Аварийный взлёт

ГЛАВА 5

— Аркаша, только прошу: помни о своих обещаниях! — почти умоляюще воскликнула Софья Михайловна Казик.

— Ну что ты, душенька! Я ни в коем случае не буду объедаться! Ни одной лишней калории! — пылко (хотя и лицемерно) заверил Аркадий Михайлович.

— Я не только о твоем обжорстве, — вздохнула сестра. — Я о твоем обещании быть осторожным и не лезть, куда лезть не обязательно. Ты же пойми, Аркаша, они люди в погонах, у них своя компания, причем московская, а ты для них посторонний человек, которым они просто хотят попользоваться. И другого дела им до тебя нет. И вообще… чужой город. Непонятно, как ты там устроишься…

— Меня обещали там встретить и прекрасно устроить! — столь же пылко (и на сей раз без всякого лицемерия) вновь заверил брат. — Я буду жить в гостинице при аэропорте, очень хорошей, как меня заверили, гостинице. К тому же Борис Борисович мне дал телефон полковника Купревича. В общем, никаких проблем.

— Ну, не знаю… В любом случае ты должен каждый день выходить со мной на связь.

— Всенепременно! — ободряюще улыбнулся Аркадий Михайлович, получив в ответ скорбный взгляд.

Никакого оптимизма Софья Михайловна не разделяла. Впрочем, как всегда, когда любимый брат ввязывался в очередную (по мнению сестры) криминальную авантюру…

Казик прилетел в Губернск ранним утром.

— Уважаемые пассажиры, просим вас оставаться на своих местах до полной остановки самолета и подачи трапа. На выход мы вас пригласим, — традиционно предупредил голос стюардессы.

И тут же (опять-таки традиционно) основная часть пассажиров шумно задвигалась, принялась вылезать из кресел, доставать с верхних полок свои вещи… Все загалдели — словно стая птиц, завидевших, наконец, родное гнездовье.

Вопреки большинству, Аркадий Михайлович суетиться не стал. Какой смысл? Можно подумать, если он не будет толкаться в проходе и пробиваться к выходу, его оставят в самолете на всю оставшуюся жизнь.

Он сидел около иллюминатора и спокойно наблюдал, как подкатил трап и почти тут же подъехала черная легковая машина, из которой выскочила девушка в форме сотрудницы аэропорта. Через минуту девушка уже оказалась в салоне, что-то сказала стюардессе, и через громкоговоритель раздалось:

— Аркадий Михайлович Казик. Просим вас пройти на выход.

Пассажиры принялись крутить головами, и Аркадий Михайлович начал протискиваться между стоящими в проходе людьми, ощущая на себе неодобрительные взгляды. Можно подумать, их собирались оставить в самолете.

Казик и девушка спустились на перрон, сотрудница аэропорта распахнула дверь автомобиля:

— Прошу вас…

— С чем связано такое внимание? — удивился Аркадий Михайлович, усаживаясь на заднее сидение.

— Ну как же? — удивилась в свою очередь девушка. — Вы же идете через VIP-зал. С этого рейса вы один, а было бы несколько человек, подали бы микроавтобус. Вас уже встречают. И чемодан ваш сейчас доставят.

«Зря Софочка беспокоилась, меня не просто встречают, а прямо как очень важную персону. Надо ее успокоить», — подумал Аркадий Михайлович, прекрасно понимая: меньше всего сестра волнуется по этому поводу, чай, не дитя малое, на улице не потеряется.

— Вот ваш встречающий, — сообщила девушка, когда они оказались внутри VIP-зала (как успел заметить Казик, весьма респектабельного и одновременно уютного) и, кивнув в сторону полицейского, который что-то весьма энергично рассказывал сотруднице в форменной рубашке с надписью «САБ», с едва уловимой, но все же иронией окликнула: — Товарищ офицер, отвлекитесь, пожалуйста, ваш гость прибыл.

Полицейский отреагировал мгновенно — подскочил к Казику и отрапортовал:

— Старший лейтенант Севастьян Гаврюшин! Получил приказ вас, Аркадий Михайлович, встретить!

Это был невысокий крепыш с несколько простоватым, но симпатичным круглым лицом, светлыми коротко стриженными волосами и веселыми голубыми глазами. В советское время таких любили изображать на плакатах, посвященных молодым передовикам производства.

— Здравствуйте, Севастьян… э-э-э… не знаю вашего отчества, — поприветствовал Казик.

— Да можно без отчества, — отмахнулся парень. — И вообще можете просто Севой звать, нам с вами теперь постоянно общаться придется. Меня вроде как к вам приставили.

— В каком смысле — приставили? — не понял Аркадий Михайлович.

— Ну-у-у… С вами, конечно, напрямую работать будет сам московский полковник Купревич. А я вроде как в помощниках у вас буду. Вы тут человек новый, а я в аэропорту уже пять лет, в ЛОВД служу. То есть в линейном отделе внутренних дел. Я здесь каждый угол знаю. Вот и буду помогать… по разным вопросам.

Гаврюшин с откровенным любопытством оглядел Казика с головы до ног и улыбнулся — как показалось Аркадию Михайловичу, совершенно искренне.

— Давайте тут присядем, подождем ваш чемодан, а я вам план действий изложу. — Гаврюшин кивнул в сторону дивана, расположенного в углу.

— Прямо целый план действий? — хмыкнул Казик, усаживаясь на диван.

— Ну конечно! — не уловил иронии старлей. — Прежде всего…

В этот момент из глубин куртки Казика раздался телефонный звонок. Аркадий Михайлович принялся рыться во внутренних карманах (их было аж четыре штуки), не с первой попытки извлек трубку и тут же начал оправдываться:

— Софочка, дорогая, я, можно сказать, только приземлился. Ну да, ну да… не сию минуту… Но я никак не мог позвонить тебе сразу же… Вот именно потому, что меня сразу же встретили… Я потом объясню… Конечно, конечно, все в порядке… Извини, пожалуйста, душенька.

Казик облегченно выдохнул. Об обещании позвонить сестре сразу после приземления он попросту забыл. Но исключительно потому, что его действительно тут же встретили, причем словно дорогого гостя, чего он не ожидал. Так что в своем оправдании ничего не наврал.

— Жена? — проявил неделикатное любопытство Гаврюшин.

— Сестра.

— Ну надо же! — посочувствовал старлей. — Прямо как моя сестрица. Она на пятнадцать лет старше и все пытается меня на коротком поводке держать. Я, правда, этот поводок регулярно перегрызаю, но она тут же новым обзаводится. И я еще понимаю: своей семьи у нее не было бы. Так нет же! И муж, и двое пацанов, а все равно меня пытается постоянно под контролем держать. Родители давно ее шпыняют, дескать, я не мальчик, двадцать восемь лет, пора от меня отстать, а она не унимается. Говорит, что они, родители, слабохарактерные, а мне пусть и двадцать восемь, и в полиции я служу, а все равно нечего мне давать особую вольницу. Типа того, что я запросто еще могу всяких глупостей наделать. И уже натворил по полной, потому что после юридического факультета не в контору какую-нибудь цивильную устроился, а в полицию пошел, и это есть моя глупость.

— Моя сестра тоже очень недовольна, что я, кандидат психологических наук, причем с хорошей и вполне цивильной работой, имею дело с полицией.

— Так вы психолог? — изумился Гаврюшин.

— Совершенно верно.

— Ну надо же… Мне ведь сказали, что прилетает очень важный эксперт…

— Вы разочарованы? — спросил Казик.

— Никак нет! — опомнился старлей. Разочароваться он еще не успел, но удивился сразу, как только увидел этого большеносого вихрастого толстяка, которого совершенно невозможно было представить в мундире. — У меня приказ вам помогать! — отчеканил он. — И я…

— Вы должны мне изложить план действий, — напомнил Казик.

— Так точно! — явно обрадовался возможности ловко выскользнуть из неловкой ситуации Гаврюшин. — Значит, прежде всего мы с вами пройдем в бюро пропусков. Это рядом, где проходная в производственную зону. Там вас сотрудник САБа, то есть Службы авиационной безопасности, сфотографирует и выдаст вот такой пропуск. — Он извлек из кармана пластиковую карточку со своей фотографией, фамилией, именем и отчеством, какими-то цифрами и знаками. — Это электронный пропуск. Тут на разных входах аппараты специальные стоят, будете к ним пропуск прикладывать и проходить, куда надо.

— А разве охранников на ваших проходных нет? — Казик покосился на двух женщин в форме САБа, стоящих у входа в VIP-зал около рамки металлоискателя.

— Есть, — сказал Гаврюшин. — Но люди — живые, поэтому не слишком надежные. А техника не устанет, не отвлечется, не схалтурит…

— Но она может сломаться.

— Поэтому к ней люди приставлены. Все друг друга страхуют, — веско изрек старлей и вдруг воскликнул: — Вот и ваш багаж доставили!

Из глубин зала показалась девушка с чемоданом. Гаврюшин перехватил чемодан за ручку и, не дав Казику даже прикоснуться к собственному добру, покатил чемодан к выходу. Аркадий Михайлович засеменил следом.

Бюро пропусков действительно находилось поблизости — в небольшом павильоне рядом с огромными широченными воротами, которые открывали путь на большую (глазом не окинешь) территорию, огороженную забором с остроконечными прутьями.

— Там производственная зона, — пояснил Гаврюшин. — Пешком обходить — ноги сотрешь. А вот это, — он показал через забор на стоящие поблизости от ворот два одинаковые двухэтажные здания, — наше ЛОВД и САБ. Соседствуем, так сказать.

Женщина в бюро пропусков пощелкала клавишами компьютера, произнесла сухо:

— Казик Аркадий Михайлович. Есть соответствующее распоряжение. — Потом вдруг с некоторым недоумением приподняла брови и добавила: — С литерой «А».

— Верно, — подтвердил Гаврюшин.

— Вы, Аркадий Михайлович, пожалуйста, сядьте вот сюда, я вас сфотографирую, — произнесла женщина уже не сухо, а с неким проблеском любезности. — Смотрите прямо… голову чуть левее… хорошо… А теперь прошу ваш паспорт… Подождите, пожалуйста, несколько минут в коридоре, там есть стулья, я сделаю пропуск.

— А что такое литера «А»? — понизив голос, заинтригованно спросил Казик и оглядел пустой коридор.

— Это «вездеход», — тоже понизил голос старлей. — Это значит, вы можете со своим пропуском проходить везде, в любое время, даже в помещение аэронавигации и на перрон через пограничный контроль, ну то есть, считайте, через границу туда-сюда запросто можете ходить. У меня, например, такого пропуска нет. Такой пропуск требует особых согласований, в том числе с ФСБ. Полковник Купревич, видать, очень большой человек, смог так быстро вам «вездеход» организовать.

— А зачем мне аэронавигация? Это ведь там сидят авиадиспетчеры? — проявил осведомленность (впрочем, всего лишь теоретическую, где-то вычитанную) Казик.

Гаврюшин неопределенно пожал плечами:

— Ну, мало ли…

Через несколько минут женщина вынесла пластиковую карточку на плотной синей ленте со словами:

— Вам лучше на шею повесить. И удобно, и всегда под рукой, и не потеряете.

Аркадий Михайлович повертел в руках свой электронный пропуск с красной буквой «А» в верхнем углу и набросил на шею ленту.

— Моя любимая погода! — сладко вздохнул Гаврюшин, когда они вышли на улицу. — Начало сентября… золотая осень… Сейчас бы по лесу гулять…

— А вы вынуждены гулять со мной. — Казик посмотрел на желто-красно-зеленый лесок, который тянулся вдоль одной стороны дороги из аэропорта.

— Ну чего уж вынужден… — смутился Гаврюшин. — Мне, между прочим, не приказали, а предложили. Дескать, прилетит эксперт, надо ему помогать, ну и все такое прочее. А мне интересно. Мне вообще новые люди интересны. Особенно если эксперты. Я, правда, не знал, что вы, оказывается, психолог.

— А знали бы — отказались?

— Зачем? Психология — это интересно… Я вот и сам последние дни думаю: с чего бы вдруг этого мужика прирезали именно в аэропорту… — старлей осекся, заговорил деловито: — Сейчас я вас в гостиницу устрою. Это близко. Вон видите? — Он ткнул пальцем в сторону отделанного голубым пластиком семиэтажного здания, расположенного метрах в трехстах за шлагбаумом, открывающим въезд на привокзальную площадь. — А вот это, — Гаврюшин кивнул в сторону пятиэтажного здания из белого кирпича, стоящего сразу за шлагбаумом, — административный корпус. Здесь все аэропортовское начальство сидит и еще кое-какие службы. И тут место для москвичей выделили, на втором этаже, конференц-зал освободили. Я вас туда провожу. Но сначала в гостиницу, мне велено вас сначала на постой устроить.

Для гостиницы, предназначенной не для проживания, а для пережидания, предоставленный Казику номер оказался очень даже приличным. Выдержанный в бежево-коричневых тонах, с отделанным песочного цвета плиткой санузлом, обставленный с явным пониманием потребностей постояльцев: с достаточно широкой кроватью, шкафом, двумя стульями, небольшим креслом, компактным холодильником, длинным (вдоль стены) столом, на котором стояли телевизор, чайник и еще оставалось много свободного места. Единственным предметом, явно выпадавшим из общей гармонии, был сейф — примерно метр высотой и полметра шириной, выкрашенный темно-зеленой кое-где облупившейся краской, втиснутый между столом и шкафом.

— Да вот, сейф принесли, с кодовым замком, — перехватил взгляд Аркадия Михайловича Гаврюшин. — А как же? Вам ведь могут дать какие-то особые документы… А вот это карточка на питание. — Севастьян сунул руку в карман и извлек пластиковый прямоугольник. — В ресторане гостиницы и в кафе в административном корпусе у вас по ней будет скидка. Аж тридцать процентов! А в терминалы не ходите, там жутко дорого. Начальство местное в основном в административном корпусе питается, но я вам сильно советую: идите в нашу столовую. Обычную столовую для самых рядовых. Она в промзоне, сразу за зданиями ЛОВД и САБа, я их вам показывал.

— А зачем мне идти куда-то в столовую, когда я могу вот здесь, поблизости? Тем более со скидкой? — заинтересовался Казик.

— Ну-у-у… — разулыбался, причем с некоторой гордостью Гаврюшин, — здесь, конечно, по ресторанному, но в столовой гораздо дешевле, а главное — гораздо вкуснее!

— Неужели? — В последние годы Аркадий Михайлович в разных местах питался, но вот обычными столовыми даже не интересовался.

— Это вы напрасно, — укоризненно произнес Гаврюшин. — Эта столовая у нас наследственная. Ею лет пятнадцать Дарья Андреевна заведует. А до того ее мать, лет двадцать пять командовала. Дарья Андреевна говорит, что столовая — это фамильная гордость! И уж вы мне поверьте, там полный порядок, и еда, конечно, пусть без ресторанных наворотов, но совершенно домашняя. Очень вкусная еда, и порции большие. И работает круглосуточно. Хотя… — он пожал плечами, — вы сами решайте. И — да, для тех, кто живет в гостинице, с половины восьмого до половины одиннадцатого утра завтраки бесплатные. Вот, кстати, — старлей глянул на часы, — вы еще запросто успеете позавтракать.

— А вы сами-то позавтракать успели? — привычно озаботился чужим желудком Аркадий Михайлович.

— Я совсем не голодный… — замялся Гаврюшин.

— Тогда мы пойдем в ресторан вместе! — сделал свой вывод Казик.

— Но… вы уж сами… а я потом в столовую схожу…

— Даже не вздумайте возражать! Я вас приглашаю, и я оплачиваю, — пресек попытку протеста Казик. — Во-первых, я могу себе позволить. А во-вторых, мы ведь теперь вроде как напарники, а нет лучшего способа поближе познакомиться, нежели совместная трапеза. Уж вы мне поверьте, — назидательно сказал Аркадий Михайлович. — Но Севой я вас звать не буду. Мне больше нравится Севастьян.

Гаврюшин пожал плечами: Севастьян, так Севастьян, он ведь хотел как проще.

В ресторане совсем не голодный старший лейтенант съел яичницу из трех яиц с беконом, порцию блинчиков с мясом, бутерброд с соленой рыбой и выпил большую чашку кофе с двумя небольшими сладкими булочками. Вообще-то он намеревался поесть скромно (исключительно из деликатности), однако под напором Казика сдался (позавтракать с утра не успел), впрочем, и недавно обретенный напарник по части личного потребления еды тоже действовал с размахом.

— Моя сестра Софочка постоянно пытается держать меня на диете, — пожаловался Аркадий Михайлович. — Так я хоть на воле почувствую себя человеком.

И он с удовольствием погладил себя по животу.

«А мужик, похоже, нормальный», — подумал Гаврюшин. Впрочем, он с самого начала ничего плохого не думал. Он вообще с самого начала старался ничего плохого о людях не думать, хотя сестра постоянно каркала, дескать, скоро у брата начнется профессиональная деформация, и он будет в каждом подозревать преступника. За пять лет службы Севастьян таких, с профдеформацией, повидал немало, даже можно сказать — очень много, и всячески пытался не встать в общий строй.

«А парнишка, похоже, неплохой», — прикинул Казик, сделал последний глоток кофе, и тут же в его кармане раздался звонок.

— Аркадий Михайлович, здравствуйте.

— Олег Романович? — Казик глянул на экран телефона, где высветился номер полковника Купревича.

— Совершенно верно. Надеюсь, вас хорошо встретили, вы успели устроиться в гостинице и позавтракать?

У полковника был красивый мягкий голос — прямо шелк с бархатом. Казик подумал, что таким голосом хорошо рассказывать сказки на ночь детям или обольщать чувствительных дам. Но сам он не был ни ребенком, ни дамой, а потому насторожился: таким голосом в кино говорят умные хитрые следователи.

— Меня прекрасно встретили, я замечательно устроился в гостинице и только что позавтракал, — придал шелковистость-бархатистость своему голосу Казик.

Хотел добавить пару одобрительных слов про Гаврюшина, но осекся. Кто знает, как отреагирует полковник?

— Ну коли вы освободились, я попрошу вас пожаловать ко мне. Старший лейтенант проводит, — с подчеркнутой церемонностью произнес Купревич.

У входа в конференц-зал, где разместилась московская оперативно-следственная группа, стоял полицейский. Он въедливо зыркнул на Аркадия Михайловича и приветственно кивнул Гаврюшину:

— Вас ждут.

В большой комнате со сдвинутыми в сторону креслами, экраном на стене, несколькими явно принесенными откуда-то столами с компьютерами и прочей (включая бытовую) техникой, а также длинным столом для заседаний сидели четыре человека. Они мельком глянули на вошедших и продолжили заниматься своими делами.

У дальней стены виднелась дверь, за которой находилась узкая комната (из тех, что в былые времена называли «комнатой президиума»), в торце стоял стол, а рядом со столом — мужчина.

— Свободен, — кивнул он Гаврюшину и, едва ли не распахнув объятия, двинулся навстречу Казику. — Я рад вас видеть, Аркадий Михайлович!

Внешне полковник Купревич меньше всего походил на человека в погонах, а больше всего — на университетского профессора начала прошлого века (по крайней мере, как их нередко изображали на фотографиях). Среднего роста, в неброском аккуратном костюме, с тщательно подстриженными темными (с легкими серебристыми прожилками) волосами, приятным, исключительно интеллигентным лицом. Вот только глаза… Прикрытые прозрачными линзами очков в тонкой золотистой оправе, эти глаза были словно многослойными. Верхний слой — любезный и почти ласковый. За ним — умный и весьма въедливый. Еще глубже — решительный и даже жесткий.

«А ведь он может быть очень опасным человеком», — подумал Казик.