Никто Казика с собой не звал — он сам увязался. Впрочем, никто и не гнал. Но, в конце концов, это ему позвонил Гаврюшин, которому в свою очередь позвонил Дергачев, а Казик включил громкую связь, чтобы слышал Купревич, потому как именно полковнику и предназначалась информация. Вот такой замысловатый путь передачи данных, однако именно Казик оказался главным передатчиком.
Ну а дальше все закрутилось, завертелось и даже завихрилось. Начальник оперативно-следственной группы разговаривал по телефону, задавал вопросы, отдавал приказы, отправлял людей в больницу и на квартиру Егоровой… Нападение на начальницу VIP-зала, которое еще два дня назад воспринималось случайностью, теперь, когда она лежала в реанимации, рассматривалось как явное преступление.
Аркадия Михайловича втянуло в вихревую воронку, вернее, он сам втянулся, не слишком представляя, какой от него в данный момент может быть толк, однако кто знает… Опять же полковник не возражал, когда Казик сел с ним в машину и отправился в больницу.
В вестибюле перед приемным покоем их ждал Дергачев. Выглядел он неважно — с серым осунувшимся и даже словно заострившимся лицом, с тяжелым взглядом.
— Доложите со всеми подробностями, — распорядился Купревич, и начальник САБа, который вовсе не состоял у полковника в подчинении, стал докладывать с той четкостью и бесстрастностью, с какой зачитывают рапорт.
— Это не может быть случайностью, — сказал под конец Дергачев. — Ее пытались намеренно отравить. Смесь снотворного с какой-то химией. Она же не могла принять это сама…
— Особенно, если ждала гостей, — встрял Казик.
— Допустим, — не стал спорить Купревич и посмотрел въедливо на Дергачева. — А почему Егорова вдруг решила пригласить в гости именно Кондакову и вас?
Дергачев спокойно выдержал этот взгляд.
— С Кондаковой она дружит. А я…
Аркадий Михайлович слушал Дергачева и думал: надо же, как все интересно сложилось, чужие в общем-то люди, а буквально за сутки в некотором смысле сошлись. Казик догадывался, что за четкими, скупыми на эмоции словами кроется нечто, имеющее отношение именно к эмоциям, но начальник САБа не хочет это проявлять. Интересно: почему? Почему нельзя просто волноваться за женщину, которая коллега, в доме родителей которой ты пусть случайно, но провел вечер, и которая тебя пригласила на ужин? В конце концов, два раза подряд в гости не зовут совсем уж постороннего человека. Хотя еще вчера утром, когда Казик выяснял подробности нападения на Егорову, Дергачев вел себя как начальник САБа, и не более того, — со служебной озабоченностью человека, отвечающего за безопасность, пусть даже и имеющую весьма условное отношение к безопасности авиационной.
— Я хочу переговорить с врачом, — сказал Купревич.
— Я врачу передал, что вы можете захотеть с ним переговорить, а он ответил… — Дергачев посмотрел на часы, — ну да, теперь уже освободится минут через тридцать. Если ничего экстренного не произойдет.
Врач освободился через сорок минут. Это был немолодой мужчина с лицом человека, которого уже ничего не может удивить. Равнодушно взглянув на удостоверение Купревича, он спросил:
— О чем вы хотите узнать?
— Прежде всего о состоянии здоровья.
— Терпимо.
— А подробнее?
— Подробнее? Пожалуйста, — произнес врач таким тоном, словно собрался сделать одолжение. — Женщина приняла сильнодействующее снотворное и яд одновременно. Перорально. То есть либо с пищей, либо с жидкостью, — счел он нужным пояснить. — Но никто ее насильно не кормил, не поил. Мы обследовали ротовую полость, там никаких повреждений. То есть сама либо съела, либо выпила. Точный состав снотворного и яда я вам не скажу, мы сделали только экспресс-анализ крови, но по тем данным, которые получили, и по моему опыту… Снотворное очень сильное, должно было подействовать в течение… минут десяти-пятнадцати. А может, и раньше. В общем, быстро. И хватило бы его надолго. А вот с ядом другое. Яд должен был начать действовать часа через три-четыре. Но женщина бы это даже не почувствовала, потому что она бы глубоко спала и умерла от остановки сердца. Так что если бы ее вовремя не обнаружили, то часа через три-четыре ее уже надо было бы везти не к нам, а в морг. Но опять же по моему опыту… — Врач замолчал, покачал головой. — Не исключено, если бы женщину нашли утром или днем, то яд вообще могли не обнаружить. Ну разве что при каких-нибудь совершенно особых исследованиях, до которых, скорее всего, и не дошло бы. Я знаю подобные яды…
— Откуда? — прервал Купревич.
Врач усмехнулся:
— Из книжек.
Полковник нахмурился:
— А если серьезно?
— Я больше тридцати лет занимаюсь токсикологией. И слежу за публикациями в специальных изданиях. В том числе на английском языке. А вам это кажется странным?
— Да нет… просто полюбопытствовал, — примирительно сказал полковник.
— Ну-ну… — вновь усмехнулся врач. — И вам, конечно, нужны образцы крови?
— Разумеется.
— Я распорядился приготовить. И даже дам специальный контейнер. Только, пожалуйста, контейнер верните. Он нам самим нужен.
— Непременно, — заверил Купревич. — А когда можно будет переговорить с пациенткой?
— Если все будет нормально, завтра. Возможно, уже утром переведем ее в палату.
— Мы должны будем поставить охрану.
Полковник кивнул на окно, где за стеклом в свете фонаря виднелась полицейская машина.
— Ставьте, — разрешил врач. — Сестра выдаст халаты и бахилы. Но в саму реанимацию я никого не пущу.
— А у вас есть отдельная палата?
— Есть. Но тут разговаривайте с завотделением. Я палатами не распоряжаюсь.
— Вы гарантируете, что с этой женщиной будет все в порядке? — неожиданно подал голос Дергачев.
Врач посмотрел на него со смесью недоумения и сожаления.
— Я гарантирую, что мы все для этого делаем. А за остальным обращайтесь в гарантийную мастерскую.
И со словами «Если я вам больше не нужен, то я вернусь к своим делам» ушел, даже не попрощавшись.
И тут же из приемного покоя выглянула сестра.
— Имейте в виду, мужчины, с вашей женщиной, которая больная, приехал не только этот мужчина, — она кивнула в сторону Дергачева, — но и другая женщина. С ней была сумка больной, она вытаскивала оттуда паспорт… больной, имею в виду… а потом уехала вместе с сумкой. Это чтобы у вас претензий потом не было — у нас сумку не оставляли. И вот этот мужчина, — она вновь кивнула в сторону Дергачева, — должен был видеть.
— Видел, — подтвердил Дергачев.
— Ну вот, — удовлетворилась ответом сестра и вновь исчезла за дверью приемного покоя.
Все трое вышли на улицу. Около полицейской машины топтались сержант, лейтенант и капитан. Купревич махнул рукой в сторону крыльца, капитан козырнул, а сержант с лейтенантом бодро двинулись внутрь больничного вестибюля.
— Сейчас едем на квартиру Егоровой. Вы, Сергей Геннадьевич, я так понимаю, с нами, — констатировал полковник.
— С вами.
Намерениями же Казика никто не поинтересовался, зато поинтересовался он сам:
— Позвольте узнать, Сергей Геннадьевич, а чего вы вдруг всполошились, когда Ольга Валерьевна трубку не взяла?
Дергачев посмотрел с удивлением.
— Мы договорились, что перед выездом из аэропорта я позвоню. И вообще-то я звонил несколько раз.
— А может, она просто телефон где-нибудь в другой комнате оставила и не слышала?
— Не может, — без тени сомнения заявил Дергачев. — Во-первых, у нее там не хоромы, обычная двухкомнатная квартира. А во-вторых, она организованная женщина.
— Организованная — это как? — уточнил Аркадий Михаилович.
— Это значит, что договорились — значит, договорились. Егорова — начальник VIP-зала. Начальнику VIP-зала нельзя быть неорганизованным. Там слишком много правил, и там строгие порядки.
Казик не знал ни про какие правила и порядки зала для очень важных персон, но догадывался, что там действительно не забалуешь, вольностей не допустишь и договоренности нарушать не станешь. А коли Егорова командует особым залом уже несколько лет, то такое в кровь въелось.
— А почему вы сказали Кондаковой, чтобы она без вас не заходила в квартиру? — спросил полковник.
— Не знаю… Что-то вот меня… Ну, в общем, нехорошее чувство возникло… — после некоторой паузы произнес Дергачев. — На Егорову же кто-то нападал.
— У вас, Олег Романович, сумка Егоровой с кровью на экспертизе, — осторожно напомнил Казик полковнику.
— Я знаю, — отреагировал Купревич, вынул из карман телефон, набрал номер, спросил у невидимого собеседника: — Как там у вас? Понятно… Я сейчас подъеду. — Сунул телефон обратно в карман и сказал: — Сергей Геннадьевич, отвезите, пожалуйста, Аркадия Михайловича в гостиницу. — После чего переключился на Казика: — Я сейчас в квартиру Егоровой. Там работают криминалисты, вы там будете лишним. Встретимся утром, я дам вам знать. — А вы, — вновь обратился он к Дергачеву, — вернитесь в квартиру Егоровой. У Кондаковой уже взяли отпечатки пальцев, нужно взять и у вас. Чтобы отделить от прочих. Вы же там наверняка наследили. — Помолчал несколько секунд и добавил: — Вы правильно сделали, Сергей Геннадьевич, что сразу отправили из больницы назад Кондакову. Она запасные ключи дала, не пришлось дверь вскрывать.
До гостиницы ехали молча. И только прощаясь, Дергачев произнес:
— Я, Аркадий Михайлович, не знаю, что общего у этого Марадинского и Егоровой, кроме VIP-зала, но я плохо верю в случайные совпадения. Я совершенно не понимаю, в чем тут дело, но меня, честно признаюсь, мало волнует этот Марадинский. А вот ситуация с Егоровой — волнует. Да! Прежде я считал Егорову просто протокольной дамой, а теперь я думаю… она хорошая женщина, которую какой-то мерзавец хотел убить. Причем два раза. Да! То нападение около дома — тоже не случайность, я теперь уверен. А вот как раз случайность, что не убил. Но может попытаться еще…
— В больнице Ольгу Валерьевну охраняют, — успокоил Казик.
— А когда выйдет? Тогда — как?
— Вероятно, тоже предпримут меры…
— Ну, конечно! — зло проговорил Дергачев. — Взвод автоматчиков около нее поставят! Кто она такая? Аэропортовский клерк, которую пытались убить за территорией аэропорта. Вот ведь что важно! Не бизнесмен, которого на тот свет отправили в самом аэропорту, и сразу шум до небес поднялся.
— Но вы же сами предполагаете эти преступления взаимосвязанными, — заметил Казик. — И, уверяю вас, полковник Купревич это тоже сейчас рассматривает именно так…
— В общем, передайте своему полковнику, — перебил Дергачев, — если он не обеспечит охрану Егоровой, я это сделаю сам. Я — начальник службы авиационной безопасности. Я охранять умею не только перроны с самолетами. И мне плевать, как он к этому отнесется.