Баллада о Лорелее

Глава 6

Больше всего командный пункт станции «Афродита-2» напоминал зал суда.

Все необходимые признаки приближающегося разбирательства, как говорится, имелись в наличии: неподвижно застывший в кресле за обширным круглым столом командир в непривычной для себя роли строгого, но справедливого судьи; возмущенная действиями «подсудимых» общественность в лице Ника, вольготно расположившегося в соседнем кресле и нетерпеливо поглядывающего на Михаила Александровича в ожидании сурового приговора; замерший у дверного проема Марк, добровольно взваливший на себя обязанности охраны и мрачно взирающий на «подсудимых» подбитым в неравном бою глазом.

Михаил Александрович Богданов восседал хмурый и сосредоточенный, положив руки на столешницу и глядя куда угодно, только не на виновников торжества. Предстоящее разбирательство совершенно очевидным образом не вызывало у него никакого энтузиазма. Совсем даже наоборот, почти физиологическое отвращение. Однако, деваться, как говорится, некуда. Слишком уж много непонятного и даже загадочного накручено вокруг только что завершившейся спасательной операции, так что оставлять возникшие вопросы без вразумительных ответов попросту не представлялось возможным. Как бы ни хотелось избежать столь неприятной во всех отношениях процедуры.

Николай, напротив, ожидал начала допроса с прекрасно различимым нетерпением, переходящим в довольно нервное предвкушение весьма скорого разоблачения наглых обманщиков. Вопросов к так называемым стажерам накопилось столько, что он никак не мог решить, с какого же именно начинать. Хотелось разобраться во всем и сразу.

А Марк… Что ж, его-то как раз совсем нетрудно понять. Жажда справедливости и показательная порка обидчиков. Плюс некоторая толика любопытства: а что же это все-таки было? Дважды Марк предпринял попытку встать на пути нарушителей порядка, и оба раза потерпел сокрушительное поражение. Причем один раз даже с ущербом для здоровья, о чем мгновенно напоминали даже легчайшие прикосновения к заплывшему синевой глазу. В душе инженера горела свирепая решимость не допустить подобного в третий раз.

Он несокрушимой преградой встал в дверном проеме, угрожающе скрестив руки на груди и мрачно уставившись в спины обидчикам. Вся его поза просто кричала о том, что тот, кто незаконным образом вдруг возжелает вырваться из зала суда, пусть имеет в виду — на этом направлении коварному врагу ни за что не пройти, нечего даже и мечтать. Марк наш Аврелий выглядел так, словно у него спиной и в самом деле уже замерли выстроенные в боевые порядки сверкающие легионы, готовые отразить любую, даже самую массированную атаку.

Решительный вид инженера свидетельствовал о том, что он жаждет крови ненавистных стажеров не менее, а скорее всего даже более Ника.

И, наконец, сами подсудимые.

Майкл и Сэм стояли перед уважаемым собранием, понурив головы, что, по всей видимости, должно было означать полную готовность принять любую, даже самую суровую, кару. Правда, при ближайшем рассмотрении любому незаинтересованному лицу сразу же стало бы ясно, что, если кто и чувствовал за собой хоть какую-то вину, так только Сэм. А вот его напарник явно не испытывал ни малейшего раскаяния и взирал на происходящее действо с немалой долей иронии.

Что, конечно же, немедленно было замечено и квалифицировано в качестве отягчающего обстоятельства.

— Майкл… Сэм… — командир нарушил, наконец, тяжелую тишину, сгустившуюся на командном пункте. — Нам необходимо кое-что выяснить.

— Мы готовы, Михаил Александрович, — немедленно отреагировал Майкл, бросив косой взгляд на Сэма. — Спрашивайте. Правда, совершенно не понимаю, чем же именно мы перед вами провинились.

— Не понимают они, — раздраженно буркнул Николай. — Мы тоже, знаете ли, много чего не понимаем. И очень хотим понять.

— Спокойно, Ник. Спокойно, — произнес командир. — Не торопись. Думаю, сейчас они нам все расскажут и все объяснят, — он поднял хмурый взгляд на стажеров. — Успокойтесь, речь не идет о чьей-либо вине или невиновности. Никто вас ни в чем не обвиняет. Просто нужно прояснить некоторые довольно сомнительные моменты.

Марк на своем посту при этих словах хмыкнул весьма красноречиво. Ему-то как раз было что предъявить.

— Пока не обвиняет, — уточнил Богданов специально для инженера. — Тем более, что операция завершилась очевидным успехом: люди спасены и находятся в полном здравии. Речь не о том… Обстоятельства, при которых состоялось вызволение бывших пассажиров «Феникса» из ловушки и подъем их на станцию таковы, что не могут не вызвать законных вопросов. Надеюсь, вы и сами все понимаете. А если это действительно так, то ответьте нам на один-единственный вопрос: как удалось доставить сюда, на станцию, Каттнера и Маккуина, имея в наличии всего два пригодных к употреблению скафандра?

— Никого мы никуда не доставляли, — затряс головой Майкл. — Это все Ник… насколько мне известно.

— Ну ты дурака-то здесь не включай! — возмутился Ник. — Прекрасно ведь понимаешь, о чем идет речь!

— Послушай! — Майкл постарался быть убедительным. — Мы не имеем к этому абсолютно никакого отношения, сам знаешь. Вот скажи, откуда ты только что вытащил нас с Сэмом?.. Правильно, из наших собственных кают. А что мы там делали?.. Ну же, Ник!.. Правильно, отдыхали. По этой причине ни к какому подъему пострадавших на станцию мы совершенно непричастны.

Николай сверлил наглого обманщика свирепым взглядом. В его голове никак не укладывалось, как человек может так беззастенчиво врать, когда обстоятельства дела настолько очевидны. Ему вдруг даже стало интересно, до какого градуса неправдоподобия способен дойти бывший стажер, чтобы объяснить воистину необъяснимое.

А Майкл тем временем неожиданно решил перейти в наступление:

— Михаил Александрович! Сами посудите… Даже если предположения Ника действительно верны, и мы в самом деле приложили к этому руки — с каких пор у нас спасение жизни считается преступлением?

Вопрос застал Богданова врасплох. Справедливость слов Майкла оспорить оказалось абсолютно невозможно. Правда, дело очевидным образом было не в самом факте спасения терпящих бедствие пассажиров «Феникса», а в совершенно фантастическом способе, примененном хитроумными спасателями. Командир отвел взгляд в сторону и уставился в окно, за которым клубилась привычная бледно-оранжевая муть.

— Врешь! — возмущенный до глубины души Ник повернулся к командиру. — Ведь врет же, Михаил Александрович! Ясно как божий день. Это кем же надо быть, чтобы спать в такой момент?! Мы все как на иголках… работаем как проклятые… переживаем… не то что спать — кусок в горло не лезет! А они, видите ли, отдыхают!.. Ни за что не поверю!

— Да, пожалуй, неубедительно, — согласился Богданов, снова поворачиваясь к стажерам. — Еще версии будут?

Майкл неопределенно пожал плечами, а потом вдруг спросил:

— Что там с пострадавшими? Как они?

— Уже нормально. Пока в медотсеке, спят. У Каттнера случился сердечный приступ на фоне общего перегрева организма, однако, по-видимому, обошлось. Алекс держался из последних сил, но тем не менее на последнем этапе все же потерял сознание. Сейчас физическое здоровье обоих пострадавших не вызывает у нас никаких опасений. Маккуин перенес перегрев значительно легче Каттнера просто в силу возраста. Вы их вовремя вытащили.

Майкл попытался было изобразить возмущение, — мол, никого мы ниоткуда не вытаскивали, — однако, лицедейство получилось настолько фальшивым, что это стало очевидно даже ему самому.

— Продолжим, — сказал Богданов.

Взгляд его опять посуровел.

— Версия о вашем отдыхе в момент проведения спасательной операции несостоятельна по многим причинам. И тому есть многочисленные документальные свидетельства: показания Марка, подкрепленные полученными травмами… похищенные из ангара скафандры и контролируемый Ником спуск в атмосфере… весь процесс проникновения в убежище, превосходно зафиксированный телекамерами Федота… Кстати, Майкл, имей в виду — радиообмен также целиком и полностью записан регистрирующей аппаратурой станции. Будем продолжать?

Майкл угрюмо рассматривал носки собственных ботинок, время от времени бросая быстрые взгляды в сторону притихшего Сэма.

— Ну хорошо, — разочарованно сказал командир, так и не дождавшись вразумительного ответа. — Чувствую, придется предъявить конкретные доказательства. Ник, покажи им…

Николай встал, подошел к пульту и быстро набрал несколько команд. Над столешницей тут же возникла голографическая картинка, во всех подробностях демонстрировавшая процесс извлечения из круглой горловины узкого люка скафандра с бесчувственным Каттнером внутри. А самое главное, зафиксировавшая тех, кто непосредственно и занимался этой нелегкой работой.

— А вот еще, — сказал Николай, взмахом руки вызывая новое изображение.

Два крылатых демона, буквально на руках выносящие Каттнера под неласковые венерианские небеса. Следует отдать должное конструкторам Федота — картинка получилась отменного качества, черные бестии на фоне мрачных, озаряемых электрическим огнем, туч выглядели воистину апокалиптично.

— Продолжать? — Ник смотрел на насупившихся стажеров взглядом с едва уловимым оттенком злорадства.

Мол, уж теперь-то вам ни за что не отвертеться. Против таких фактов не попрешь.

При этом он, судя по всему, совершенно не отдавал себе отчета в том, что истина может оказаться такой, которую лучше и не знать вовсе.

— Не надо, — вдруг сказал молчавший до того момента Сэм. — Мы расскажем вам все.

Майкл взглянул на напарника с легким оттенком недоумения. Похоже, пускаться в откровения никак не входило в его планы.

— Только не нужно больше никакого вранья, — произнес Ник, возвращаясь на свое место. — Хватит уже…

— Согласен. Правду, и ничего, кроме правды, — заверил его Сэм. — А правда состоит в том, что мы прибыли сюда, на станцию «Афродита», с одной-единственной целью — поговорить с ее командиром.

— Что-о?.. — Николай даже задохнулся от возмущения. — Вот так просто — «всего лишь поговорить»? И что значит «мы прибыли»? Может, скажете, что осчастливили нас своим появлением?!

— Подожди, Ник, — поморщился Богданов. — Дай им возможность объясниться.

— Да кто они такие?! — возмутился Николай. — «Прибыли» они… говоруны хреновы…

— Ты прав, — неожиданно заявил Сэм. — Ключевой вопрос во всей этой истории — кто мы. И как вы уже успели, по-моему, догадаться, вовсе мы с Майклом не стажеры и к космофлоту не имеем никакого отношения. Почти.

— А кто же тогда? — не унимался Ник. — Секретные суперагенты? Или обычные самозванцы, новоявленные Лжедимитрии, решившие вкусить инопланетной романтики? А может, вообще пришельцы с Туманности Андромеды?

— Почти угадал, — ухмыльнулся Сэм. — Только чуть ближе. Не с Туманности Андромеды, а всего лишь с Лорелеи.

Он с интересом уставился на своего бывшего научного руководителя в ожидании, какая именно реакция последует на столь неожиданное заявление. Майкл также с любопытством взирал на уважаемое собрание со своей обычной ироничной усмешкой. Впрочем, все оказалось довольно предсказуемо.

— Обещали же больше не врать, — укоризненно покачал головой Ник. — Вот и верь вам на слово.

— Не торопись, — нахмурился Богданов. — Что-то мне подсказывает, что все не так просто… Так о чем вы хотели со мной поговорить?

— Подождите, Михаил Александрович, — решительно вмешался Ник. — По-моему, нужно все-таки выяснить до конца, кто же они такие. Без всяких шуток. Иначе никакого разговора не будет.

— Что ж, это справедливо, — согласился Сэм. — Мое настоящее имя — Катя, а фамилия — Решетникова.

На командном пункте воцарилась мертвая тишина. Услышать заявление молодого парня о том, что, оказывается, его зовут Катя, — несомненно, в этом присутствовало нечто противоестественное. Экипаж «Афродиты» явно оказался не готов к восприятию подобного рода откровений.

Богданов подался вперед, крепко сжав губы и сверля бывшего стажера взглядом, не предвещавшим тому ничего хорошего. Даже Марк Аврелий в полном недоумении бросил свой пост и зашел сбоку, чтобы получше рассмотреть больного на всю голову парня, который ни с того, ни с сего вдруг решил назваться женским именем. Так, словно никогда до этого никакого Сэмюэля Харди и в глаза не видел.

— Ты что, издеваться над нами вздумал? — зловеще прошипел Ник. — Какая еще Катя? Совсем с катушек слетел?

— Решетникова, — спокойно повторил Сэм. — Когда-то, много лет назад, я училась в одном классе с неким Колей Соловьевым, там, на Лорелее. Не знаешь такого?.. Странно… И меня совсем-совсем не помнишь? Какая жалость…

Николай обвел присутствующих возмущенным взглядом. Стажер Харди явным образом издевался, в этом не оставалось абсолютно никаких сомнений. И объектом своего неподобающего поведения отчего-то избрал именно его, Ника.

— Решетникову Катю я прекрасно помню, — процедил он сквозь зубы. — Вот только выглядела она совсем по-другому.

— Ой! Я и забыла, — сказал Сэм. — Одну минуту, сейчас все исправлю.

С телом бывшего стажера неожиданно начала происходить совершенно немыслимая метаморфоза: бедра раздались и слегка округлились, а талия стала существенно тоньше, словно ее со всех сторон обжали каким-то невидимым корсетом, в то время как грудь налилась и начала выпирать под комбинезоном самым вызывающим образом. Черты лица словно бы поплыли, разгладились… тяжелый сэмов подбородок чуть заострился, рыбьи глаза упрятались поглубже в глазницы и украсились изящными черточками бровей, а соломенного цвета волосы внезапно окрасились в густой черный цвет и удлинились, спадая на плечи широкими волнами. На месте неуклюжего стажера совершенно необъяснимым образом возникла красивая молодая девушка, рассматривавшая потрясенно умолкнувшее собрание с едва заметной иронической улыбкой.

Глаза Ника округлились, он, раскрыв рот, с ужасом взирал на изменения в облике бывшего стажера. Марк Аврелий сильно побледнел и отшатнулся, а потом бочком-бочком начал пробираться вдоль стены поближе к выходу с явным желанием спрятаться куда-нибудь подальше. Так, чтобы не нашли. А командир, уставившись неподвижным взглядом на того, кого они совсем недавно принимали за Сэмюэля Харди, — не выделявшегося особыми знаниями или умениями курсанта Космической Академии, — лишь крепче сжал кулаки, так что костяшки пальцев приобрели почти безупречный белый оттенок.

— А теперь? — спросила девушка, заглядывая Нику в глаза. — Похожа?

Даже голос бывшего Сэма изменился самым кардинальным образом, став значительно выше и приобретя ту тембральную окраску, которая безошибочно позволяет отличить женский голос от мужского.

Потрясенный Ник машинально кивнул, не в силах вымолвить ни слова.

— А вы что скажете, Михаил Александрович?

— Кто ты? — глухо спросил Богданов.

— Дядя Миша… это же я, ваша Катя. Неужели я так изменилась?

— Катя погибла на Лорелее… потерялась в джунглях… А кто ты — мне неведомо. Возможно, даже инопланетный диверсант, не знаю… Может, киношники правы, и они все-таки существуют… Но кто бы ты ни был… слишком жестоко принимать облик той, кого я считал чуть ли не своей дочерью.

Катя закусила губу и отвернулась. А потом вдруг решительно пододвинула свободное кресло и уселась прямо напротив Богданова. Николай испуганно отодвинулся.

— Этот облик мой собственный, — твердым голосом заявила она. — И я такой же человек, как и вы. Да, — взгляд ее темных глубоких глаз перемещался с Богданова на Николая и обратно, — понимаю, в это трудно поверить, но тем не менее точно такой же. За исключением отдельных нюансов…

— А это кто? — Богданов кивнул в сторону Майкла.

— Мой муж Рональд, — ответила Катя. — Знакомьтесь. Бывший пилот межзвездной «Ириды». Тоже, между прочим, самый обычный человек.

Майкл изобразил галантный поклон, прижав правую руку к груди. Непонятно было, то ли всерьез, то ли в насмешку.

Николай с сомнением покачал головой. Он уже начал понемногу приходить в себя от пережитого потрясения.

«Теперь-то понятно, — мелькнула у него совершенно посторонняя мысль, — откуда у заурядного стажера подобная хватка…»

— Ник! — Катя, наконец, посмотрела ему прямо в глаза. — Помнишь Лорелею, Центральный парк… Я сидела на скамейке и читала книгу, а потом подошли незнакомые ребята и начали надо мной куражиться… По-моему, они были в подпитии… совали бутылку, а когда им надоело — вырвали книгу и потребовали, чтобы я пошла с ними… И тут появился ты и сходу полез в драку. Тебе тогда здорово досталось, но моих обидчиков ты все-таки прогнал… А потом мы долго гуляли по парку, и ты увлеченно рассказывал о далеких галактиках и прекрасных мирах под светом немыслимо ярких разноцветных солнц. А еще сказал, что собираешься поступать в Космическую Академию… Вот тогда-то я, наверное, в тебя и влюбилась… а ты и не знал. И любовь эта, в конце концов, сыграла решающую роль в том, кем я стала. Правда, довольно необычным образом и много-много позднее… Что ж, рада, что твоя мечта осуществилась…

— Ты?.. Влюблена в меня? — похоже, Ник окончательно уверился в том, что сидящая напротив него девушка и есть та самая Катя Решетникова, которую он когда-то спас от хулиганов в Центральном парке. — А почему я ничего об этом не знал?

— Потому что я не хотела, — грустно улыбнувшись, сказала Катя. — Космические просторы манили тебя гораздо сильнее.

Николай серьезно задумался. Вероятно, над тем, стоило ли разменивать весьма возможную счастливую жизнь с Катей на груду венерианских камней.

Катя перевела взгляд на командира. Михаил Александрович очень внимательно прислушивался к разговору, однако на застывшем каменном лице не отражалось абсолютно никаких эмоций. Марк Аврелий, осознав, что его здоровью, кажется, ничего не угрожает, пододвинулся поближе и пристроился на кубическом ящике вычислительного комплекса за спиной у Ника. Судя по всему, он окончательно уверовал в то, что прорываться с боем из командного пункта никто не собирается.

— Дядя Миша… — Катя смотрела на командира грустным взглядом. — Помнишь тот самый день рождения? Мой первый день рождения без мамы… Мне тогда исполнилось всего лишь восемь лет, и ты принес в подарок большой альбом для рисования и огромный набор красок и кисточек. Обрадованная и вдохновленная, я немедленно приступила к работе, мгновенно написав портреты самых близких мне людей: мамин, папин, дяди Лешин… и твой. При этом вывозилась в краске с ног до головы, безнадежно испортив шикарное праздничное платье. Дядя Леша тогда ужасно расстроился, а глядя на него и я расплакалась, а ты прижал меня к себе и сказал, что платье — ерунда, всегда можно купить другое. А вот талант нужно развивать и поддерживать.

«Представь себе, — говорил ты в ответ на укоризненные дяди Лешины взгляды, — что когда-нибудь наша Катя станет великим художником, и наступит момент, когда мы увидим ее работы в какой-нибудь галерее… еще будем гордиться знакомством с выдающимся мастером…»

Забавно, но я запомнила этот разговор в мельчайших подробностях. Возможно, именно он впоследствии и подтолкнул меня к выбору жизненного пути, хотя, признаюсь, — добраться до сияющих вершин в профессии художника мне так и не удалось… А ты помнишь мой день рождения?

Богданов долго молчал, глядя на собеседницу взглядом, в котором безумная надежда смешивалась с болью и горечью непоправимой утраты. А потом, наконец, тихо произнес, глядя собеседнице прямо в глаза:

— Я очень хотел бы поверить в невозможное… но не могу. Извини. Даже если у тебя внешность и воспоминания Кати — ты все равно не она. Наша Катя мертва, и изменить это не в силах уже никто.

— Но почему, дядя Миша? Что со мной не так?

— Ты прекрасно знаешь. Люди не могут вот так запросто менять один облик на другой, как ты только что нам продемонстрировала… или продемонстрировал. Ты не человек… Сэм Харди или Катя — всего лишь маски, за которыми прячется твоя истинная сущность. Не говоря уж об этих черных бестиях, — Богданов махнул рукой в сторону зависшей над столом голограммы. — Тоже ваша работа? Так кто же вы на самом деле?

Катя опустила голову. Майкл стоял у нее за спиной и задумчиво смотрел на застывшее в неподвижности изображение.

Возникла длинная пауза. Все ждали убедительных объяснений от пребывающих в явном затруднении самозванных стажеров… или инопланетных пришельцев… или кто они там такие…

— А может, это что-нибудь техническое? — подал голос Марк Аврелий. — Какой-нибудь голографический камуфляж, а? Правда, никогда не слышал о таком… но мало ли… военные напридумывают всякого, секретного… а ты гадай потом…

— Какой там камуфляж, — с досадой сказал Ник. — Никакая голограмма не позволит тебе выжить при температуре в полтысячи градусов и летать в облаках, размахивая крыльями… да еще обходиться при этом без кислорода.

— А может, это вообще не они, — Марк предпринял последнюю безнадежную попытку объяснить то, что никакому рациональному объяснению не поддавалось. — Какие-нибудь приспособившиеся к венерианскому климату местные твари… А что? Миллионы лет назад условия здесь были почти как на Земле, вот они и сохранились с тех времен. Адаптировались.

— Ну, Марк, ты даешь, — покачал головой Ник. — Гипотезами так и сыпешь. Тебе только фантастические романы писать.

— А что? Может, еще напишу, — Марк гордо поглядывал на всех с высоты своего насеста.

Катя вдруг резко подняла голову.

— Нет, — сказала она. — Командир прав, это мы.

Она быстро закатала рукав и положила правую руку на стол рядом с зависшей голограммой.

— Смотрите.

Рука как рука. Женская, красивая… и миниатюрная ладошка с длинными узкими пальчиками… не то что у Сэма Харди.

Внезапно она вздулась буграми мускулов, в неуловимо краткий момент почернела и удлинилась, а пальцы обзавелись мосластыми суставами и внушающими ужас огромными, острыми, словно бритва, когтями. Миг, — и на столе перед потрясенным экипажем станции «Афродита» возникла лапа демона во всей красе.

Катя дала время на то, чтобы полюбоваться результатом частичной метаморфозы, а затем столь же быстро вернула руку к ее обычному человеческому виду.

Повисшую в воздухе звенящую тишину нарушил Богданов.

— И после этого ты будешь утверждать, что ты человек?

— Буду, — упрямо заявила Катя.

Командир лишь покачал головой и откинулся в кресле, всем видом давая понять, что попытки переубедить его абсолютно безнадежны. В особенности после произведенной демонстрации.

Катя тоже выпрямилась в кресле и заговорила, глядя Богданову прямо в глаза:

— Вскоре после моего возвращения на Лорелею вышло так, что мы с Роном оказались в этнографической экспедиции Алана Стромберга. В перечне задач значилось прежде всего всесторонее изучение обычаев и жизненного уклада местных аборигенов — лорнов. Включая культуру во всем ее многообразии: верования, танцы, живопись, литература… всякого рода песни и легенды, — и весьма своеобразные представления об окружающем мире. Рон выполнял в экспедиции обязанности пилота, а я… в общем, на подхвате, занимаясь всем понемногу. В основном, на кухне. Специалисты экспедиции нередко обсуждали текущие дела за обеденным столом, так что волей-неволей я оказывалась в курсе всех новостей. Постепенно лорны меня заинтересовали, я сама не ожидала, что их песни, а в основном, — легенды и мифы настолько сильно захватят мое воображение. Мне вдруг захотелось узнать о них все. Я искренне восхищалась цивилизацией, существующей в полной гармонии с природой, пусть даже с нашей точки зрения такая жизнь и выглядела архаичной.

Вовсе не обязательно строить гигантские здания до самых облаков и летать между звезд, думала я. Пусть лорны даже не подозревают о сомнительных благах технического прогресса, зато они абсолютно свободны от его пороков. Очень может быть, что подобный образ жизни в конце концов окажется гораздо более правильным, нежели наш. Возможно, человечеству тоже стоит пересмотреть свои взгляды и перестать покорять природу вместо того, чтобы слиться с ней, став ее частью. Кто знает, не на этом ли пути нас ожидает самое обычное человеческое счастье.

Катя умолкла, обводя взглядом притихший экипаж «Афродиты». Никто не стал оспаривать весьма неочевидные умозаключения, все смотрели на рассказчицу с предельным вниманием. После короткой паузы, она продолжила:

— Неожиданно обнаружилось, что мне довольно легко дается язык аборигенов и их письменность. Руководитель экспедиции Алан Стромберг быстро оценил столь выдающиеся лингвистические способности, после чего немедленно избавил от работы на кухне. Появилась возможность общаться с лорнами напрямую. Удивительно, но обычно не склонное к общению местное население в конце концов меня признало, перестав видеть перед собой всего лишь назойливого надоедливого чужака. Может, почувствовали, что я действительно стремилась жить с ними одной жизнью… понять, а не заниматься изучением. Мои унылые и однообразные будни, наконец, наполнились смыслом. В конце концов я стала проводить с лорнами куда больше времени, чем с собственным мужем…

Катя подняла голову и взглянула на Рона. Тот в ответ лишь пожал плечами. Мол, не со всем согласен, но спорить не буду.

— Приближался праздник Великой Охоты, — Катя снова повернулась лицом к ожидавшей продолжения аудитории. — Я упросила вождя лорнов взять меня с собой в джунгли, и после долгих уговоров он в конце концов согласился. Правда, с условием, что я не буду путаться под ногами. Охота — вообще дело серьезное, а уж Великая Охота… Естественно, я пообещала все что угодно, пребывая на седьмом небе от счастья. Еще бы! До сих пор ни один из землян не удостаивался подобной чести. Я первая. Кажется, не спала целую ночь, а рассвет встретила уже в лагере охотников…

Катя замолчала и нахмурилась. Создалось полное впечатление того, что по какой-то неведомой причине воспоминания о радостном предвкушении предстоящего праздника внезапно сменились чем-то тревожным и даже более того — весьма неприятным.

— Не буду вдаваться в подробности, — хмуро произнесла Катя. — Тем более, что они не имеют никакого отношения к тому, о чем я хотела вам рассказать… Короче… произошел несчастный случай. Испуганный зверь выскочил из зарослей прямо на меня… там, откуда его никто не ожидал. Ударил меня и понесся дальше. А я… Не удержалась и рухнула вниз с высокого обрыва. Когда лорны нашли меня, я была еще жива. Представляю, какое жуткое зрелище открылось их взглядам: сплошная груда переломанных костей и окровавленной плоти. Помню ощущение адской боли… и наводящие ужас мысли о том, что, вероятно, вот это и есть мой последний час. А еще… что в моем теле не осталось ни единой целой, даже самой маленькой, косточки, что, скорее всего, было недалеко от истины. Даже речи не могло быть о том, чтобы поднять меня и перенести куда-нибудь в более подходящее место. Я просто рассыпалась бы на кусочки в руках спасателей.

И тогда лорны стали оказывать мне помощь своими средствами, прямо там, под скалой. Не знаю, что именно подтолкнуло их к такому решению. Возможно, чувство ответственности за жизнь неопытного и абсолютно беспомощного в джунглях чужака… а возможно, возникшее между нами чувство взаимной симпатии. Хотелось бы в это верить…

Подробности лечения я опущу. Скажу лишь, что результат оказался воистину ошеломляющим. На следующий день уже ничто не напоминало о полученных травмах, а еще через день я встала на ноги.

Николай недоверчиво хмыкнул и с сомнением покачал головой. Судя по всему, он не имел дурной привычки верить в неподкрепленные строгими фактами чудеса. Марк слушал, разинув рот, а Богданов прочно спрятал чувства за маской ледяного спокойствия.

— Побочным эффектом подобного лечения стала нежданно приобретенная способность к изменению формы и биохимии моего тела, — завершила рассказ Катя. — Она обрушилась на меня словно гром с ясного неба, словно водопад… Помню потрясение, которое я испытала, когда впервые ощутила себя в облике крылатого чудовища. Произошло это спонтанно, вне зависимости от моей воли или желания. Тогда мне казалось, что я останусь монстром навсегда, однако, к счастью, ошиблась. Быстро выяснилось, что управлять процессом довольно легко, достаточно простого мысленного усилия…

Возникла длинная пауза, во время которой Катя поочередно заглядывала в лица своих собеседников, пытаясь угадать их реакцию. А потом спросила прямо:

— Ну как? Я еще не убедила вас в том, что внутри меня вовсе не таятся злобные инопланетные захватчики? И я по-прежнему та Катя Решетникова, которую вы знали?

Экипаж «Афродиты» пребывал в задумчивом молчании. Видимо, каждый пытался определиться со своим собственным отношением к услышанному.

Наконец, Николай неожиданно для самого себя произнес:

— Я тебе верю. Я поверил даже без этого рассказа, просто… — он пошевелил в воздухе пальцами, — хотелось разобраться, что же, в конце концов, происходит. Теперь я понял…

Марк Аврелий развел в стороны руками и ухмыльнулся.

— Прощаю вам мой подбитый глаз, — сказал он. — Пожалуй, вы были правы. Убедить нас в чем-то подобном при явном дефиците времени было бы весьма затруднительно.

Богданов долго молчал, а потом произнес:

— Ну хорошо. Допустим, все сказанное тобой соответствует действительности. Но почему ты не вернулась обратно в лагерь? Тогда же, сразу после выздоровления? Мы искали тебя в джунглях больше месяца…

— Знаю. Я видела поисковые отряды и старательно уклонялась от встречи с ними.

— Почему?

— А ты не понимаешь? Что, по-твоему, ожидало меня в случае возвращения? Обследование на медицинском диагностическом комплексе я наверняка завалила бы. А в результате незамедлительно оказалась бы в какой-нибудь клетке в качестве подопытного экземпляра. Ты хотел бы для меня подобной участи?.. Вот и я тоже. К тому же страшно себе представить, что случится, попади технология лорнов на Землю. Вообрази себе мир, в котором каждый сможет менять свой облик по собственной прихоти. Разгул преступности и всеобщий хаос… Апокалипсис покажется нам не заслуживающим внимания событием. А ведь есть еще военные…

— Достаточно, я понял. Последний вопрос. Почему вы все-таки решили раскрыться перед нами вопреки собственным убеждениям?

Катя опустила глаза, а потом твердо сказала:

— Тому есть несколько причин. Во-первых, Алекс Маккуин — мой друг. Единственный друг на Лорелее, который в свое время очень мне помог. А Эдвард Каттнер — бывший командир пропавшего на Горгоне отца, каковым и останется теперь уже навсегда. Несмотря на совершенное преступление, а также на то, что именно мы с Роном сдали экипаж пиратской «Ириды» службе безопасности, хотя никто об этом даже не подозревает. Ни безопасники, ни сами потерпевшие… Теперь понимаешь, почему я не могла их бросить? Справедливости ради замечу, что для любого другого мы сделали бы то же самое… А во-вторых, я же сказала, что хотела с тобой поговорить. Совершенно ясно, что без раскрытия нашего инкогнито настоящего разговора наверняка не получится. Все в нашей жизни предопределено, так уж сложились обстоятельства. Наша сегодняшняя беседа так или иначе должна была состояться. Катастрофа «Феникса» лишь ускорила неизбежное.

— Возможно… — задумчиво сказал Богданов. — Возможно, ты говоришь правду… не знаю. Во всяком случае, не представляю, каким образом можно подтвердить твой невероятный рассказ.

— Что ж, вижу, мне не удалось до конца развеять сомнения, — сказала Катя. — Что ж, тогда попробуем так…

Она встала и направилась прямиком к стене с картиной и гитарой.

Николай нервно дернулся. На его глазах вот-вот должно было произойти немыслимое святотатство — осквернение тщательно оберегаемой реликвии, давно уже ставшей воплощением души станции «Афродита». Терпеть подобное от кого бы то ни было не представлялось возможным. Он в замешательстве оглянулся на командира. Мих-Мих сдвинул брови, однако, заметив настроение заместителя, успокаивающим жестом придержал его за руку. Стало ясно, что он не возражает против нарушения негласного табу. Николай расслабился.

Катя подошла к стене и оглянулась на своих коллег и судей.

— Эта картина, — она протянула руку, — всегда висела в нашей гостиной. Ее почему-то очень любила моя мама. Наверное, из-за снега, которого на раскаленной Горгоне днем с огнем не сыщешь. А может, из-за внушаемого снежным пейзажем спокойствия и умиротворения, не знаю. После того, как мамы не стало, картину забрал дядя Леша, и она долгие годы украшала наш дом на Лорелее, пробуждая воспоминания… Я была страшно удивлена, увидев ее здесь, на Венере. Мне почему-то казалось, что дядя Леша не расстанется с ней никогда.

— Так и есть, — ответил Богданов. — Он таскал ее за собой повсюду, пока было возможно. А потом отдал мне на временное хранение. Так же как и гитару.

— Да, я помню, — сказала Катя. — Это его гитара.

Она отстегнула крепления и сняла инструмент со стены. Случайно задетые струны издали резкий, бьющий по напряженным нервам звук. Звук, которого старожилы станции «Афродита» не слышали никогда.

Катя вернулась в кресло, взяла несколько аккордов, прислушиваясь к их звучанию, а затем вдруг запела:

Они возвращаются в город.

Их торбы едва полны.

Их тайный язык — усталость,

Их копья — вещие сны.

Их взгляды исполнены смысла,

Движенья и позы не лгут.

Смотри, эти темные пятна на белом -

Охотники на снегу.

Ты можешь хворост нести домой

Или резать коньками лед.

Можешь ждать у дверей судьбы,

Но оттуда никто не придет.

Можешь птицей взмыть в облака,

Распахнуть горизонт крылом.

И увидеть сверкающий снегом простор

Между добром и злом.

Экипаж станции «Афродита» замер, боясь пошевелиться. Ничего подобного эти стены еще не слышали.

Но не жди от меня тепла,

Мой костер почти догорел.

И осколки кривых зеркал

Вьются бурей в моей крови.

Мы и так ушли далеко

По горбатым седым холмам

Мимо всех надежд и чудес

И на волосок от любви.

Охотники входят в город

За ними — гончие псы.

Теперь только Боги знают

Куда качнутся весы.

Деревья поймали небо,

Ветер в ветвях свистит.

Я не знаю здешних дорог, ты -

Не помнишь куда идти.

© Олег Мальцев

Последний аккорд растаял в гробовой тишине. Николай и Марк Аврелий молчали, осторожно поглядывая на командира. Песня, исполненная Катериной, хотя и произвела впечатление, однако не говорила им ровно ни о чем. В отличие от Богданова. Михаил Александрович сидел, тяжело опершись головой на кулак и уставившись в стену неподвижным взглядом.

— Эту песню сочинил дядя Леша для моей мамы, — сказала Катя. — «Охотники на снегу»… это была наша песня. Дядя Миша! Теперь-то ты веришь, что я — это я?

Богданов поднял на нее взгляд, полный сомнений и невероятной надежды.

— Приходится, — сказал он. — Мне просто ничего не остается, как поверить тебе на слово… Так о чем ты хотела со мной поговорить?

Катя отвернулась к окну и нервно закусила губу. А затем, справившись с волнением, сказала:

— Мои родители немалую часть жизни отдали космофлоту. А именно, — космическому десанту, специализировавшись на Горгоне. Отец погиб во время знаменитой спасательной операции, которой руководил его тогдашний командир Эдвард Каттнер. Операция проводилась вопреки приказу руководства, за что все ее участники впоследствии поплатились… за исключением пропавшего в песках Павла Решетникова. Дело было громкое, полагаю, ты знаком со всеми обстоятельствами гораздо лучше меня. Главное в другом — я тоже все это прекрасно знаю. Никто ничего от меня не скрывал… ни ты… ни ставший моим опекуном Алексей Неверов, твой командир. Несмотря на то, что трагедия случилась очень давно, а лет мне тогда было всего ничего…

Катя повернулась лицом к Богданову, и сразу же стало видно, что глаза ее блестят от слез. Пожалуй, только теперь Михаил Александрович окончательно поверил, что по другую сторону стола находится никакой не монстр, а настоящий живой человек. Его Катя…

— Мама погибла значительно позднее, тоже на Горгоне, — продолжала она, справившись с волнением. — По крайней мере, именно так утверждал дядя Леша… да и ты, помнится, ему поддакивал… Проклятая планета! Воистину, роковая для моей семьи. Вот только одна загвоздка: никаких подробностей об обстоятельствах маминой смерти мне неизвестно. Абсолютно ничего, кроме самого факта ее гибели. Почему, дядя Миша?.. Что в действительности там произошло, и зачем нужно делать из этого тайну? Вы с дядей Лешей работали с мамой в одном отряде, а значит, ты не можешь не знать о случившемся во всех деталях. Мне нужна правда, и только потому я сейчас здесь… Прошу, скажи мне…

Михаил Александрович пожевал губами и отвернулся к окну. Всем присутствующим вдруг стало очевидно, что командир станции «Афродита» пребывал в полном замешательстве и подобных вопросов никак не ожидал. И уж тем более не знал на них ответов, во всяком случае, таких, которые устроили бы его собеседницу.

Николай и Марк Аврелий затаили дыхание, боясь пошевелиться, и изо всех сил старались сделать вид, что их здесь вообще нет. Впрочем, это оказалось нетрудно, поскольку их присутствия на командном пункте попросту никто не замечал. Майкл — или Рон? — тоже отошел в сторонку и уселся в кресло перед пультом управления движением, изредка бросая косые взгляды на враз умолкнувших собеседников.

— Дядя Миша, — позвала Катя. — Прошу…

Михаил Александрович повернулся и, стараясь не встречаться с Катей взглядом, глухо произнес:

— Я не знаю…

— Дядя Миша, — укоризненно сказала Катя. — Не нужно меня обманывать. Я же вижу… Мама точно погибла на Горгоне? А то я начинаю уже сомневаться… Неужели правда настолько ужасна, что нельзя сказать о ней даже сейчас?

Невооруженным глазом было заметно, что в душе Михаила Александровича происходит нешуточная борьба. С одной стороны, сокрытие истины и прямая ложь совершенно не соответствовали ни его принципам, ни внутреннему самоощущению, ни представлениям окружающих о бывшем десантнике и действующем командире станции «Афродита» Михаиле Богданове. Никого и никогда он не обманывал, всегда и всем говорил в лицо все, как оно есть на самом деле. Невзирая на чины и звания, за что заслужил искреннее уважение своего маленького экипажа. И не только. А с другой… Рассказать всю правду вот этой симпатичной девушке, которую почитал едва ли не приемной дочерью, он по какой-то неведомой причине никак не мог. Или не хотел. Душа разрывалась буквально надвое.

— Дядя Миша, — снова тихо позвала Катя.

— Ладно! — вдруг громко заявил Богданов и решительно провел рукой по волосам. — Слушай. Не знаю, кто тебе рассказал… но Наташа действительно погибла не на Горгоне, а в тренировочном центре на Земле. Ее вертолет разбился о скалу… вероятно, не справилась с управлением… — Он перевел дыхание. — Черт! Лешка меня убьет… он не хотел, чтобы ты знала. И с меня взял слово…

— Но почему? — удивилась Катя. — Что может быть особенного в обычной авиакатастрофе? Почему это нужно скрывать?.. Ты на самом деле рассказал мне всю правду, или чего-то не договариваешь? А, дядя Миша?..

На Богданова было страшно смотреть. Во всяком случае, в таком состоянии ни Марк, ни Ник своего командира еще не видели.

— Знаешь что? — чуть ли не закричал он. — Я и так рассказал тебе больше, чем мог… и чем хотел.

— Так это еще не все, — Катя не спрашивала. Она утверждала. — Я так и знала.

В голосе Богданова вдруг появились умоляющие нотки:

— Катя! Поверь, я действительно не тот человек… Ну не могу я! Не требуй от меня невозможного.

— А кто может?

— Алексей… твой опекун, — неохотно ответил Богданов. — Кроме него — никто… Почему ты не обратилась прямо к нему?

— Я не сумела его разыскать. Скорее всего, на Земле его нет, а возможно, и в солнечной системе вообще.

— Да, я забыл… ты права. После твоей… э-э… после твоего исчезновения он страшно переживал, даже поседел наполовину. А потом завербовался на Радамант и сидит там безвылазно уже несколько лет, несмотря на бурные протесты медиков. Вот так-то…

Катя закусила губу, а глаза ее вновь увлажнились.

— Значит, ты ничего мне больше не расскажешь? — спросила она, смахивая предательскую слезу.

— Нет, — твердо ответил Богданов. — Это право принадлежит только Алексею и никому кроме него.

— Хорошо, — ответила Катя. — Хотя, признаться, я рассчитывала на большее. Тем не менее, спасибо, теперь я знаю, что искать. И кого… Можешь оказать нам с Роном последнюю услугу?

— Если это окажется в моих силах.

— Узнай, когда на «Венере-Орбитальной» ожидается следующий корабль. Мы улетаем.

— На Радамант? Думаешь, получится? Там контроль куда строже нашего, служба безопасности вычислит вас на раз.

— Посмотрим.

Михаил Александрович с сомнением покачал головой, потом тяжело поднялся с кресла и направился к комплексу связи. Быстро переговорил с сиявшей ослепительной улыбкой Мариночкой и вернулся обратно.

— Вам повезло, — сказал он, усаживаясь на свое место. — Корабль, который доставил вас сюда, все еще здесь. Выжидает удобное окно для перелета на Цереру. Я уведомил «Венеру-Орбитальную», что мне потребуются два места. Они не возражают. Отлет через три часа.

— Спасибо, дядя Миша, — Катя поднялась и направилась к выходу. — Пойду собираться.

Майкл тоже покинул свое кресло и направился следом.

— Подождите, — остановил их Богданов. — А что я скажу Алексу, когда он проснется? Он же безопасник, и вопросов к вам у него, думаю, не меньше нашего.

Катя несколько секунд подумала, а потом пожала плечами и сказала:

— Не знаю. Придумай что-нибудь. Все равно он не поверит.

После чего вышла в сопровождении Майкла, оставив экипаж станции «Афродита» и ее командира в тягостном раздумье.

Когда спустя полчаса Майкл и Катя вновь ступили в командный пост, все уже было готово к отлету. Михаил Александрович о чем-то беседовал с сосредоточенным и серьезным Веселым Роджером, а Николай внимательно разглядывал экран радара. Отметка на нем просматривалась лишь одна, зато на редкость крупная и яркая и принадлежала, судя по всему, «Венере-Орбитальной». Перемещалась она крайне медленно, отчего казалась практически неподвижной. Марк Аврелий сидел в соседнем кресле и ничего особенного не делал. Если, конечно, не считать занятием сосредоточенное изучение протянувшегося к самому горизонту плотного слоя грязно-рыжих облаков.

Катя подошла к пульту и положила руку на плечо Николая.

— Прощай, Ник, — произнесла она. — Я действительно рада была снова тебя увидеть.

— Нет, — сказал Ник, поднявшись с кресла. — Так не пойдет… До свидания. Хочется думать, что наша встреча не последняя.

— Сомневаюсь. Сам понимаешь, нам с остальным человечеством пока что не по пути.

— Но надеяться-то можно?

— Этого я тебе запретить не могу. Да и не хочу.

Сзади подошел Михаил Александрович. Катя обернулась, секунду помедлила, а затем прильнула к его широкой груди.

— Прощай, дядя Миша, — сказала она. — Вряд ли мы с тобой еще встретимся. Разве что захочешь как-нибудь навестить нас на Лорелее.

Богданов ничего не ответил, только крепче прижал ее к себе. А потом вдруг резко оттолкнул и отвернулся, чтобы никто не увидел, до какой степени он расстроен предстоящей разлукой.

Марк Аврелий молча пожал руку Майклу, а затем повернулся к Кате:

— Послушай, давно хотел спросить… Как вам удалось получить направление на стажировку? Ведь при отсутствии необходимых документов вас точно не взяли бы ни на один корабль. Если ты мне не ответишь, я буду мучиться всю оставшуюся жизнь.

Катя улыбнулась сквозь застилавшую взгляд влажную пелену.

— Думаешь, это так трудно? При наших-то с Роном способностях. Просто Рон зашел в деканат и оформил все, что нужно. Правда, сам декан при этом думал, что видит перед собой куратора курса, своего старого приятеля…

— А настоящие Сэм и Майкл? Они где?

— Не знаю. Да и какая разница. Тоже, наверное, проходят свою практику где-то в другом месте.

Марк рассмеялся и пожал протянутую Катину ладонь.

— Увидимся, — сказал он.

Катя кивнула и сказала:

— Желаю тебе написать свой фантастический роман.

— Обязательно, — заверил Марк. — Просто изложу то, что видел собственными глазами. Думаю, этого будет достаточно.

Катя грустно улыбнулась, в последний раз обвела взглядом замерший в неподвижности экипаж «Афродиты», повернулась и пошла к выходу, сопровождаемая молчаливым и серьезным Майклом. Ник дернулся было следом, однако, Катя бросила, не оборачиваясь:

— Не нужно. Мы справимся сами.

— Готовность пятнадцать минут, — сказал им вслед затормозивший на полпути Ник.

Он смотрел бывшим стажерам вслед пока они не скрылись в коридоре, а потом вернулся на прежнее место.

Через несколько минут в динамиках послышался голос Майкла:

— Заняли места в капсуле. Люк задраен.

— Принято, — ответил Ник и сделал несколько взмахов руками над пультом.

— Внутренняя переборка закрыта, открытие внешней мембраны, — прокомментировал он, считав показания с экрана. — Начинаю обратный отсчет. Десять, девять…

Когда прозвучала команда «Старт», станция ощутимо взрогнула и просела на десяток метров. После чего незамедлительно рванулась обратно и, наконец, прочно утвердилась на заданном эшелоне в относительной неподвижности. Успокоители качки на сей раз сработали безупречно. Марк, безусловно, знал свое дело.

Николай представил себе, как массивная капсула медленно и словно нехотя отрывается от стартового стола, и, набирая скорость, покидает ангар, поддерживаемая мощными гравитационными полями. Еще несколько мгновений, и заработают маршевые двигатели, вознося аппарат на рабочую орбиту, где его подхватят дежурные операторы «Венеры-Орбитальной». Вот сейчас, сейчас…

— Есть зажигание, — послышался голос Майкла. — Начинаем подъем.

— Счастливого пути! — крикнул Ник.

— Удачи! — добавил Марк.

Майкл не ответил.

На экране радара перед Ником возникла новая отметка, быстро перемещавшаяся от центра к краю и неуклонно приближавшаяся к замершей почти что в полной неподвижности «Венере-Орбитальной». Пройдет каких-нибудь двадцать минут, и обе отметки сольются в одну, что будет означать успешное прибытие капсулы на обращающийся вокруг жаркой планеты заатмосферный космодром. А еще через два часа она вновь разделится надвое, однако, экипаж станции «Афродита» этого уже не увидит, поскольку к тому времени «Венера-Орбитальная» успеет скрыться за горизонтом. Корабль, уносящий на своем борту так называемых стажеров, направится к Церере.

Николай взглянул на застывшего у комплекса связи командира, перевел взгляд на любующегося облаками Марка и сказал:

— Как-то пусто у нас здесь стало. Даже обругать некого…

Михаил Александрович шевельнулся в кресле и негромко произнес:

— Ничего. Скоро проснутся Маккуин и Каттнер. Вот тогда нам сразу же станет очень весело. Так весело, хоть плачь. Наверняка будут донимать вопросами о таинственных стажерах, демонах и прочих прелестях нашего с вами бытия… Что отвечать-то будем? Просто обругать не получится.

На командном посту повисла гнетущая тишина.

— Так вы по-прежнему утверждаете, что никаких крылатых чудовищ не видели? — в очередной раз задал вопрос Алекс.

Он смотрел на Богданова в упор и все больше и больше утверждался во мнении, что тот явно чего-то недоговаривает.

Я пока еще не сошел с ума, думал он, и прекрасно помню, как черные бестии, словно вырвавшиеся из самой глубокой преисподней, вытаскивали из убежища бесчувственного Каттнера и сопровождали нас в плюющихся электричеством небесах… Демоны-хранители… А вот командир «Афродиты» и его команда по какой-то неведомой причине пытаются уверить меня в том, что ничего подобного в реальности не наблюдалось. Мол, одна сплошная галлюцинация. Понять бы еще, что это за причина.

— Извини, Алекс, — ответил Богданов, — но, похоже на то, что демоны, о которых ты нам толкуешь, существуют лишь в твоем воображении. Я понимаю… перегрев… отравление углекислотой и угарным газом… Думаю, любому из нас на вашем месте еще и не то привиделось бы… Ник! Ты наблюдал что-нибудь необычное в процессе подъема?

Николай отрицательно покачал головой.

— Нет, Михаил Александрович, — твердо сказал он. — Правда, мне тогда было не до демонов… ураган, гроза… станцию швыряло так, что никакие успокоители качки не справлялись. Но я точно помню, что гравитационные ловушки захватили лишь двоих, в этом нет никаких сомнений. И на станцию прибыли лишь вы, Алекс, и Каттнер.

— Вот видишь, — Богданов смотрел на Алекса чистым и ясным взором, отчего тот лишь укрепился во мнении, что командир «Афродиты» беззастенчиво врет. Вместе со всей своей командой. — Предлагаю забыть всяких демонов как страшный сон. Жить сразу же станет легче.

Ну уж нет, подумал Алекс. Не дождетесь. Всем нутром чую, что кроется здесь какая-то загадка, и я буду не я, если ее не разгадаю.

— Не могу ничего сказать по поводу чудовищ, — вступил в разговор Каттнер, — поскольку был тогда без сознания. Но зато отлично помню тот разговор, в котором вы утверждали, что робот безнадежно сломался и поднимать нас на станцию придется поочередно… Было или не было?

— Было, — Богданов не стал отпираться.

— А как же тогда получилось, что поднимали вы одновременно двоих?

— Все очень просто… Нам удалось в конце концов высвободить робота из-под завала, и мы сразу же вернулись к первоначальному варианту. Информировать вас не получилось, по какой-то причине ответа на наши запросы мы так и не дождались. Не хочу никого обидеть, но, вероятно, к тому времени вы уже не вполне отдавали себе отчет в своих действиях… Я понимаю… сказывалось резкое повышение температуры, но скорее всего — последствия отравления. Вам еще повезло, что вообще сумели последовать нашим инструкциям. Все остальное мы проделали дистанционно с помощью нашего Федота.

Надо же, как упорно ему хочется выставить нас невменяемыми, думал Алекс, изучающе глядя на командира «Афродиты». Мол, ничего не соображали, а действовали чисто автоматически. В отношении Каттнера согласен, он к тому моменту уже почти вырубился. Но я то все отчетливо помню! И не нужно уверять меня в обратном, я хоть и ударенный головой о пульт, но еще не окончательно свихнулся. Перегрев — да, не спорю… но за то, что никакого отравления не было, я готов поручиться чем угодно, хоть собственной жизнью.

— Ну хорошо, — сказал он. — Чувствую, мы с вами еще долго можем играть в «веришь-не веришь». Но ведь существуют же средства объективного контроля. Предлагаю взглянуть на запись с камер Федота и послушать переговоры с Ником и этим вашим Майклом… стажером.

— К сожалению, никак невозможно, — сокрушенно качая головой, произнес Богданов. — Наша станция уже в возрасте… поэтому не всегда здесь все работает именно так, как хотелось бы. Упомянутые записи самым вульгарным образом не получились… Ну, вот не получились, и все! Возможно, причиной тому сильнейшая гроза, а возможно — сбой регистрирующей аппаратуры. Не знаю, нужно спросить у Марка, он скажет точнее. Так что, как это ни прискорбно, но факт остается фактом — видео- и аудиофиксация операции полностью отсутствует.

Опять врет, подумал Алекс. Как же мне заставить его сознаться? Не представляю… Они тут, похоже, сговорились.

— Допустим, — сказал он. — Хотя все это и выглядит довольно странно. Но стажеры? Они-то, надеюсь, существуют?

— Без всякого сомнения, — подтвердил Богданов. — Существуют.

— Могу я с ними поговорить?

— Нет.

— Почему?

— Их нет на станции.

— Как так нет? — опешил Алекс. — Куда же они подевались?

— Тому уже часа два, как они отбыли с «Венеры-Орбитальной» в сторону Цереры. Стажировка у них закончилась, а тут удачная оказия… Упускать было никак нельзя, потому что следующего корабля можно прождать и месяц, и два…

— Ну надо же, — язвительно заметил Алекс. — Действительно, как удачно.

— Послушай, Мих-Мих, — снова вступил в разговор Каттнер. — Мы знакомы уже невесть сколько времени. Я же чувствую, что ты морочишь нам головы. Какого черта?

Богданов молча пожал плечами и отвернулся к окну. Каттнер выждал некоторое время, а потом, так и не получив ответа, повернулся к Алексу.

— Ладно, отстань от него, — сказал он. — Я его знаю. Если не захочет, то ни за что не скажет. Пойдем.

Он встал с кресла и выжидающе посмотрел на Алекса. Тот тоже неторопливо поднялся, поглядывая на замкнувшегося в себе командира станции «Афродита».

— Как бы там ни было, — сказал он, — еще раз искренне благодарим за оказанную помощь. Воистину, вы совершили невозможное, и только благодаря вам мы с моим другом еще живы. Поверьте, мы этого не забудем.

Богданов молча кивнул, дав понять, что слова благодарности им услышаны.

— Михаил Александрович! — продолжал Алекс. — Мне хотелось бы обсудить с вами кое-что еще. Наедине.

При этом он покосился в спину уткнувшегося в пульт Ника.

— У меня нет секретов от моей команды, — сказал Богданов. — Говорите, я слушаю.

Это я заметил, подумал Алекс. Все вы здесь заодно. Могли бы, однако, догадаться, что секреты могут быть у меня. Впрочем, ладно, не стоит особо привередничать. Похоже, мы с экипажем «Афродиты» сейчас находимся в одной лодке. Так же, как совсем недавно с экипажем несчастного «Феникса».

— Ладно, — сказал он. — Скажите, вы уже передали информацию о нашем спасении на «Венеру-Орбитальную»?

— Конечно. Сразу же, как приняли вас на борт. А что, есть какие-то проблемы?

— Да, пожалуй… — Алекс немного помолчал. — Капитан! Должен вас информировать о том, что катастрофа «Феникса» не была случайной. Охота идет за его головой, — он указал на Каттнера, — а значит, теперь под ударом может оказаться и ваша станция. Судя по всему, исполнителей покушения следует искать среди персонала «Венеры-Орбитальной», в особенности, тех, кто имеет доступ к вспомогательным судам: челнокам, буксирам, заправщикам… Получив данные о том, что Каттнер жив, они могут повторить попытку.

— Что вы предлагаете? — хмуро спросил Богданов. Похоже, сообщение о диверсии на борту «Феникса» его не слишком удивило.

— Во-первых, немедленно отправить сообщение на «Венеру-Орбитальную» о смерти Каттнера от сердечного приступа. Во-вторых, ограничить доступ на станцию для кого бы то ни было. Полностью изолировать ее от проникновения посторонних.

— Как вы себе это представляете?

— Можно сообщить о повреждении гравитационной ловушки, в результате чего прием капсул с орбиты становится невозможным. Я правильно понимаю?

— Допустим, — Богданов кивнул. — Что-то еще?

— Да. Отправить в штаб-квартиру службы безопасности зашифрованное сообщение. И это будет, пожалуй, самое сложное, поскольку связь с Марсом, скорее всего, идет исключительно через «Венеру-Орбитальную», — Богданов кивком подтвердил правильность умозаключений Алекса. — Возможно найти там кого-то, кому вы могли бы безоговорочно доверять? К тому же имеющего доступ к аппаратуре связи?

Богданов задумался, перебирая в голове знакомых ему связистов.

— Может, Мариночка? — подал голос Ник. — А что? Ей же совсем не обязательно знать, какую именно информацию она отправляет.

— Возможно, — задумчиво сказал Богданов. — Вот только как ее уговорить? Не сообщить руководству о внеплановом сеансе она не имеет права.

— Это я могу взять на себя, — сказал Ник, внезапно засмущался и отвернулся обратно к пульту.

— Хорошо, — подвел итог Алекс. — Так и поступим.

С этими словами он повернулся и пошел к выходу из командного пункта. Каттнер кивнул Богданову и последовал за ним.

Алекс ждал его в коридоре.

— Давно хотел спросить, почему ты называешь Богданова Мих-Михом? — спросил он. — Что за странное прозвище?

Каттнер рассмеялся.

— Ничего странного, — сказал он. — Дело было на Горгоне. Не знаю уж, каким образом, но Богданов умудрился на своей песчанке въехать в зыбучку. Утопил вездеход, однако сам умудрился выбраться. И вот сидит он по горло в песке и орет на весь эфир благим матом… Вообще-то, ситуация и в самом деле серьезная, и если бы наш отряд не оказался поблизости… Одним словом, вытащили его, попытались привести в чувство. А он глаза закатил, весь белый… Ребята похлопали его по шлему, спрашивают, кто такой? Как звать? А он знай себе лепечет: «Мих… Мих…», а больше ничего сказать не может. Вот так и окрестили его Мих-Михом.

— Понятно, — усмехнулся Алекс. — А что думаешь по поводу демонов? Может, и вправду галлюцинации?

— Не знаю, — задумчиво сказал Каттнер. — С одной стороны, действительно… очень может быть, что твои видения навеяны рассказом о происшествии в лаборатории «Celestial Food». А с другой… Мих-Мих явно чего-то недоговаривает.

— Ладно, идем, — сказал Алекс, повернулся и медленно пошел по коридору, ведущему к каютам экипажа.

У двери с табличкой «Сэмюэль Харди. Стажер» он остановился, несколько мгновений постоял, словно в нерешительности, а потом все-таки открыл ее и вошел.

Маленькая каюта была пуста.

Миниатюрный раскладывающийся диванчик у стены слева, стул и столик у овального, затянутого шторкой окна — вот и вся обстановка. Еще у правой стены узкая тумбочка с аппаратурой компьютерного и развлекательного центра.

Каттнер протиснулся в каюту вслед за Алексом, обошел его и остановился у стола.

— Смотри, — сказал он.

Алекс подошел ближе.

На столе белел не замеченный сразу белый картонный прямоугольник, а на нем… Выполненный с большим мастерством женский портрет. Глубоко посаженные темные глаза и узкое лицо, обрамленное густыми, спадающими на плечи черными волосами…

Алекс схватил рисунок и принялся жадно разглядывать его, не в силах отвести взгляд.

Немыслимо… Откуда здесь, в каюте какого-то безвестного стажера, может взяться портрет той, кого он давно похоронил в джунглях Лорелеи?

Каттнер нагнулся и подобрал что-то с пола.

— Пастель, — нарушил он затянувшееся молчание.

— Что? — не понял Алекс.

Каттнер молча продемонстрировал ему тонкую цветную палочку.

— Закатилась.

Алекс ответил непонимающим взглядом.

Какая еще пастель?.. Причем здесь это, когда…

— Кто это? — спросил Каттнер. — Знакомая?

— Да… Ее звали Кэт… Мы летели на Лорелею на одном звездолете… и после встречались… а потом она пропала…

— А-а-а… — протянул Каттнер. — Понятно.

Он бросил взгляд на оборотную сторону бумажного листка.

— Смотри, — сказал он. — Здесь тоже что-то есть.

Алекс перевернул рисунок.

В верхней части листа красовалось нанесенное широкими уверенными штрихами изображение черного перепончатого крыла, чем-то напоминающего крыло летучей мыши. А под ним выполненная четким округлым почерком надпись.

Алекс перечитал ее несколько раз, прежде чем смысл написанного дошел до его сознания:

«Моему другу Алексу на память о чудесном спасении. Это я.»