Баллада об ушедших на задание. Дот

16

Было около десяти утра, когда появился Райнер.

Его увидели сразу, едва он вылетел из калитки замка. Он тут же вскочил на ноги, размахивал кулаками и, наверное, что-то кричал, а потом поплелся по дороге, перекинув кожаную куртку через плечо, а потом вдруг бросился бежать, и бежал очень быстро, до самого леса, и когда он остановился перед капитаном, дыхание у него было очень недурное - видать, в свое время получил хороший тренинг, да и нервная вспышка играла не последнюю роль: он не чувствовал ни расстояния, ни зарождавшегося зноя. Только вблизи стало видно, что рубаха на нем разорвана, на голове кровь и поперек левой щеки от глаза под ухо - продолговатый черный рубец, надо понимать, от удара прикладом.

- Капитан, - проревел Райнер, - я нашел этого негодяя! Я видел его вот так же близко, как вас.

- Он мертв? - сочувственно спросил капитан Сад, со знанием дела разглядывая грязь, размазанную по лицу графа. Это слезы, а не пот, утвердился он в своем начальном предположении. Еще бы, ему крепко досталось.

- Дайте мне ваших людей! Идемте вместе! Я придумаю для него такую кару… Он науськал на меня чернь. Они били меня палками!… - Райнер швырнул на землю куртку и стал топтать ее своими желтыми ботинками на каучуковой подошве. Просто удивительно, подумал капитан Сад, как он не боится носить такие роскошные ботинки. Это неосмотрительно. Их бы давно уже сняли с кого угодно.

Капитан сидел на самом краю леса, сложив по-турецки ноги. Было жарко, и Райнер стоял слишком близко. Чтобы видеть его лицо, приходилось буквально заламывать голову.

- Где мой переводчик?… Где сержант? - спросил наконец капитан Сад, через силу выдавив из себя оба вопроса.

Можно было и не спрашивать. Раз не вернулись - вся ясно… Не ты ли их выдал, сволочь? - думал он, глядя на Райнера зажмуренными в узкие щелки глазами, чтобы немец не прочел, что в них написано.

- Они живы! - воскликнул Райнер. - Но их повели куда-то в погреб. Может быть, пытать? Ведь это СС! Вы знаете, что такое СС, капитан?

- Знаю… - Капитан облизнул пересохшие губы. - А тебя, значит, выгнали? Руки пачкать не хотят? Желают, значит, чтоб мы с тобой разделались за своих товарищей?,

Райнер только головой мотал: все правильно. Он держался удивительно свободно, однако где-то в глазах, да и то не сверху, а за слоем ярости, угадывалось ожидание. Ведь решалась его судьба: жить ему или нет…

- Отчаянный ты парень, Райнер, - все так же медленно произнес капитан Сад и отвернулся. - Уходи.

- Капитан! Пока не поздно - нападем на них!…

- Нет.

- Знаете, как это называется?!.

Райнер ухватил капитана за ворот. Тот резко повернул голову, приказал:

- Не стрелять.

Райнер понял и отошел. Успокоился.

- Я вас прошу. Во имя самого святого, что у вас есть на земле… Неужели для вас собственная шкура дороже чести, дороже дружбы… дороже долга наконец?! - взорвался он снова.

- Уходи.

- Это ваше последнее слово?

- Да.

Граф подобрал куртку, повернулся и пошел через поляну в сторону моста.

- Их много в замке? - крикнул вслед капитан Сад.

- Я не шпион. Я честный свободный человек, - через плечо ответил Райнер.

- Пусть фрица пропустят, - сказал капитан Сад. - Только предупредите, чтоб с дороги не сворачивал. И не очень смотрел по сторонам.

После такой заявочки он уже не будет сомневаться, что нас здесь много… А сколько все же против нас немцев? Пожалуй, не меньше взвода, ведь Сережу голыми руками не возьмешь. А то и больше. И они уже знают о нашем существовании. Ждут нового визита Ждут сюрпризов. Попробуй подступись к ним теперь…

Ему пришлось прервать эти несложные размышления, потому что Райнер возвратился.

- Капитан, - сказал он, стараясь быть сдержанным, - у меня к вам будет просьба, которая вас не затруднит. Дайте мне автомат.

- Нет.

- Уверяю вас: вам не придется жалеть об этом.

- Нет.

- Молю вас!…

- Я забочусь о твоей душе, Райнер. О твоем красивеньком нейтралитете. Ты хочешь, чтоб я был соучастником его разрушения? Этот номер не пройдет. Тебе придется делать все самому, Райнер. Уж такая это работа.

Райнер ушел совсем, а капитан остался сидеть на опушке леса под дикой грушей. Тень она давала ерундовую, рябую, как россыпь серых пятаков, зато взобраться на нее не стоило труда, и хоть обзор увеличивался ненамного, даже этой малости было довольно, чтобы видеть все озеро и луг до замка, и луг позади него, незаметно, возле самой кромки дальнего леса переходивший в узкую болотистую низину. Впрочем, капитан позволил себе взобраться на грушу только однажды. Он не любил начальников - суетливых хлопотунов, и поскольку в своих бойцах предполагал сходную точку зрения, старался всегда держаться солидно. Одно дело - произвести рекогносцировку лично, и совсем другое - поминутно карабкаться на наблюдательный пункт или вообще не слезать с него часами, выдавая свою неуверенность и нетерпение. Нет, у командира другая забота - он должен думать.

Зной становился невыносимым. Мстила бессонная ночь: голова была словно не своя, требовались почти физические усилия, чтобы держать мозг в напряжении. Временами капитан Сад растирал голову. Ему казалось, что тогда загустевшая, застоявшаяся кровь проталкивается, уступает место новой. Это помогало не надолго; свежей крови не было совсем. Возможно, поспи он хоть час, это принесло бы облегчение, но капитан знал, что не имеет права спать. Он должен был думать. Думай, думай, говорил он себе, повторял почти механически, тут же встряхивался и, озлившись, приказывал: думай!

Он должен был понять, что означает эта тишина, это необъяснимое бездействие Хальдорфа.

Он сидел багровый от жары, с завернутыми выше локтей рукавами гимнастерки, с расстегнутым на одну пуговицу воротом и, когда ему что-то докладывали, только чуть поворачивал голову.

В двенадцатом часу прибежал Федя Капто. Оказывается, дозор Норика Мхитаряна встретил двух наших разведчиков из какого-то соседнего хозяйства. Причем самое интересное, что их группа шла с тем же заданием: искали фашистский разведцентр. Всего в группе пятнадцать человек, но базируются они далеко отсюда, в горах, по прямой будет километров двадцать, если не больше.

Капитан Сад потер глаза, потер уши, встряхнулся. Не помогло.

- Поищи за деревом, - попросил он Федю, - там должна быть фляга с водой.

С луга качнуло ветром пряную, сладкую духоту. Кажется, дело пошло веселей, пробормотал капитан, подтянул к себе автомат и поставил его на боевой взвод.

- Вот что. Приведите их сюда. Но по дороге, - он сделал неопределенное движение рукой, - заберите оружие. Только действовать мягко, без нажима. Мол, порядок у нас такой.

- Уразумел, товарищ капитан, - озадаченно протянул Федя и тяжело побежал через орешник.

Они появились все гуртом. Прямо демонстрация, подумал капитан Сад, но не сделал замечания, поскольку знал, что на этом уровне луг даже с башни не просматривается.

Эти двое были свои, братья-славяне. За километр узнаешь. У одного типично рязанская рожа, у другого все потоньше, да и сам посмуглее выдался. Южанин. Поставь их в один ряд с остальными разведчиками - ничем не выделятся. Правда, сейчас имелось одно отличие: они были в гимнастерках, в то время как ребята капитана Сада - все голые по пояс. Загорали, черти, с завистью подумал он.

- Так где же ваша база?

Смуглый объяснил, У него были нашивки старшего сержанта и чуть развязные манеры. Одесса-мама, определил капитан Сад. Такая у него марка. А на самом деле, может, и моря в жизни не видел, и не знает, какая она в натуре, Дерибасовская…

Капитан подумал, какой бы спектакль он в другое время устроил своим ребятам, но сейчас не было ни сил, ни желания, а главное - времени было жаль. Он знал, что должен думать, тем более что теперь в задачу введено еще одно неизвестное.

- И когда же вы ушли со своей базы?

- Вчера после шести. Как жара спала, - охотно ответил смуглый и улыбнулся.

Капитан Сад кивнул и навел автомат на живот смуглого.

- А ну, ребята, отойди в стороны.

- Ты шьо, капитан, нервный? - вытаращил глаза сержант и чуть пригнул колени, так что от него теперь и в самом деле можно было ждать чего угодно. - На ково, пацан, мазу тянешь?

- Может, по-хорошему договоримся? - сказал капитан Сад.

- Перво, убери свой дырокол. Ты шьо, не видишь - я чистый.

- Федя, а ну определи, когда они брились.

Капто подошел сзади, но не прямо, а с расчетом, чтоб его не могли лягнуть.

- Недавно, - сказал он, - часа два от силы. Вот от этого даже пахнет. Одеколон.

Капитан кивнул снова. Он не испытывал ни восторга, ни удовлетворения; скорее даже обиду, что вот как с ним мало считаются, ведут такую прямолинейную игру.

- Будем говорить?

Пленные молчали. Сейчас они не заговорят даже под угрозой смерти - они знают, что нужны мне, подумал капитан Сад. Но заронить в них сомнение не вредно. На всякий случай.

- Вы думаете, это просчет господина Хальдорфа? - капитан скривил губы, но улыбка вышла неубедительная; он был плохой артист. - Как бы не так! Он с первой минуты знал, что вы обречены. Но он пожертвовал вами, чтобы удержать меня здесь, чтобы я терял на вас время, пока он будет раскидывать сеть.

Пленные молчали.

Их надо было бы рассадить по отдельности, но для этого не было ни людей, ни подходящих мест. Капитан велел, чтоб их заперли в часовне, и снова приказал себе: думай.

Потом он вызвал Сашку.

- Послушай, Сашок, настрой-ка свою машинку. Поинтересуемся, о чем там в эфире треплются.

Это было не так уж и важно, просто небольшая хитрость: соблюдалась видимость деятельности, а мозгу между тем послабление, передышка. Капитан понял это сразу, но приказа не отменил. Он умел быть снисходительным и к себе тоже, если только вопрос не был принципиальным, конечно

В эфире было пустовато и в меру спокойно. Обычная ситуация для таких забытых богом мест. Наших вообще поймать не удалось ни разу, а немцы болтали о какой-то ерунде: двое радистов сговаривались о поездке в протекторат, правда, цель ее дипломатично не называлась, но можно было догадаться, что речь идет о спекуляции, а еще один тип с каким-то странным акцентом рассказывал приятелю анекдоты. Затем вклинился деловой разговор, и хоть он велся на полунамеках, капитан Сад понял, что 1-я гвардейская генерал-полковника Гречко сдвинулась, и ее ударные танковые части уже вышли на Золотую Липу. Лихо идут, восхитился капитан Сад, за полдня километров тридцать-сорок отмахали. Если и дальше так покатится, здесь они будут на третий день. Ну да, на третий, если у них с подвозом горючего сойдет гладко.

Но потом капитан вспомнил, что между Золотой и Гнилой Липой стоит немецкий 24-й танковый корпус, и дорог там нет приличных с востока на запад, так что какой к черту подвоз. Он представил, как туго будет развиваться наступление, и хоть это ни в какой степени не влияло ни на его планы вообще, ни на исход текущей операции, все же огорчился, отдал Сашке наушники и вернулся на опушку, на облюбованное под грушей место.

Потом опять был зной и дрожащий воздух над дорогой, и продолжалось это час, а может, и меньше. Время утратило четкость и ритм, и где-то растягивалось мучительно, а где-то проваливалось кусками, и тогда капитан с запоздалым раскаянием ломал дремоту. Между тем он ни на миг не закрывал глаз, но это уже не имело значения. Почти все время в работе было его внутреннее зрение, какие-то миражи проходили перед ним, капитан наблюдал их апатично, вдруг спохватывался, что занят не тем, и усилием воли прогонял их, выставляя взамен, как фантом, одно слово: думай, думай, думай…

Потом возник мираж, который капитану не удалось стереть сразу: это был белобрысый диверсант, рязанская рожа. Капитану почудилось, что этот парень идет к нему через луг, прямо к нему, к этой груше. Капитан сообразил, что такое невозможно, потому что белобрысый заперт с приятелем в часовне - и потер глаза. Не помогло. Капитан отвернулся в сторону, снова посмотрел. Белобрысый был уже близко. Он был наяву. Только шел тяжело - пошатываясь и держась рукой за шею.

Нервы ни к черту, огорчился капитан Сад. Он ждал спокойно, даже автомат не тронул.

Диверсант остановился шагах в пяти.

- Я сяду, - сказал он, - а то ноги не держат.

- Садись, - кивнул капитан.

Диверсант сел и еще чуть придвинулся, чтобы быть в тени.

- Меня Коля зовут, - сказал он. - Я безвредный. А подыхать не хотелось. Вот и пошел к ним сюда. Из концлагеря.

Он осторожно помассировал шею, поморщился.

- Крепко мне Мишка хряснул. Думал, кранты. Выкарабкался!… Я ж ему, суке, закидоны делал: Мишаня, говорю, пока горит, давай перекинемся до наших. Когда еще раз такая лафа засветит. А он мне: не тая у меня биография, не подходячая для совестливых. Руки, значит, уже ничем не отмоешь. - Он поглядел в ту сторону, где между кустами лежали разведчики. - Мишка меня за собой тянул в бега, до барона, значит. Но я тоже упертый. Сел на тормоза прочно. Ну он меня и пришиб. Он у нас по этой бухгалтерии первый мастер. Должно, нарочно не угробил до смерти - барону оставил в удовольствие.

- Там что - плохо было заперто?

- Зачем же плохо? Мы через дырочки в крыше. Нам это во как, - он чиркнул ребром ладони над головой.

- Ловкий ты парень, Коля.

- Есть малость.

- Только вот беда, Николай, момент для спасения ты выбрал не самый подходящий.

- Виноват, товарищ капитан. Не понял.

- Скорей всего - драться сегодня будем. Насмерть.

Коля подумал.

- Жалко, - сказал он.

Они помолчали, и Коля все думал очень напряженно.

- У меня до вас просьба будет, товарищ капитан.

- Давай.

- Как на связь станете, передайте мамке два слова, я адресочек дам. Значит, что погиб ее сын Коля красной смертью как герой. При выполнении, значит, боевой задачи.

Потом сел рядом с капитаном и стал рисовать пальцем план замка. Где огневые точки, и шлюзы, и входы в бункера, сколько охраны, курсантов и офицеров-преподавателей. Потом он присоединился к разведчикам, а капитан Сад все сидел под той же грушей, сидел и думал, только теперь ему уже спать не хотелось, и он думал по-настоящему, и когда настал полдень, он понял, что замыслил Хальдорф.