Белый раб

ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ

Изнемогая под властью хозяев, рабы живут в постоянном страхе. Этот страх служит лучшей опорой власти владельца - и это единственное человеческое чувство, которое владелец стремится внушить своей живой собственности. Решив повесить несчастного, о печальной судьбе которого мы рассказали в предыдущей главе, судьи вовсе не были уверены, что именно он - виновник; да этот вопрос их не очень-то беспокоил: целью приговора было внушить страх и тем самым приостановить ограбление соседних плантаций. В известной мере это было достигнуто: как ни старался Томас ободрить нас, мы были страшно подавлены и не чувствовали желания помогать в осуществлении его планов, которые, по мере того как возрастали препятствия, становились все более дерзкими и смелыми.

Особенно один из нашей группы был так потрясен участью несчастного Билля, что, казалось, потерял всякую власть над собой, и мы со страхом ежечасно ожидали, что он выдаст всех нас. В первый вечер после казни он был в таком ужасе, что, вероятно, с легкостью сознался бы во всем, если б только кто-нибудь из белых оказался достаточно трезв, чтобы выслушать его. Немного погодя он как будто успокоился, но в течение следующего дня у него в порыве возбуждения, повидимому, вырвались кое-какие намеки, которые были услышаны одним из надсмотрщиков. Как я узнал позже, надсмотрщик доложил о слышанном мистеру Мартину, но управляющий еще не успел хорошенько протрезвиться после ночной попойки и не был в состоянии понять то, что шептал ему надсмотрщик.

Мы уже готовы были успокоиться, как вдруг произошло нечто, заставившее нас искать спасения в бегстве.

Какие-то люди, проходя по берегу реки, заметили нашу лодку, которую мы в ту ночь в спешке не укрыли с обычной тщательностью. В лодке находилась не только часть мешков с рисом, за которыми мы до сих пор не могли решиться сходить, но и вся наша обувь, вполне соответствовавшая мерке, предъявленной на суде. Это могло служить явным доказательством того, что в набегах участвовало много людей, а так как одного из них удалось проследить до самой Лузахачи, то и остальных, несомненно, нужно было искать здесь же.

К счастью, меня заблаговременно предупредила обо всем одна из служанок управляющего, с которой я поддерживал дружеские отношения. Девушка рассказала, что к управляющему прискакал какой-то незнакомый джентльмен. Лошадь его была вся в мыле, и он, казалось, очень спешил. Он настойчиво потребовал, чтобы его немедленно провели к мистеру Мартину. Когда управляющий вышел к нему, неизвестный выразил желание поговорить с ним с глазу на глаз. Мистер Мартин провел приезжего в другую комнату, где они и заперлись.

Девушка, несмотря на свой простоватый вид, была умна и сообразительна. Она решила подслушать этот таинственный разговор. Ею руководили одновременно и любопытство и мысль о том, что она таким путем окажет мне услугу.

Ей удалось спрятаться в каморке, отделенной только тоненькой перегородкой от комнаты, где беседовали мужчины. Таким образом она узнала все то, что я уже изложил вкратце. Ей, кроме того, стало также известно, что суд соберется завтра снова в Лузахачи, и она поспешила предупредить меня.

В свою очередь я обо всем сообщил Томасу. Мы сразу же сошлись на том, что необходимо бежать, и немедленно известили товарищей о нашем намерении и причинах, вызвавших его. Они не колеблясь согласились отправиться вместе с нами, и мы решили двинуться в путь этой же ночью.

Как только наступил вечер, мы покинули плантацию и направились в сторону леса. Зная, что за нами будет организована погоня, мы решили разделиться на несколько небольших отрядов.

Мы с Томасом пожелали остаться вдвоем. Остальные двинулись по-двое, по-трое в разных направлениях.

Пока было темно, мы шагали вперед так быстро, как только могли. Когда начало светать, мы углубились в лес, росший на болоте, и, наломав веток и мелких сучьев, устроили из них подстилку и улеглись спать.

Мы были утомлены долгой ходьбой и спали очень крепко. Когда мы проснулись, было уже после полудня. Хотелось есть, но у нас не было с собой ничего съестного. Мы сидели, раздумывая, что предпринять дальше, как вдруг в отдалении раздался собачий лай. Томас несколько мгновений напряженно прислушивался.

- Мне этот лай знаком! - воскликнул он. - Это лает знаменитая ищейка мистера Мартина. Тебе, наверно, не раз приходилось слышать, как он хвастается ее подвигами при охоте на беглых.

Я молча кивнул.

Мы находились на густо заросшем болоте. Здесь было трудно стоять на ногах и почти невозможно двигаться. Пересечь болото было немыслимо, и мы решили как-нибудь добраться хотя бы до ближайшей опушки леса, где почва была более твердой, а поросль значительно менее густой; оттуда мы сможем продолжать наш путь.

Мы уже почти добрались до леса, но лай все приближался. Собака, видимо, нагоняла нас.

Томас вытащил из кармана широкий, хорошо отточенный нож.

Мы как раз находились на откосе, спускавшемся к болоту. Оглянувшись, мы сквозь просветы между деревьями увидели собаку. Она бежала к нам, опустив голову и почти касаясь носом земли. Время от времени она разражалась свирепым лаем. Позади нее показался всадник. Мы сразу узнали его: это был сам мистер Мартин.

Собака явно напала на наш след и шла по этому следу вплоть до того места, где мы спустились в болото. Здесь мы на минуту потеряли ее из виду, но лай ее звучал все громче и теперь почти не прерывался. Вскоре затрещал сухой валежник, и мы поняли, что она где-то совсем близко.

Мы резко повернулись в сторону наступающего врага. Томас стоял впереди, вооруженный острым ножом, а я позади него с узловатой дубинкой в руках - лучшим, или, вернее, единственным оружием, которое мне удалось добыть.

Но вот собака снова показалась. Увидев нас так близко от себя, она с бешеным лаем, раскрыв пасть, бросилась к нам. Сделав прыжок, она попыталась вцепиться Томасу в горло, но ей удалось только схватить его за левую руку, которой он заслонился от нее.

В то же мгновение Томас нанес ей удар ножом, который по рукоятку вонзился собаке в бок, и оба покатились по земле. Неизвестно, чем бы окончилась борьба, если бы Томас был один. Он успел нанести собаке еще несколько ран, но эти раны, казалось, только усиливали ее злобу, и она так и норовила вцепиться своему противнику в горло. Тут сослужила службу моя дубинка: несколькими ударами по голове мне удалось прикончить собаку, и она, неподвижная, вытянулась на земле.

Пока мы поджидали нападения собаки и пока длилась борьба с ней, мы как-то почти не думали о ее хозяине. Когда же, покончив с собакой, мы обернулись, то увидели, что мистер Мартин уже подъезжает к нам. Он все время следовал за своим псом и настиг нас раньше, чем мы ожидали. Прицелившись в нас, он предложил нам сдаться.

При виде управляющего Томас пришел в бешенство и с ножом в руке кинулся к нему.

Мистер Мартин выстрелил, но пуля, пролетев над головой Томаса, исчезла в ветвях деревьев. Управляющий попытался повернуть лошадь, но в это время Томас, подскочив к нему, схватил его за руку и, стащив с седла, повалил на землю. Испуганная лошадь помчалась прочь, и мне не удалось удержать ее. Мы стояли наготове, ожидая, что сейчас появятся другие охотники. Но далеко вокруг не видно было ни живой души. Мы воспользовались этим затишьем и отошли к нашему убежищу на болоте, уводя с собой захваченного нами пленника. От него мы узнали, что о нашем побеге стало известно в то самое время, когда в Лузахачи съехались судьи. Немедленно было решено поднять на ноги всю округу и устроить настоящую облаву. Реквизировали всех коней, собак и людей, способных участвовать в охоте. Их разбили на группы, и они сразу же принялись обыскивать лес, поля, болота.

Одна из таких групп, состоявшая из пяти человек, к которой присоединился мистер Мартин со своей собакой, выследила трех из наших товарищей, укрывшихся у самого берега реки в болоте, густо поросшем мелким кустарником. Соскочив с лошадей, с ружьями наперевес, охотники вслед за собакой углубились в чащу. Наши несчастные друзья были страшно утомлены и спали так крепко, что их разбудила только собака, со свирепым лаем накинувшаяся на них. Она вцепилась в горло одного из беглецов и не дала ему даже подняться. Остальные бросились бежать. Охотники открыли стрельбу. Один из беглецов, страшно изуродованный дробью, упал замертво. Второй продолжал бежать. Как только удалось заставить собаку выпустить свою жертву, - а это потребовало немало трудов, - ее пустили по следу другого беглеца. Она шла по этому следу до самой реки, но затем потеряла его. Беглец бросился в воду, и, вероятно, ему удалось вплавь достигнуть противоположного берега. Собака не захотела плыть вслед за ним, а болото на том берегу считалось почти непроходимым, и в нем легко было увязнуть; поэтому преследователи отказались от своего намерения продолжать охоту в этом направлении, и несчастному беглецу удалось хоть на время спастись.

После этого наши враги решили разделиться. Двое из них взялись доставить в Лузахачи пойманного раба, тогда как мистер Мартин со своей собакой и трое его приятелей должны были продолжать преследование. От своего пленника они узнали, в каком месте мы разбились на группы и в каком направлении каждая из этих групп двинулась. Пробежав некоторое расстояние, собака напала на наш след и залаяла. Лошади, на которых ехали приятели мистера Мартина, были так измучены, что когда он, пришпорив коня, понесся за своей собакой, они значительно отстали от него.

Мистер Мартин, закончив свое повествование, посоветовал нам вернуться в Лузахачи и сдаться. Он добавил при этом, что словом джентльмена и управляющего гарантирует нам полную безнаказанность и даже получение денежной награды, если мы не учиним над ним никакого насилия.

Солнце уже почти закатилось. Короткие сумерки, как это всегда бывает в Каролине, должны были очень скоро смениться темной, безлунной ночью, и мы могли не опасаться, что в такой темноте откроют наше убежище и потревожат нас.

Я взглянул на Томаса с немым вопросом. Он отвел меня в сторону, предварительно удостоверившись, достаточно ли крепко наш пленник привязан к дереву веревками, найденными у него в кармане. (Эти веревки, надо полагать, первоначально имели другое назначение.)

Остановившись, Томас немного помолчал, словно желая собраться с мыслями.

- Арчи, - произнес он наконец, указывая кивком в сторону, где мы оставили Мартина. - Этот человек сегодня умрет!

В голосе его звучала дикая страстность и в то же время железная решимость.

Я вздрогнул и не сразу мог ответить. Лицо Томаса выражало непреклонную волю. Глаза его сверкали.

- Говорю тебе, Арчи, этот человек сегодня умрет! - повторил он вполголоса, со спокойствием, как будто не соответствовавшим его словам. - Она требует этого. Я поклялся после ее смерти, что так будет, и время настало.

- Кто, кто требует? - пробормотал я.

- Ты спрашиваешь, кто, Арчи? Этот человек - убийца моей жены!

Мы с Томасом были очень дружны и обычно делились всеми мыслями. О своей жене он заговорил со мной сейчас впервые после ее смерти, но я и без слов знал, что он ни на минуту не забывает об Анне.

И сейчас, когда он произнес ее имя, слезы навернулись у него на глазах. Он поспешил смахнуть их и с холодным спокойствием в третий раз повторил:

- Этот человек сегодня умрет, Арчи!

Перебирая в памяти все подробности смерти его жены, я не мог не признать, что и в самом деле мистер Мартин убил ее. Все мои симпатии и тогда и теперь были на стороне Томаса. Убийца находился в его власти. Томас считал, что он не только вправе, но и обязан покарать его, и я вынужден был признать справедливость его намерения.

Тем не менее для меня была нестерпима мысль о необходимости пролить кровь. Возможно, что где-то в тайниках души еще тлел остаток рабского страха, который более сильный духом Томас сумел в себе преодолеть…

Я сказал Томасу, что согласен с ним: управляющий заслужил, чтобы его убили. Все же я напомнил ему об обещании мистера Мартина добиться для нас прощения и освободить от всяких наказаний, если мы доставим его на плантацию невредимым.

Томас слушал меня, презрительно улыбаясь.

- Ну, разумеется, Арчи, - произнес он. - Полное прощение… а на следующий же день - сто ударов плетью, а затем, по всей вероятности, - петля на шею. Нет, не нужна мне такая хозяйская милость. Слишком долго я был рабом. Сейчас я вольный человек, и если им удастся схватить меня - пусть лишат жизни: ведь тогда уже будет ее не жалко… Да и кроме того, Арчи, - разве мы можем доверять ему? Если бы мы и хотели, то не могли бы доверять. Ты сам это отлично понимаешь. Они считают себя вправе не выполнять обещаний, данных рабу. Они готовы сейчас обещать все, что угодно, лишь бы мы оказались в их власти. А затем их обещания будут стоить ровно столько, сколько стоит гнилая солома. Клятва, данная мной, совсем другого рода. А ведь я говорил тебе, в чем я поклялся… Да, я поклялся и теперь в последний раз повторяю тебе: этот человек сегодня умрет.

В тоне его и во всем его поведении сквозила такая твердость, что я не посмел дольше возражать. Я сказал ему, чтобы он поступал, как считает нужным. Он зарядил ружье, которое отнял у мистера Мартина и все время не выпускал из рук. Затем он подошел к управляющему, сидевшему у подножия дерева, к которому мы его привязали.

При нашем приближении мистер Мартин неуверенно взглянул на нас и спросил, решили ли мы вернуться в Лузахачи.

- Наше решение непоколебимо, - ответил Томас. - Мы даем вам полчаса на то, чтобы приготовиться к смерти. Воспользуйтесь этим временем: у вас на душе немало грехов, а жить вам осталось недолго.

Трудно представить себе выражение ужаса, отразившегося на лице управляющего при этих словах. Он попробовал овладеть собой и, приняв надменный вид, повелительным тоном приказал нам отвязать его от дерева. Мгновение спустя он попытался засмеяться, делая вид, что принял слова Томаса за шутку. В конце концов он расплакался, как ребенок, умоляя пожалеть его.

- А вы проявляли когда-нибудь жалость к нам? - спросил Томас. - Вы пожалели мою жену? Вы убили ее, и теперь заплатите жизнью за ее жизнь.

Мистер Мартин стал клясться, призывая бога в свидетели, что не виновен в смерти Анны. Он действительно наказал жену Томаса. Он этого не отрицает. Но он только выполнял свой долг, и никак не может быть, чтобы эти несколько ударов могли послужить причиной ее смерти.

- Несколько ударов! - воскликнул Томас. - Благодарите бога, мистер Мартин, что мы не подвергаем вас такой пытке, какой вы подвергли ее. Ни слова больше, или вы только увеличите ваши страдания! Исповедайтесь в грехах и молитесь. Не тратьте последних минут жизни на то, чтобы к убийству добавить ложь!

Управляющий был потрясен этим градом упреков. Закрыв лицо руками, он весь сгорбился и, склонив голову, на несколько минут погрузился в молчание, только изредка прерываемое глухими рыданиями. Возможно, что он действительно готовился к смерти. Но жизнь была ему чересчур дорога, чтобы он не сделал еще попытки спасти ее. Он видел, что обращаться к Томасу бесполезно, и повернулся ко мне, заклиная вспомнить, с каким доверием относился ко мне и какими милостями, по его словам, меня осыпал. Он клялся, что выкупит нас обоих и отпустит на свободу, что даст нам все, все, что мы только пожелаем, лишь бы мы согласились оставить его в живых.

Слезы его и жалобы взволновали меня: у меня кружилась голова, я чувствовал такую слабость, такую растерянность, что вынужден был опереться о ствол дерева.

Томас стоял рядом со мной, положив скрещенные руки на дуло ружья. Он ни словом не ответил на мольбы и обещания управляющего. Казалось даже, что он их не слышит. Взгляд его был устремлен вдаль, и он был погружен в свои мысли.

Прошло довольно много времени. Мартин, не переставая, продолжал бормотать, повторяя свои мольбы. Томас вдруг выпрямился. Отступив на несколько шагов, он поднял ружье.

- Полчаса истекли, - сказал он. - Вы приготовились, мистер Мартин?

- Нет! Нет! - завопил управляющий. - Пощадите меня Еще полчаса! Я должен еще немного…

Он не успел закончить фразу, - раздался выстрел, пуля впилась ему в голову, и он рухнул, убитый наповал.