Подполковник Иоахим Ортнер, кавалер ордена Железного креста, был вызван с центрального фронта по специальному запросу министерства пропаганды. Встречу со съемочной группой кинохроники назначили почему-то в Ужгороде, оттуда до места был не близкий путь, но подполковник не спорил: прилетел в Ужгород и всем видом своим давал понять, что все хорошо, что характер у него покладистый, и взгляды широкие, и улыбка киногеничная. Когда его снимали, после каждой фразы он делал паузу и улыбался…
Через горы они ехали долго. Все устали и не скрывали этого, только подполковник держался. Но, когда его денщик Харти сказал киношникам, мол, теперь скоро: от силы километра три - и они в долине, режиссер заметил, что с подполковником творится неладное. Ортнер дышал тяжело, глаза были полузакрыты, на висках выступил пот. Режиссер встревожился. Снять Ортнера на холме он должен был энергичным и бравым.
- Вам плохо, подполковник? - спросил он.
- Нет, нет, ничего… сейчас пройдет… - Лицо Ортнера стянула судорога, он делал очевидные усилия, чтобы зубы не стучали. - Харти! Плед.
- У меня есть коньяк, - решился режиссер.
- Благодарю… не беспокойтесь… - Ортнер съежился под пледом. - Вы верите в кабалистику? В магические цифры?
- Как сказать…
- Понимаю. - Ортнер долго молчал, наконец решился. - Я в третий раз въезжаю в эту долину… Второй прошел незаметно: я прибыл с моим батальоном и ничего не почувствовал… А вот в первый раз было худо… так же холодно, как сейчас…
Голос Ортнера пропал, потому что они догнали танковую дивизию, которая двигалась в ту же сторону, и теперь уши забивал лязг, гром и скрежет. А ущелье уже раздавалось вширь. Вдруг кончились горы - и они влетели в долину. Почти не слышный, угаданный только по короткой тряске под ними пролетел мост через речку, а навстречу надвигался холм. Режиссер уже понял все без пояснений, колотил по спине оператора, влипшего лицом в камеру, и орал, пытаясь перекричать танки: «Курт! Это потрясающе! Это будут гениальные кадры. Держи проезд как можно дольше. Крупным планом: пушки, траки, гренадеры. И потом сразу панорамируй на холм…»
Они мчались вдоль танков, холм летел на них, сухой, обугленный к вершине, и дот сейчас был виден отчетливо, но только один Иоахим Ортнер понял, что маленькая, легкая тень над ним - это флаг. Он понял, что это означает, кто это может быть, и отчаяние придало ему сил. Он преодолел раздавившую его тяжесть, сбросил с плеч плед, вскочил и хотел закричать: «Нет! нет! нет!…» - и вдруг увидел, как из мрака амбразуры сверкнул орудийный выстрел. Иоахим Ортнер так хорошо знал эту вспышку, столько раз видел ее… Он закричал «a-a-a-at» пронзительно и длинно. Каким-то неведомым чувством он понял, что целились в него, и выстрелили в него, и не промахнулись. Он кричал от предсмертной тоски, истекая куда-то в пространство этим криком, и, когда наконец настоящее пламя обволокло его и настоящая сталь пронеслась сквозь его податливое тело, он уже не чувствовал и не слышал этого. Он уже был мертв.