Баллада об ушедших на задание. Дот

7

План Малахова был простой.

Он не знал даже приблизительно, где находится разведцентр штандартенфюрера Уго фон Хальдорфа. Разрозненные сведения обещали мало: «южнее Львова», «в какой-то долине - горы там не видны, хотя чувствуется, что они близко», «это крепость или вроде того, а кругом пусто»… Но даже этим сведениям вера была невелика, их сообщили пойманные агенты Хальдорфа, причем только один из них заканчивал курс в новом месте, и то он клялся, что привезли его туда в закрытой машине и вывезли тем же способом, так что о дороге он не имел представления. На Хальдорфа это было похоже.

Три уцелевших напарника Масюры-Кесселя (гологорцы) имели связь лишь со львовским СД и о нынешнем убежище штандартенфюрера знали только понаслышке.

Но кое-что Малахову все-таки было известно.

Во-первых, если приказ категорически предписывает Хальдорфу эвакуировать разведшколу в первый же день русского наступления на этом фронте, значит, он расположился неподалеку от линии фронта. Значит, искать его надо где-то в полосе ста - ста пятидесяти километров от линии фронта, не дальше.

Во-вторых, анализ действий партизанских и подпольных групп в этом районе дал неожиданную картину. Оказывается, партизаны, еще прошлым летом представлявшие здесь изрядную силу, затем отошли на юг и запад - в Карпаты, а три отряда перебрались даже в Полесье. Причем ни один из отрядов не ушел по своей воле. Они спасались. Некоторые не успели, например, Гологорский отряд.

И теперь здесь не было никого.

С подпольем сложилось еще тяжелее. Осенью и зимой оно понесло огромные потери и, по сути, перестало существовать. Уцелевшие в местечках и селах явки были наперечет, однако и они вызывали сомнение: окружавшая их пустыня была убедительней.

Точно определить границы этой пустыни Малахов не мог, так же как не собирался приписывать ее создание исключительно провокаторам и контрразведчикам Хальдорфа. Здесь и помимо них было немало полицейских подразделений, в том числе бандеровских, и все это многократно пересекалось жуткой паутиной. И все же после скрупулезного анализа Малахову удалось определить границы зоны, внутри которой находилась разведшкола. Потом он проанализировал карту и наметил двадцать восемь точек, подлежащих проверке. Все это заняло немногим более суток. Одновременно формировались и готовились к поиску группы разведчиков.

Малахов сразу решил, что разведкой фронта он не воспользуется, по крайней мере на первом этапе. Ему требовалось столько людей, что, попроси в одном месте, никто не даст; или нахватают по дивизионным разведкам, оформят на скорую руку и представят как своих; а в дивизиях тоже ведь не дураки сидят, лучших не отдадут.

Не обратился он и к армейским разведкам. Армии пока не получали приказа о подготовке к наступлению, во всяком случае, техника и резервы шли на север - в Белоруссию. Но по всему было видать: вот-вот и здесь начнется, - так что армейские разведки были загружены донельзя. Конечно, получив приказ, они его выполнят, но как? - с неохотой, опять же вторыми составами, мол, и за то скажите спасибо…

А для дивизии выполнить задание в масштабе фронта было лестно. Важность задания подтверждалась и глубиной поиска: свыше двухсот километров. Причем посылали не за «языком», не для уточнения, действительно ли противник прошлой ночью передвинул тяжелый гаубичный дивизион за цвинтарь. Найти разведцентр! Правда, поиск на такую глубину был непривычен для дивизионных разведок, но Малахова это не смущало. Он не сомневался, что в дивизиях есть кадры, не уступающие по боевым качествам лихим фронтовым аристократам, которые целыми днями лузгают «насиння» на лавочках возле ворот, - через одного в смушковых кубанках и каждый в модных брезентовых сапогах, шитых на заказ, и в галифе из лучшего английского сукна с немыслимыми стрелками. Этих не удивишь и не разогреешь ничем. А от дивизионных от гордости дым пойдет. Тщеславие - величайшая сила, усмехался Алексей Иннокентьевич. У него ни на минуту не возникало сомнения, что дивизии дадут ему лучших людей.

И вот в пяти дивизиях было создано пять групп, и каждая из них получила свой «коридор», а в нем несколько точек, которые следовало проверить. О том, что соседи выполняют идентичное задание, никто из них не знал. На всякий случай.

Группы имели право выйти в эфир только один раз: в случае обнаружения разведцентра или в конце маршрута, если все номера оказывались пустыми. Хальдорф не должен был даже подозревать, что рыбак уже завел невод.

Последний день июня был последним сроком. Четыре радиограммы приняли еще накануне; пятой все еще не было. Алексей Иннокентьевич сначала названивал в школу, где в уцелевшем от бомб и пожара крыле разместилась радиостанция, но под вечер не выдержал и пришел. Радиограммы все не было. Алексей Иннокентьевич отправился по этажам. На первом был физкультурный зал (на выгоревших обоях задней стены полосатый светлый след от шведской стенки - отодрали, скорее всего на растопку); на остальных этажах были только классные комнаты, ни одного предметного кабинета, но парт тоже ни одной; все зима съела. Коридоры упирались в фанерные перегородки. Через дырки от сучков был виден город, лучше всего, конечно, из коридора четвертого этажа; оттуда была хорошая видимость километров на пятнадцать, но это днем, а сейчас из-за заката все расстояние между школой и далеким небом было задернуто голубой кисеей.

Алексей Иннокентьевич спустился к радистам.

Ничего.

Малахов понимал, что это означает. Радиограммы уже не будет, ее некому посылать, думал он, и хотя ему жалко было ребят, которых он и не видел даже (если не считать их командира, старшего лейтенанта, рыхлого альбиноса с насмешливыми глазами; у него была привычка через слово вставлять «ферштейн», причем он произносил это с ужасным прононсом, словно у него был насморк или полипы, так что получалось «верштейн»), но радость была сильнее. Конечно, было бы вовсе замечательно, сообщи они сами: «Это здесь». Пусть бы сообщили - и ушли, и возвратились благополучно… Но сейчас даже их молчание было вестью о Хальдорфе. Молчат - значит, он там, на одной из намеченных точек. Молчат - значит, Хальдорф их обнаружил и взял - и тем выдал себя. И если они погибли, а это не только возможно - даже вероятно, они выполнили свою миссию, и жертва их будет не напрасна… Я не знаю, что я буду делать, если они все-таки выйдут в эфир и дадут радиограмму, думал Алексей Иннокентьевич, расхаживая по обрубку коридора. Я просто не знаю, что буду делать…

Малахов не уходил с радиостанции до полуночи. Потом подождал еще час. Потом решил здесь же и ночевать, благо места было много, и внизу, возле физкультурного зала, в кладовке лежала стопой куча спортивных матов. Как их до сих пор не растащили - одному богу известно. Малахов принес два самых мягких в кабинет начальника радиостанции, постелил их на полу, предупредил дежурного, чтобы чуть что разбудили, и спокойно проспал до утра.

Завтракал он у разведчиков. Резервная группа была подобрана именно для этого дела, именно для такого случая еще несколько дней назад. Многих Малахов знал лично, провал с ними не одну операцию. На них он мог положиться.

Операция вступала во вторую фазу. Работа предстояла опасная: пройти по маршруту исчезнувшей группы, выходя в эфир после проверки каждой контрольной точки. Этим они открывали себя. Если у немцев имеется приличная пеленгующая аппаратура, риск становился даже весьма серьезным. Но выбора не было. На маршруте шесть подозрительных мест - шесть контрольных точек. На какую нацелить штурмовые бомбардировщики? Куда выбрасывать воздушно-десантный батальон?…

К десяти утра прибыл заказанный Малаховым грузовик - полуторка с полотняным верхом. Полотно выгорело почти до белизны и пришло в катастрофическую ветхость. Кое-где его посекли пули и осколки, но большинство дыр были куда менее героического происхождения. Когда-то полотно пытались латать, его и камуфлировать пытались, даже совсем недавно, однако скоро бросили это дело, правда, непонятно почему.

Разведчики собрались быстро. Малахов изумился, увидав, какой арсенал они забирают с собою. Все же он удержался от реплики. Мое дело ставить задачу, а как ее решить - им виднее, рассудил он.

В дивизию добрались только после полудня. Всех растрясло, устали, почти не разговаривали. Малахов сказал: отдыхайте, сейчас организую горячий обед. Командир группы не стал дожидаться, разыскал коллегу - командира дивизионной разведроты - и они отправились на НП наблюдать вражеский передок. Возвратились в сумерках. Командиром разведроты оказался капитан плотного сложения, какое не часто бывает у молодых людей; этому было немного за двадцать, хотя рассеянный вечерний свет и война щедро набавляли ему годы. Он подошел к Малахову и отдал честь четко и вполне по уставу, но в каждом движении была свобода и уверенность в себе; может быть, точнее будет сказать - уважение к себе. Малахову такое всегда нравилось в людях, если только за этим не угадывалась примитивная самовлюбленность.

- Товарищ подполковник, разрешите обратиться?

- Прошу вас.

- Разрешите присоединиться к уходящей группе. С несколькими своими людьми.

- Зачем?

- Мои ребята не вернулись. Та группа. Я должен их выручить.

Малахов уже разглядел капитана. Действительно - очень молод, чуть старше двадцати. Что-то еле уловимое восточное: то ли в скулах, то ли широковато лицо. Малахов усмехнулся: во всех нас нет-нет да и пробьется татарская кровь. Такова Русь!

- Откуда родом?

- Сибиряк. Забайкальские мы. Из нерчинских.

- Знаменитые места. Зовут как?

- Сад. Владимир Сад.

- Почему не пошли неделю назад со своей группой?

- Да в госпитале я валялся, товарищ подполковник. Шкарябнуло по черепушке самую малость, а комдив велел: в койку. С ним не поспоришь, с нашим комдивом.

Капитан вдруг стал изображать простачка, получалось это у него плохо, и Малахову не понравилось. Вначале он держался куда лучше, с раздражением подумал Алексей Иннокентьевич.

- Понятно, - сказал он, стараясь подавить в себе это чувство, чтобы не показаться чрезмерно резким. - Понятно… Так вот, капитан Сад, рискну вам напомнить, что мы находимся на войне, где благородство хоть и похвально, однако не всегда уместно. Поясняю: если я откликнусь на ваш благородный порыв и позволю вам эту попытку, это помешает моей группе выполнить задание огромной важности…

Малахов продолжал говорить, а самому было неловко за свои пусть даже абсолютно правильные слова. - Да что это со мной? - изумленно думал он. - И я ли это говорю? И чем провинился этот мальчишка, что я вдруг стал читать ему мораль?…

Капитан слушал бесстрастно. Он подождал, пока Малахов выговорится, и тогда сказал, вернувшись к своему первоначальному тону:

- Вас понял, товарищ подполковник. Вы правы, конечно. Только… только я знаю, что ребята ждут меня. Они знают, что я приду и выручу их.

Малахов отрицательно покачал головой.

- Я все сказал, капитан.

Через несколько часов группа благополучно пересекла линию фронта и углубилась во вражеский тыл.