Вопрос-то какой… Я прижимаю пальцы к своим губам, глубоко дышу, пытаясь обрести ясность мыслей.
Это очень сложно. Я на коленях у самого охрененного мужчины, которого только можно вообразить. Внешне, разумеется, что там за его обаянием на самом деле скрыто, страшно даже подумать.
Мне страшно. Мне страшно не только согласиться, но теперь… мне страшно… ма… ох тыж ё…
Прижимаю пальцы к своим губам, ошарашенно глядя на Адама, осознавая: мне страшно не только согласиться, но и… мне страшно отказаться!
А что если он примет отказ, отпустит и пропадёт из моей жизни, и я так никогда и не узнаю, каково бы это было с ним? Ведь теперь я точно знаю, когда он может быть со мной и таким: обаятельно-нормальным, со своей ноткой придури, опасный до безумия и…
Чёрт-чёрт-чёрт, да я хочу же его до безумия.
Адам смотрит на меня серьёзно, держит уверенно в своих сильных руках, чуть поглаживает кончиками пальцев по голой спине под одеждой, а я пытаюсь принять решение.
— Мне… мне обязательно отвечать прямо сейчас? — тихо спрашиваю я.
Адам медлит. Опускает глаза, но я успеваю заметить в них довольную искру. Гад!
— Не обязательно, — говорит он слегка улыбаясь. — Если поцелуешь меня сейчас сама, можешь вообще сегодня ничего не решать.
Вот тут я озадачиваюсь. И как он себе это представляет? Задаю этот вопрос вслух.
— Понимаешь, — хитро прищурившись, он смотрит на меня, — это возвращает нас к вопросу о выборе.
Поднимаю брови. Он кивает на стол.
— Хочешь допить чай? — спрашивает он.
Я и забыла про него. Нахожу это отличным поводом оттянуть решение.
— Да, хочу, — тихо говорю я.
— Вот видишь, ты сделала выбор, — довольно мурлыкает Адам, рассматривая мои губы. — Тогда следующий вопрос. Очевидно, что ты захочешь его допить, сидя у меня на коленях. Вопрос в том, ты хочешь его допить после нового поцелуя или до?
Глубоко вздыхаю. Очарование момента похерено им напрочь. Злобно смотрю на него.
— На диване с другой стороны стола от тебя! — цежу сквозь зубы я.
Адам снова смеётся своим потрясающим заразительным смехом, негромким и вибрирующим, от которого внизу живота томительно теплеет. Невольно улыбаюсь в ответ, чувствуя, как злость растворяется от его смеха и добродушного взгляда на меня. Вот как он это делает?..
Он бросает на меня озорной взгляд, легко встаёт с дивана со мной на руках, водружает с противоположной стороны стола, ставит передо мной свою чашку, а себе забирает свою.
Разливает чай и с довольным видом заявляет:
— Видишь, Виктория, как, оказывается, просто делать выбор. И даже не из тех вариантов, которые тебе предлагают.
Моргаю, рассматривая его, пытаясь въехать в то, что о чём он толкует. Адам отпивает свой чай и с прищуром смотрит на меня.
— Это типичная манипуляция, Виктория. Выбор без выбора называется. Особенно хорошо действует на маленьких детей. Ты хочешь убрать игрушки до мультика или после? Ты ляжешь спать с этой игрушкой или с той? При этом выбирает из несущественных вариантов, делая то, что нужно. Ребёнок убирает игрушки, родителю не важно, до мультика или после. Нужный выбор сделан: убрать игрушки.
— Но я сейчас… — начала было я, но он перебил.
— Да, ты сейчас увидела манипуляцию. И сделала выбор. Только вот в чём засада, Виктория. Ты не ребёнок, а умная женщина. И детские манипуляции с тобой не работают. Но, как уже понятно, отлично работают провокации. Я показал интересующие меня условия: у меня на коленях и с поцелуем. Спровоцировал тебя отказаться от того и другого, чтобы ты могла хоть немного ощутить контроль над ситуацией.
Адам положил локти на стол, упёрся подбородком в кулак и с подкупающей проникновенностью во взгляде сообщил:
— Тут вот какая штука, Виктория, — улыбнулся он. — Я не хочу тобой манипулировать или провоцировать тебя. Ты для меня ценна сама по себе. Я хочу, чтобы ты сделала выбор сама.