Белый раб

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ

Попутные ветры, благоприятствовавшие нам вначале, вскоре покинули нас. Разразилась непогода. Густой туман окутал нас, ветер ежечасно менял направление и швырял нас из стороны в сторону.

На долю нам выпало немало труда и страданий, но даже и они доставляли мне радость. Я трудился и страдал во имя собственного, а не чужого благополучия. Эта мысль придавала мне силы.

Прилежно и старательно изучал я новое для меня ремесло матроса. Вначале товарищи мои смеялись над моим неумением и неловкостью. Они осыпали меня насмешками и разыгрывали надо мной всевозможные шутки. Но, внешне легкомысленные и грубоватые, они по природе были добры и великодушны.

В первую же неделю плавания у меня произошло столкновение с первым хвастуном и бахвалом на корабле. Я здорово отодрал его, и после этого весь экипаж пришел к заключению, что из меня выйдет толк.

Я был ловок и силен. Для меня стало вопросом чести делать все, что делали другие, и притом делать не хуже других. Меня самого удивляло, как мало времени понадобилось мне на то, чтобы научиться безбоязненно карабкаться по снастям и реям. Все эти бесчисленные спасти, все эти морские термины вначале повергали меня в полное смущение, но вскоре псе стало понятно и ясно. Еще до того, как мы успели пересечь океан, я уже умел не хуже любого другого кренить паруса, брать рифы и править рулем, и все в один голос твердили, что я рожден быть моряком.

Но я не довольствовался том, что ставил паруса и справлялся со снастями, - я пожелал изучить искусство навигации. Среди экипажа находился молодой человек, получивший хорошее образование и поступивший на корабль матросом с целью изучить управление им, как это было принято у жителей Новой Англии, намеревавшихся впоследствии командовать судном. У него имелись книги и инструменты, и так как это было не первое его плавание, он уже недурно умел пользоваться ими и вел исчисления движения корабля.

Этот молодой моряк, которого звали Том Тэрнер, был благородным и достойным юношей, но очень хрупкого телосложения. Силы его не соответствовали поставленной им перед собой задаче.

Я завоевал его доброе отношение, вступившись за него во время одной из потасовок, изредка происходивших на баке. Видя, как жадно я стремлюсь к знанию, он занялся моим образованием, предоставил в мое распоряжение свой "Навигатор", и всякий раз, неся вахту внизу, я занимался его изучением.

Сначала вся эта премудрость казалась мне недоступной и окутанной непроницаемой тайной, но Том Тэрнер, прекрасно владевший словом, многое пояснил мне и облегчил понимание этих сложных вещей.

Все это время мы лавировали среди ньюфаундлендских мелей. Буря по целым суткам не утихала, и мы почти не продвигались вперед. Корабль потерял несколько марселей и рей. Уже семьдесят дней мы находились в море, почти непрерывно борясь с непогодой.

Меня все эти невзгоды не беспокоили. Земля не влекла меня к себе, - своей отчизной я избрал океан. Когда завывала буря, скрипели снасти и трещала обшивка, я только поплотней застегивал куртку и, упершись в свой дорожный сундучок, погружался в изучение "Навигатора". Но позволял я себе это лишь тогда, когда не нес вахты: если мне приходилось оставаться на палубе, я всегда бывал готов по первому зову ринуться к мачтам.

Но вот наконец буря улеглась, и мы, подняв паруса, взяли курс на Францию.

Издали уже виднелась земля, и мы находились всего в нескольких милях от гавани, когда вдали появился вооруженный бриг под английским флагом, державший курс прямо на нас. Не успели мы опомниться, как по нашему кораблю был выпущен орудийный снаряд. Сразу затем с брига была спущена шлюпка, которая направилась к нам "для осмотра и проверки".

В те времена американские корабли нередко подвергались такой проверке, и наш капитан не проявил особого беспокойства. Но офицер с английского корабля, ступив на нашу палубу, шагнул к капитану и, опустив руку на эфес своей шпаги, заявил ему, что он взят в плен.

Как выяснилось, за то время, пока мы лавировали среди ньюфаундлендских отмелей, Америка, в конце концов, набралась храбрости и объявила войну Англии. Вооруженный корабль был английским катером, и мы оказались его призом. Всех нас, матросов, сначала загнали в трюм, а потом вызвали наверх и предложили: либо поступить матросами на капер, либо в качестве пленных отправиться в Англию.

Приблизительно половину нашего экипажа составляли люди, которых моряки называют "голландцами", то есть люди с берегов Северного моря и Балтики, искатели приключений, которым безразлично было, кому служить. Они охотно приняли предложение англичан. Американцы поручили Тому Тэрнеру выступить от их имени, и на предложение лейтенанта он резко ответил:

- Нет! Скорее вы дождетесь веревки!

Мне не приходилось смущаться в этом случае патриотическими принципами. Я отказался от своего отечества, если таким именем можно назвать ту страну, где вы родились, но в силу несправедливых законов которой были лишены всего, что придает цену жизни.

Выступив вперед и не обращая внимания на неодобрительные возгласы моих вчерашних товарищей, я вписал свое имя в судовой список. Если б товарищи, с возмущением глядевшие на меня, знали, кто я такой и что мне пришлось испытать в стране, которую они называли своей отчизной, ни один из них не решился бы осудить меня. Ведь стоило мне вернуться в Америку, и я снова превратился бы в жалкого раба.

Некоторое время капер еще рыскал по морю в поисках добычи, но безуспешно. В конце концов корабль вернулся в Ливерпуль, чтобы пополнить свои запасы. Наш экипаж значительно увеличился, и вскоре мы снова вышли в море. Плавая вдоль берегов Франции, мы захватили несколько судов, но все это была мелочь, не имевшая большого значения. Тогда было решено направиться в Вест-Индию. Неподалеку от Бермудских островов, когда мы шли, держась по ветру, мы заметили впереди корабль и пустились на ним вдогонку.

Преследуемый корабль уменьшил паруса, ожидая нас. Это навело нас на мысль, что перед нами военное судно, а так как мы жаждали добычи, а не боя, то поспешили сделать крутой поворот и попытались отойти.

Но тут роли переменились, и преследуемый превратился в преследователя. Наш враг вскоре стал нагонять нас.

Видя, что нам не удастся уйти, мы убрали легкие паруса, легли в дрейф, подняли английский флаг и приготовились к бою.

Враг оказался вооруженной и отлично оснащенной шхуной. Это был американский капер, по размеру равный нашему бригу, но обладавший лучшей подвижностью.

Он взял курс прямо на нас. Экипаж его трижды испустил воинственный клич, и пушечные ядра ударились в наш борт.

Лавируя по ветру и ловко маневрируя, вражеская шхуна заняла удобную для себя позицию, затем выпустила подряд несколько таких частых залпов, что казалось, на борту ее вспыхнул пожар. Пушки ее были хорошо заряжены, и прицел у них был точный. Они причиняли нам большие повреждения. Наш капитан и его старшин помощник вскоре были ранены и вышли из строя.

Мы старались, поскольку это было в наших силах, расплачиваться с неприятелем той же монетой, но наши люди падали один за другим, и огонь наш заметно слабел. Бушприт шхуны запутался в наших снастях, и сразу же на шхуне раздалась команда:

- На абордаж!

Схватив пики, мы приготовились встретить неприятеля, но небольшой вражеский отряд, перебросившись к нам со шхуны, ранил последнего офицера, еще остававшегося на палубе, и оттеснил на бак наших испуганных и растерявшихся матросов.

Я мгновенно оценил всю опасность нашего положения, и мысль о том, что я снова могу попасть в руки насильников, от которых с таким трудом вырвался, заставила с новой силой вспыхнуть в моей душе мужество, уже готовое угаснуть в неравном бою. Мною овладела какая-то сверхчеловеческая энергия. Встав во главе нашего совершенно павшего духом экипажа, я бросился в бой, руководимый безумной и безудержной отвагой, которую принято считать свойственной одним лишь героям романов.

Я заколол двух или трех нападавших. Остальные начали отступать, и тогда я крикнул товарищам, чтобы они поддержали меня. Мой пример воодушевил их. Сомкнув ряды, они бросились за мной, оттеснили врагов к самому борту, многих сбросили в воду. Оставшиеся отступили, спеша найти укрытие на собственном корабле.

Наши успехи не ограничились этим: мы сами бросились на абордаж, и на палубе шхуны развернулся бой столь же кровавый, как перед том на палубе нашего брига.

Счастье сопутствовало нам, и вскоре мы загнали весь экипаж шхуны на корму.

Мы крикнули им, чтоб они сдавались; их капитан, продолжая размахивать окровавленной шпагой, решительно отказался. Приказав своим людям атаковать нас, он первый яростно кинулся вперед.

Я пикой выбил из рук его шпагу, рукоятку которой он сжимал в руке, и тотчас же он рухнул на палубу. Я приставил острие моей пики к его груди. Он взмолился о пощаде. Лицо его показалось мне знакомым.

- Твое имя? - спросил я.

- Осборн!

- Ионатан Осборн? Был капитаном брига "Две Сэлли"?

- Да, тот самый.

- Тогда умри! Такой негодяй, как ты, не заслуживает пощады!

С этими словами я вонзил ему в сердце острие моей пики.

Я счастлив был возможности покарать хоть одного тирана, отомстить за тех, кто там, откуда я вырвался, продолжает изнемогать под ярмом рабства.

Акт справедливого возмездия не должен быть запятнан ни страстями, ни (если это возможно) кровью. Я вынужден признаться: если в душе моей пылало благородное чувство, то не менее сильна была жажда мести. И все же, перебирая в памяти все мои действия и чувства, руководившие мной, я не могу осудить себя за страстную ненависть, пылавшую в моем сердце. Да, справедлива и законна эта ненависть, законна и жестокая энергия раба, который может завоевать свободу только с оружием в руках и уничтожая угнетателей! Он выполняет тяжкий долг во имя человечества!…

Капитан был убит, и экипаж, сложив оружие, сдался на милость победителей. Шхуна принадлежала нам. Никогда, кажется, более прекрасный парусник не бороздил поверхности морей.

Офицеры на бриге были ранены. Победа, по общему мнению, была в большой мере одержана благодаря проявленному мной мужеству и смелости. Под одобрительные крики всего экипажа я был избран командиром захваченного судна.