Аукцион невинности. Его трофей

31. Вид

Снижение?.. Это он что, специально меня так заводил? Чтобы я потом…

Хватаю джинсы, чтобы надеть, но замираю от тихого приказа:

— Положи эти тряпки, я приготовил для тебя получше.

Вскидываю на него свирепый взгляд.

— Меня устраивает моя одежда, — отвечаю злобно.

— Да, она хороша, — явно мною любуясь, отвечает Адам, — но там жарко. Вот, надень это.

Только сейчас обращаю внимание на несколько белоснежных квадратных пакетов у стены. Он заглядывает в каждый и протягивает мне два.

Достаю невесомую ткань, очень приятную наощупь, необыкновенно-нежную, струящуюся. Разворачиваю. Нежно-кремовый брючный костюм. Достаточно закрытый.

Восхитительное нижнее бельё из тончайшего кружева, нежного и невесомого. Изящные тонкие сандалии с надёжной неприметной застёжкой и плоской подошвой.

Адам достаёт из пакета себе, тоже что-то светлое, только мужское, начинает одеваться.

Пожимаю плечами. Одеваюсь, пытаюсь что-то сделать с волосами, но Адам распоряжается:

— Не собирай, пусть будут распущенными. Хочу их трогать.

Я вскидываю взгляд на него. Лучше бы меня между ног потрогал, причём достаточно долго, чтобы… ведь моё возбуждение никуда не пропало. Наоборот, теперь, глядя на него, ослепительного в этих светлых брюках и рубашке, идеально обрисовавших его — мощного и совершенного — моё желание выходит на новый уровень.

Стискиваю бёдра и закусываю губу. Встречаю насмешливый взгляд синих глаз и… меня просто накрывает яростью. Он ведь всё специально! Специально!

Бросаюсь прочь из спальни, туда, где просторный салон и кресла. Дверь раздвигается, я устраиваюсь в салоне на прежнее место у иллюминатора, начинаю возиться с ремнями.

Замираю от прикосновения его сильных рук, накрывших подрагивающие мои.

Адам уверенными чёткими движениями пристёгивает меня, садится рядом, пристёгивается сам и хватает меня за руку.

Пытаюсь вырвать её, но бесполезно — моя маленькая кисть тонет в двух его ручищах. Он подносит мои пальцы к губам, медленно целует и усаживается в кресло глубже, удерживая мою руку в обоих кулаках.

— Не отдам, — изгибая уголок губ, заявляет он и сжимает мою руку сильнее.

Начинает поглаживать её пальцем и меня накрывает яростью.

Вырываю руку — Адам отпускает.

Отстёгиваюсь, вскакиваю, готовясь закатить скандал…

— Сядь!

От его тихого приказа застываю, меня будто ушатом ледяной воды окатывает.

Смотрю на него, и меня сковывает лютым страхом: ни следа улыбки, напряжённый, с поджатыми губами и прищуренными глазами Адам… я не знаю отчего, но становится просто жутко, у меня натурально слабеют ноги, в животе сжимается тугой холодный узел, губы начинают трястись.

— Сядь в кресло, Виктория, и пристегнись.

Его голос замораживает воздух в салоне, кажется, сейчас на иллюминаторах появится морозный узор, несмотря на всю противообледенительную обработку, её наверняка проводили, или, не проводили, сейчас не зима, как же страшно-то, чёж он такой жуткий…

— Немедленно.

Сажусь в кресло. Адам поворачивается — руки большие, длиннющие, пристёгивает меня, проверяет ремни.

— Никогда. Не смей. Отстёгиваться. Поняла?

— Да… — тихо говорю подрагивающими губами.

— Повтори, что ты поняла.

— Я не буду отстёгиваться, — осторожно говорю я.

— Как часто ты не будешь отстёгиваться?

Сердце оглушительно стучит, стискиваю заледеневшие от страха пальцы в замок, пытаюсь выровнять дыхание.

— Никогда не буду отстёгиваться, Адам, — послушно произношу я. — Я поняла.

— Умница.

Адам устраивается в кресле, расслабляет плечи. Снова берёт мою руку, целует мои пальцы и держит на уровне своего живота в обеих своих ручищах. Мне не очень удобно, рука в локте натянута через подлокотники, но я терплю.

Осторожно смотрю на него: спокойное лицо, закрытые глаза. Держит мою руку и поглаживает пальцы.

Ладно… Пока не буду никак на это реагировать. Надо немного успокоиться.

Смотрю в иллюминатор — самолёт нырнул в зону облаков. Снижаемся.

Мы молчим. Я вроде успокоилась, смотрю в иллюминатор и даже не стараюсь больше высвободить руку — хочет, пусть держит.

Вздрагиваю от тихого голоса Адама.

— Виктория, на некоторые вещи у меня излишне острая реакция, — он говорит очень тихо, но чётко.

Несмотря на небольшой фоновый шум, я его слышу очень хорошо. Поворачиваю голову — он сидит с закрытыми глазами. Лицо спокойное. Также спокойно он продолжает говорить.

— Ремни безопасности. Эта вещь неизменно будет вызывать у меня крайне острую реакцию. На это есть причины.

Пауза. Я молчу. Жду.

— В моей семье не было принято пристёгиваться, — продолжает он ровным голосом, не открывая глаз. — Дорогие безопасные машины, умелые водители, проверенные маршруты. Только вот при аварии это не помогло. Мне было двадцать. Вытаскивали меня долго. Десятки операций. Выжил. Родители и брат с сестрой… нет.

Он открывает глаза и поворачивается ко мне. Я не знаю, как реагировать. Наверное, надо сказать слова соболезнования, или…

— Я…

Адам меня обрывает, не давая закончить фразу.

— Мне не нужно сочувствие, Вика, — спокойно глядя мне в глаза, добавляет он. — Просто делай, что я говорю. Особенно, это касается решений безопасности. Я потратил достаточно времени, чтобы значительно снизить для своих людей угрозу жизни, как и другие угрозы. У меня это получилось хорошо. Не надо создавать мне дополнительные сложности и вызывать острые реакции.

Он улыбается, глаза остаются холодными. Не знаю даже, что сказать, я просто в шоке от его внезапных откровений.

Адам поправляет прядь моих волос, убирает за ухо, гладит по волосам. Перехватывает мою руку так, что мне становится значительнее удобнее, но продолжает держать. Показывает мне взглядом на иллюминатор.

— Смотри, из-за облачности на море меньше бликов, не слепит, можно хорошо рассмотреть остров. Люблю этот вид.