Аукцион невинности. Его трофей

37. Синдром

Римма и Сергей при смерти?

Вспоминаю ледяное выражение глаз холёной красавицы-Риммы и насмешливо-улыбчивый взгляд Сергея в зеркале заднего вида.

Я же их совсем не знаю. Почему мне их жалко? И почему мне сейчас так…

Какого чёрта я вообще взялась говорить с Адамом? Может, у меня и в самом деле крышняк поехал? Стокгольмский синдром, или как там его? Когда заложники вдруг начинают испытывать симпатию к похитителю?

— Ты права, — усмехается Адам, — мне полегчало. Но, похоже, и я прав. Тебе явно потяжелело. С чего это ты вдруг утешать меня решила?

О, не одна я сомневаюсь в целостности моей психики. Забавно.

— Сама не понимаю, — в тон ему, с усмешкой, отвечаю я.

— И всё же?

Я делаю паузу, думаю. Адам обнимает, перебирает пальцами мои волосы, и мне от этого уютно и спокойно. Наверное, я и в самом деле двинулась мозгами, но мне не хочется от него отстраняться. Почему-то я уверена, что мне нет угрозы от него.

— Я думаю, — осторожно отвечаю я, — что я их совсем не знаю. Но вряд ли они заслуживают смерти.

— Интересно, — усмехается он. — Твоя Анька, она же тебя предала, но для неё ты тоже не хотела смерти. Интересно, думаешь ли ты, что смерти заслуживаю я?

Каменею в его руках. Вот зачем это он?..

— Вот для чего ты это спросил, Адам? — всё же задаю вопрос.

Он пожимает плечами.

— Интересно. Вот и спросил.

— Ты же хотел по-нормальному.

— Вполне нормальный вопрос. Нормальный интерес. Я удерживаю тебя против воли. Забрал с аукциона. Трахнул вот…

— Я же согласилась.

— Ты защищаешь меня, Вика?

Я издаю глухое рычание и утыкаюсь в его плечо.

— Адам, тебе обязательно каждый раз задавать вопросы, которые расшатывают мне мозги?

— Я их задаю именно для того, чтобы узнать, насколько сильно они у тебя расшатаны.

Вскидываю голову, смотрю прямо в синие глаза. В них странное выражение.

— Я не понимаю тебя, — признаюсь честно.

— Зато я себя очень хорошо понимаю, — усмехается он. — Ещё лучше, Вика, я понимаю тебя. Тебя тянет ко мне, ты ластиться начинаешь, поддерживать морально даже пытаешься. Что? Словосочетание «Стокгольмский синдром» уже возникло в твоей голове?

Закусываю губу. Смотрю ему прямо в глаза.

— Да, возникло.

— Как давно?

— Только что.

— Я рад этому, — вдруг улыбается он усталой тёплой улыбкой. — Могу тебя успокоить. С тобой всё в полном порядке.

Вздёргиваю брови, удивлённо смотрю на него.

— Ты по природе своей очень женственная, ласковая малышка, — говорит он, убирая прядь моих волос за ухо, — просто отбили у тебя это, вот и отрастила колючки, чтобы защищаться. С мной, как бы это ни звучало безумно в наших с тобой обстоятельствах, ты себя чувствуешь защищённой. Секс, особенно такой бурный и откровенный, как у нас с тобой, тоже располагает к тому, чтобы открыться и довериться.

Я опустила глаза, не зная, как относиться к его словам. Прям психолог, мать его.

— При этом ты умная, — добавляет Адам, опуская руки на подлокотники и откидываясь на спинку кресла, оставляя меня просто сидеть на его коленях, — и все эти вопросы, учитывая наши обстоятельства, разумны. Я их тоже не могу игнорировать, всё время держу в голове.

— Для чего?

— Чтобы предугадать твои возможные реакции. Потому что если ты вдруг решишь, что со мной всё же опаснее, чем без меня, ты попытаешься сбежать. Я хочу, чтобы ты держала это в голове. Что сбегать от меня не надо. Во всяком случае пока.

Совершенно перестаю что-то понимать.

— В смысле — пока? — спрашиваю я озадаченно.

— В смысле, что когда я разберусь с моим врагами, — поджимает губы Адам, мрачно сверкнув глазами так, что меня пробирает до нутра, — когда я их закопаю, не в прямом, сугубо в переносном смысле, я смогу тебя отпустить. Возможно, ты захочешь после этого со мной по-нормальному. Или не захочешь. Это будет пока.

Салон наполняет звук тихого автоматического голоса: «Уважаемые пассажиры. Через пять минут начинаем снижение. Просим вас занять свои места…»

Адам берёт меня за талию, усаживает в кресло, пристёгивает мой ремень. Опирается двумя руками на подлокотники моего кресла, наклоняется ко мне так, что наши лица оказываются на одном уровне.

— Я не уверен, Вика, что простые просьбы и разговоры тебя удержат от побега, — тихим страшным голосом говорит Адам, — поэтому я иду проверенным путём. Здравый смысл подсказывает, что тебя рядом со мной в данный момент способен удержать только страх.

Он кривит губы, и меня пробирает холодом по позвоночнику от копчика до затылка.

— Если ты остаёшься рядом со мной, — продолжает Адам, — меня очень даже устроит, если причина этого будет в страхе. Передо мной. Достаточно напугал? Донёс мысль?

Я вдруг понимаю, что во время его тирады просто не дышала. Жуткий он чёрт, всё-таки.

Киваю.

— Что ты поняла?

— Что нужно держаться рядом с тобой.

— Почему тебе надо держаться рядом со мной?

— Чтобы выжить.

— Умница. Помни это. Всё время. Ни шагу от меня.

Мои губы начинают дрожать, из глаз текут слёзы.

— Поняла меня? Не слышу!

— П-п-поняла… — еле слышно шепчу я.

Он рассматривает меня, на его лице проскальзывает гримаса, будто от зубной боли, но мне кажется, что мне показалось: у него снова спокойное бесстрастное лицо, холодный взгляд.

Адам выпрямляется, садится в кресло рядом со мной, пристёгивается и закрывает глаза.

Смотрю на него, пытаясь подавить слёзы, но они текут. Всхлипываю едва слышно, растираю слёзы по щекам, я напугана до чёртиков, пальцы дрожат, я не знаю, я точно этого всего не выдержу.

Лицо Адама с закрытыми глазами спокойное, только у челюсти катаются желваки.

— Вика, — говорит он спокойно с закрытыми глазами. — Я надеюсь, ты услышала главное. Когда всё закончится, я тебя отпущу. Пока всё не закончилось… Думаю, ты поняла. Поняла же?

Судорожно втягиваю воздух.

— Поняла, Адам, — тихо отвечаю я. — Всё поняла.