Незамеченный полицией, Кешка выбрался из водосточной канавы, пустился бежать вдоль торговых лавок и скрылся за углом.
Около двери иллюзиона он увидел Ваньку и тихонько свистнул.
— Иди сюда. Скорей! — приглушенным голосом позвал Кешка.
— Где ты запропастился? — спросил Ванька, подходя к товарищу.
— Тише, тише! — хрипло зашикал Кешка. — Я влопался. За мной полиция гналась.
— Что же делать? — забеспокоился Ванька. — Как ты напоролся?
Кешка выглядел усталым. Посматривая на другую сторону улицы, он смущенно ответил:
— Не знаю. — Потом добавил: — Ты куда Корешка услал? Что он делает?
— Пообедал да хлеб жует, — некстати пошутил было Ворон. — Он с Лу за углом нас ждет. Да, — спохватился Ванька, — ты знаешь, Лу теперь с нами будет. Насовсем пришел. Его мамка от холеры померла. Он и пришел. Говорит, с нами будет попрошайничать. Идти-то ему некуда, избушку спалили. Пусть с нами будет? Уж этот никогда не подведет, никогда не выдаст. Свой в доску.
— Значит, будет с нами? — задумчиво протянул Кешка.
— Так давай пойдем в ночлежку? — предложил Ванька. — Чего стоять на виду у всех? Я сейчас ребят позову. Давай?
— Ты им скажи, пусть по одному собираются в «Малый Ковчег». Потом, ежели все в порядке, придешь за мной. Беги, Ворон.
Время было позднее. На центральных улицах и у кинотеатра народу было мало: шел последний сеанс. Прислонившись к стене, Кешка стоял в темном углу, ожидая возвращения Ворона, и все думал о том, как мог сыщик его выследить. Ванькины шаги вывели мальчика из раздумья.
— Ребята уже там. Все в порядке. Айда! — тихо позвал Ванька.
Беспризорники осторожно пересекли дорогу и пошли около каменного дома. У входа они еще раз оглянулись и посмотрели по сторонам. Убедившись, что за ними никто не следит, они отодвинули доску, висевшую на одном гвозде, и юркнули в пустую лавку. Потом прошли еще через несколько лавок и наконец добрались до своей ночлежки, где уже сидели около мерцавшей свечи Корешок и Лу.
— Здорово! — Кешка протянул руку Лу. — Значит, с нами? Насовсем? Нас бродягами называл, а теперь сам бродяга?
— Конечно. Идти-то больше некуда. А ты что, влопался? — сочувственным тоном спросил Лу. — Что он увязался за тобой?
— Да еще как, — ответил Кешка.
Он сел к стене и стал рассказывать, как разбрасывал прокламации и как за ним гнался контрразведчик.
…Когда бутовый камень преградил ему дорогу, Кешка долго шарил в темноте руками по заиндевевшим шероховатым каменным стенам и вдруг почувствовал, что с правой стороны стена заделана доской. Дрожащими руками Кешка нажал на доску, которая без труда поддалась, в стене образовалось отверстие. Вздох облегчения вырвался из его груди. Он прислушался, что делается на поверхности. Пожарники приближались с двух сторон. Сердце мальчика готово было разорваться. Он отодвинул деревянную заслонку, просунул голову, но плечи не пролезали. Тогда Кешка снял ватную тужурку, выбросил ее в отверстие и затем кое-как вылез сам. Теперь он оказался около лавки.
Когда Кешка выпрямился, он почувствовал, что ноги у него дрожат, губы пересохли. Он видел, как на противоположной стороне канавы маячили силуэты дружинников и полицейского, слышал ругань, треск ломавшихся досок. «Ну, сейчас он меня черта с два поймает. Надо только незаметно прошмыгнуть за магазины, а там пусть ловит», — подумал Кешка.
Сторож-китаец все время стоял около «Казенных весов» и пристально наблюдал за работой пожарников и Удавки. Он видел, как из канавы вылез мальчишка, как он пробирался мимо торговых лавок, но, ненавидя колчаковскую полицию, сочувствовал беглецу и делал вид, что ничего не замечает.
Беспризорники, выслушав рассказ товарища, сидели, повесив головы. Нехороший осадок остался на сердце каждого от прошедшего дня. Они чувствовали грозившую опасность.
Вдруг Кешке показалось, что у него под рубашкой что-то шуршит. Он полез за пазуху, пошарил и вытащил прокламацию.
— Смотрите, братва, еще одна осталась. Это здорово! А я думал, что в канаве последние две запрятал.
— Это моя. Ты мне обещал две, — Корешок просительно посмотрел на Кешку и зашептал: — Я ее куда-нибудь подсуну.
— Я тебе дал две? — укоризненно посмотрел Ванька на Корешка и сам ответил: — Дал! И хватит. Сейчас полиция бесится. Вся на ногах, и тебя заарканит, как дикого козла. Когда ты, Корешок, мозгами шевелить будешь?
— Лучше сейчас же листовку сжечь, верно, ребята? — предложил Кешка.
— А партизаны придут, что мы им скажем? Скажем — сожгли? А они возьмут да не поверят.
— Всем нам поверят. Скажем — туго пришлось, поэтому и спалили, — взволнованно доказывал Кешка.
Неожиданно для всех Корешок скомандовал:
— Кто за то, чобы газетку сжечь на свече? Руки поднимите вверх.
Мальчики подняли руки, в том числе и Кешка. Вдруг он спохватился и укоризненно посмотрел на Корешка:
— Стой! Я же тут главный, а чего ты, Корешок, верховодишь?
После горячих споров решили листовку сжечь. Но как только дело дошло до исполнения, никто не решался этого сделать. В конце концов договорились, что подносить прокламацию к огню будут все вместе.
Кешка осторожно расправил прокламацию. Ребята взяли ее за четыре конца и поднесли к горящей свече. Листовка занялась пламенем и быстро сгорела.
Трепечущее пламя огарка тускло освещало серьезные и озабоченные лица ребят.
— Черти! Хотели Дошлого выколупать из канавы, — нарушил молчание Корешок. — Придут земляки, так всех беляков да американцев на одну осину повесят. — Он сдул с руки пепел от сожженной листовки и посмотрел на ребят, ожидая одобрения.
— Такой осины нету. Верно, Ворон? Верно, Леньча? — возразил Кешка. — У тебя мозга за мозгу зашла.
— Есть такая осина. И большая, — Корешок шмыгнул носом. — Всем американцам, белякам и японцам места хватит и еще останется, — горячо защищался малыш, задетый недоверием к своим словам.
После дневных передряг Кешка устал. У него ломило виски, тело расслабло, неудержимо тянуло ко сну.
— Завтра будем спорить, верно, братва? — вяло проговорил он. — У кого что-нибудь есть пожевать?
— Сегодня день неудачный, брюхо пустое, — за всех ответил Ванька, выворачивая свои порванные карманы; словно в подтверждение его слов, у Корешка забурчало в животе.
Клевавший носом Лу пожаловался:
— Я тоже кушать хочу.
Корешок стал возиться с иглой и ниткой, в полтора раза длиннее его самого, пытаясь зашить порванный рукав.
— Чо ты, земляк, хочешь с нами бродяжничать, а не можешь по-нашему ни одного слова сказать? Не кушать, а шамать. Нужно говорить: «Шамать!» Ты слушайся Корешка. Ты в «Малом Ковчеге» еще щенок, — поучал Корешок Лу. — В этих штуковинах Корешка держись. Ты в этом Корешка не переплюнешь. — Он сморщил вздернутый носик в сторону новичка, что означало: «Знай наших!»
Лу кисло усмехнулся, посмотрел на говорившего, но промолчал.