Баллада об ушедших на задание. Дот

20

Проще всего получилось у Ярины и Рэма. Они спрыгнули с вездехода первыми и добежали до двери в шлюзовую еще до того, как раздались выстрелы; никто не обратил на них внимания. В шлюзовой было пусто. 3to был чистый, но довольно темный сарай, добрую треть его занимал стационарный компрессор; тут же был шлюзовой стенд. Хозяйство на удивление примитивное.

Рэм заложил дверь ломом и сел возле окна на коробку с инструментом. После вчерашнего ушиба он держался неестественно прямо. Массаж снял боль, вернее, сделал ее терпимой. Двигаться приходилось осторожно.

Рэм сразу определил, что позиция эта никудышная. Сектор обстрела узкий, часть двора закрыта штабелем пустых ящиков Но выбирать не приходилось. Рэм закурил и по перекатам пальбы пытался угадать, как протекает бой. Несколько раз в поле его зрения появлялись эсэсовцы, однако Рэм не стрелял: сейчас это не входило в его задачу, только могло ее осложнить.

Ярина подошел к нему как раз в тот момент, когда вездеход, делая второй круг по двору, задел ящики. Штабель рухнул, и панорама двора полыхнула им в глаза солнечным ослепительным блеском.

- Готово, - сказал Иван Григорьевич.

- Во Борька их чешет! - обернулся Рэм. - Супер-экстра-люкс!

- Ребята взяли на себя многовато.

- Это точно. Гансы их не выпустят после такого-то концерта! Уже вцепились, шавки.

- Прикроем?

- Нет, - сказал Рэм. - Мне это место нравится своей тишиной, а вы хотите нарушить идиллию - Рэм был из интеллигентной семьи и знал такие словечки, что от другого за всю жизнь не услышишь. - И кроме того, я не могу отвлекаться. Мне еще обязательно надо поиметь рандеву с одним приятелем.

- Ты это серьезно?

- Абсолютно. Задачу мы выполнили, теперь каждый может заняться личными делами. Я чувствую к этому позывы. А погибнуть в банальной драке с дубарями-охранниками - для этого большого ума не надо. Добровольцы могут сделать два шага вперед, но - пардон-мерси - без меня!

- Выходит, Сашка и Борька пусть животы кладут, а ты чистюля, ты ручки умываешь.

- Ты сердишься, Юпитер, значит, ты не прав, - сказал Рэм по-латьши и щелкнул шпингалетом окна, открыл шпингалет, чтобы, если понадобится стрелять, оконная рама открывалась сразу, от одного легкого толчка. Ой сделал это, потому что эсэсовцы опять побежали через двор, и несколько мгновений было похоже, что все-таки придется драться. Эти эсэсовцы были уже с оружием, они перебегали умело, сразу видно - бывалые солдаты. И Рэм даже наметил себе, что первым снимет долговязого фельдфебеля с одним незакатанным рукавом и с танкистским автоматом. Рэм неуютно чувствовал себя в этом сарае, где дощатые стены были никакой не защитой, одна только видимость, а не защита: в любом месте их можно было пробить даже из пистолета, а про карабин и говорить нечего.

Он тут же забыл обо всем, потому что наконец-то увидел того врага, встречи с которым ждал как подарка судьбы. Вдоль стены дома перебежками пробирался к воротам высокий белокурый штурмбаннфюрер. Фуражку он потерял, его соломенные кудри картинно метались при каждом повороте античной головы.

- Ах ты, мои Зигфрид! - почти пропел Рэм. - Ну уж сегодня-то я доберусь до твоего горлышка, птенчик. - Он повернулся к Ярине. - Привет, Иван Григорьевич! Спешу на свидание. К Герострату!

Рэм приоткрыл дверь, и выскользнул наружу, и сразу исчез, словно растаял.

Пора и мне, решил Ярина. Он прикинул, как безопасней добраться до панского особняка, и двинулся короткими перебежками - от укрытия к укрытию. Его обстреляли только раз, а потом он увидел человека, который подавал ему сигналы рукой, и это уже был капитан Сад. Капитан был в своей форме; немецкий френч и каска лежали на бочке с песком. Он ничего не спросил про Рэма. И ничего не сказал про других парней. Он по-прежнему думал, что счет их жизням идет на минуты, но это было уже неважно, поскольку появление Ивана Григорьевича означало еще один успех.

- Что с вами, товарищ капитан? - спросил Ярина - Вы ранены?

- Не знаю, - сказал капитан Сад, - Вот увидел вас - и вдруг понял, что сил у меня больше нет.

- На душе отлегло.

- Может быть. Черт! Кажется, засыпаю…

- Идемте в дом, - оказал Ярина.

Дом был пуст, и почти весь замок тоже. Немцы отдали его, закрепившись в башне и прилегающих постройках, и теперь перегруппировывали силы. Первую схватку они проиграли, но огромное неравенство сил сохранилось. Сейчас оставшиеся в живых офицеры поведут их в контратаку. Все кончится в несколько минут.

Со второго этажа навстречу капитану Саду спускались трое. Это были его разведчики из первой группы. Он знал, что встретит их здесь. Он обнял каждого - это было и приветствие, и прощанье сразу, и каждого держал чуть дольше, чем было надо. Но не от избытка чувств и не от собственной слабости. Просто что-то случилось с ним, и он перестал с прежней четкостью контролировать время; а оно то останавливалось, то вдруг оказывалось, что ушло далеко вперед, а он не мог вспомнить, чем были заполнены эти минуты.

- Где Коля? - опросил капитан Сад. Он дал Коле обещание, которого пока не выполнил, и это тоже мешало ему.

- Его убил охранник, - сказал один из трех. - Но не в первый раз. Когда он спустился туда в первый раз, он только оглушил охранника, чтоб не поднимать шума. А потом оказалось, что мы забыли новенького.

- Алексея Иннокентьевича?

- Не знаю, как его звали. Мы его не нашли. А вот Колю эта сука убила. Очухался в воде, и когда мы пошли за этим - за новеньким - встретил…

Еще кусок времени выпал из сознания. Или только показалось, что выпал. Он увидел Сашку.

- А вот и ты наконец. Где рация?

- В вездеходе.

- Давай связь. Минут пятнадцать я могу тебе обещать, больше вряд ли.

- Слушаюсь.

Качаясь, держась за стену, Сашка побрел наружу.

Капитан Сад поглядел на часы и опять удивился, потому что роте, которую Хальдорф вызвал себе на подмогу давно пора было появиться во дворе. Предчувствуя очередной сюрприз, он поднялся на второй этаж, подумал и пошел влево, в кабинет Хальдорфа.

Он сразу все понял. Бронетранспортеров еще не было, но солдаты наступали цепью. Она двигалась дугой, круто заворачивая фланги, и в фокусе этой дуги находились два человека - Райнер и Володька Харитончук. По прямой до них оставалось метров двести, не больше. Все же капитан глянул в свой «цейсе». Володька Харитончук нес на себе Норика Мхитаряна Он бежал из последних сил, ноги заплетались и лицо было перекошено гримасой до неузнаваемости. Райнер прикрывал отход. Связанные ремнем через плечо, на груди и на спине у него висели по цинку с патронами. А под мышкой он тащил сорванный с турели крупнокалиберный пулемет. Райнер отступал неторопливо, пятился, то и дело задерживал пехоту уверенными очередями. Солдаты рыли носами землю.

И вдруг капитан Сад увидел выход из положения.

Он побежал в приемную, взглянул оттуда на башню. Так и есть! Наверху эсэсовцы буквально лезли на парапет - наблюдали спектакль, который давал Райнер. Им было не до разведчиков!…

Капитан выскочил в коридор, потом вспомнил что-то, возвратился в приемную, лихорадочно перерыл ящики письменного стола, нашел что искал - и опять прочь. Бегом по коридору, потом по лестнице:

- Гранаты к бою! Приготовиться к атаке!

- Товарищ капитан, да как же можно…

- Сашка, ты остаешься. Ты должен выйти на связь! Если даже нас сейчас перебьют, ты не имеешь права умереть, пока не передашь, что мы выполнили задание.

- Слушаюсь.

- И про Колю, если успеешь.

- Помню, товарищ капитан.

- За мной!

Он расставил своих ребят возле окон, глядевших в сторону башни, и в тот момент, когда Володька Харитончук и Райнер появились в воротах, они выскочили наружу, взорвали гранатами дверь башни и ворвались в середину. Они захватили башню, но двое погибли, один умирал, а Ивану Григорьевичу автоматной очередью перебило ноги.

Подошли Харитончук и Райнер. Оба были ранены. И Норик - типичное дело в гранатном бою - весь изорван осколками. Однако дышал.

- Почему ты вернулся, Райнер? - спросил капитан Сад.

- Я встретил на дороге эту колонну. Они потребовали у меня документы очень вежливо, и когда узнали, кто я, тут же арестовали. За шпионаж в пользу русских.

- Неужели опять фон Хальдорф?

- Он! - граф издал грозный рык и затопал ногами. - Представляете, капитан, до чего гнусная тварь? Ведь он не взял меня сам, знал, что я не для его зубов орешек. Так он сделал это иначе. Он связался по радио с окружным жандармским управлением и сообщил им, что я был схвачен вместе с русскими разведчиками и бежал из-под стражи.

Подошел Сашка. Связи не было.

- Если я еще раз увижу, что ты отошел от рации… - сказал капитан Сад, но не нашелся, чем пригрозить. - Ну постарайся, пожалуйста.

Потом он увидел, что Харитончук перевязывает раны лейтенанта, а Иван Григорьевич пытается перебинтовать свои ноги сам; перехватил взгляд Райнера… Тот, кажется, уже начинал осознавать, что те одиннадцать человек, которых он видел прошлой ночью, - это и весь русский отряд… и никого здесь больше не было!…

- Спасибо, Райнер, что помог ребятам, - медленно сказал капитан Сад, - Этого мы тебе не забудем. А пока… Руки!!!

В этот крик капитан вложил столько ненависти и боли, что Райнер опешил, а в следующее мгновение на его запястьях защелкнулись наручники, разысканные капитаном несколько минут назад в приемной.

Потом капитан забаррикадировал вход в башню Потом в воротах появился офицер с белым флагом. Он предложил капитуляцию, иначе немедленно начнется обстрел башни из шестиствольных минометов. Нет, сказал капитан Сад, уходите, а то я не могу на вас спокойно смотреть. Уходите от греха. Как угодно, сказал парламентер, так и быть, даю вам еще полчаса сроку. А пока посмотрите, что вас ждет, если вы не сдадитесь добровольно.

Он ушел в ворота и потом неторопливо и не оборачиваясь шагал по пыльной дороге к бронетранспортерам, которые наконец-то появились откуда-то сбоку и теперь стояли позади редкой цепи. Там он стал распоряжаться. Группа солдат в несколько минут обпилила ветви одного из дубов, так что остался лишь уродливый обрубок, впрочем, издали похожий на крест. Потом двое солдат вывели из бронетранспортера человека со связанными за спиной руками. Несколько шагов он шел спокойно, но когда увидел, что его ждет, вдруг остановился, неожиданно подсек одного солдата ногой, второго ударил головой в лицо и бросился прочь. За ним со свистом и гоготаньем побежали человек пятнадцать, быстро догнали, свалили на землю, но почти не били, и на поднятых руках понесли к дереву. Человек извивался, пытался дергать ногами, кусался и кричал. Все время, пока его несли, он страшно кричал, молил о чем-то: отдельные слова до башни не долетали, только голос…

Капитан Сад встал на парапет, сложил руки рупором и крикнул:

- Рэм!

Но Рэм не услышал, уж очень далеко было, и кричал он страшно, так что мог слышать только себя. Тогда капитан Сад крикнул еще раз:

- Рэм!…

Рэм затих. Он повернул голову в сторону башни, и на фоне уже потускневшего неба увидал знакомую фигуру командира. Капитан Сад поднял правую руку и сделал знак: «Мы с тобой».

Рэма подтащили к дереву, но он даже не взглянул на страшный обрубок. Он не отрывал взгляда от своего капитана и молчал - пока его привязывали, и прибивали ладони к дереву широкими солдатскими штыками, и сваливали к ногам хворост, и поливали его из канистры бензином…

Капитан Сад повернулся к Харитончуку, хотел что-то сказать, но ничего у него не вышло, потому что рот свела судорога. Тогда он рванул ворот гимнастерки, пуговицы застучали по каменному полу.

- Ну, тезка, подставляй плечо…

Он поднял пулемет и, когда Харитончук опустился на одно колено, положил пулемет ему на плечо. Харитончук поплевал в ладони и плотно облапил кожух. И тут ствол пулемета вдруг задергался. В первые секунды возле дерева ничего не изменилось, затем немцы бросились врассыпную, падали, катились в раскаленной желтой пыли. Только один Рэм был там неподвижен. Он уронил голову на грудь и уже не шевелился.

Потом начался ответный ураганный огонь с бронетранспортеров. В воздухе заныло, заскрипело пронзительно - и прямо посреди двора рванули мины.

Связи не было.

Все ушли в подземелье, один только Харитончук наблюдал в бойницу за передвижением врага, чтобы не прозевать атаку.

Связи не было, и капитан Сад чувствовал, как отчаяние овладевает им. Что это со мной, думал он, ерунда какая. Ну, не свяжемся. Что с того? Задание ведь выполнено. Вот что главное - задание выполнено. А узнают об этом или нет…

Однако обмануть себя он не мог. Он хотел, чтобы там, в родной дивизии, узнали о них, о том, что они сделали, как они победили. Он не мог себе представить, как он умрет - и никто не узнает, что это была победа. Он чувствовал: тому, что они сделали, не хватает точки. Это было несправедливо, обидно до слез.

…И дождь не смывает… и дождь не смывает сурик с их безымянных обелисков… никто не узнает, и дождь не смывает сурик…

Потом немцы пошли в атаку, и ее удалось отбить, и опять связи не было.

Враги засели во всех комнатах особняка и били в несколько автоматов одновременно по каждой подозрительной тени в башне.

Потом наступила тишина, такая знакомая всем тишина перед атакой, когда ждешь: вот сейчас… вот сейчас… Ведь счет идет на секунды, противник - в нескольких шагах… Но тишина была сорвана глухой пальбой где-то в глубинах дома, а потом в угловом окне первого этажа появился Алексей Иннокентьевич. Он подождал, пока Володька Харитончук проделает в баррикаде узкий проход, но глядел только внутрь комнаты, время от времени стреляя одной рукой из «шмайссера», который держал под мышкой. Огонь был сдерживающий. Потом Алексей Иннокентьевич тяжело перевалился через подоконник и побежал к баррикаде» качаясь от слабости.

- Харитончук, перевяжи товарищу подполковнику плечо, - сказал капитан Сад.

Он тут же спохватился - такая досадная оговорка! - но увидел, что Алексей Иннокентьевич улыбается, и понял, что это не беда, и теперь уже не имеет значения.

- Володя, видите эту коробку? - Малахов вынул из кармана галифе железный предмет, издали напоминающий большой портсигар. - Мы пришли сюда за нею. Если со мной что-нибудь случится…

А связи не было.

Это уже не имело значения, их уже не могли выручить, и каждый об этом знал, но о‹ни ждали связь, чтобы крикнуть через сотни километров: мы здесь, мы нашли это гнездо, и раздавили, и сделали хороша это дело!…

И только заполночь связь появилась.

Их засекли какие-то танкисты, наступавшие километрах в ста южнее. Они решили, что это провокация немцев, но Сашка их умолил - и они передали его по эфиру, навели на связь с армией. А потом заговорила дивизия.

Немцы спохватились поздно. Они стали забивать волну уже после того, как Сашку запеленговали, и сквозь хрип и вой все равно было слышно, как бубнит кореш на рации штаба дивизии: продержитесь сутки, продержитесь сутки, через сутки ждите танковый батальон Хорошо! - кричал Сашка. - Хорошо! Продержимся! Они нас попомнят! - кричал он, хотя знал, что патронов у них осталось на полчаса хорошего боя.

С рассветом начали бить шестиствольные минометы, а потом эсэсовцы пошли в атаку.

Их опять отбили.