Белый раб

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Я знал, что место, где мы находились, никем не посещается. О покинутом доме ходили слухи, что там водятся призраки, и эти слухи (в добавление к отдаленности от большой дороги и к тому, что заросли слыли непроходимыми) давали уверенность, что нам здесь не грозят непрошенные гости.

В окрестностях было расположено несколько плантаций, на которых еще производились работы. Мы находились в центре обширного участка земли, омываемого двумя реками, протекающими на сравнительно небольшом расстоянии друг от друга; поля, расположенные ниже по берегам реки, обрабатывались. Но от этих полей нас отделяло четыре или пять английских миль, а Спринг-Медоу, ближайшая от нас усадьба, находилась, как я уже говорил, на расстоянии десяти или двенадцати миль.

Я решил, что мы можем спокойно оставаться в нашем убежище и что благоразумнее всего будет переждать здесь конца поисков, которые, несомненно, предпримут сразу же, как только обнаружат наш побег.

Мы постарались устроиться как можно удобнее. Стояло лето, и отсутствие дверей и крыши не причиняло нам пока никаких неудобств.

Груда сосновых веток, уложенная в углу нашего жилища, служила нам постелью. Мы спали на ней великолепно. Подобрав в большом доме какие-то деревянные обломки, я смастерил из них две табуретки и нечто, могущее при надобности сойти за стол. Родник снабжал нас водой, и нам оставалось только позаботиться о пище.

В лесу на кустах и деревьях росло много диких плодов и ягод, а персиковые деревья в некогда роскошном фруктовом саду, хоть и сильно истощенные и заглушенные всевозможными дикими растениями, все же продолжали приносить некоторое количество плодов. Я умел ставить силки и ловить в лесу кроликов и всякую мелкую дичь, великое множество которой водилось в окрестных рощах.

Ключ, снабжавший нас водой, образуя несколько ниже ручей, впадал в небольшую речку, изобиловавшую рыбой. Но главной основой нашего питания служили поля кукурузы, к этому времени уже почти созревшей. Я не колеблясь собирал там нужное нам количество зерна.

В общем, хотя оба мы и не привыкли к такому полудикому существованию, жизнь наша казалась нам очень приятной. Тем, кто привык жить в праздности, трудно себе вообразить, какое наслаждение для человека, долго изнемогавшего в подневольном труде, дать покой своим мышцам. Мне случалось теперь целые часы проводить лежа в тени, углубившись в мечты, безмерно наслаждаясь уверенностью, что я сам себе хозяин. Я упивался сознанием, что могу не бегать взад и вперед, подчиняясь воле другого человека, что я свободен и могу работать или отдыхать, когда мне самому заблагорассудится.

Пусть никто поэтому не удивляется, если освобожденный раб в первое время бывает склонен к безделью, - это для него совершенно новое ощущение. Энергия и инициатива приходят лишь постепенно. Труд в представлении раба неразрывно связан с кнутом и принуждением.

Несмотря, однако, на то, что обстоятельства складывались для нас как будто благоприятно, необходимо было подумать о будущем. Мы с самого начала понимали, что наше убежище может служить нам только временно и скоро настанет пора покинуть его. Жизнь наедине с Касси казалась мне блаженством, и я готов был бы до конца моих дней прожить в этом уединении, не ощущая потребности в обществе мне подобных: отсутствие этого общения освобождало нас от многих тяжелых страданий. Но, увы, климат в Северной Америке не благоприятствует отшельническому существованию. Наше жилище было в какой-то степени пригодно для лета, но зимой здесь должно было стать невыносимо, - а зима приближалась.

Единственной надеждой для нас была возможность перебраться в так называемые "свободные штаты". Я знал, что к северу от Виргинии находятся области, где рабства не существует. Если нам удастся уйти из окрестностей Спринг-Медоу, где меня хорошо знают, не так уж сложно будет пробраться дальше. Цвет нашей кожи настолько белый, что в нас трудно будет заподозрить рабов, и нам легко будет - так нам казалось - сойти за свободных виргинских граждан.

Но нужно было проявить большую осторожность - полковник Мур, несомненно, всюду разослал объявления о нашем побеге и сообщил все наши приметы до мельчайших подробностей.

Я пришел к заключению, что Касси необходимо переодеться. Но кем - вот в чем был вопрос.

Мы решили, в конце концов, что мы постараемся изобразить людей, направляющихся на Север, чтобы там искать счастья. Касси переоденется в мужское платье и сойдет за моего младшего брата.

У меня была прекрасная одежда - последний подарок покойного мастера Джемса. В таком платье мне легко было разыграть роль виргинского путешественника. Но у меня не было ни шляпы, ни башмаков, не было также и костюма, сколько-нибудь пригодного для Касси.

К счастью, мне удалось захватить с собой небольшую сумму денег, которой я также был обязан щедрости моего покойного молодого хозяина. Я бережно хранил ее, смутно надеясь, что она мне когда-нибудь пригодится. Сейчас эти деньги были для нас единственной опорой; они должны были не только покрыть все расходы в пути, но и доставить нам возможность приобрести все необходимое.

Но как использовать эти деньги, не рискуя быть пойманным?

В те годы в пяти или шести милях от Спринг-Медоу и примерно на таком же расстоянии от нашего убежища проживал некий мистер Джемс Гордон, содержатель небольшой лавчонки, где он торговал чем попало. Покупателями были главным образом негры с соседних плантаций.

Мистер Джемс Гордон, или Джимми Гордон, как его принято было называть, был одним из "белых бедняков", которых немало в ту нору, да верно и теперь, насчитывалось в Нижней Виргинии. Это была особая категория людей, о которых даже рабы говорили с каким-то пренебрежением. У Гордона не было ни земли, ни слуг. Отец его, такой же "белый бедняк", как и он, не оставил ему никакого наследства. Он не обучался никакому ремеслу, так как в наших краях, где у каждого плантатора есть среди рабов столько ремесленников, сколько ему может понадобиться, свободный мастер не может рассчитывать на работу. Единственное, что оставалось человеку, находившемуся в таком положении, как Джемс Гордон, это попытаться получить место управляющего у кого-либо из богатых соседей. Но в Виргинии желающих занять такое место больше, чем плантаций, которыми приходится управлять. Да кроме того, мистер Джемс Гордон принадлежал к разряду людей беззаботных, ленивых и покладистых, которых в общежитии принято называть разгильдяями. Нечего сомневаться, что он ни при каких условиях не оказался бы способным к неусыпной бдительности и строгости, которых требовали от управляющего хозяева плантаций, убежденные, что единственная забота негров состоит в том, чтобы как можно меньше работать и как можно больше утаить. Гордой, конечно, как и всякий другой, был способен вспылить и наградить здоровыми тумаками любого негра, но ему чужды были постоянная строгость и холодная, систематическая жестокость, благодаря которым некоторые управляющие приобретают репутацию "образцовых дрессировщиков".

Нельзя не добавить, что на одной плантации, которой временно управлял Гордон, была обнаружена пропажа большого количества зерна, а виновника найти не удалось. Крылась ли здесь недобросовестность или же просто безалаберность - вопрос этот остался невыясненным. Во всяком случае Гордон лишился места, и после нескольких бесплодных попыток вновь поступить куда-нибудь, решил, наконец, заняться торговлей. У Джемса Гордона не было ни цента за душой. Нетрудно поэтому понять, что его торговые обороты были очень невелики. Основным предметом его торговли было виски, а затем - башмаки и кое-какая одежда, которой негры за свой личный счет охотно дополняли жалкое платье, выдававшееся им хозяевами. Плату он принимал деньгами, но не брезговал ни зерном, ни чем-либо другим, не проявляя чрезмерного интереса к тому, откуда покупатели все это добывают.

Для борьбы именно с этой категорией граждан виргинские законодатели изощрялись в издании строжайших законов.

С помощью таких законов они с похвальной энергией воевали с лицами, пытавшимися получить права "свободных граждан белой расы".

Все эти драконовские законы, однако, в большинстве случаев не достигали цели. Вести торговлю с неграми крайне опасно. Решаются на это только люди, которым терять нечего. И все же число их достаточно велико, чтобы служить для плантаторов неиссякаемой темой разговоров и жалоб, а для рабов - единственным источником тех немногих радостей, которых они напрасно могли бы ожидать от щедрости своих господ.

Сказать по совести, эти торговцы были попросту укрывателями краденого, и большая часть того, что приносилось им в оплату за проданные вещи, так или иначе похищалась с плантаций.

Напрасно тирания вооружается всей строгостью законов, напрасно рабовладелец рассчитывает из подневольного труда и пота своих ближних извлечь пользу только для себя… Раб не в силах противиться власти, которую закон дал в руки его господину; символ этой власти - плеть - сумеет подчинить себе самых упрямых и гордых. Но хитрость всегда является оружием слабого в борьбе против угнетателя. Несчастный раб, который весь день трудится ради выгоды своего владельца, - виновен ли он, если с наступлением ночи пытается присвоить себе мельчайшую часть добытого его трудом урожая?

Пусть осуждает его тот, у кого хватит на это решимости. Присоедините, если смеете, ваши негодующие вопли к возмущенным воплям хозяев, тех самых хозяев, которые, не задумываясь, похищают единственное добро раба - его силы и труд. И вот эти-то люди кричат о кражах, о грабеже, - те самые люди, которые изо дня в день доводят этот грабеж до такого совершенства, что ему могут позавидовать пираты и грабители на большой дороге. Раб довольствуется ничтожной добычей, которую предоставляет ему случай, а хозяин с бичом в руке, - разве не собирает он со своих жертв ежегодно обильную дань? Но и этого ему мало. Он продает, получает в наследство рабов - и льстит себя надеждой передать своим детям право и привилегию заниматься этим гнусным грабежом.

Однажды - это было довольно давно - я спас жизнь Джемсу Гордону, и он постоянно выражал мне горячую благодарность за оказанную ему услугу. Произошло это несколько лет тому назад. Устроившись в утлом челноке, он ловил рыбу на реке, вблизи Спринг-Медоу. Внезапно поднялась буря, и челнок перевернулся. Произошло это недалеко от берега, но Гордон не умел плавать, и ему грозила гибель. К счастью для него, мы с мастером Джемсом прогуливались в это время по берегу и заметили человека, барахтавшегося в воде; я не раздумывая бросился в реку и успел схватить утопавшего. Мистер Гордон с тех пор завел привычку время от времени подносить мне мелкие подарки в память об этом случае. Поэтому я и надеялся, что он не откажет мне сейчас в помощи.

Я решил купить у него шляпу и башмаки для себя, мужской костюм для Касси и попросить его проводить нас до дороги, по которой нам следует итти.

Нам предстояло встретить в пути множество препятствий, я знал это, но, не желая заранее терзать себя тяжелыми мыслями, счел за лучшее предоставить будущему разрешить все затруднения.

Нужно было прежде всего повидаться с мистером Гордоном и узнать, в какой мере я могу рассчитывать на его поддержку.

Гордон жил в небольшом домике, где помещалась и его лавчонка. Дом этот стоял на пересечении двух дорог, в пустынной местности, вдали от всякого другого жилья.

Я не решался показаться на проезжей дороге раньше полуночи; был уже поздний час, когда я добрался до дома мистера Гордона. Приближаясь к нему, я не раз в сомнении останавливался: доверить свою судьбу, свободу и все свои надежды человеку, полагаясь на его признательность, а тем более на признательность такого человека, как Джемс Гордон, - было очень неосторожно. Я понимал, что риск очень велик, и сердце мое замирало при мысли, какому утлому челну я собираюсь доверить если не самую жизнь мою, то во всяком случае все, что заставляло дорожить ею.

Была минута, когда я готов был повернуть обратно. Но я вспомнил, что надежда на спасение только здесь, передо мной. Дружба и помощь мистера Гордона были последним, единственным оплотом. Меня словно что-то подтолкнуло вперед, и, собрав всю свою решимость, я шагнул к двери. Охранявшие дом сторожевые собаки при моем приближении подняли неистовый лай, не проявляя при этом, однако, особенно враждебных намерений. Я постучал, и вскоре мистер Гордон, показавшись в окне, прикрикнул на собак и затем довольно недружелюбно осведомился, кто я такой и что мне надо.

Я попросил его отпереть дверь, сказав, что у меня есть к нему дело.

Полагая, что к нему явился запоздалый клиент, и чуя наживу, мистер Гордон поспешил исполнить мою просьбу. Оп распахнул передо мною дверь. В эту самую минуту луч луны осветил мое лицо, и он сразу узнал меня.

- Как, Арчи? Неужели это ты? - воскликнул он с изумлением. - Откуда ты взялся в такой час? Я был убежден, что ты по меньшей мере месяц назад успел покинуть эти края.

Говоря это, он впустил меня в дом и тщательно запер дверь.

Я сказал ему, что нашел убежище в окрестностях и, доверяя его дружбе, обращаюсь к нему с просьбой помочь мне бежать.

- Все, что хочешь, Арчи, только не это! - воскликнул Гордон. - Ведь если только станет известно, что я помог беглому рабу - мне конец. Твой хозяин полковник Мур, майор Прингль, капитан Книрайт и еще какие-то другие господа были здесь всего только вчера и клялись всеми святыми, что если я не прекращу сношений с их рабами, они подожгут крышу над моей головой, а меня самого выгонят за пределы округа. Если сейчас меня еще уличат в том, что я помог тебе, Арчи, - что они на это скажут? Нет, я еще не сошел с ума!

Я пустил в ход слезы, лесть и мольбы и решился, наконец, напомнить мистеру Гордону, что он неоднократно выражал желание оказать мне настоящую услугу. Я попытался объяснить ему, что мне нужно только получить у него кое-какую одежду и точные указания относительно пути, по которому нам предстояло следовать.

- Все это так, Арчи, все это так, дружочек ты мой… - бормотал Гордон. - Я обязан тебе жизнью, не могу этого отрицать. А за услугу - услуга. Но дела твои, парень, обстоят, мягко выражаясь, скверно. Известно ли это тебе? И что за дьявол подговорил тебя и эту девчонку ни с того ни с сего сбежать? За всю жизнь не слыхал о какой-либо скверной истории, в которую не была бы замешана женщина! Вот и вчера полковника Мура и всю его спору привела сюда эта дрянная старуха Хинкей. Она хочет выжить меня отсюда и захватить мою клиентуру - проклятая старая ведьма!

Мне и раньше было известно, что чувствительность не относится к числу добродетелей мистера Гордона, и я понимал, что пытаться растрогать его - все равно, что метать бисер перед свиньями. Поэтому я ответил просто, что теперь слишком поздно, чтобы объяснять ему причины, которые заставили нас бежать. А кроме того - дело сделано, и сейчас весь вопрос только в том, чтобы нас не поймали.

- Да, да, дорогой мой… Чертовски скверная история, и мне кажется, что ты и сам уже сожалеешь о том, что затеял все это, - твердил мистер Гордон. - Лучше бы тебе вернуться, а? Отдерут тебя, конечно. А ты покорись! Больше всего полковник Мур взбешен потерей девчонки. Я убежден, Арчи, что если б ты покорился и указал, где скрывается эта несчастная, ты вышел бы почти сухим из воды. Тебе ничего не стоит свалить все на нее!

Я постарался скрыть гнев, вызванный этим гнусным предложением. Нередко, к несчастью, случается, что рабы выдают друг друга. Хозяева поощряют любое вероломство и низость и не скупятся на награды за донос.

У меня не было основания предполагать, что нравственный уровень мистера Гордона сколько-нибудь отличается от взглядов окружающих его людей. Я предпочел поэтому промолчать по поводу его предложения и заметил только, что мое решение непоколебимо и я готов перенести что угодно, но только не возвращаться в Спринг-Медоу. Если ему не угодно помочь мне, добавил я, то я удалюсь и только прошу его по чести ни с кем не говорить о моем посещении. Я попытался при этом пустить в ход еще один аргумент: намекнул, что у меня есть кое-какие деньги и что я предполагал заплатить за вещи, которые получу у него, не торгуясь и не споря о цене.

Не знаю, воздействовал ли на Гордона этот намек или же здесь сыграли роль другие, более благородные побуждения, но настроение его вдруг переменилось.

- Что до денег, Арчи, - произнес он с некоторой торжественностью, - то между такими друзьями, как мы с тобой, о них и речи не может быть. Если ты продолжаешь стоять на своем, то, принимая во внимание услугу, которую ты мне когда-то оказал, я поступил бы дурно, если б не доставил тебе все необходимое. Но не вылезешь ты из этого дела, нет, не вылезешь! Послушайся меня! Полковник клялся, что не пожалеет и пяти тысяч долларов, лишь бы удалось изловить вас. Он приказал отпечатать и повсюду расклеить объявления с таким заголовком: "Пятьсот долларов награды". Пройдем-ка со мной в лавку, и я покажу тебе это объявление. Пятьсот долларов! Н-да… Не тому, так другому достанутся эти денежки.

Мне не понравился тон, которым были произнесены эти слова. Волнение, с которым мистер Гордон говорил об этих сотнях долларов, не сулило мне ничего хорошего. Чувствовалось, что мысль об обещанной награде сильно действовала на его воображение.

Домик мистера Гордона состоял из двух комнат. Одна из них служила ему спальней, гостиной и кухней. Во второй помещалась лавка. Весь наш разговор происходил в спальне, освещенной только светом луны. Последовав его приглашению, я прошел с ним в лавку.

Гордон разжег смоляную лучину и показал мне наклеенное против дверей объявление. Подойдя ближе, я прочел следующее:

ПЯТЬСОТ ДОЛЛАРОВ НАГРАДЫ!

В прошлую субботу вечером из дома нижеподписавшегося (плантация Спринг-Медоу) бежало двое рабов - Арчи и Касси. Задержавший их получит указанное выше вознаграждение. У обоих цвет кожи довольно светлый. Невольница Касси несколько более смуглая, чем ее спутник. Рабу Арчи около двадцати одного года. Рост его - пять футов и одиннадцать дюймов; крепко сложен. Держится при ходьбе очень прямо. Благообразен. Улыбается, когда с ним заговаривают. Волосы каштановые, вьющиеся; глаза голубые; лоб высокий. Раб этот вырос в моей семье, где с ним всегда хорошо обращались. В чем он был одет при побеге - неизвестно.

Касси - девушка лет восемнадцати. Рост - пять футов и три дюйма или около этого. Прекрасно сложена. Красивое лицо. Волосы темные; глаза карие, блестящие. На левой щеке - ямочка, заметно обозначающаяся, когда она улыбается. Голос очень приятный; хорошо поет. Особых примет нет. Она выполняла обязанности камеристки и захватила с собой значительное количество хорошей одежды.

Есть основание предполагать, что оба эти раба бежали вместе.

Кто доставит их ко мне или посадит под замок так, чтобы я мог беспрепятственно захватить их, - получит обещанную награду.

Доставивший одного из них - получит половину обещанной суммы.

Чарльз Мур.

N. В. Предполагаю, что они направились по дороге в Балтимору, где одно время проживала Касси. Нет сомнения, что они попытаются сойти за белых.

Пока я читал объявление, мистер Гордон заглядывал через мое плечо и сопровождал каждый пункт своими комментариями. Ни само объявление, ни дополнения Гордона не могли доставить мне особенной радости.

Возможно, что мистер Гордон заметил это, - он поднес мне рюмку виски и посоветовал взять себя в руки. Он и сам опорожнил стаканчик за мои "успехи и удачу". Это проявление дружелюбия меня несколько успокоило. Должен признаться, что меня перед этим очень напугало выражение жадности, появившееся на лице Гордона, когда он заговорил о пятистах долларах. Виски, - а Гордон по ограничился первым стаканчиком, - словно оживило в нем чувство благодарности. Он поклялся, что готов служить мне, чем бы ему это ни грозило, и попросил меня перечислить необходимые мне предметы.

Я отобрал из оказавшихся у него в лавке вещей две шляпы и башмаки для себя и для Касси. Но Касси нуждалась еще в мужском платье. Гордон не торговал готовым платьем. Зато у него нашлось подходящее сукно, и он взялся заказать мастеру костюм. Я указал ему приблизительно размер, и мы условились, что я через три дня приду за своей покупкой. Он твердо обещал, что все будет готово к назначенному сроку.

Говоря по совести, я предпочел бы приобрести костюм сразу и немедленно пуститься в путь. Но, к сожалению, это оказалось невозможным. Касси необходимо было переодеться мужчиной, и было бы безумием надеяться обойтись без этого.

Я умолял мистера Гордона быть аккуратным и приготовить костюм точно к назначенному дню. Возможность получить обещанные пятьсот долларов, да вдобавок еще надежда заслужить благоволение полковника Мура и тем самым упрочить свое положение - представляли чересчур большой соблазн, и благоразумнее было не подвергать ему мистера Гордона слишком долго.

Я спросил его, сколько я ему должен за приобретенные вощи. Он взял грифельную доску и принялся что-то быстро подсчитывать, но вдруг прервал это занятие. Он бросал неуверенные взгляды то на доску, то на сложенные в стороне покупки. На мгновение он словно заколебался.

- Арчи, - произнес он наконец, повернувшись ко мне. - Ты спас мне жизнь. Не хочу я брать с тебя денег.

Я по достоинству оценил такое редкое великодушие. Все деньги, заработанные Гордоном, немедленно уходили на карты и выпивку. Он был не просто беден, а вечно находился в погоне за заработком, который дал бы ему возможность удовлетворить свои порочные страсти. Деньги были для него тем же, чем виски для пьяницы. Человеку в таком положении трудно было проявить бескорыстие. Это явное желание помочь мне усыпило мою подозрительность. Я пожелал ему спокойной ночи и направился в обратный путь со значительно более легким сердцем, чем шел сюда.

Во время нашей беседы мистер Гордон пытался расспросить меня о место, где мы скрываемся, но я счел лучшим уклониться от ответа.

Несмотря на временное успокоение, я все же продолжал оставаться настороже. Выйдя от мистера Гордона, я пошел к направлении как раз обратном тому, в котором должен был итти. Временами мне казалось, что кто-то следует за мной.

Луна уже готова была скрыться и лишь слабо освещала окрестности. Тропинка, по которой мне приходилось итти, пересекала густые заросли, и в них легко мог укрыться человек, который пожелал бы выследить меня. Несколько раз я останавливался, напрягая слух. Но ничего не было слышно, и я вскоре откинул все опасения, сочтя их плодом моего разгоряченного воображения.

Сделав большой крюк, я обходным путем добрался до покинутой плантации. Когда я вернулся, уже светало. Касси выбежала мне навстречу. Впервые со времени нашего бегства из Спринг-Медоу мы были так долго в разлуке. Я так радовался встрече, словно отсутствие мое длилось годы, а порыв нежности, с которым она бросилась в мои объятия и прижалась к моей груди, свидетельствовал о том, как сильно я любим.

Последующие три дня были заполнены дорожными приготовлениями. Мы старались найти способы избежать всех могущих нам встретиться затруднений. Минутами мы безмятежно наслаждались, предвкушая грядущее счастье.

В назначенный день я направился к мистеру Гордону. На этот раз я приближался к его дому уже без трепета, быстрым, твердым шагом человека, уверенного, что его ожидает друг.

Я постучал. Мистер Гордон распахнул дверь и, подхватив под локоть, попытался втащить меня в комнату, но в это самое мгновение я сквозь полуоткрытую дверь заметил, что он не один.

Высвободив руку, я отступил назад.

- Господи, мистер Гордон, - проговорил я шопотом, - кто это у вас?

Он ничего не ответил; но едва я успел произнести эти слова, как из соседней комнаты донесся грубый голос мистера Стаббса.

- Хватайте его! - заорал он.

Мне сразу стало ясно, что меня предали.

Я бросился бежать и уже на бегу почувствовал, что чья-то рука опустилась мне на плечо. К счастью, в руках у меня была толстая палка. Быстро обернувшись, я одним ударом сбил моего преследователя с ног. Это был предатель Гордон. Я почувствовал искушение остановиться и вторично ударить его. Но мимо уха моего просвистела пуля, и в нескольких шагах от себя я увидел мистера Стаббса и еще какого-то человека. Оба были вооружены пистолетами и целились в меня. Нельзя было терять ни минуты. Я снова пустился бежать, спасаясь от неминуемой смерти.

Раздалось еще несколько выстрелов, но пули не задели меня. Наконец мне удалось достигнуть густого кустарника. Здесь опасность была не столь велика.

Надо полагать, что я был более ловок, чем мои преследователи, и вскоре я оказался вне поля их зрения. Еще с полчаса я все же продолжал бежать. Наконец, совершенно обессиленный, я опустился на землю и постарался перевести дух и хоть сколько-нибудь собраться с мыслями.

Ночь была безлунной, легкий туман застилал небо, звезд не было видно. Я не мог отдать себе отчета в том, где нахожусь, но постарался все же угадать направление и двинулся к заброшенной плантации. Только сейчас я заметил, что раньше на бегу сильно повредил ногу. Я не мог бы даже сказать, когда это случилось, но боль была очень сильна, и мне было трудно итти. Я напряг все силы в надежде до наступления рассвета добраться до нашего убежища.

Долго я кружил по совершенно неведомым мне полям и рощам. В конце концов я достиг ручья, вид которого показался мне знакомым.

Утолив жажду, я побежал дальше уже значительно быстрее. До заброшенной плантации оставалось еще миль пять или шесть, и мне приходилось следовать по извилистой дороге. Преодолевая боль, я собрал все свои силы в надежде вскоре оказаться подле Касси. Солнце давно уже взошло, когда я, наконец, добрался до источника. Касси ожидала меня в томительной тревоге. Мое опоздание очень напугало ее, а мое изодранное платье, усталость и волнение, отражавшиеся на моем лице, отнюдь не могли ее успокоить.

Бросившись к источнику, я склонился над ним, чтобы напиться. В это мгновение Касси громко вскрикнула. Я поднял голову и увидел нескольких мужчин, спускавшихся вниз по склону обрыва. Не успел я выпрямиться, как двое каких-то людей сзади навалились на меня. Двое других скатились вслед за ними по склону, и в то самое время, как я собирался вступить в бой с теми, кто схватил меня, и раньше даже, чем я успел отдать себе отчет в степени грозившей мне опасности, я оказался во власти этих новых противников.