Аварийный взлёт

ГЛАВА 32

Лавронин не стал сдерживаться и выдал все «душевные» слова, накопленные за долгую милицейско-полицейскую службу. Приличных слов там было мало. Отбушевав, сказал:

— Только чтоб Никита не узнал. Он, конечно, еще тот перец, но совестливый. Хотя совеститься ему совершенно нечего.

— Так он же все равно докопается, — не усомнился Дергачев.

— Ну-у… Никита обычно в других местах копает. Правда, дело громкое, хотя, если сильно больших людей за этой сделкой найдут, могут шум поприглушить. Но с Огородова три шкуры спустят — уж тут не пощадят. В общем, что будет, то и будет. А Никита пока без подробностей обойдется.

— Так я могу сегодня взять отгул? — спросил Сергей.

— Ну еще бы не можешь! Особенно после того, как я несколько дней дома просидел, изучая, что такое радикулит, — хохотнул Лавронин.

Дергачев вышел из кабинета замдиректора по безопасности и в коридоре едва не столкнулся с Малафеевой. Поздоровался, однако в ответ удостоился лишь короткого кивка. То, что вечером она собирается улететь в Москву и неизвестно, намеревается ли вернуться, знали уже многие.

Конечно, ее допросили (или составили беседу). Начальник САБа при этом, разумеется, не присутствовал, однако присутствовал эксперт-психолог. По словам Казика, от идеи крупного кредита Екатерина Александровна не отказывалась. Да, собирались, под серьезный инвестиционный проект.(«Было бы весьма глупо это отрицать», — прокомментировал Казик.) То, что этот проект — по сути мошенническая схема, восприняла с возмущением.(«Вранье, все она, глаза и уши владельцев, прекрасно знала, просто не могла не знать, но будет, вполне понятно, отпираться».) На Огородова отреагировала с яростным негодованием.(«Вот тут была совершенно искренна. Оно и понятно: Огородов затеял радикально решить проблему, а порушил грандиозную спецоперацию».)

Огородов явно не знал все тонкости этой спецопе-рации, да и вообще знал лишь то, что ему полагалось знать, однако решил продемонстрировать себя эдаким суперменом, способным выполнить любые задачи. Дескать, он именно тот человек, для которого невыполнимого нет. Взлетел ввысь, вознамерился продемонстрировать все фигуры высшего пилотажа, а случилась авария. И — все.

Так утверждал Лавронин.

Есть люди, которые из грязи вдруг попадают в князи, и у них сносит голову. А Валерий Леонидович другой. Он, конечно, не из грязи, но с самых нижних ступенек поднимался и поднимался — шажок за шажком. Собственными стараниями. Ну да, в какой-то момент подул нужный ветер, и его перенесло сразу через несколько ступенек, аккуратно поставив на высокую, широкую площадку. Но голова у него не закружилась, напротив, он трезво оценил устойчивость площадки, увидел, что лестница на ней не заканчивается, и четко понял: чтобы его не просто не столкнули с занятого места, но и дали возможность подниматься дальше, надо доказать свою абсолютную необходимость.

Так считал Казик.

Дергачеву же просто хотелось Огородова удавить. Прежде всего из-за Ольги. Хотя, конечно же, он бы этого никогда не сделал. В отличие от Нины Григорьевны Кондаковой, которая в ярости вполне бы могла.

Начальницу клининговой службы он обнаружил на втором этаже, покрикивающую на своих работников, которые превращали штаб улетевшей рано утром домой московской оперативно-следственной группы в прежний конференц-зал.

— А-а-а, Сергей Геннадьевич! — обрадовалась Кондакова. — А я как раз собиралась вам звонить. — Она буквально вытолкала Дергачева в коридор и заявила командирским тоном: — Значит, так. Я знаю, днем вы забираете Ольгу из больницы. У нее в холодильнике обед. Борщ, жаркое с картошкой, только овощи останется порезать. Я приготовила, чтоб и ей, и вам хватило, и еще осталось. А вечером, в половине седьмого, придете ко мне на ужин. Ольга уже в курсе. Вы тоже должны быть. Обязательно! А еще я позвала Казика, он улетает ночью. Вы все поняли? — не терпящем возражений тоном спросила Нина Григорьевна.

— Так точно! — усмехнулся Дергачев.

— Молодец! — усмехнулась в ответ Кондакова.

За Ольгой предстояло ехать в двенадцать, время еще было, и Сергей неспешно отправился в сторону здания САБа. Следовало предупредить зама, что сегодня он, начальник, в отгуле, а посему пусть обходятся без него. Впрочем, Дергачев и не сомневался: без него обойдутся спокойно, особенно сейчас, когда вернулся на работу Лавронин.

Около соседнего здания линейного отдела полиции его перехватил Гаврюшин.

— Сергей Геннадьевич, как там Ольга Валерьевна? Поправилась?

Извечно жизнерадостное лицо старшего лейтенанта (которое просто просилось на плакат «Полицейский — лучший друг граждан!») на сей раз прямо-таки сияло.

— К счастью, поправилась. Вот сейчас поеду ее забирать из больницы.

То, что забирать будет именно Дергачев, Севастьяна не удивило. В его представлении, вероятно, события последних дней переплели начальницу VIP-зала с начальником САБа.

И что теперь? Расплетаться?..Или все-таки нет?..Сергей хотел, чтобы — нет. А чего захочет Ольга, он не знал. Он никогда не считал себя знатоком женщин. Он как влюбился в шестнадцать лет, как женился в восемнадцать, как прожил с женой двадцать пять лет, так и не успел разобраться.

— А меня полковник Купревич лично благодарил. И обещал похлопотать, чтобы мне премию выписали! — радостно сообщил Гаврюшин.

— Это правильно, — согласился Дергачев.

— А Аркадий Михайлович пригласил сегодня на обед в ресторан.

— Отлично.

— А вчера мы с Никитой, Старчуком то есть, болтали, мы же с ним приятели с детства, так вот он считает, что с Огородовым все сложнее. Что он совсем не дурак. Что на кой черт ему таким макаром от Лавронина избавляться? Ну да, Лавронин — глыба, его просто так не подвинешь, только он Огородову сильно помогал, а совсем даже не мешал. Никита считает, что там на самом деле все более запутано.

«Докопается въедливый Никита, наверняка докопается. Как бы Лавронин ни старался. А с другой стороны, ну и что? Старчук ведь не сентиментальная барышня», — подумал Дергачев, вслух же произнес:

— Ну да, запутано. Но, думаю, разберутся…

К больнице Сергей подъехал ровно в двенадцать и в приемном покое обнаружил Ольгу. Одетую в привезенные накануне джинсы, кофту и курточку — совершенно по-домашнему, как никогда не одевалась на работе. В ней уже не было той бледности, той жалкости, той незащищенности, которая столь сильно поразили Сергея, когда он первый раз пришел к ней в палату. Но и прежняя «протокольная дама», начальствующая над VIP-залом, в ней никак не угадывалась. Она просто стала другой. Какой-то родной…

— Оля… — он на мгновение запнулся. Да, там, в больничной палате, он стал называть ее просто Олей и на «ты», а она его — просто Сережей и тоже на «ты». Но, может, сейчас она вновь превратится в Ольгу Валерьевну? — Нина Григорьевна обед приготовила.

— Сережа… — она тоже на мгновение запнулась. — А еще Нина на ужин пригласила… Велела, чтобы ты был.

Ольга сказала «ты», и у Дергачева от сердца отлегло: значит, ничего не будет меняться. По крайней мере, в худшую для него сторону.

Обедали не спеша, хотя Ольга спросила, не торопится ли он, а Сергей ответил, что не торопится, отгул взял.

Во время борща позвонили Егоровы-старшие. Расспрашивали, что и как, Ольга уверяла: все отлично. Во время кофе позвонила дочка Сергея, сообщила: все прекрасно, беременность переносит хорошо, с будущим ребенком проблем нет. Сначала Сергей хотел выйти из кухни (неловко было вести совсем уж личные разговоры при Ольге, которая ни к чему этому не имела никакого отношения), а потом передумал. Чего скрытничать? Ну да, он вроде как ухаживать пытается, а сам почти дед. И что с того? Он юным мальчиком не прикидывается. Да и Ольга — не юная дева, хотя до бабушки ей далеко, впрочем, у нее и детей нет. Интересно: почему? Вообще-то этим вопросом он задался только сейчас, раньше даже не задумывался. И в данный момент не задумался, что, возможно, детская тема может оказаться болезненной, просто вдруг захотелось поделиться, и он сказал:

— Оля, дочка моя звонила. Она ребенка ждет. Я стану дедушкой.

— Да-a? — Глаза у нее слегка вспыхнули и тут же словно дымкой покрылись. — Это чудесно! — произнесла она отчего-то мечтательно. — У тебя взрослая дочь и ты скоро станешь дедушкой. — Вздохнула и добавила: — А у меня с детьми не получилось… Я не понимаю — почему. И никто не понимает. Видимо, не судьба…

— Ты из-за этого с мужем развелась? — спросил Сергей и тут же сам на себя разозлился. Ведь сроду словесным недержанием не страдал, вообще не слишком-то считался разговорчивым, а тут брякнул. — Извини… — пробормотал он, но Ольга лишь плечами пожала:

— Это не я с ним развелась, а он со мной. И — да, в основном из-за детей. Но не потому, что у нас их не было, а потому, что я очень хотела, чтобы были. А его это как-то не очень волновало. И он от меня устал.

— То есть как — устал? — не понял Сергей.

— Ну, наверное, так, как люди устают от долгого ремонта. Вроде все делается, чтобы стало хорошо, как хочется, как запланировали, а это длится, длится… И в конечном счете для кого-то это становится невыносимым.

— Надо же… — задумчиво проговорил Сергей. — А я, похоже, всю жизнь провел в ремонте. То есть моя жизнь постоянно находилась в ремонте, хотя я это не очень замечал. А жена замечала, потому что она этим ремонтом и занималась. Ну, она так считала и в общем-то, наверное, была права. И в конечном счете она от меня устала. Вот так и сказала.

Дергачев никогда не отличался откровенностью. Особо близких друзей, вот так, для задушевных разговоров, у него никогда не было, а некогда самый близкий человек, жена, и так знала про него все, и даже, оказалось, больше, чем знал про себя он сам. Но сейчас словно лопнула тонкая крепкая пленка, в которую Сергей был герметично упакован, и полились слова. В какой-то момент он даже несколько испугался (куда его несет?), однако Ольга неотрывно смотрела ему в глаза и слушала так, будто он рассказывал нечто исключительно интересное и принципиально важное. Выплеснув все слова, он замолчал, и Ольга вдруг смущенно сказала:

— Знаешь, Сережа, а мы с Ниной тебя волком называли.

— Волком?! — изумился он.

— Нам казалось, ты внешне похож… И мы тебя побаивались. Вернее, Нина-то, конечно, нет, она никого не боится, она к тебе просто настороженно относилась, а я — да. Вот почему-то…

Ужин Кондакова устроила по принципу «пир — на весь мир». Последним кулинарного изобилия не выдержал Казик.

— Ах, дорогая Нина Григорьевна, вашу изумительную еду я буду долго вспоминать в минуты голода! — с пафосом провозгласил он.

— Вы что, голодаете? — недоверчиво уточнила Кондакова.

— Представьте себе, регулярно стою на грани, причем не по своей воле!

Нина Григорьевна, Ольга и Сергей деликатно, но на удивление дружно покосились на объемный живот Казика.

— А-а-а… — Казик похлопал себя по животу, — это ничего не значит. Все дело в моей сестре Софочке. Она совершенно на меня не похожа! Она с детства очень худая, а я с детства толстяк. Софочка относится к еде очень разумно, а я обожаю много и вкусно поесть, причем все то, что мне нельзя. Софочка считает, что от обжорства я получу инфаркт и инсульт, а я считаю, что всё это я получу на нервной почве. Потому что Софочка все время пытается посадить меня на диету, накормить чем-то ужасным, но малокалорийным, а я все время хитрю, изворачиваюсь, чтобы добыть нормальную еду.

— Ну, победа-то, судя по всему, за вами? — хохотнула Кондакова.

— Чаще всего — да, но знали бы вы, сколько мне приходится тратить усилий! — не столько печально, сколько иронично заметил толстяк. — Впрочем… — он удовлетворенно улыбнулся, — это меня некоторым образом тренирует. Да-да! Мой приятель подполковник Орехов называет меня хитрецом, шельмецом и авантюристом. И этим я в некотором смысле оказываюсь полезным правоохранительным органам.

— Уж это точно, — покивал Дергачев, вспомнив слова полковника Купревича: «У этого Казика такие накрученные мозги, что, когда все смотрят на проблему с разных сторон, он смотрит каким-то замысловатым зигзагом, и оказывается прав».

Да, в конечном счете все дело оказалось в психологии. Огородов придумал многослойный сценарий, чтобы избавиться от Старчука, сыграв на его психологии.

Самолет Казика улетал в час ночи. Провожать его отправились всей компанией. Ольга, несмотря на уговоры, дескать, у нее и так был напряженный день и лучше ей отдохнуть, категорически отказалась остаться дома.

— Не беспокойся, Аркадия Михайловича без тебя проводят через VIP-зал, Лавронин распорядился. А Купревич договорился, чтобы полетел бизнес-классом, — попытался уговорить Дергачев, но Ольга воспротивилась:

— Я хорошо себя чувствую. И я тоже хочу махнуть Аркадию Михайловичу рукой на прощание.

В VIP-зале пассажиров не было. При появлении среди ночи троих начальников, включая своего собственного, дежурный администратор Виктория удивилась, однако сработала вышколенность — никаких вопросов, лишь вежливая улыбка. Ольга сама отреагировала:

— Я до понедельника на больничном. У вас ведь все нормально?

— Не беспокойтесь, — успокоила Виктория и, обращаясь сразу ко всем, спросила: — Может, кофе или чаю?

— Нет-нет! — тут же последовал дружный отказ, а Казик, прижав руки к животу, едва ли не простонал:

— О, это не выдержу даже я!

«Забавный мужик, — подумал уже не в первый раз Сергей. — И опасный. Хотя классный. Вот надо же, чтоб такой замес».

— Милые дамы не будут возражать, если я похищу на несколько минут Сергея Геннадьевича? — наилюбезнейше осведомился «забавный-опасный-классный».

У самого Дергачева он разрешения не спросил, подхватил под локоть и увлек в сторонку.

— Вы уж меня извините, Сергей Геннадьевич, я часто влезаю не в свои дела, сую нос, куда не просят, — Казик потыкал пальцем в свой могучий нос, — но иногда это бывает полезно. Уж не знаю, насколько полезным я буду сейчас, но позвольте дать вам совет. Позволите?

— Пожалуйста… — слегка растерялся Сергей.

— Мне кажется, вы очень нравитесь Ольге Валерьевне. И мне кажется, она вам тоже очень нравится… — Казик взял паузу, внимательно посмотрел на Сергея, явно ожидая какой-то реакции, но тот молчал, сосредоточенно глядя себе под ноги, и Казик продолжил: — Мой вам совет: не тяните. Вы оба не в том возрасте, когда в голове еще ничего не утряслось, да и вообще там много всякой ерунды, а потому надо тщательно разложить все по местам. Впрочем, как раз молодые это часто и не понимают, в результате постоянно ошибаются и делают кучу глупостей. Но вы оба уже люди, если так можно выразиться, с биографией. Разумеется, еще не мудрецы-старцы, но и не зеленая поросль. Вы сами с собой в общем и целом, полагаю, разобрались. И если у вас возникли взаимные чувства… не надо слишком долго заниматься самокопанием. У людей достаточно зрелых, в отличие от молодых, есть слабое место — они чаще трусят, больше боятся ошибиться… а потом сожалеют об упущенном. Вы ведь наверняка знаете изречение: человек обычно сожалеет не о том, что сделал, а о том, что не сделал… Еще раз прошу извинить меня, если я влез, куда меня не просят.

— Но вы же регулярно влезаете… И часто очень даже полезно, — улыбнулся Сергей.