Аукцион невинности. Его трофей

52. Нормальность

Как он говорил? Выгоняют, не глядя в глаза?

Так вот. Адам меня не выгоняет.

Он… Отпускает. Не сводя с меня холодного пустого взгляда.

В аэропорт меня везёт не водитель.

Сам Адам.

Ведёт машину уверенно и плавно.

Поднимается со мной на борт частного самолёта, стискивая мою руку в кулаке.

Сам заводит меня в салон, скупо кивая стюарду, усаживает меня в кресло.

Тот самый самолёт, на котором мы летели, и на котором, там, за той перегородкой, я стала женщиной.

Его женщиной.

Ада пристёгивает мой ремень, садится передо мной на корточки, положив предплечья на мои колени.

Опускает голову.

Чёрт, Адам, какого хера ты так делаешь? Всю душу же нахрен разрываешь.

Да я вся извелась уже. Нахрена ты вообще это затеял?

Сидит передо мой на корточках. Не двигается. Предплечья его сильные, мощные, на моих узких бёдрах, затянутых в голубые джинсы.

Не двигается. Молчит. И я молчу.

Не, я так-то понимаю, почему он это делает. Он же хочет по-нормальному, типа. Как он сказал? Полгодика я поживу без него нормальной жизнью, а потом, если я никого не найду…

Идея здравая. Я именно поэтому решилась.

Думала, что могу. Попробовать построить ту самую нормальную жизнь без него.

Могу ли я встретить кого-то? А кого? Кто вообще может с ним сравниться?.. Да я же в жизни круче мужика не найду.

Ведь любит ведь меня, зараза такая, любит, я знаю. И верю ему.

И что? Вот он, сейчас, вот этот самый Адам, добровольно меня отпустит? Чтобы я могла встретить какого-то мужика?

Или он хочет, чтобы я помучилась вдали от него, и потом он появился весь такой эффектный? Зная его, устроит ведь мне ещё и выставку в какой-нибудь пафосной галерее. И потом явится, такой красивый, посмотрит, вручит цветы, ну или просто без цветов, подойдёт и взглянет своими синими глазами…

Или у него вообще дури хватит подстроить свою смерть, сделать пластику, и явиться ко мне, чтобы я и знать не знала, что это он. В этом случае ещё ведь наверняка не признается, что это он и есть, когда у меня будет крышу рвать оттого, что этот вот мужик так похож на моего, того самого, якобы погибшего Адама.

Или… Да десятки вариантов! Вопрос в другом. Готова ли я к такому варианту, что он без меня вдруг поймёт… или я пойму… Или… Да иптыть жеж нахрен растудыть всё это налево! Адам! Да пошёл ты!

Не выдерживаю. Зарываюсь пальцами в его волосы. Наклоняюсь к нему, глажу по широкой спине.

— Вика, — глухо говорит он.

Твою мать, Адам. Ну какого хрена?! Какого хрена, Адам, какого нахер хрена!

Мы говорим одновременно.

— Не отпущу, — говорит он.

— Не отпускай, — выдыхаю я.

Отстёгивает мой ремень, хватает мою талию, поднимает с кресла.

Обхватываю его за шею, стискиваю его пояс ногами.

— Зачем надевал на меня джинсы? — шепчу сквозь слёзы. — Неудобно же будет их рвать.

Смеётся. Смотрю ему в глаза. И он замирает. Не сводит с меня сияющего взгляда.

— Я у тебя очень сильно не нормальная, — улыбаюсь я, искривляю губы. — А ещё я плачу некрасиво.

— Ты самая красивая, что я видел в жизни, Вика, — шепчет он и тянется к моим губам.

Целует нежно-нежно… У меня прорывается рыдание, стискиваю его как можно сильнее. Как будто действительно боюсь, что отпустит. Отпускает мои губы, смотрит, смотрит, смотрит… Чёрт, Адам, как же я тебя ненавижу…

— Я так тебя ненавижу, что жить без тебя не смогу, — усмехаюсь я.

— Я так тебя люблю, — отвечает он, — что ненавижу себя за то, что не могу любить тебя сильнее.

Глажу его ладонями по лицу. Рассматриваю. Держит меня трепетно. Легко-легко. Как пушинку.

— Ты мой рыжеволосый ангел, Вика, — шепчет он. — Ты ведь останешься со мной?

Всхлипываю. Щёки все мокрые. Знаю, что я сейчас вся в красных и белых пятнах. Хорошо, что тут нет зеркала. Потому что красивого на моём лице вот совершенно точно совсем-совсем ничего нет, так, мокрое смятое пятно, а не лицо.

А этот дурак не сводит с меня восторженных глаз.

— Останусь, — выгибая губы в кривой дрожащей улыбке, соглашаюсь я. — Только у нас точно не будет по-нормальному.

— Давай не будем по-нормальному? — улыбается он, продолжая меня разглядывать.

Его взгляд скользит по моим щекам, опускается на губы, поднимается на волосы, задерживается на сморщенном лбу, снова спускается вниз, к моим подрагивающим губам.

— Давай не будем, — я киваю.

Молчит. Смотрит. Держит. Я всхлипываю, шмыгаю носом. Промаргиваюсь.

— Ты ещё долго меня так будешь держать? — усмехаюсь я.

— Я жду, когда это станет достаточно ненормальным, — сообщает с улыбкой он.

Меня разбирает смех. Притягиваю себя к нему, прижимаюсь губами к его губам. Он осторожно целует меня. Крайне медленно и бережно ставит меня на ноги.

Обхватывает ладонями моё лицо, растирает большими пальцами слёзы на щеках.

— Сколько тебе нужно ещё времени поплакать? — приподнимает брови он.

— Думаю, за две минуты управлюсь, — хмыкнув, отвечаю я.

— Хочешь отпуск? — спрашивает Адам.

— Очень хочу. Правда я не работала.

— Вообще-то сейчас планировался твой отпуск. От меня, — говорит он предельно серьёзно.

— Ты издеваешься? — возмущаюсь я. — Я тут вообще-то ещё две минуты плакать собралась, а ты их тратишь.

— Мне нужно твоё согласие на поездку туда, куда я хочу тебя сейчас отвезти, — говорит он, всматриваясь в мои глаза.

— Вези куда хочешь. Только вот, чтобы поплакать, у меня ещё есть законные полторы минуты, и ты…

Не получается договорить. Адам обрушивается жадным, властным, жёстким поцелуем на мои губы, просто сминает их напрочь, стискивает меня в ручищах. Я даже чуть пугаюсь этого, но тут же понимаю — вообще нигде ничуть никак не больно, совсем-совсем, даже прикусывает мои губы с жадной осторожностью…

От осознания этого срывает уже меня. Целую его в ответ как бешенная. Прижимаюсь к нему, отвечаю на поцелуй отчаянно, кажется, начинаю рвать на нём рубашку… потому что пуговицы летят в стороны.

— Тихо, тигрица, ты чего? — смеётся Адам, когда я начинаю его беспорядочно целовать по лицу, — а как же полёт?

— Нахер его! — заявляю я. — Меня тут увозить собираются в неизвестном направлении, а даже не отжарили ещё толком. Я всё жду-жду…

Вот теперь Адам смеётся громко и свободно. Любуюсь им. Как-то сразу опускает плечи, расслабляется, выпускает из себя напряжение.

— Ты мой ангел, Вика, — легко целует мои губы. — Отжаривать я тебя буду потом. Садись и жди.

Возмущённо пыхчу. Я-то тут только что хотела его спровоцировать на что-нибудь эдакое, страстно-ненормальное. Но, похоже, у этого синеглазого чёрта лимит на смену планов из-за меня исчерпан.

Усаживает меня в кресло, пристёгивает.

— У тебя ещё минута поплакать, — он касается моего подбородка и выходит из салона в сторону кабины.

Плакать мне, естественно, больше не хочется. Хрен его знает, чем я там думала. Плевать на всё. На доводы разума и прочее. Даже если у нас с ним долго не продлится. Плевать.

Хочу быть с ним. Нормально или не нормально, как угодно. Лишь бы с ним.

От этих мыслей всё-таки слёзы снова проливаются, я пялюсь в иллюминатор, чувствуя, как они текут, а лицо от этого кривится.

По идее мне бы успокоиться, чтобы лицо стало красивым, ведь мне хочется нравиться Адаму, а он когда-то говорил, что ему не понравилось видеть меня плачущей… Да и пошло оно всё. На это я тоже буду плевать.

С ним я могу быть настоящей. Говорить глупости. Даже нос ему могу снова разбить, если вынудит. И при этом отчётливо понимаю — не вынудит. Пожалуй, я сейчас точно знаю, что не во всём мире места безопаснее, чем с ним.

Адам заходит, останавливается на пороге. Хмурит брови.

— Уже пять минут прошло, а ты всё плачешь.

— Мне не хватило двух минут, — пожимаю плечом я, чувствуя странную свободу. — Похоже, тебе придётся терпеть повышенную влажность в салоне весь полёт.

— Кажется, здесь где-то был зонт, — усмехается он, — если зонт не поможет, я хорошо плаваю.

Подходит, садится в соседнее кресло, проверяет на мне ремень безопасности, пристёгивается сам. Берёт мою руку и крепко сжимает её в своих горячих ручищах.

— Хочешь сказать, что я могу топить твой самолёт в слезах весь полёт? — интересуюсь я.

— Можешь, — кивает он. — Если хочешь, я готов.

Почему-то меня это смешит. Кладу голову на его плечо. Адам гладит меня по волосам.

— Любимая моя, — шепчет он в мои волосы. — Спасибо, что остаёшься.