Баллада об ушедших на задание. Дот

19

Вода прибывала быстро. Алексей Иннокентьевич не сразу понял - откуда. В темноте добрел до двери струилась из-под нее. Однако напор был слаб. Не то.

Чтобы выработать линию поведения, было необходимо иметь какую-то рабочую гипотезу, и Алексей Иннокентьевич решил, что фашисты уже подготовились к эвакуации и вот напоследок уничтожают свое гнездо. Как в таком случае должен поступить он, Малахов? А никак! Набраться терпения и ждать конца. Воду не остановишь, дверь взломать ему тоже не под силу

Но почему Хальдорф его бросил?…

Что-то случилось внезапное. Не иначе. Забыть о пленных или утопить их ни с того ни с сего - это не похоже на немцев. А может, капитану удалось вызвать нашу авиацию и она раздолбала замок, разбила какие-то шлюзы? Нет. Слишком мало времени прошло. Пока координаты в часть попадут, потом приказ потребуется, заправка, загрузка, да пока пролетишь эти сотни километров…

Алексей Иннокентьевич добрался по нарам до вентиляционного отверстия и стал его ощупывать, хотя прекрасно помнил, что там вделана добротная решетка, с которой ему не совладать, а значит, отверстие не заткнешь ничем.

И тут за дверью, плохо различимые за шумом падающей воды, послышались голоса, потом появились полозки света, ограничивающие дверь, а потом загремело железо: видать, не поддавался засов. Не размышляя ни секунды, Алексей Иннокентьевич соскользнул вниз, и как только увидел, что дверь, преодолевая сопротивление воды, приоткрывается, набрал в грудь побольше воздуха и поднырнул под нижние нары.

На что он рассчитывал? Ни на что. Он не загадывал, чем кончится эта странная попытка; мыслей у него вообще не было, кроме одной: продержаться. И он держался изо всех сил и таращил глаза, следя за полетом светового пятна, которое то собиралось в яркую точку, то пропадало, чтобы тут же опять возникнуть. Держаться было все труднее. В голове нарастал звенящий гул. Перед глазами появились два, три, четыре пятна, они становились все ярче и были теперь не белые, а какие-то радужные. Они вертелись стремительным хороводом на фоне чего-то голубого, яркого и бездонного, как летнее небо. Алексей Иннокентьевич летел в эту бездну, невесомый и маленький, уже не понимая, где верх, а где низ и что с ним вообще происходит.

Он очнулся оттого, что кровь отхлынула от головы и немного успокоилось сердце. Он снова услышал падающую воду, понял, что сидит на нарах и что глаза у него закрыты. Он открыл глаза, но все равно ничего не увидел. Вода была уже ему по грудь. Алексей Иннокентьевич поднялся, придерживаясь за стойку нар, с трудом преодолевая сопротивление воды, шагнул в сторону двери. Нащупал ее. Дверь была приоткрыта.

Теперь главное - не суетиться.

Алексей Иннокентьевич стянул тяжелый, стеснявший движения френч. Протолкнул себя в коридор. И здесь был мрак. Где-то рядом, справа, грохотал поток воды; Алексей Иннокентьевич прикинул, где должен находиться выход, сориентировался и понял, что это грохочет вода, падая с верхних этажей по лестнице. И пошел прямо на шум.

Он уже взялся за стальную створку двери, прикрывая левой рукой рот и нос от забивающих дыхание брызг, как вдруг почувствовал легкое прикосновение к спине. Алексей Иннокентьевич замер. Почудилось? Нет, вот снова его коснулись, причем на этот раз (рубашка прилипла к спине и не была помехой) уже не осталось сомнения: к нему прикасались пальцами.

Ну! Сразу…

Алексей Иннокентьевич перехватил чужую руку в запястье, вывернул и резко рубанул ребром левой ладони по локтю. Хруста сустава он не мог слышать, но сломанная рука ослабла. Почему он молчит? почему не сопротивляется? - удивился Алексей Иннокентьевич, осторожно подтянул противника к себе… Он дрался с мертвецом.

Судя по форме, это был эсэсовец. Чтобы проверить еще одно, весьма смелое предположение, Алексей Иннокентьевич ощупал его ноги. Эсэсовец был без сапог, в шерстяных носках почти до колен и в тапках. Надзиратель, которого звали Крысенышем. У него была разбита голова и две пулевые раны в груди.

Вот и еще одна неразрешимая загадка. Кто его так?

К сожалению, кобура на эсэсовце была пустая.

Веря в себя, в свои силы, в успех, в каком-то яростном восторге от вновь обретенной свободы, Малахов бросился вперед. Поток сбил его и ударил о дверной косяк, но он тут же поднялся и бросился снова, и лез, и лез вверх, захлебываясь, но не отступая он мотал головой и кричал, и боролся с потоком, словно с живым существом, - и вышел победителем, и тогда совсем уверился, что все обойдется и будет хорошо.

На этом этаже воды было значительно меньше - чуть недоставало до колена. Но она текла и лилась отовсюду, и нетрудно было догадаться, что при таких темпах потребуется минут пятнадцать, чтобы нижний этаж залило доверху, и тогда придет черед этого.

Алексей Иннокентьевич припомнил, что выход в тамбур должен быть несколькими метрами правее, побрел в ту сторону и быстро нашел круглую стальную дверь. Она оказалась закрытой. Алексей Иннокентьевич налег на нее, дернул на себя. Не помогло. Тогда он нащупал засовы, засмеялся и сдвинул их. Мало! Он стал искать, что же еще удерживает дверь - и тут сзади ударил свет. Алексей Иннокентьевич резко обернулся. Кто-то стоял в нескольких метрах и светил ему прямо в лицо карманным фонариком.

- Так это вы, подполковник!…

Малахов узнал голос Уго фон Хальдорфа.

- Какого черта вы здесь, а не со своими? - продолжал Хальдорф. - Или они так спешили наверх, что забыли о вас?

Вот когда кое-что стало проясняться.

- Не будем терять времени, - сказал Малахов. - Если мы не откроем дверь…

- Это я ее закрыл, - перебил Хальдорф. - Пришлось. Они пустили в ход гранаты. Я едва спасся.

- Но через пять минут там набежит доверху воды. И тогда будет поздно.

- Не волнуйтесь, подполковник. И будьте любезны - задвиньте засовы.

В подтверждение права командовать Хальдорф ввел в луч фонарика свою руку с вальтером. Алексей Иннокентьевич подчинился.

- А теперь марш вперед.

Коридор, такой аккуратный еще несколько часов назад, был неузнаваем. Двери комнат распахнуты, сорваны с петель и расщеплены; стены опалены взрывами и посечены пулями. То и дело приходилось переступать через трупы, а в одном месте в стене зиял пролом, и в нем, чудовищно переплетясь, лежало несколько трупов сразу: русские и гитлеровцы. Алексей Иннокентьевич остановился перед ними. Нет, он не знал этих парней. Ни одного.

- Хороша жанровая сценка, подполковник? Жаль, не пришлось поглядеть, как они грызут друг друга.

- У них не было оружия, - согласился Малахов.

- В том-то и сенс. Но для победителя пуля нашлась! - засмеялся Хальдорф и показал рукой. - Поучительный финал!

Под стенкой сидел труп эсэсовца с автоматом. Как просто: прыгнуть в сторону - рвануть автомат - падая на спину, под стенку, открыть огонь…

- Стоять! - вдруг приказал Хальдорф. - Руки вверх! - Он чуть помедлил. - Извините, подполковник, я должен вам напомнить, что взял вас из милости. По своей мягкосердечности. Так что советую вести себя благоразумно. И не проявлять инициативы.

Они снова пошли вперед. Не доходя метров десяти до конца коридора, вошли в комнату, обставленную как канцелярия: письменные столы, книжный шкаф, вделанные в стену высокие сейфы. Хальдорф приказал Малахову стать в стороне и открыл один из сейфов.

- Здесь запасной ход на верхний этаж бункера, - пояснил он. - Я поднимаюсь первым, вы - следом, как только хлынет вода. Если чуть замешкаетесь - запру ход, и тогда пеняйте на себя.

Алексей Иннокентьевич дождался, пока из «сейфа» не хлынула вода, и бросился вперед. Лестница была металлическая, она обвивалась спиралью вокруг стального шеста; справа были перила. Алексей Иннокентьевич уже имел опыт, он поднимался спиной вперед, цепляясь за шест обеими руками. На этот раз воды он не наглотался совсем, зато обессилел так, что на верхнем этаже бункера свалился с ног, отполз на четвереньках в сторону и сел, прислонившись к стене. Сидеть все же надо было прямо, иначе рот оказывался в воде.

- Поднимайтесь, Малахов.

- Дайте отдышаться минуту. Сердце вот здесь.

- Эта минута может стоить вам жизни. Поднимайтесь, черт побери, или я буду вынужден вас пристрелить.

На этом этаже было тоже темно. И такие же следы боя. Впрочем, Алексей Иннокентьевич разглядывал их не очень внимательно: он был занят попытками сориентироваться, определить хотя бы приблизительно, в какой стороне и на каком расстоянии от них находится главный вход. Он даже начал подсчитывать количество шагов, но тут же понял, что это не имеет смысла; ведь они шли по воде, да и темнота растягивала каждый метр вдвое. Наконец они добрели до завала.

Хальдорф встревожился. Он попросил Малахова отойти, сам вскарабкался на груду из развороченного железобетона и обломков кирпича.

- Какая досада!… Мы должны перебраться на ту сторону.

Алексей Иннокентьевич понял, что сейчас последует приказ лезть наверх и разгребать кирпичи.

- Арсенал ухнули? - спросил он, чтобы выгадать время.

- Нет. Вот здесь, за стеной, были помещения диверсионного факультета. Выпускники, естественно, работали не с макетами. С настоящим материалом.

- Случайный взрыв?

- Уверен, что нет. Образцы мин и взрывчаток хранились в комнате-сейфе. Она закрывалась математическими замками.

- Для такой операции нужен свой человек.

- «Свой»!, - скривил губы Хальдорф.

- Конечно. - Малахов сделал вид, что не заметил его интонации. - Там еще коридор?

- Продолжение этого. И аппендикс, в который мы должны попасть.

- Не сомневаюсь, что в аппендиксе мы встретим немало ваших солдат… Если только они уцелели после взрыва и не утонули. Тот, кто открыл хранилище, знал, на что идет.

- Варвары! Вы духовно нищая нация. И возмещаете свою неполноценность фанатизмом.

- Вы имеете в виду способность к самопожертвованию? Или доблесть?

- К черту, подполковник! Будьте любезны: залезайте наверх и приступайте к делу.

Через несколько минут на руках появились ссадины и кровь, но дело двигалось быстро. Алексей Иннокентьевич углублялся в завал в обход рухнувшего потолочного перекрытия. Под ним оказалось немало полостей, так что дело свелось к расчистке кирпичных пробок. Он спешил и вскоре понял, что опережает поднимающуюся снизу воду. Заметил это и Хальдорф. Он перестал дергаться, присел за обломок стены, чтобы Малахов при случае не достал его кирпичом; но что-то в нем происходило, с чем он справиться был не в силах, а может быть, уже произошло окончательно - сломалось. Проявлялось это в том, что Хальдорф почти безостановочно говорил. Он искал разрядки в самом механизме речи, почти не следил за словами; говорил, чтобы освободиться от потрясения - «выболтать» его Причем делился, очень доверительно, некоторыми подробностями своей работы; такими вещами, о которых не имел права говорить ни при каких, даже самых крайних обстоятельствах. Тем более с Малаховым. Что бы это значило? - подумал Алексей Иннокентьевич, и еще прежде, чем вопрос прозвучал в нем, он уже знал ответ: Хальдорф так доверителен, так откровенен только потому, что знает, уверен, не сомневается: Малахов отсюда не выйдет… Он это уже решил, и сколько минут или секунд остается до того, как он поставит точку, Хальдорф уже знает твердо.

- Ваша система хороша, барон, - сказал Алексей Иннокентьевич, садясь в воду и тяжело дыша; пусть думает, что я уже обессилел. - И все же признайте, что дело не только в том, что удача от вас отвернулась и густо обсели оводы. Вы забыли о самом главном.

- Даю вам ровно три минуты на передышку, - засек время Хальдорф. - Так о чем же я забыл?

- О блокировке.

Хальдорф расхохотался: он с ходу уловил простенькую хитрость Малахова, но не боялся ее.

- Будь у вас блокировка, - продолжал Алексей Иннокентьевич, уже уверенный, что ловушка сработала, - вы бы не остались к шестидесяти годам у разбитого корыта. Ну подумайте сами: кому вы будете нужны со своей прекрасной системой воспитания кадров, если самих кадров нет, если они ждут в своей глубокой конспирации, не зная, что концы веревочек сгорели.

- Яма для простаков, - подтвердил Хальдорф подозрения Малахова. - Но я вам отвечу. Глядите. - Он достал из-под плаща плоскую металлическую коробку, напоминающую большой портсигар. - Здесь есть все. Самое главное. А если потеряю и это, в Германии есть еще один дубликат. Удовлетворены?

Вот мы и вышли на последнюю черту, понял Алексей Иннокентьевич. И если раньше я мог сомневаться, убьет он меня или нет, то теперь варианты исключены.

Завал еще не был разобран до конца, но за слабым заслоном кирпичей уже слышался шум воды в той части коридора. Возможно, достаточно толкнуть преграду - и путь будет свободен.

Пора.

И все же Алексей Иннокентьевич опоздал. Что-то случилось - и несколько мгновений выпало из его памяти. Впечатление было такое, будто он долго спал, стоя на четвереньках, и во сне упал на кирпичи лицом. Руки не слушались. Куда им было оторвать от камней это тело! Там, куда попала пуля - в спине слева - лежал огромный булыжник.

Ах, так это пуля! - понял Алексей Иннокентьевич, и откуда-то задним числом выплыло воспоминание о страшном, как обвал, грохоте выстрела. Ах, так это только пуля… В спину, выходит, стрелял… сволочь…

Алексей Иннокентьевич все же приподнялся, привалился к стене плечом… Положив включенный фонарик, Хальдорф набивал патронами обойму своего вальтера. Он доставал патроны из кармана плаща, суетливо тыкал их, не попадая сразу. Вот оно как: забыл, выходит, что отстрелялся, пока удирал от разведчиков, и что в пистолете оставался только один патрон…

Хальдорф заметил, что Малахов шевельнулся, повернул голову… взгляды их встретились… В его глазах промелькнул ужас, он глянул на грудь Малахову, где расплывалось темное пятно, потом опять в лицо, вдруг словно очнулся и стал забивать обойму в рукоять, но она не входила, а он не мог опустить глаз, чтобы поглядеть, в чем дело, и все смотрел прямо в глаза Малахову, а тот надвигался на него, держал его своим взглядом - все ближе, ближе…

Потом Алексей Иннокентьевич долго сидел возле прохода в завале. Было темно, но он не жалел ни об утонувшем фонарике, ни о пистолете, который тоже куда-то завалился. Я сделал свое дело, шептал он.

Потом он вспомнил о разведчиках. Вспомнил, что был занят только собой, а о них не думал - и от этого ему стало стыдно. Он встревожился. Забытое, тяжелое, но сладостное чувство ответственности вошло в него душевной тревогой, наполнило всего и даже выплеснулось наружу; даже воздух, гудящий от падающей, льющейся отовсюду воды - и тот насыщался этой тревогой, поляризовался ею.

Алексей Иннокентьевич ощупал грудь, плечо. Пуля прошла чуть пониже ключицы. Крови было немного, да и сам он притерпелся.

Как же я мог забыть о них, думал Алексей Иннокентьевич, забираясь в проход. Вода уже поднялась и сюда, но стояла еще довольно низко, так что можно было пробраться не захлебнувшись. Алексей Иннокентьевич выбил в конце прохода последние кирпичи и выбрался на ту сторону завала. Посидел, вспоминая, как далеко главный выход. Кружилась голова, и все время чудился какой-то свет то сбоку, то сзади.

Алексей Иннокентьевич сполз в воду. Идти уже было невозможно - и он поплыл. Мысли у него при этом вдруг прояснились, он знал, что и как ему делать.

Он подплыл к месту, где вода подступала под самый потолок коридора и между водой и потолком метались только огромные воздушные пузыри. Лестница на поверхность была где-то здесь: может быть, совсем рядом, а может, и подальше. Алексей Иннокентьевич в последний раз набрал побольше воздуха в грудь, нырнул и поплыл вдоль правой стены коридора, касаясь ее при каждом гребке, чтобы не пропустить дверь, ведущую наверх, если только она ему попадется.