Адам не отвечает. Проходит к стене мимо меня.
Задерживается рядом со мной, опускает руку, гладит меня по голове — что странно, я не отшатываюсь, а едва удерживаюсь, чтобы не податься навстречу этой ласкающей руке — сюрр, просто сюрр… почему?
Моё тёло знает о нём что-то больше, чем я сама, мои мозги, или что там сейчас вопит мне о неправильности происходящего? Он меня уже сломал? Меня ситуация и время взаперти раскатали?
Факт остаётся фактом. Адам гладит меня по голове — но я не отшатываюсь, позволяю ему — захватывает прядь ярко-рыжих волос, пропускает сквозь пальцы, и я снова любуюсь тем, как же чёрт возьми красиво это смотрится…
Он отпускает, проходит к стене, садится на пол, скрестив ноги, касается пальцами фотографии снежинки.
Это движение такое привычное, что мне легко представить, как он сидел здесь часами.
Не тороплю его. Я задала вопрос. Теперь его шаг.
Адам молчит долго. Очерчивает контур снежинки, опирается на пол, устраиваясь удобнее.
Не отводя глаз от фотографии, отвечает.
— Всё началось с этой фотографии.
Его голос звучит глухо, и говорит он через силу. Его красивое лицо кривится, но не лишается привлекательности.
Наоборот. Сейчас я бы его фотографировала с большей охотой. Жадно щёлкала бы и бегала вокруг него, меняя ракурсы.
Живые эмоции. Настоящие. Просто сокровище для фотографа, привыкшего теребить зажатых клиентов, чтобы они сбросили скованность и на доли секунды расслабились, проявили себя.
Адам сейчас выглядит так, что любой бы его снимок, без сомнений, победил в мировом конкурсе. Самом престижном, какой только можно придумать. Возможно, вошёл бы в десятку самых продаваемых и известных за всю историю.
Цепляет. Выражение его красивого лица, искажённого внутренней борьбой, реально цепляет.
— Я когда первый раз увидел твою снежинку, — Адам усмехается, — полдня улетело в труху. Я даже контракт завалил. Очень много тогда работал. Долго. Почти не спал. Не мог. Сорвал режим и была жуткая бессонница. Тогда было очень тяжело. Увидел твою снежинку в ленте новостей, сначала пялился на телефоне, потом дома на экране.
На его лице появляется улыбка, лёгкая, едва заметная, и в целом он явно успокаивается.
Я понимаю, что он принял решение всё рассказать, как есть: по тону и тому, как он начинает говорить: спокойно, уравновешенно, без пауз, не отрывая взгляда от снежинки на белой стене.
— Тогда я впервые за долгое время заснул. Спокойно, без всяких кошмаров и прочего. Купил её. Повесил в кабинете. Был сложный период, но почему-то именно из-за этой фотографии я выбрался из той трясины. Принял целый ряд решений.
Он ерошит волосы, снова прикасается к фотографии.
— Она стала моим талисманом. Я менял дома, квартиры, но эту фотографию везде таскал с собой. У меня всё наладилось. В какой-то момент мне стало интересно, что ещё делает этот фотограф. Нашёл тебя. Оказалось, все твои выставочные снимки изумительны. Я ещё тогда не знал, как ты выглядишь. Не знал, кто ты. Просто имя и фамилия на этикетке в углу рамки.
Адам усмехается.
— Я представлял тебя женщиной лет пятидесяти пяти с крутым мужем-банкиром, тремя взрослыми детьми, собакой лабрадором и дачей на берегу моря с целым садом пышных разноцветных роз. Что ты в соломенной шляпке ходишь, подрезаешь розы и планируешь новую поездку в горы, где можно будет встречать с фотоаппаратом рассветы.
Он резко встаёт, отходит к стене с другой фотографией — той самой, где горный рассвет. А ведь именно её я считаю самой крутой из всех своих.
Похоже, что Адам того же мнения.
— Фотографии твоего авторства появлялись крайне редко, — продолжает он более чётким голосом. — Мне стало интересно, почему. Явный талант. Я богатый человек. Захотел выяснить. Вдруг проблемы, и я смогу денежно помочь.
Он оборачивается и смотрит мне прямо в глаза.
— Год назад, Вика, я впервые увидел тебя на выставке, — говорит он, — и после этого ты стала моим наваждением. Ненавидел себя. Знал, что не имею права вмешиваться. Что ничего не могу тебе предложить толкового, нормального. И не мог справиться с собой.
На его лице появляется зловещая усмешка, и мне становится не по себе.
— Я же с информацией работаю, — медленно говорит он. — Я знал о тебе всё. Даже об отчиме, о том, что ты девственница, сторонишься мужчин. И работаешь как проклятая.
Я делаю глубокий вдох, обхватываю себя за плечи. Но не могу отвести взгляд от синих глаз, на дне которых плещется бездна.
— Для меня ты была ангелом, Вика, — тихо говорит он. — Ты стала смыслом. Тем, что хотелось беречь, оберегать. Я держался подальше, чтобы не разрушить твою жизнь, потому что ты как никто заслуживаешь нормальной жизни. И при этом не мог не следить. Надо было отступиться. Но уже всё. Точка невозврата была пройдена.
Не отрывая от меня взгляда, он продолжает, заставляя меня холодеть с каждым словом:
— Ты видела Григория в торговом центре. С Аней. Это мой старый деловой партнёр. Он меня предал, мы поделили бизнес, остались ключевые ресурсы, на которые он не смог положить лапу. Они ему нужны. И он нашёл способ меня прижать. Тобой.
Я растираю лицо ладонями, пытаясь совместить его слова с тем, что я знаю.
— Я не очень понимаю… — начинаю было я, но Адам перебивает.
— Вика. До нашей встречи на аукционе я полгода вывозил здоровущий контракт. Там была война не на жизнь, а на смерть. Международная. Короче, чудовищные ресурсы, влиятельнейшие люди и прочее. Не суть.
Адам не отрывает от меня взгляда, его лицо становится похожим на маску.
— В тот день я был в крайней степени задолбанности. Я побеждал в длинной войне, оставалось немного. И тут ко мне является Григорий. Мы до сих пор в некоторых сферах вынуждены сотрудничать. В общем, он показал мне твою фотографию со словами «смотри, какая девочка продала себя на аукцион, решила срубить бабла, ты таким не интересуешься, но я её для тебя забронировал, ты же любишь рыженьких, вдруг всё-таки понравится, если нет, себе оставлю».
Я ахаю и прижимаю пальцы к губам.
— Я не поверил, — также холодно и бесстрастно говорит он, — поэтому проверил. Много раз. По всем каналам. Всё говорило о том, что молодая и талантливая девушка почувствовала вкус к большим деньгам на премиум-заказах, и решила разом обеспечить себе достойную жизнь.
Адам оглядывает фотографии на стенах.
— Всё было сделано безупречно, Вика. Безупречно. Я повёлся. Решил, что ты и в самом деле так решила, — пожимает плечами. — Жизнь штука такая. В общем, я решил закончить все дела и свалить в отпуск. Ускорился. Победил в войне. Финальные сделки проходили в том клубе. Всё закончилось. Григорий сказал, что это была славная победа, и я имею право на трофей. Мы же были союзниками. И провёл меня по коридору клуба, показав на открытую дверь.
Адам подходит ко мне, садится на пол рядом со мной.
Я в полном шоке, не знаю, что думать, как реагировать.
Просто смотрю на него.
— Я когда увидел тебя там… — усмехается он. — В подранной одежде. Эти твои глазищи на весь экран, и бугай руки распускает, у меня просто крышу сорвало. Подумал всё. Плевать, какая ты продажная и потенциальная дрянь, если решила продать свою девственность, прошла все эти проверки, значит, пусть так. Заберу себе. Если кто и тронет тебя, то это буду я.