Астральный гамбит

Глава 7

в которой меня настойчиво зазывают в команду

За обедом наметившийся в отделении раскол проявился в полной мере.

Рассаживаться за столом разрешалось свободно — закрепленным считалось только мое место во главе. Иванка, как я понимаю, оказавшаяся в трапезном зале Федоровки впервые, сориентировалась мгновенно и демонстративно села у противоположного торца, напротив меня, зримо обозначив альтернативный полюс притяжения. По-своему, это было даже смело: негласно то место традиционно считалось в корпусе лузерским. У «воронцовцев» на него обычно ссылали чем-то проштрафившихся перед Миланой, а во втором отделении там вовсе никто не садился: кадеты с одной из сторон стола потеснились и переставили «непрестижный» стул шестым в ряд.

Не подсказать этого новенькой поклонники, конечно же, не могли. Я видел, как, озабоченно нахмурившись, Александра Вастрякова наклонилась к уху уже устроившейся на стуле Ивановой и попыталась что-то той втолковать, но в ответ получила лишь холодную улыбку и короткий кивок. Как я понимаю, в исполнении Иванки это означало твердое «нет, не пересяду». Хотя, может, и банальное: «да, я знаю». Дýхи ее разберут с этими болгарскими привычками!

Так или иначе, Иванова осталась сидеть, где сидела, и новая система координат за столом оказалась задана. По правую косичку от новенькой устроился Гурьев (что, кажется, не особо пришлось по душе Маше Муравьевой), по левую — Востряков. Вастрякова заняла стул рядом с не-однофамильцем, соседство молодому графу составил фон Функ.

Возле меня же, справа, села фон Ливен (вообще-то, она уже давно облюбовала это место, но до сих пор я как-то не придавал тому особого значения), слева — Тинатин Багратиони. «Золотую середину», не выказавшую покамест явного предпочтения ни одному из полюсов, составили Худощекин, Самойлов, Бажанова и Муравьева.

На моем конце стола обед прошел в напряженном молчании, на Иванкином — за оживленной беседой. Правда, сама новенькая по большей части помалкивала, зато Гурьев, Востряков и фон Функ разливались соловьями. Не упускала возможности вставить реплику и Вастрякова. Я, понятно, к их трепу не прислушивался, к тому же Маша Муравьева с Аглаей Бажановой затеяли спор о косметических техниках — можно их относить к магии целительства или нет, и почему — благополучно заглушив своей трескотней все и вся. Ну а я узнал много нового о волшебном наращивании ресниц, чародейских иллюзиях корректировки формы глаз и колдовских методах окраски волос. И провел остаток трапезы в размышлениях, почему, при таком разнообразии — и, главное, доступности — всех этих техник вокруг меня исключительно обычные брюнетки, шатенки и блондинки, и ни одной розововолосой, синекосой или зеленокудрой. Разве что, вон, у Вастряковой челка явно высветлена, да и то почти естественно смотрится. Не то чтобы меня прям вот так заинтересовала эта тема — но как-то отвлечься от невеселых мыслей она позволяла.

Покидать столовую по завершении трапезы отделению полагалось вместе, а вот дальше каждый уже мог идти, куда хотел — послеобеденное время в нашем расписании значилось как свободное и отводилось под самостоятельную подготовку. Лично я собирался отправиться на полигон — поупражняться в боевой магии. Выходя из-за стола, неосторожно обмолвился об этом фон Ливен — та сама поинтересовалась моими планами — и Тереза тут же предложила составить мне компанию.

Ну, тут такое дело…

С одной стороны, партнер на тренировке мне бы совсем не помешал: защиту в одиночку не отработать, из-за чего, собственно, в последнее время у меня явственно наметился перекос в сторону атакующих техник, который так или иначе следовало исправлять. С другой — плотная опека, которой меня нежданно окружила молодая баронесса, уже начинала граничить с навязчивостью. Нет, я ровным счетом ничего не имел против фон Ливен как товарища по отделению, а обещание верности, прозвучавшее недавно из ее уст, и вовсе дорогого стоило! Но думать о мужеподобной Терезе, как о девушке — со всеми, так сказать, вытекающими — я был бы категорически неспособен и в лучшие времена, не то что теперь, когда, после гибели Нади, любые мысли подобного рода казались мне почти что предательством ее памяти.

Оно бы, наверное, и к лучшему, но вот никакой уверенности, что нежданная привязанность фон Ливен ко мне столь же асексуальна, у меня не было.

«Позволю себе заметить, сударь, совершенно очевидно, что молодая баронесса…» — попытался было встрять с комментарием Фу.

«Не надо!» — резко оборвал я фамильяра.

Что бы там ни высмотрел проницательный дух в голове — а возможно, и в сердце — Терезы, заглядывать туда с черного хода самому вдруг показалось мне редкой гнусностью.

«Как знаете, сударь».

— Отличная идея, сударыня, — заткнув фамильяра, вымучил я любезную улыбку в адрес фон Ливен. — Побьете мне в щит?

— Охотно, молодой князь!

Всем недружным отделением мы вышли на улицу, где наши пути с остальными «жандармами» разошлись — те двинулись в сторону казармы, я же и Тереза повернули на гравийную дорожку, ведущую к полигону. Некоторое время мы шли молча, думая, как видно, каждый о своем, а затем фон Ливен вдруг обронила:

— Гроза будет…

Я было подумал, что это она сугубо иносказательно, о взрывоопасной ситуации в отделении — и на автомате кивнул — но, проследив за взглядом молодой баронессы, понял, что та смотрит на небо. Погода и в самом деле менялась: если утром нам вовсю, невозбранно, светило теплое солнышко, то теперь его закрыли низкие темно-серые тучки. Да и похолодало — это я только сейчас заметил.

— Может, обойдется еще, — заметил я. Осенью? Гроза? Вроде нечастое явление — по крайней мере в моем прошлом мире.

— Едва ли, — покачала, однако, головой Тереза. — Я когда перед обедом в казарму забегала, соседка, Ольга, уже в дозор собиралась.

— В дозор? В какой еще дозор?

— В обычный, чудовищ гонять, — раздалось вдруг сзади. Вздрогнув от неожиданности, я обернулся: от столовой быстрым шагом нас догоняла Воронцова. — В грозу второй и третий курс всегда в город отправляют, на усиление полиции — даже, бывает, с занятий для этого снимают, — пояснила Милана, поравнявшись с нами. Места на дорожке для троих в ряд явно не хватало, но как-то так получилось, что в траву молодая графиня не сошла, а вот фон Ливен с гравия оказалась вытеснена — я даже толком не понял, каким образом это произошло. — Мне моя Верка тоже сказала, что к семнадцати часам им велено выступить.

Я после спортзала также заглядывал домой, но своего соседа, второкурсника по фамилии Сколков, в комнате тогда не застал.

— Ну, значит, и правда, будет гроза, — равнодушно пожал я плечами, ожидая, что теперь Воронцова пойдет своей дорогой — не за нами же она так спешила, про ночной дозор растолковать?

Но оказалось, что как раз за нами. Вернее, за мной.

— Позволите ненадолго украсть вашего кавалера, сударыня? Не переживайте — верну в целости и сохранности! — обратилась Милана к Терезе. — Есть разговор, сэнсэюшка, — добавила уже мне.

Это она так Ясухару передразнивала — японец по-прежнему предпочитал уважительно обращаться ко мне «сэнсэй». Последнее время, впрочем, это слово мне доводилось слышать нечасто: после расселения по разным комнатам общаться с Тоётоми мы стали куда меньше. Как, впрочем, и с Воронцовой — с ней мы, по большому счету, за последние дни и парой слов не перекинулись.

— Пожалуйста, молодая графиня, — сухо обронила фон Ливен. — Буду ждать вас в зале боевой магии, сударь.

Все, что мне оставалось — подтверждающе кивнуть в ответ.

— Новая фаворитка? — с едкой усмешкой осведомилась Милана — добро хоть выждав, пока Тереза удалится на дюжину шагов.

— Катись ты к духам, — скривился я.

— Ну, по крайней мере, она из хорошей семьи… — не унималась Воронцова. — Все относительно, конечно…

— Ты за этим за мной бежала со всех ног? Обсудить родственников Терезы фон Ливен?

— Было бы что обсуждать, — хмыкнула молодая графиня. — Отойдем с дороги? — кивнула она затем на тропку, сбегающую направо, в перелесок — тот самый, где после экзамена по истории мы так нехорошо расстались с Надей. — Присядем где-нибудь…

— Что, разговор предстоит долгий? — нахмурился я.

— Не знаю. Надеюсь, что нет — но как пойдет.

— Ну, хорошо, — не нашел причины возразить я, первым сойдя на тропинку.

Уже через несколько шагов та привела нас к поваленной березе — конечно, не той самой, что в свое время послужила пристанищем нам с Надей, но вполне годной, чтобы на ней устроиться. Я вопросительно обернулся на Милану, та кивнула, и мы опустились на поверженный ствол, приветствовавший нас недовольным скрипом.

— Ну? — не слишком любезно пригласил я спутницу к разговору.

— Говорят, в спортзале новенькая задала тебе хорошую трепку? — почти без вопросительной интонации произнесла Воронцова.

— Кто говорит? — быстро спросил я.

— Да все говорят…

Ну вот, наша слава нас опережает. Добро бы хоть, это была добрая слава…

— Во-первых, у нас вышла ничья, — раздраженно буркнул я. — А во-вторых, то, что происходит внутри третьего отделения, посторонних вообще никаким боком не касается!

— Даже тем боком, что Иванова использовала магическое усиление? — прищурилась Милана.

— С чего ты такое взяла? — не без труда заставив голос звучать ровно, вопросом на вопрос ответил я.

— Да вот рассказали…

— Кто рассказал? Снова все?

— Нет, конечно.

— Тогда кто?

— Кто надо. Я своих источников не раскрываю.

Ну вот. Мало мне было чисто внутреннего раскола в отделении. Оказывается, кто-то из «жандармов» еще и стучит Воронцовой. Ведь не ротмистр же поделился с ней информацией? Значит, кто-то из своих…

«Без паники, сударь: сию утечку организовал я», — заявил внезапно Фу.

«Что? — моему изумлению не было предела. — Но зачем?!»

«Вы же сами поручили мне подумать, как уличить госпожу Иванову. Сие было проверкой одной из моих идей. Меня интересовала реакция молодой графини на новость. К сожалению — или к счастью, тут как посмотреть — догадка не подтвердилась».

«Какая догадка?»

«О связи между проделками госпожи Ивановой и вашей нынешней собеседницей, сударь. Воронцова определенно к ним не причастна».

«А с чего бы ей оказаться причастной?»

«Сия версия была не хуже прочих… Не переживайте, дальнейшего хода полученной информации молодая графиня не даст. Не в ее интересах».

«Это уже пусть Иванка переживает… А вы, получается, раскрылись перед Миланой?» — сообразил я вдруг.

«Обижаете, сударь. Все сделано чисто!»

«Ладно, потом расскажете», — оборвал я наш безмолвный диалог — Воронцова уже снова что-то говорила, а я прослушал.

— Что, прости? — переспросил я у собеседницы.

— Говорю, это все была присказка — так, для затравочки. Сказка впереди.

— Боюсь даже предположить, о чем тогда пойдет речь в самой сказке, — заметил я.

— О славных подвигах, разумеется — о чем еще сказки складывать.

— Слушай, бурдючница, ты вокруг да около не ходи — меня там, между прочим, ждут! — мотнул я головой в сторону полигона.

— Подождет твоя красотка, не скиснет, — поморщилась Милана, в целом проигнорировав «бурдючницу». Как я уже знал, само по себе это слово особой негативной окраски не имело, но вот Воронцову — задевало. — Ладно, к делу, беглый холоп, — ан нет, не проигнорировала. Впрочем, парировала дежурно, считай, беззлобно. — Нас приглашают на гонки. Ты в команде.

— Какие еще гонки? — не понял я.

— Что значит какие? Традиционные ночные гонки первокурсников в честь начала нового учебного года. В этом году они как раз проходят в Москве. Участвуют Борисовская Академия Петрополиса, наша Федоровка, а также военные школы из Хабаровска, Новосибирска, Казани и Ростова-на-Дону. Всего пять экипажей…

— Пять? — перебил ее я. — Школ ты назвала шесть.

— Худшее по итогам прошлого года учебное заведение команду не выставляет — его представители выступают посредниками между экипажами и судьями. Детали потом объясню, — отмахнулась Милана.

— Понятно, — кивнул я. — И кто формирует команду?

— Нашу — я.

— А почему ты?

— Может быть, потому, что моя фамилия — Воронцова? — усмехнулась молодая графиня. И, выдержав выразительную паузу, продолжила: — А именно такая значилась на первой строчке вступительного рейтинга Федоровки. Вот организаторы на меня и вышли.

— А кто организаторы?

— Особый комитет. Неофициальный, конечно.

— А почему неофициальный?

— Чухонец, не тупи, а? — состроила недовольную гримасу Милана. — Гонки на самобеглых экипажах по ночному городу. В грозу. С участием несовершеннолетних кадетов, которым, вообще-то, без приказа и днем-то территорию корпуса покидать не позволено.

— Так это еще и незаконно? — догадался наконец я.

— Неофициально, — поправила меня Воронцова.

— Незаконно, — покачал головой я.

— Ну ладно, незаконно. С формальной точки зрения. И что?

— То, что я — пас.

— Почему? — искренне изумилась моя собеседница.

— Не хочу вылететь из Федоровки из-за такой ерунды. Мне еще есть чему здесь подучиться.

— Что за чушь?! — насупила брови Милана. — Никто ниоткуда не вылетит! Все офицеры корпуса, как и других школ, когда-то были первокурсниками, а лучшие — сами в таких гонках участвовали! Насчет Поклонской точно знаю — она в комитете. А возглавляет его, как поговаривают, сам Цесаревич — хотя вот это уже не точно. Но всяко люди там собрались влиятельные, всегда отмажут, если что.

— Даже так? — покачал головой я. Цесаревич — это, конечно, серьезно. — А что дает победа?

— Ну, призовых баллов тебе за это не начислят — соревнования все ж таки неофициальные… Корпусу — престиж, команде — уважение старшекурсников и преподавателей — по крайней мере, части из них. Не обязательно даже в случае победы, просто при достойном выступлении — Федоровка лет десять не побеждала в гонках, а в прошлом году даже в первую тройку не вошла. В команду специально берут по одному кадету из каждого отделения — чтобы не нарушать внутрикорпусного баланса в славе. От первого иду я, от второго — Ясухару. Так что, если ты и впрямь откажешься — придется мне звать кого-то другого из ваших «жандармов». Иванову, например? — склонив голову на плечо, хитро посмотрела на меня собеседница.

— Ой, да на здоровье! — всплеснул я руками. — Она там еще где-нибудь смухлюет, попадется — вас к духам дисквалифицируют, и вместо уважения преподов получите заслуженный прессинг!

— «Еще смухлюет»? — на свой лад выхватила из моей фразы суть Воронцова. — То есть то, что сегодня в зале она была не на нуле — правда?

— Ротмистр Сиротин никаких нарушений не заметил, — досадуя на свою проговорку, буркнул я.

— Вот это-то меня больше всего и удивляет… — задумчиво пробормотала Милана. — Ладно, расслабься, насчет Ивановой в команду — это я неудачно пошутила, — энергично тряхнула толстой черной косой она. — Не доверяю я ей. И дело не только в вашем странном спарринге.

— А в чем еще?

— Не знаю. Но что-то с ней не так. Определенно.

— А мне, типа, доверяешь? — с некоторым запозданием уточнил я.

— С тобой мы два раза сражались плечом к плечу. Ну и еще кое-что два раза… — подмигнула мне она. — Чего-то это да значит. И потом, глупо было бы не использовать твой бездонный запас маны.

— Вот с этого и надо было начинать, — хмыкнул я, к собственному удивлению несколько смущенный ее напоминанием о «других двух разах». — Тебе нужен не я, а моя мана.

— На самом деле, предел маны — далеко не самый ключевой фактор в гонках, — невозмутимо заметила на это Воронцова. — Сама по себе самобеглая коляска большого расхода не требует. Но случиться в пути, конечно, может всякое — в этом смысле, да, лишние две-три тысячи мерлинов нам явно не помешают.

— Кстати, о колясках, — сообразил я. — Я же не умею управлять экипажем!

— Ну, с тараканом ты сегодня неплохо сладил, — напомнила моя собеседница. — Принцип тот же самый — майор Артемьев же объяснял. Кроме того, первым пилотом стану я. Вы с Ясухару — на подхвате.

— Ну… — неуверенно протянул я.

— Баранки гну! Ладно, не хотела говорить раньше времени… Нынешние гонки, как я уже сказала, проходят в Москве, и традиционно команда-хозяин выбирает им… ну, девиз, не девиз — что-то вроде ведущей темы. Я потребовала, чтобы они были посвящены памяти Нади Морозовой. Организаторы одобрили. Ну, что теперь скажешь?

Ответить сразу у меня не получилось. Когда же ком, подкативший вдруг к моему горлу, хоть самую малость позволил мне выдохнуть, едва слышно выговорил:

— Так где и во сколько стартуем?