дольше — больно уж хитрые крючочки его сзади замыкали.

Не сговариваясь, мы с молодой графиней поднялись с кровати. Мои губы устремились ниже — сперва покрыв поцелуями подбородок Миланы, затем шею и плечи, потом упругие груди. Руки тоже не скучали, аккуратно стягивая с партнерши узкую черную юбку. Запрокинув голову, Воронцова прогнулась назад и что-то неразборчиво промурлыкала. Затем, в свою очередь, занялась пуговицами на моих брюках — уже магией, иначе, похоже, ей было до них не достать.

Вскоре ни на мне, ни на ней никакой одежды не осталось вовсе.

— Снимать трусы и бегать, да? — лукаво улыбнувшись, напомнила мне Воронцова мою давешнюю поговорку и, виляя бедрами, игриво отступила к входной двери. В два шага ее нагнав, я подхватил Милану под пятую точку и приподнял.

Пушинкой Воронцова отнюдь не была — не сравнить с…

К духам, не время для сравнений, тем более таких!

Оторвав молодую графиню от пола, я повернулся к кровати и повалился на нее вместе со своей горячей ношей.

«А что, если сегодня там у нее ядовитые зубы? — мелькнула у меня шальная мысль прежде, чем… Ну, понятно. — Успеет ли Фу среагировать? Не отвечайте!» — последние слова предназначались уже непосредственно «пауку».

Как говаривал Огинский, игра стоила свеч.

Когда, проворочавшись всю ночь напролет без сна, перед рассветом я вышел на прохладу утренней аллеи, Воронцова была уже там. Причем, не одна. И я имею в виду не только беднягу Пири, которую, как и предполагал Огинский, Милана не преминула захватить на ристалище. И не сияющего фон Таубе с мрачным как туча Корниловым, явившихся проследить за чистотой боя. Присутствовали еще с полдюжины офицеров — я заметил Поклонскую, Артемьева с артефакторики, Сиротина и Дональдовича Шэня. Также здесь собралось десятка три старшекурсников (Сколкова не было, его я оставил мирно спящим) и добрых две трети нашего потока — это при том, что ни я сам, ни, насколько мне было известно, Воронцова, никакой рекламы нашей дуэли не делали.

Из «жандармов» отсутствовал только Гурьев — по крайней мере, я его не увидел, но, может, молодой граф где среди дубов стоял в тени. В первом отделении недоставало двоих или троих кадетов. Второе представляли Ясухару, княжна Орлова и девица по фамилии Змаевич, традиционная соседка японца по парте.

Тоётоми и был тем, кто первым шагнул мне навстречу.

Почему-то я подумал, что он сейчас начнет отговаривать меня от поединка — ну или хотя бы возмущаться самим фактом оного — но Ясухару зашел совсем с других козырей:

— Сие будет великая битва, сэнсэй! — проговорил он едва ли не с завистью, и уж точно с непритворным восхищением. — Я сложу по стихотворению об обоих — и о победителе, и о побежденном!

О, духи, да ты у нас, оказывается, еще и поэт?!. Цветик-сан, блин!

— Благодарю, — не дрогнув лицом, учтиво кивнул я японцу. — Надеюсь позже их услышать…

— Непременно услышишь, сэнсэй! Тому, кто уступит в схватке, лист со стихами я положу в погребальный костер, чтобы они сопровождали его на пути в Пустоту! — вдохновенно заявил Тоётоми.

— Благодарю, — повторил я и двинулся дальше.

— Молодой князь! — теперь на моем пути стояла фон Ливен.

— Да? — поднял я на нее глаза.

— Опасайтесь техники замедления — щит обычно ее плохо держит, — склонившись ко мне, в полголоса проговорила моя манница. — А молодая графиня нередко к ней прибегает. Почувствуете неладное — сразу же поднимайте второй щит. Двух должно хватить. А затем противопоставьте замедлению самоускорение — его не нужно постоянно поддерживать пальцами…

— Спасибо, — поблагодарил я молодую баронессу.

Упомянутым ею самоускорением я, правда, не владел.

— Молодой князь! — снова окликнула меня Тереза — уже почти в спину.

Согнав с лица выражение недовольства, я обернулся.

— Вернитесь с ристалища! — уже вовсе едва слышно попросила фон Ливен. — Живым вернитесь…

— Постараюсь, сударыня, — не нашел я лучшего ответа.

«А мне что скажете, сударь? — осведомился, дождавшись паузы, Фу. — Больше тянуть с решением нельзя. Если мы действуем по плану князя Сергея, мне необходимо дозволение на контроль над вашим телом. Обязуюсь использовать его только для имитации смерти».

«Погодите еще немного», — попросил я, малодушно оттягивая неизбежное.

«Как скажете, сударь…»

Я вышел на середину аллеи. В дюжине шагов впереди как раз занимала позицию для боя Воронцова. Сняв китель, Милана засучила левый рукав своей белой рубашки и велела Пири ухватиться за запястье оголенной по локоть руки. Должно быть, начать молодая графиня собиралась с холопьей маны. Сколько там у клейменой девушки предел? Семьдесят пять мерлинов, кажется? Надолго этого всяко не хватит… Как бы только Воронцова не забылась и не спалила в запарке высосанный «бурдюк»!

Лишний повод мне не тянуть с выбором…

Тем временем Милана обмотала снятый китель вокруг правой кисти, скрыв из виду пальцы. Ну да, строгая форменная юбка — не пышное платье Салтыковой, в ее складках руку не спрячешь…

В моей памяти некстати всплыло, как эта самая юбка многообещающе сползала вчера вниз с крутых бедер моей сегодняшней противницы. Мотнув головой, неуместные мысли я отогнал.

А повторять прием молодой графини не стал. Во-первых, чтобы не сочли за обезьянничество, а во-вторых, многие боевые комбинации были у меня еще плоховато отработаны и требовали визуального контроля: правильно ли легли пальцы? Но боком развернулся — сам, если понадобится, подгляжу, а Воронцова пусть тратит усилия на кривое зрение. Капля маны — да в минус… Мне же только того и надо — чтобы Милана в ноль слилась…

Хм…

Я поймал себя на том, что увлеченно рассуждаю о победной тактике. Фон Ливен меня, что ли, сбила с толку этим своим «Вернитесь!»?!

«Фу! — мысленно подведя наконец черту сомнениям, окликнул я духа. — Когда сочтете момент подходящим, принимайте контроль и имитируйте мою смерть! Только так, чтобы никто не заметил, конечно», — я покосился на фон Таубе и Корнилова.

«Сие делается мгновенно, сударь. Не беспокойтесь, вмешательство тончайшее, его не отследят. Даже если специально попробуют отловить — не сумеют», — заверил меня «паук».

«Ну, вам виднее…»

— Милостивые государи и милостивые государыни! — едва затих наш безмолвный диалог, выступил вперед долговязый начальник корпуса. — Пробил час смертного поединка между молодым князем Огинским-Зотовым и молодой графиней Воронцовой! Молодая графиня, молодой князь… — подполковник выдержал торжественную паузу.

Я призвал щит. Милана тоже — левой, открытой моему взору рукой.

— Приступа… — провозгласил фон Таубе, но конец слова потонул в сухом треске внезапно раскрывшегося у него за спиной портала и звуках отрывистой команды:

— Отставить!

Начальник корпуса недоуменно обернулся. Да, собственно, все собравшиеся вокруг ристалища посмотрели тужа же, куда и он. Скосила глаза даже Воронцова.

Слегка повернул голову и я — щит, впрочем, не бросая: из серебряного прямоугольника портала на аллею шагнул Петров-Боширов.

— Что вы себе позволяете, господин штабс-ротмистр? — сердито поинтересовался у жандарма фон Таубе. — Здесь решается вопрос дворянской чести, и никому не позволено…

— Простите, господин подполковник, — твердым голосом перебил барона нежданный визитер. — Только что в Империи объявлено военное положение! Все вызовы, даже сделанные в рамках законной квоты, считаются аннулированными. Вот, извольте ознакомиться, — он протянул начальнику корпуса какую-то бумагу.

На секунду над аллеей повисла тишина, а затем со всех сторон раздалось:

— Война?! Война… Война!

Казалось, это слово шептала сама дубовая листва.

«Дозволение на контроль отменено!» — не преминул по-быстрому предупредить я фамильяра.

«Как вам будет угодно, сударь», — откликнулся Фу.