Белый раб

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Казалось, бедняжке было нестерпимо тяжело возвращаться мыслями к тому страшному дню, когда мы были разлучены, как нам тогда казалось, навсегда. Она колебалась, будто стыдясь чего-то. Ей слишком больно было говорить о том, что последовало за нашим расставанием.

Я сжалился над ней, и как ни горячо было мое любопытство (если этим именем можно назвать то, что я чувствовал в те минуты), я почти желал, чтобы происходившее в те страшные дни было обойдено молчанием. Меня терзали мучительные сомнения, самые мрачные картины рисовались моему воображению, и я боялся ее признаний.

Но, спрятав лицо свое у меня на груди, Касси проговорила голосом, который заглушали рыдания:

- Супруг мой должен знать все…

И она начала рассказывать.

Она была, как она рассказала мне, еле жива от отчаяния и ужаса и от первого же удара, нанесенного ей полковником, упала, потеряв сознание.

Придя в себя, она увидела, что лежит на кровати в совершенно незнакомой ей комнате. С трудом, так как все тело ее болело от полученных ударов, она поднялась с постели. Комната была обставлена хорошей мебелью, постель была завешена нарядным пологом, в углу стоял туалетный столик, - одним словом, все здесь свидетельствовало о том, что комната принадлежит избалованной женщине. Но она не походила ни на одну из комнат в усадьбе Спринг-Медоу.

В этой комнате было две двери. Касси попыталась раскрыть их, но они были заперты снаружи на засов. Она выглянула в окно, надеясь угадать, в какой части поместья она находится. Но ей удалось увидеть только одно: дом был окружен деревьями. Окна снаружи были прикрыты створчатыми ставнями, которые она не в силах была раздвинуть. Касси поняла, что находится в заключении и что можно ожидать самого худшего.

Проходя мимо туалетного столика, она нечаянно взглянула в зеркало: лицо ее было смертельно бледно, волосы в беспорядке рассыпались по плечам, а опустив глаза, она увидела, что платье ее испачкано кровью. Была ли это ее кровь или кровь ее мужа? Она не могла ответить на этот вопрос…

Касси опустилась на край кровати. Голова у нее кружилась, и она не могла отдать себе ясный отчет, спит она или бодрствует.

Вскоре одна из дверей раскрылась, и в комнату вошла женщина. Это была мисс Ритти, как звали ее слуги в Спринг-Медоу, хорошенькая смуглолицая мулатка, удостоенная звания фаворитки полковника Мура. Сердце Касси, когда она услышала, что ключ поворачивается в замке, учащенно забилось, и она готова была обрадоваться, когда показалась женщина, да еще знакомая.

Касси бросилась навстречу вошедшей и, схватив ее за руку, стала молить о защите. Ритти со смехом спросила ее, чего она, собственно, так боится.

Касси сразу даже не нашлась, что ей ответить. После некоторого колебания она спросила у мисс Ритти, где она находится и что предполагают с ней сделать.

- Ты находишься в очень приятном месте, - был ответ, - а когда придет господин, ты можешь спросить у него, что с тобой будет дальше.

Все это было произнесено с такой многозначительной усмешкой, что для Касси уже не могло оставаться сомнений в том, что ее ожидает недоброе.

Хотя мисс Ритти и избежала прямого ответа, все же Касси начала догадываться, где она находится. Мисс Ритти занимала маленький домик, тот самый, где обычно жили кратковременные фаворитки полковника. Дом был окружен деревьями, почти скрывавшими его от глаз, и слугам редко приходилось бывать там.

Мисс Ритти считала себя влиятельной особой, да и мы, слуги, привыкли считать ее таковой. Иногда она удостаивала своим посещением кого-нибудь из рабов, но сама принимала гостей неохотно. Все же Касси пришлось раза два побывать у нее. Передняя часть дома состояла из двух комнат, где, повидимому, и жила Ритти, но комнаты, помещавшиеся позади, стояли запертые, и слуги шопотом передавали друг другу, что ключ от этих комнат хранится у самого полковника Мура и даже Ритти не может проникнуть туда без него. Возможно, конечно, что это была просто болтовня. Во всяком случае Касси помнила, что окна этих комнат снаружи были защищены от непрошенных глаз створчатыми ставнями. Значит, не могло быть сомнений: она сейчас находилась именно в этом доме.

Она поведала мисс Ритти о своей догадке и спросила, сообщено ли ее госпоже о том, где она находится. Мисс Ритти не могла ответить на этот вопрос.

Касси осведомилась, взяла ли ее хозяйка другую горничную.

Мисс Ритти ничего не было известно и по этому поводу.

Касси потребовала, чтобы ее отпустили к ее госпоже.

Мисс Ритти заявила, что это невозможно.

Касси попросила, чтобы ее госпоже сообщили о том, где она находится, и добавила, что очень хотела бы повидаться с ней.

Мисс Ритти ответила, что рада была бы услужить Касси, но не привыкла бывать в доме; а в последний раз, когда ей пришлось быть там, миссис Мур так неприязненно обошлась с ней, что она твердо решила без самой крайней необходимости больше туда никогда не заглядывать.

Испробовав таким образом все пути, бедная Касси бросилась на кровать и, зарывшись головой в подушку, залилась слезами.

И тогда настал черед мисс Ритти. Тихонько похлопав лежавшую по плечу, она стала уговаривать ее не падать духом.

Затем, подойдя к комоду, она выдвинула ящик, достала из него платье - "восхитительное платье", как она поспешила объявить, и посоветовала Касси встать и надеть его, так как скоро придет хозяин.

Этого-то Касси и боялась; если уж никак нельзя было избежать этого посещения, надо было попытаться отсрочить его. Она сказала мисс Ритти, что чувствует себя совсем больной и ни с кем говорить не может. Решительно отказавшись хотя бы взглянуть на платье, она стала умолять, чтобы ей позволили спокойно умереть.

Мисс Ритти ответила на ее мольбы хохотом. Все же слова Касси о смерти как будто несколько встревожили ее, и она принялась расспрашивать Касси о том, что с ней.

Касси ответила, что она слишком много выстрадала и перенесла за последний день и чувствует, что умрет. Сердце ее разбито, и чем скорее смерть избавит ее от нестерпимых мук, тем лучше. После этого она набралась смелости и, решившись произнести мое имя, попыталась узнать, что со мной.

Мисс Ритти, покачав головой, сказала, что ничего обо мне не знает и ничего сообщить не может.

В эту самую минуту распахнулась дверь и вошел полковник Мур. Вид у него был какой-то растерянный и виноватый. Яркая краска, покрывавшая его лицо, когда она видела его в последний раз, теперь исчезла. Он был бледен и мрачен. Никогда не видела она его таким и вся затрепетала.

Полковник приказал Ритти выйти и подождать в передней комнате: возможно, что Ритти ему еще понадобится. Он запер дверь на задвижку и подошел к Касси.

Она в страхе вскочила и отбежала на другой конец комнаты.

Полковник поглядел на нее, пренебрежительно усмехаясь, и приказал ей подойти к нему.

Она повиновалась, не смея, как он ни был ей противен, ослушаться его.

Одной рукой сжав ее руку, другой он охватил ее стан. Она отшатнулась от него и снова попыталась убежать, но полковник нетерпеливо топнул ногой и грубо приказал ей вести себя смирно.

Минуту он молчал. Затем, переменив тон, с обычной приветливой улыбкой заговорил мягким и вкрадчивым голосом, которым умел говорить только он один.

Он начал с лести, нежных слов и щедрых обещаний. Он упрекнул ее, но на этот раз без резкости, в том, что она не умела ценить его доброе отношение и пыталась бежать от него. Затем он заговорил обо мне. Но тут он повысил голос, кровь прилила к его лицу, и казалось, он готов был выйти из себя.

Касси перебила его, заклиная сказать ей, что со мной.

Полковник ответил, что со мной все обстоит благополучно - гораздо благополучнее, чем я того заслуживаю, но ей незачем больше думать обо мне, ввиду того, что он решил отправить меня далеко за пределы графства, как только я буду в состоянии перенести дорогу. Пусть она не надеется, что ей когда-либо придется встретиться со мной.

Касси стала умолять его продать нас вместе. Он сделал вид, что крайне удивлен этой просьбой, и осведомился, почему, собственно, она желает этого.

Касси ответила, что, но ее мнению, после всего случившегося ей лучше будет покинуть его дом. Кроме того, если ее продадут, у нее останется надежда, что ее может купить то лицо, которое купит ее мужа.

Слово "муж" привело полковника в ярость. Он объявил ей, что никакого мужа у нее нет и никакого мужа ей не надо. Он сам будет для нее больше и лучше, чем муж. Он добавил, что устал от ее глупостей, и, многозначительно поглядев на нее, посоветовал ей перестать дурить, прекратить все эти слезы, быть хорошей девушкой и подчиниться воле своего господина. Не обязана разве раба повиноваться своему хозяину?

Касси стала уверять его, что больна, что ей совсем плохо. Она умоляла его оставить ее в покое.

Не обращая внимания на ее слова, он обнял ее, говоря, что она все выдумывает и никогда еще не была так хороша, как сейчас.

Она вскочила, но он схватил ее и повлек к кровати.

Но даже и в эту страшную минуту Касси не потеряла присутствия духа. Она сопротивлялась изо всех сил, и ей удалось вырваться из его гнусных объятий; тогда, собрав всю свою решимость, она посмотрела ему прямо в глаза и, хотя слезы застилали ее взор, постаралась овладеть своим голосом.

- Хозяин, - проговорила она, - что вам нужно от жены вашего сына?

Полковник Мур пошатнулся, словно сраженный пулей. Лицо его залила жгучая краска. Он попытался сказать что-то, но слова замерли на его устах. Замешательство его, однако, длилось всего несколько коротких мгновений. Он овладел собой и, не обращая внимания на этот призыв к его человеческим чувствам, сказал только, что раз она действительно больна, то он не желает дольше беспокоить ее. С этими словами он отпер дверь и покинул комнату.

Касси слышала, как он о чем-то разговаривал с мисс Ритти, которая вскоре вошла в комнату. На Касси посыпались вопросы о том, что говорил и как вел себя полковник. Заметив, что Касси не расположена отвечать, Ритти расхохоталась.

- Можешь не говорить! - воскликнула она. - Я все равно все время подслушивала и подсматривала в замочную скважину. Не понимаю, чего ты так ломаешься? Будь ты молоденькой девочкой, это было бы естественно. Но в твои годы, да еще замужняя женщина - это глупо и больше ничего!

Вот целомудрие и нравственность, которых требуют от рабыни…

Касси было не до споров, она ответила молчанием на недвусмысленные советы Ритти. Но пока та говорила, у Касси затеплилась надежда: у нее мелькнула мысль, что, быть может, ей удастся объяснить Ритти, как опасно для нее появление рядом с ней соперницы и как неразумно поэтому с ее стороны самой помогать в этом деле. Ведь Ритти не могла желать, чтобы кто-нибудь, вытеснив ее, занял то положение, в котором она, повидимому, прекрасно себя чувствовала. Если ей удастся убедить Ритти, возможно, что та согласится помочь ей бежать из Спринг-Медоу. И Касси решила добиться этого.

Нужно было, однако, проявить большую осторожность. Нельзя было задевать тщеславие этой женщины, но в то же время нужно было пробудить в ней опасения.

Касси принялась шаг за шагом осуществлять свое намерение, рисуя положение так, как Ритти, повидимому, совершенно себе его не представляла.

Сначала Ритти держалась очень самоуверенно, возлагая твердую надежду на свою красоту и стараясь показать, что ничего не боится, но вскоре стало ясно, что, несмотря на пренебрежительный тон, она очень обеспокоена. Да и в самом деле: трудно было, внимательно вглядевшись в сидевшую перед ней соперницу, не понимать, какая опасность ей грозит с этой стороны.

Касси с радостью отметила, какое впечатление производят ее слова, и в ней с каждой минутой крепла надежда, что ей еще раз удастся бежать. Надежда была мало обоснованная. Но что оставалось делать? Какой другой путь оставался ей, чтобы избежать судьбы, представлявшейся ей совершенно нестерпимой? Все чувства ее - чувства женщины и христианки - бурно восставали против грозившего ей будущего. У нее не было другого пути к спасению, и она должна была сделать эту попытку, доверив воле провидения свою судьбу.

Она объяснила Ритти, каковы ее намерения и какая ей нужна помощь. Ее новая союзница одобрила ее решение. Ну, разумеется, если полковник Мур действительно отец ее мужа, то это меняет дело. И затем Касси ведь методистка, а всем известно, что члены этой общины придерживаются очень строгих правил.

Тем не менее, хотя мисс Ритти и готова была шумно восхищаться планом Касси, она не проявляла особого желания оказать Касси действенную помощь при осуществлении побега. Побег этот вполне соответствовал интересам Ритти, но если раскроется ее участие, она может впасть в немилость и сильно пострадать.

Касси предлагала самые разнообразные планы, по у Ритти на все находились возражения. Она предпочитала претерпеть что угодно, лишь бы ее не заподозрили в том, что она действует наперекор желаниям своего господина.

Не придумав никакого возможного выхода, они решили, чтобы оттянуть время, объявить полковнику, что Касси очень серьезно больна. Это впрочем, было почти правдой: лишь энергия отчаяния помогла Касси преодолеть весь ужас пережитого за последние сутки и остаться на ногах.

Ритти взялась убедить полковника, что ему лучше всего оставить Касси в покое и подождать, пока она хоть немного поправится.

Пока все шло как будто гладко.

Не успели они окончательно обсудить задуманный план действий, как услышали в соседней комнате звук шагов полковника. Ритти бросилась к дверям, и ей удалось уговорить его уйти, не пытаясь увидеться с Касси. Ритти обещала полковнику образумить Касси и заставить ее понять, что прямой ее долг - подчиниться воле своего господина и что ей следует это сделать ради собственных же интересов. Но надо дать ей время привыкнуть к этой мысли.

Полковник похвалил Ритти за усердие и обещал, что последует ее совету.

На следующий день произошло нечто непредвиденное, но благоприятствовавшее осуществлению плана обеих женщин: полковнику Муру пришлось по неотложным делам поехать в Балтимору.

Перед отъездом полковник заглянул к Ритти. Он строго наказал ей неотступно следить за Касси и сделать все возможное, чтобы она к его приезду была более сговорчивой.

Казалось, обстоятельства складывались благоприятно для побега Касси. Она быстро обдумала все, что ей предстояло сделать. Необходимо было прежде всего оградить Ритти от всяких подозрений, а затем скрыться. К счастью, представлялась возможность все уладить. Бежать можно было либо через окно, либо через дверь. О двери не могло быть речи: ключ хранился у Ритти, и предполагалось, что она неотлучно находится в передней комнате. Следовательно, нужно было выбраться через окно. Рамы не поднимались, как это было обычно принято в этих краях, а открывались вовнутрь. Створчатые ставни были прибиты снаружи к оконнице и, повидимому, не открывались вовсе. Следовательно, их нужно было сломать или прорезать, а так как они были из соснового дерева, то это не могло составить особого труда.

Ритти принесла два столовых ножа и приняла деятельное участие в разрезывании створок, хотя и собиралась впоследствии уверить хозяина, что, ничего не подозревая, она все время крепко спала, а Касси между тем прорезала в ставнях отверстие, пользуясь для этого карманным ножом.

К вечеру, когда полковник должен был уехать, все было уже подготовлено, и Касси собиралась бежать, как только наступит подходящий момент. Она условилась с Ритти, что та сообщит о побеге утром, и как можно позже. Это опоздание она должна была объяснить тем, что ей с трудом удалось розыскать управляющего и она долго колебалась, не будучи вполне уверена, желательно ли полковнику посвящать управляющего в эту историю. При всех условиях они надеялись, что настоящая погоня не будет предпринята до приезда полковника.

Касси была готова в любую минуту двинуться в путь. Ее терзала мысль, что она покидает меня здесь. Но так как Ритти не хотела или не могла сообщить ей хоть что-нибудь обо мне, она понимала, что, разлученные и не имеющие возможности сноситься между собой, мы никакой поддержки друг другу оказать не сможем. Она с полным основанием поэтому решила, что поступит в соответствии с моим желанием, избрав единственный путь, который мог спасти ее от подлого посягательства, страшившего ее больше смерти.

Ритти из своих запасов уделила ей столько продовольствия, сколько могло понадобиться на несколько дней пути. Ночная тьма сгустилась. Пора было уходить. Касси расцеловалась со своей вновь обретенной подругой, которая была крайне подавлена, отпуская ее одну в такую опасную дорогу. Прощаясь, Ритти сунула в руку беглянке все деньги, которые у нее были. Сумма была невелика, но Касси глубоко тронуло такое неожиданное великодушие.

Выбравшись через окно, Касси окончательно простилась с Ритти, и, собрав всю свою решимость, направилась кратчайшим путем, через поле, к большой дороге. Дорога эта и в обычное время была малолюдна, и ею пользовались только люди из Спринг-Медоу или с двух-трех соседних плантаций. В ночное время тут вряд ли можно было встретить кого-нибудь, разве что удравшего на ночь с плантации раба, так же как и она, больше всего желавшего остаться незамеченным. Ночь была безлунная, но яркого света звезд было вполне достаточно, чтобы не ошибиться дорогой. Касси не боялась заблудиться. Ей не раз приходилось ездить со своей госпожой в небольшой поселок, где находилось здание суда. Туда она и решила направиться для начала.

До поселка она добралась, не встретив по дороге ни души. Ничто еще не указывало на приближение утра. Кругом царила тишина, только изредка нарушаемая пением петуха или лаем сторожевого пса.

Поселок состоял из грязного и запущенного здания суда, кузницы, таверны, двух или трех лавок и нескольких разбросаннных в беспорядке домов. Он был расположен на перекрестке двух дорог. Одна из этих дорог, как ей было известно, выходила на проезжую дорогу, которая вела в Балтимору. Касси мечтала попасть в этот город, где у нее было много знакомых и где она надеялась найти поддержку и работу. Но вряд ли она могла рассчитывать добраться туда: до Балтиморы было миль двести или триста. Она даже не знала твердо, по какой из дорог, скрещивавшихся у здания суда, ей нужно итти. Она не смела обратиться к кому-нибудь с вопросом, или хотя бы попросить кружку воды, или просто попасться кому-нибудь на глаза: ее могли задержать как беглую и вернуть хозяину, внушавшему ей такой ужас.

Мгновение поколебавшись, она избрала одну из дорог и решительно зашагала по ней. Казалось, потрясения, пережитые в последние два дня, вселили в нее какую-то нечеловеческую силу: она прошла уже около двадцати миль, но не ощущала ни малейшей усталости. Проблески приближавшегося рассвета напомнили ей, что неосторожно итти дальше. Подле дороги она заметила небольшую рощу. Молодые деревья и трава были еще влажны от росы. Зайдя немного глубже, она решила, что ветви деревьев и кусты скроют ее от глаз прохожих.

Покинутая всеми, лишенная человеческой опоры, она опустилась на колени, моля всевышнего оказать ей поддержку и помощь.

Немного подкрепившись пищей, - поесть досыта Касси не могла, так как приходилось беречь скудные запасы, - она нарвала листьев и, устроив себе подобие постели, легла и крепко уснула. Предыдущие три ночи Касси провела без сна, зато теперь она наверстала свое и проснулась уже после полудня.

Дождавшись вечера, она снова тронулась в путь, так же решительно и твердо, как накануне. Местами дорога разветвлялась - Касси выбирала то или иное направление, как подсказывал ей разум или, вернее, инстинкт, но у нее не было способа проверить, правильно ли она идет. Она утешала себя мыслью, что, правилен или нет ее выбор, она во всяком случае удаляется от Спринг-Медоу.

В течение ночи ей несколько раз попадались на пути люди. Они проходили или проезжали мимо, не обращая на нее внимания, некоторых она сама замечала издали и пряталась в кустах, выжидая, пока они минуют ее. Не всегда ей удавалось так легко отделаться: несколько раз ее останавливали и расспрашивали. К счастью, ей удавалось придумывать удовлетворительные ответы. Главное же, при сумеречном освещении в ней по цвету ее кожи трудно было заподозрить рабыню, а отвечая на вопросы, она старалась не сказать ничего лишнего.

Один из любопытных покачал головой и, казалось, не был удовлетворен ее ответами. Другой, натянув поводья, глядел ей вслед, пока она не скрылась из виду. Третий заметил, что тут не все ладно. Все же никто из них не решился задержать ее.

В общем, этих неприятных встреч было немного. В Виргинии не принято селиться очень близко от края дороги. Плантаторы предпочитают строить свои жилища несколько поодаль, и глазам путника, проходящего по извилистой дороге, открывается печальная картина запущенности и безлюдья.

Когда стало светать, Касси, как и накануне, укрылась в густой заросли кустарника и дождалась там вечера, когда можно было двинуться дальше.

Так шла она четыре дня или, вернее, четыре ночи. Все запасы ее к этому времени иссякли. Она брела, не зная точно куда, и надежда добраться до Балтиморы, вначале придававшая ей силу, теперь почти угасла. Она не знала, что предпринять. Двигаться дальше без всякой поддержки было невозможно. Хоть у нее и были кое-какие шансы сойти за свободную женщину, все же стоит ей попытаться достать кое-какую пищу или поискать проводника, как внимание тех, к кому она обратится, привлечет и смугловатый оттенок ее кожи и то, что она путешествует одна. Возникнет подозрение, что она беглая, ее задержат, посадят в тюрьму и будут держать до тех пор, пока подозрения не подтвердятся.

Уже пятую ночь Касси была в пути. Истощенная голодом и усталостью, она медленно продвигалась вперед, размышляя о горькой своей судьбе, как вдруг дорога, круто спускаясь с холма, привела ее на берег широкой реки. Моста не было видно, но у самого берега стоял паром, и тут же на берегу виднелся домик паромщика, служивший, видимо, и таверной. Касси на мгновение заколебалась: она не могла перебраться на противоположный берег, не позвав паромощиков или не подождав, пока они покажутся, а это значило подвергнуться опасности быть возвращенной на плантацию. Для нее это было страшнее всего. Но не менее опасно было и вернуться назад в поисках другой дороги. Любая дорога могла вывести ее к берегу реки. Двигаться дальше без пищи было невозможно, и ей все равно не избежать было необходимости обратиться к кому-нибудь за помощью и пойти на тот риск, которого она так старалась избежать.

Касси уселась на краю дороги, решив дождаться утра и тогда уже рискнуть всем. Около дома раскинулось маисовое поле. Золотистые початки покачивались на тонких стеблях. У нее не было огня, да и нечем было разжечь его; неспелые зерна, вкусом напоминавшие сладковатое молоко, помогли ей утолить голод.

Она выбрала место, откуда могла наблюдать за всяким движением возле домика паромщика. Едва начало светать, как дверь дома распахнулась, и на пороге показался какой-то мужчина. Это был негр. Она смело направилась к нему и сказала, что очень торопится и ей необходимо немедленно переправиться на противоположный берег.

Паромщик удивился, увидев одинокую путешественницу, да еще в такой ранний час.

Но поглядев на нее и немного подумав, он пришел к заключению, что ему представляется возможность честным путем заработать немного денег. Пробормотав довольно невнятно, что еще очень рано, а паром начинает ходить только после восхода солнца, он неожиданно предложил перевезти ее за полдоллара на лодке. Она не задумываясь согласилась.

Они уселись в лодку, и паромщик взялся за весло. Касси сидела, не решаясь ни о чем спросить, чтобы каким-нибудь неосторожным словом не выдать себя. Видя, что ей не хочется говорить, паромщик не стал беспокоить ее расспросами.

Переехав на ту сторону реки, Касси поднялась на берег и прошла еще две мили. Когда окончательно рассвело, она снова укрылась в кустах.

Ночью она опять двинулась дальше, хотя совсем ослабела от голода. Башмаки ее порвались, ноги распухли и страшно болели. Вероятно, она шла не по большой дороге, а по какой-то проселочной, вившейся по заброшенным, пустынным полям. Дорога казалась безлюдной; за всю ночь ей навстречу не попалось ни одного человека; не видно было и никакого жилья.

Напрягая последние силы, она все же продолжала тащиться вперед, хотя мужество покинуло ее и она совсем пала духом и обессилела.

Начинало светать, но несчастная женщина уже не попыталась спрятаться, как делала это в предыдущие дни. Она продолжала итти, в надежде наткнуться на какое-нибудь человеческое жилье. Она была так измучена, что готовилась уже рискнуть своей свободой и даже тем, что ее отправят обратно в Спринг-Медоу и она вынуждена будет покориться тому ужасному, что заставило ее бежать… Все сейчас казалось ей лучше, чем умереть от голода и усталости.

Печально, что самые благородные душевные порывы так часто вынуждены бывают подчиниться низменным потребностям нашей человеческой природы. Жалкий страх смерти - страх, которым так умело пользуются тираны, - заставляет подчас человека с божественных высот героизма опускаться до унизительной покорности раба…

Касси прошла еще немного вперед, как вдруг заметила у края дороги небольшой и очень неказистый домик. Это была невысокая бревенчатая постройка, почерневшая от времени и кое-где грозившая разрушением. В трех маленьких оконцах похватало доброй половины стекол, и отверстия были заткнуты старыми шляпами, тряпками и обломками досок. Дверь, казалось, вот-вот сорвется с петель. Двор не был огорожен, если не считать изгородью густую поросль сорных трав, охвативших его со всех сторон. Все в целом создавало впечатление запущенности и неряшливости.

Касси постучалась, и женский грубый голос предложил ей войти.

Все помещение состояло из одной комнаты без сеней. Войдя, Касси увидела перед собой женщину средних лет, босую и грязно одетую. Нечесаные волосы прядями свисали вокруг обожженного солнцем худого лица. Она накрывала на стол и, повидимому, была занята приготовлением к завтраку. Стол еле держался на своих расшатанных ножках. Одна стена этой комнаты была почти целиком занята огромным очагом, в котором тлел огонь и на горячей золе пеклись маисовые лепешки. У противоположной стены стояла низкая кровать, на которой спал какой-то человек, должно быть хозяин дома. Он спал так крепко, что его не в силах были разбудить даже визг и крик полудюжины ребят, неумытых, нечесаных, полуголых. Они дрались между собой и толкали друг друга, но при виде незнакомки сразу притихли и скрылись за спиной своей матери.

Женщина указала Касси на какое-то подобие грубо отесанной табуретки или скамьи и предложила ей присесть. Касси села, и хозяйка вперила в нее пронизывающий взгляд, явно испытывая острое любопытство и желая узнать, кто ее неожиданная гостья и что ей надо.

Несколько придя в себя и собравшись с мыслями, Касси рассказала хозяйке, что направляется из Ричмонда в Балтимору, чтобы проведать больную сестру. Она женщина бедная, близких у нее нет, и она вынуждена была отправиться пешком. Она заблудилась и всю ночь брела наугад, не зная, где находится. Она падает с ног от усталости и голода, - ей нужно поесть, отдохнуть и получить указания, которые дали бы ей возможность продолжать свои путь. При этом Касси вытащила кошелек, давая этим хозяйке понять, что у нее хватит денег, чтобы заплатить за все.

Хозяйка, несмотря на свой неприветливый вид, была явно тронута этим повествованием. Она сказала Касси, чтобы та оставила свои деньги при себе, - здесь не таверна, и у нее хватит средств, чтобы накормить бедную женщину, не беря за это платы.

Касси была так слаба, что у нее не было сил разговаривать. Да и кроме того, она трепетала при мысли, что выдаст себя каким-нибудь неосторожным словом. Но, увы, лед был сломан, и противостоять любопытству хозяйки было уже немыслимо. Она засыпала Касси градом вопросов, и каждый раз, когда Касси колебалась или выказывала хоть тень смущения, женщина впивалась в нее острым взглядом своих серых глаз, еще больше усиливая растерянность несчастной беглянки.

Когда лепешки, которые пеклись на горячей золе, поспели и закончились все приготовления к завтраку, женщина тряхнула мужа за плечо и крикнула ему, чтобы он поторопился. Это супружеское приветствие разбудило спящего. Приподнявшись, он уселся на кровати, обводя все вокруг мутным взглядом. Воспаленные веки и нездоровая бледность лица указывали на то, что вчерашний хмель еще не выветрился окончательно из его головы. Женщина, - видимо, сразу угадав, что ему нужно, - поспешно принесла бутылку виски и налила изрядную порцию этого крепкого напитка во всей его неприкосновенной чистоте. С явным удовольствием опорожнив стакан, муж протянул его жене, которая, снова наполнив стакан до половины, с жадностью выпила все до дна. Затем, повернувшись к Касси и заметив, что по утрам ни на что не бываешь пригоден, пока не хлебнешь спиртного, она предложила гостье последовать ее примеру и, казалось, была немало удивлена отказом.

Муж принялся неторопливо одеваться и успел наполовину облачиться, раньше чем удосужился заметить, что в комнате находится посторонняя женщина. Удостоив ее, наконец, внимания, он поздоровался. Жена поспешно отвела его в сторону и шопотом принялась что-то с жаром ему рассказывать. Время от времени они оглядывались на Касси, и та, понимая, что речь идет о ней, испытывала непреодолимое смущение, которого по неопытности не могла скрыть.

По окончании этого семейного совета женщина предложила Касси пододвинуться к столу и позавтракать с ними.

Завтрак состоял из горячих маисовых лепешек и холодной свинины. Касси после долгого поста это показалось вкуснее всего, что ей когда-либо приходилось есть. Она ела с жадностью, которую ей трудно было скрыть, и хозяйка явно была обеспокоена быстротой, с которой все исчезало со стола.

Когда завтрак был окончен, хозяин принялся расспрашивать незнакомку. Он задал ей несколько вопросов о Ричмонде, желая узнать, встречала ли она там таких-то и таких-то лиц, которые, по его словам, проживали в этом городе.

Касси никогда не бывала в Ричмонде и знала об этом городе только понаслышке. Ответы ее, разумеется, были малоудовлетворительными. Она краснела, опустив голову, лепетала что-то невнятное, и хозяин окончательно смутил ее, объявив, что она, несомненно, вовсе не из Ричмонда, как утверждала. Он добавил, что все ее уверения будут напрасными: лицо выдает ее. Сомневаться нечего - она беглая невольница, и больше ничего.

При этих словах кровь залила ее лицо, и она почувствовала, что теряет сознание. Напрасно она пыталась разубедить его, протестовала, молила. Ее испуг, растерянность и тревога только утвердили достойных супругов в их предположении. Они, казалось, радовались своей добыче, а ее отчаяние и ужас доставляли им особое наслаждение. Они забавлялись ею, как кошка забавляется пойманной мышью.

Хозяин заявил Касси, что если она действительно свободная женщина, то у нее нет ни малейшего основания беспокоиться. Если при ней нет необходимых бумаг, ей в крайнем случае придется посидеть в тюрьме, пока не вышлют документы из Ричмонда. Вот и все.

Это было больше, чем могла вынести несчастная Касси. Откуда ей было добыть доказательства того, что она не рабыня? А если она попадет в тюрьму, ее, вне всякого сомнения, вернут полковнику Муру, и она станет жертвой его разнузданного нрава. Надо было во что бы то ни стало избежать такого исхода, и ей представлялся для этого только один путь.

Она призналась, что действительно рабыня и бежала от своего хозяина, но решительно отказалась при этом назвать его имя. Он жил, по ее словам, очень далеко отсюда, и бежала она от него не под влиянием недовольства или нежелания повиноваться, а потому, что нельзя было дольше терпеть его несправедливость и жестокость. Она готова была на все, лишь бы не оказаться снова в его руках. Если они согласны оградить ее от такого несчастья, если оставят ее жить в своем доме, она обещает верно служить им до последнего дня своей жизни.

Супруги переглянулись. Эта мысль, видимо, пришлась им по душе. Они отошли в сторону, чтобы посоветоваться между собой. Если б не страх навлечь на себя неприятности за то, что они дали приют беглой невольнице, они, не задумываясь, согласились бы на это предложение.

Касси пустила в ход все доводы, стараясь их успокоить. После короткой борьбы жадность и жажда проявить власть одержали верх, и Касси стала собственностью мистера Проктора - так звали хозяина этого дома, - и притом собственностью, добровольно признавшей его право владеть ею.

Чтобы не вызвать подозрений у соседей, было решено, что Касси выдадут за свободную цветную женщину, которую мистер Проктор взял к себе в услужение. Так как мистер Проктор имел счастье владеть искусством грамоты - редкий дар среди "бедных белых" в Виргинии, - он выдал Касси бумаги, которые тут же сочинил и составил. Эти бумаги должны были вывести ее из затруднения, если к ней станут приставать с назойливыми вопросами. Она считала себя счастливой уже потому, что ей удалось избежать возвращения в Спринг-Медоу. Вскоре, однако, Касси поняла, что новое положение сулит ей мало радости. Мистер Проктор был "хорошего рода"; его семья еще сравнительно недавно владела значительным состоянием и была окружена уважением. Но частое дробление при переходе в руки наследников некогда большого поместья, о котором никто по-настоящему не заботился и которое все постепенно разоряли, праздность, расточительность и неумелое хозяйничанье привели к тому, что уже отцу мистера Проктора досталось в наследство всего несколько невольников и довольно обширные земельные владения, совершенно истощенные и разоренные. После его смерти рабов продали в покрытие долгов, а землю снова поделили между многочисленными наследниками. Мистеру Проктору досталось всего несколько акров бесплодной земли.

Несмотря на недостаток средств, мистеру Проктору в юности привили те же привычки к безделью и распущенности, в которых вырастает большинство молодых джентльменов в Виргинии. Принадлежавшая ему земля, несмотря на такую степень непригодности, что ни одному из многочисленных кредиторов даже не пришло в голову оспаривать его прав на нее, все же давала ему основание числиться исконным землевладельцем и избирателем. Опираясь на эти права, он с таким же кичливым презрением и сознанием своего неизмеримого превосходства глядел на всякого человека, добывающего хлеб собственным трудом, как любой богатый аристократ в американских штатах. Он был так же надменен, так же ленив и вел такой же распущенный образ жизни, как самые богатые из его соседей, и так же, как они, он все свое время отдавал пьянству, азартным играм и болтовне о политике.

К счастью для мистера Проктора, жена его оказалась очень работящей и дельной женщиной. Она не хвасталась своим патрицианским происхождением. Когда ее супруг, как это с ним нередко случалось, пускался в разглагольствования о древности своего рода, она прерывала его замечанием, что считает себя нисколько не хуже его, хотя ее предки, сколько хватает памяти, были самые настоящие бедняки. Если бы исконной борьбе между аристократией и демократией суждено было разрешиться по образцу семьи Прокторов, то победа, вне всяких сомнений, должна была бы остаться за плебеями, ибо в то время, как муж ее развлекался пьянством и катался по окрестностям, миссис Проктор пахала, сеяла, сажала и собирала урожай. Если бы не ее энергия и деловитость, мистер Проктор со своими аристократическими замашками довел бы и себя и всю семью до такого разорения, что в конце концов, как последний нищий, был бы обречен кормиться подачками всякого рода благотворительных обществ.

Касси была для этого дома ценным приобретением. Новая хозяйка, повидимому, решила использовать ее так, как только возможно. Прошло немного времени, и бедную женщину довели непосильной работой почти до полного истощения.

Раза два, а то и три в неделю мистер Проктор возвращался домой совершенно пьяный. В такие дни он буйствовал, осыпал жену и детей бранью, а подчас и безжалостно избивал их. Касси не могла рассчитывать на лучшее обращение. И в самом деле - его необузданная пьяная грубость перешла бы все границы, если б миссис Проктор со свойственной ей решимостью не умела во-время удерживать его. Она пускала в ход ласку и лесть, стараясь добром успокоить его; если же это не помогало, она силой укладывала его в постель и держала там, угрожая метлой.

Благотворное воздействие миссис Проктор не раз бывало необходимо и для того, чтобы защитить Касси от посягательств, которые страшили ее больше любых, самых грубых выходок пьяницы: когда она оставалась одна, мистер Проктор преследовал ее самыми гнусными предложениями. Ей удавалось избавиться от него только угрозами, что она пожалуется миссис Проктор. Но конец ее горестям еще не наступил. Когда Касси решилась, наконец, осуществить свою угрозу, миссис Проктор выслушала ее жалобу, поблагодарила за сообщение и сказала, что поговорит с мистером Проктором.

В глубине души, однако, миссис Проктор ни на минуту не способна была допустить, чтобы невольница могла обладать хоть искрой той добродетели, единственными обладательницами которой считают себя свободные женщины в Виргинии. Не могла она поэтому, несмотря на жалобы Касси, поверить, чтобы эта невольница в самом деле могла устоять против чар такого обаятельного мужчины, каким мистер Проктор был в глазах своей супруги. Страстная ревность охватила ее, ней стало доставлять особое наслаждение терзать Касси.

У миссис Проктор, при всех достоинствах, была и одна слабость. Это была вредная привычка, которую она привила себе, видимо, в угоду своему супругу. Миссис Проктор считала необходимым ежедневно выпивать "капельку" виски, что, по ее словам, предохраняло от лихорадки. Случалось, что она "по рассеянности" удваивала дозу, и тогда злоба вспыхивала в ней ярким пламенем. В такие минуты она не скупилась на язвительные замечания и давала полную волю кулакам. Удары сыпались на Касси градом, и если трудно было сказать, кого из обоих супругов, когда они бывали в таком состоянии, следовало больше опасаться, то одно во всяком случае не подлежало сомнению: соединив свои силы, они даже святого способны были вывести из терпения.

Несчастная Касси не могла придумать выхода из сложной сети невзгод, опутавшей ее и готовой задушить, когда вдруг, против всяких ожиданий, ее вывело из этого тупика вмешательство двух соседей мистера Проктора.

Это были такие же праздношатающиеся люди, как и он сам. Как и он, они также происходили из хороших семей. Один из них получил прекрасное воспитание, и некоторые члены его семьи даже занимали видные посты в правительстве штата, но разгульная жизнь, которую они вели, давно уже лишила их всего состояния, полученного в наследство от родителей. Они жили на средства, добываемые всевозможными сомнительными путями: объединившись и создав какое-то подобие торговой компании, они играли на скачках и проводили время в игорных притонах.

Оба эти дельца состояли в самых приятельских отношениях с мистером Проктором и знали, что он держит у себя в доме свободную цветную женщину, - они понятия не имели, что Касси беглая рабыня. В полном единодушии с большинством виргинцев они считали, что самое существование класса "вольноотпущенников" равносильно общественному бедствию, постепенно подрывающему "священные права собственности", - а за эти права верный сын "свободной" страны готов бороться всеми средствами, какие только ему предоставляются. Движимые (кто осмелился бы усомниться в этом!) благородным чувством патриотизма, эти добрые граждане решили, что окажут услугу государству (не говоря о таких пустяках, как деньги, которые они при этом положат себе в карман), борясь с этим политическим бедствием, поскольку оно имело прямое отношение к Касси, и применив при этом весьма действенное лечебное средство. Средство это вполне соответствовало взглядам кое-кого из виргинских государственных мужей, а также вполне совпадало с духом ряда статей из виргинского законодательства. Короче говоря, они решили захватить Касси и продать ее как рабыню.

Специальность похитителя людей, неразрывно связанная с системой рабства, в плантаторских штатах Америки доведена до такой же степени совершенства и так же широко распространена, как специальность конокрада в некоторых других странах.

Похищение рабов, однако, дело довольно рискованное и грозит "специалистам" значительными неприятностями. Но если они ограничивают свою деятельность похищением свободных людей, то могут быть почти уверены в безнаказанности.

Возможно, разумеется, что они причиняют некоторый ущерб отдельным лицам, но зато, как ясно вытекает из речей многих наиболее популярных в Америке государственных мужей, они приносят большую пользу обществу: по мнению этих господ, единственное, чего нехватает, чтобы Соединенные Штаты превратились в земной рай, это полное истребление всяких там вольноотпущенных и их потомства.

Кто смеет сомневаться, что именно этими высокими мыслями об общественном благе и руководствовались новоявленные "друзья" Касси. Да послужат им, во всяком случае, в оправдание все софизмы, придуманные тиранией, чтобы оправдать угнетение слабых! Чем они хуже других?

Как Касси потом удалось узнать, эти господа разработали следующий план: они предложили мистеру Проктору принять участие в попойке. Влив в него достаточное количество виски, чтобы он потерял сознание, они отправили его жене послание, в котором сообщали, что муж ее тяжело заболел и ей надо немедленно прийти к нему.

Невзирая на частые столкновения, мистер и миссис Проктор были нежно любящей парой, и преданная жена, встревоженная полученной вестью, немедленно же пустилась в путь.

Заговорщики, следовавшие за своим посланцем по пятам, притаились в кустах, окружавших дом, и оттуда наблюдали за миссис Проктор, пока она не скрылась из глаз. Затем они бросились в поле, где работала Касси, связали ее по рукам и ногам, уложили в стоявшую наготове крытую повозку и умчались, погоняя лошадей.

Они ехали, почти не останавливаясь, целый день и целую ночь. Рано утром они приехали в небольшой поселок, где встретились с работорговцем, который с гуртом невольников направлялся в Ричмонд. Наши джентльмены-воры быстро договорились с джентльменом-торговцем и, получив от него деньги, вручили ему "товар".

Торговец, казалось, был тронут горем и красотой Касси и проявил по отношению к ней удивительную доброту и внимание, которых она не ожидала встретить у человека его профессии. Платье ее и башмаки были поношены и изодраны, - он купил ей новые, и так как она была страшно утомлена и измучена пережитым испугом и отсутствием сна, он так бережно отнесся к ней, что согласился пробыть в деревне лишний день, чтобы дать ей время хоть немного оправиться и прийти в себя, раньше чем они двинутся в Ричмонд.

Но вскоре ей стало ясно, что всеми этими благодеяниями он осыпает ее не даром. Когда, после первого дня пути, они остановились для ночлега, ей было объявлено, что именно ей предстоит делить ложе со своим хозяином, и были даны указания, когда именно и куда она должна прийти. Она позволила себе пренебречь этим приказанием. Наутро хозяин пожелал узнать, чем объясняется проявленное ею неповиновение. Касси ответила, что считает такое приказание безнравственным. Хозяин, грубо расхохотавшись, заявил, что не нуждается в ее проповедях. На этот раз он готов ей простить, но пусть она не пробует повторять такие штуки.

Вечером приказание было повторено, и она снова отказалась выполнить его. Хозяин, проведя первую половину ночи за выпивкой и игрой в веселой компании, с которой познакомился в таверне, вернувшись к себе и не застав Касси на месте, пришел в неистовую ярость и бросился искать ее. К счастью для Касси, он был так пьян, что плохо разбирал дорогу. Отойдя всего несколько шагов от таверны, он налетел на штабель дров и сильно разбился. На его крик из таверны выбежали люди. Его снесли в комнату, обложили ушибленные места примочками и уложили в постель.

На следующее утро он поднялся поздно. Не успел он стать на ноги, как, обуянный злобой, решил отомстить Касси и за ушибы, полученные по ее вине, и за оказанный ему отпор. Опираясь одной рукой на палку, а в другой держа плеть, он, хромая, подошел к дверям таверны. Всем своим рабам он приказал выстроиться перед домом. Двоих самых сильных из них он заставил держать Касси за руки, в то время как сам избивал ее плетью. Крики несчастной привлекли внимание праздных бездельников и шелопаев, из которых, по всей видимости, главным образом состояло население мелкого виргинского поселка. Кое-кто из собравшихся осведомился о причине этой экзекуции, но дело представлялось им настолько маловажным, что никто из них не счел даже нужным дождаться ответа на свой вопрос. По общему мнению, хозяин был просто пьян и изобрел такой способ, чтобы опохмелиться. Во всяком случае, будь он пьян или трезв - никому и в голову не пришло вступиться: в их глазах это означало бы нарушение его "незыблемых и нерушимых прав". Присутствующие взирали на это зрелище - кто равнодушно, кто с явным удовольствием, словно уличные мальчишки, с наслаждением любующиеся истязанием несчастной кошки.

Внезапно, в самый разгар этого представления, к таверне подкатил богатый дорожный экипаж. В нем сидели две дамы. Едва успели они увидеть, что здесь происходит, как, охваченные жалостью, столь глубоко укоренившейся в душе женщины, что даже и чудовищная привычка к тирании не всегда способна вытравить ее, они обратились к мучителю с просьбой прекратить истязание его жертвы и рассказать им, в чем состоит ее вина.

Негодяй нехотя опустил плеть и довольно грубо ответил, что эта женщина - наглая тварь, недостойная внимания таких благородных дам, и что она заслужила наказание: оно пойдет ей только на пользу.

Ответ, однако, не удовлетворил приезжих, и они вышли из экипажа. Несчастная Касси рыдала, будучи не в силах произнести ни слова. Волосы рассыпались у нее по плечам и свисали на лоб, а по щекам ручьями стекали слезы. Несмотря на ее растерзанный вид, внешность ее поразила обеих дам. Они заговорили с Касси и поняли, что она получила приличное воспитание и хорошо знала обязанности камеристки. Касси сказала им также, что ее теперешний хозяин - работорговец.

Проезжие дамы, как выяснилось, возвращались из поездки на Север. В дороге от горячки погибла одна из сопровождавших их служанок. Дамы ехали к себе домой, в Каролину, и младшая из них стала просить свою мать купить Касси, которая могла заменить им умершую горничную.

Мать не могла решиться купить совершенно незнакомую им женщину, которую прежний ее хозяин нашел нужным продать неизвестно по каким причинам. Но когда слезы и мольбы Касси присоединились к просьбам дочери, миссис Монтгомери, как звали старшую из дам, не стала больше противиться и осведомилась у торговца, сколько он просит за эту женщину. Торговец назвал сумму. Цена была очень высокая, но миссис Монтгомери принадлежала к тому сорту людей, которые, раз решившись совершить доброе дело, уже не отступают от своего намерения. Она увела Касси в дом, приказала внести сундуки и предложила торговцу немедленно составить акт о продаже. Как только формальности были выполнены, она поднялась с Касси в свою комнату и предоставила в ее распоряжение одежду и обувь, более подходящие для ее нового положения, чем грубое платье и тяжелые башмаки, которыми она была обязана "бескорыстной" щедрости своего последнего хозяина. Касси была уже одета, деньги уплачены, и акт о продаже находился в руках миссис Монтгомери, когда неожиданно к дому подъехал брат миссис Монтгомери. Он стал высмеивать миссис Монтгомери за ее, по его словам, "нелепую страсть" вмешиваться в отношения хозяев с их слугами. Он довольно резко выбранил ее, укоряя за неосторожность, якобы проявленную ею при этой покупке, и за высокую цену, которую сорвал с нее торговец. Затем - уже более миролюбиво - он, покачав головой и улыбаясь, добавил, что когда-нибудь нелепая доверчивость и щедрость доведут ее до беды.

Миссис Монтгомери очень благодушно отнеслась к насмешкам своего брата. Приказали подать карету, и все вместе покинули поселок.

Дамы, которых Касси сопровождала на молитвенное собрание, и были миссис Монтгомери с дочерью. Жили они в каких-нибудь десяти милях от Карльтон-Холла. Вот уже шесть месяцев, если не больше, как мы с Касси, не ведая этого, находились так близко друг от друга.

О своей госпоже Касси говорила с большой любовью. Ее благодарность к миссис Монтгомери не имела границ. Казалось, ей доставляло особую радость служить своей благодетельнице, которая обращалась с ней с неизменной и ровной мягкостью и добротой, что так редко встречается даже у людей, способных иногда на яркие проявления великодушия.

Окончив свой рассказ, Касси охватила мою шею руками, прижалась головой к моей груди и, глубоко вздохнув и подняв ко мне залитое слезами лицо, прошептала, что зато теперь чувствует себя совершенно счастливой. Иметь такую госпожу и, против всех ожиданий, встретиться с любимым мужем, которого она считала потерянным навек, - чего она еще могла желать?… Увы! Бедняжка забывала, что мы рабы, что мы завтра могли уже опять оказаться в разлуке, попасть к другим хозяевам, где на нас снова могли обрушиться страдании и горе…