Аукцион невинности. Его трофей

23. О сопротивлении

Леденею под его пронзительным взглядом и от вида холодной усмешки.

— У меня нет брата-близнеца, — вкрадчиво говорит Адам.

Он отпивает чай, небрежно откидывается на спинку и скрещивает руки на груди — невольно сглатываю от хищной грации этого движения и явно проступившего рельефа на мощных руках.

— Тебе тот Адам был больше по душе? — прищуривается, — могу вернуть.

Прежде чем успеваю сказать да или нет, сдвигает столик, оказывается рядом со мной на диване, хватает и усаживает меня к себе на колени.

Дух захватывает от ощущения крепких рук, от его власти надо мной… какой же он сильный, мамочки… вдыхаю запах его парфюма, его внезапная близость пьянит, у меня стучит в висках, дыхание перехватывает, становится жарко.

Его губы так близко к моим, а глаза… смотрю в них, тону в синеве и не могу отвести взгляд.

— Хочу тебя поцеловать, как только увидел в парке, — его дыхание греет мои губы.

Смущаюсь, как никогда. Забываю обо всём. Прежде чем успеваю себя остановить, тихо шепчу:

— Если так хочется…

Властным движением Адам зарывается в мои волосы и берёт мои губы поцелуем. Нарочито грубым, жёстким. Рука на затылке не даёт отстраниться, ладонь на спине мешает вывернуться.

Я… поддаюсь его давлению и приоткрываю губы, мой рот полностью в его власти, он хозяйничает внутри, прижимая к себе. Я стискиваю бёдра от страстного, нарастающего желания.

Он отрывается резко, смотрит пристально. Прижимает пальцы к моим губам.

— Надо было сразу так? — усмехается.

Вот не мог промолчать?! Злюсь и начинаю вырываться.

Смеётся, легко удерживает меня на руках.

— Да ладно тебе, боевая малышка, — от неожиданно добродушного тона замираю и озадаченно смотрю на него.

Адам пожимает плечом.

— Видишь, и хотел бы погрубее, — улыбается он, — но где-то растерял весь запал. Ты такая уютная в этих джинсах. Растрёпанная ветром. Безумно сексуальная.

Он проводит пальцами по моим волосам, пока я пытаюсь справиться с чувством тотального офигевания.

— Если бы на тебе была юбка, я бы довёл бы тебя до оргазма совершенно точно, — говорит он.

— А…

— Нет, пока без оргазмов, — с притворной суровостью сдвигает брови он, — на тебе джинсы.

— …

— Да, Виктория, — прижимает к себе и целует мои волосы. — Знаешь, в некоторых штатах, соединённые которые, если при изнасиловании женщина была в джинсах, изнасилованием это суд не считал.

Обречённо вздыхаю, затаившись в его объятиях.

— И что, даже не спросишь, почему? — вкрадчиво спрашивает он.

Второй раз вздыхаю ещё обречённее и интересуюсь тихо:

— Почему?

— Потому что считается, — с явным удовольствием сообщает он, — что с женщины можно стянуть джинсы только добровольно. Если она сопротивляется, то их нельзя снять.

Пока я пытаюсь постичь эту странную логику, что весьма проблематично, так как мозги в тотальном желе от его близости, от этих объятий, от… от всего! — Адам вкрадчиво интересуется:

— Так что, Виктория. Ты сейчас в джинсах. Что накладывает некоторые ограничения на возможности того Адама, с которым ты была уже знакома, и которого только что затребовала.

Его шёпот тревожит волоски рядом с ухом, а рука чувствительно и сильно сжимает моё бедро.

— Так что, Виктория? — в его низком бархатистом голосе явственно слышатся чувственные нотки, — если я продолжу… прямо здесь. Ты будешь сопротивляться?