Беспризорник Кешка и его друзья

1

На первый взгляд могло показаться, что «Зеленый Остров» необитаем: деревья, обильно покрытые инеем, словно притаились, боясь пошевелиться и нарушить тишину; на заснеженных дорожках виднелись отпечатки фазаньих лапок. И только из кухонной трубы летнего ресторана «Суйфун» лениво змеился сизый дымок.

Уже несколько дней подряд в ночлежке стояла тишина. Не было слышно детского смеха, споров, задорных выкриков, возни. Болезнь не отпускала Ваньку. С каждым днем ему становилось все хуже. Ребята из-за осторожности первое время топили печь только ночью, но потом, заботясь о больном друге, стали поддерживать огонь и днем. Печь поглотила все стулья и столы ресторана. Огарок свечи, подобранный в церкви, бросал тусклый свет.

Больному из разбитых столов соорудили около горячей кухонной печи лежанку. Из старой ночлежки ночью перетащили конскую попону и укрыли Ваньку. У изголовья больного положили кусок мороженого молока. Тут же лежало немного колбасы, небольшой кусочек засохшей просвирки и тянучка.

Друзья сидели около Ваньки удрученные и только изредка перешептывались. Когда раздавался надсадный кашель больного, ребята одновременно наклонялись к нему.

— Ворон, чо тебе хочется! Может, колбаски? — спрашивал Корешок, гладя руку товарища. — Или блинов? Только скажи, чо бы ты съел? Мы стащим.

Ванька не отвечал.

— Мне сдается, у него язык не (ворочается, — продолжал Корешок, глядя на Кешку. Кешка промолчал. Тогда Корешок опять обратился к больному: — Чо бы ты съел? Может, хочешь пососать сосульку, так я сейчас быстро сбегаю на улицу и принесу?

— Колбаса заплесневела. Еще отравится. Нужно молока ему, — заметил Лу. — Ваня, ты молочка откуси. Ну хоть кусочек! Оно вкусное — мороженое. Попробуй. — Но Ванька не шевелился, и Лу, тяжело вздохнув, положил молоко на прежнее место. — Уже несколько дней не ест, — сокрушенно сказал он.

— К доктору надо, — ответил Кешка.

Вначале Ворон жаловался на головную боль. Временами был возбужден. Почти каждую ночь бредил: плакал, вскакивал. Тогда кто-нибудь из верных друзей вставал, пытался успокоить его, предлагал попить воды или поесть и опять укладывал в постель.

Теперь он лежал смирный, тихий, с кроткими глазами. Губы у него запеклись, от лба несло жаром. Ванька не узнавал товарищей и был совершенно безучастен к окружающей обстановке.

— Ваня, тебе надо кушать, а ты не ешь. Кушай, Ваня, — опять принялись уговаривать друзья.

Но больной не ответил, только пошевелил тонкими губами. Ребята догадались, что он просит пить.

Три пары рук сразу же потянулись к склянке. Кешка приподнял голову друга, а Ленька поднес к его пылавшим губам воду. Ванька глотнул и закрыл глаза.

«Почему партизан не идет? — думал Кешка. — Если б он пришел, то обязательно б доктора привел. Значит, что-то случилось. Что делать? Как привести доктора? Скажет: «Заплати!» В долг не поверит. Денег нет ни копейки, а лекарство стоит дорого».

Последний огарок свечи догорел. Слышно было, как в печи потрескивали сухие обломки досок. Огонь, просвечивающий через щели конфорок, плохо освещал убогое жилище. Ребята сидели, понурив головы, и не знали, что предпринять, чтобы спасти товарища.

Нарушил молчание Кешка.

— Главное, надо бы доктора. Он пропишет лекарство, Ворон выпьет и сразу же поправится. Верно, Ленька? Верно, Корешок?

— А как по морозу мы потащим Ваньку к доктору? — возразил Лу. — Он же закоченеет. Везти его так нельзя. Разве только в попону закутать хорошенько, а под низ соломы побольше.

Кешка посмотрел на товарищей и уверенно произнес:

— Я сейчас пойду к доктору и приведу его сюда. Скажу, что Ворон помирает, что надо его немедля лечить! Мы же голь перекатная, где мы ему возьмем денег? Пусть пропишет лекарство задаром, а денег потом найдем, чтобы лекарство купить. Пойдем промышлять, у кого-нибудь утащим.

— Сюда доктора звать нельзя. Он выдаст ночлежку. Полиция так и рыскает, — возразил Лу. — Нужно отвезти Ворона к доктору. Тогда он не узнает, откуда мы его привезли. Я знаю, где есть санки. Можно их украсть. Закутать его получше и бегом-бегом повезти.

— Черт с ней, с твоей ночлежкой! — выпалил Кешка. — Другую найдем. Надо спасать Ворона. Вас-то полиция не знает, что вам трусить? Это она меня заприметила.

Кешка готов был идти на все, лишь бы помочь больному товарищу. Он вскочил на ноги и заходил по кухне. Корешок хотел что-то сказать, но Лу его перебил.

— Постой, Корешок, дай я скажу, а то ты сейчас затараторишь. Ладно, давайте доктора приведем, и что он велит, то и будем делать. Я слышал, как одному больному дали сладкое-пресладкое яблоко, а он от этого заболел еще пуще. Надо у доктора узнать, что ему можно есть. Я сейчас сбегаю, а вы посидите. Да хорошенько смотрите за Вороном, — оживляясь, проговорил Кешка. — Леньча, дай мне свою тужурку и шапку, а то в этом полиция меня заприметила. А ты надень мою, во как.

Лу подумал и возразил:

— Нет. Ты сиди в ночлежке, а то тебя быстро могут сцапать. Давай мы с Корешком пойдем.

— Правильно, — согласился Корешок. — Мы с Лу пойдем. Я могу зубы заговаривать. Мы дохтура уговорим.

— Нет, братва. Я сам пойду. Давай тужурку и шапку, — Кешка протянул к Леньке руку.

Ребята знали, что спорить с Кешкой трудно — он все равно не отступит. Лу снял тужурку и дал ее Кешке, а шапку сам надел ему на голову.

— Скажи доктору, что мы ему потом заплатим. Дай ему честное слово. И намекни, что мы у него никогда воровать не будем. А если не захочет, так, мол, быстро обшарим карманы.

2

Озираясь по сторонам, чтобы не наскочить на полицию, Кешка пробирался в центр города. Он глубоко нахлобучил шапку, искоса поглядывал на прохожих и шел не по тротуару, а по дороге. Этот испытанный метод хождения по городу давал возможность сохранить за собой расстояние от тротуара до середины дороги. Если бы полицейский направился к нему на дорогу, то Кешка имел возможность своевременно заметить опасность и пуститься бежать, а на панели его могли схватить неожиданно.

Он раньше часто читал фамилии врачей на табличках, прибитых к парадным дверям, и пошел по известному ему адресу. Кажется, здесь. Кешка по слогам прочел четкую черную надпись на блестящей эмалевой табличке:

ДОКТОР МЕДИЦИНЫ С. С. БАСС

принимаю с 12 до 5 часов вечера ежедневно, кроме воскресных дней и престольных праздников.

Вход и звонок с парадного.

Кешка был не из трусливого десятка, а тут замешкался. Он поправил шапку, вытер рукавом нос и прислушался, точно хотел определить — есть кто за дверью или нет. Затем приподнялся на цыпочки, потянулся к звонку и, вздрогнув, тут же опустил руку. Оглянувшись на японских солдат, шедших строем в сторону крепостного района, он опять поднял руку и неуверенно нажал кнопку.

Где-то далеко в помещении задребезжал электрический звонок. Кешка отшатнулся и стал ждать. Ему казалось, что сейчас откроется дверь и появится врач-старик с добродушным открытым лицом — такой же, как однажды приходил лечить его больную мать: с окладистой бородой, пушистыми усами, в белом халате, ермолке на седой голове и обязательно в очках. Кешка обдумывал, как он обратится к доктору, как поведет его на «Зеленый Остров». А уж насчет покупки лекарства — эта задача хотя и была трудной, но особенно не пугала: «Где-нибудь раздобудем денег, купим тогда и лекарства, только бы доктор написал бумажку в аптеку…» Эти мысли придали ему уверенности, он улыбнулся от одного предположения, что поможет больному Ваньке.

Мысли мальчика были прерваны. Распахнулась дверь, и на пороге появилась молодая горничная в белом переднике.

— Это ты звонил? — спросила она, держась одной рукой за фигурную дверную ручку из голубого стекла, а другой — за косяк.

— Я.

— Что тебе надо?

— Доктора. Срочно доктора, — замялся Кешка.

— Навряд ли тебя доктор примет. Ну, подожди. Стань здесь. Погрейся. Поди, замерз? — Она показала место в углу прихожей. — Пойду и скажу — попрошу за тебя.

Служанка скрылась, оставив за собой широко распахнутую дверь. До слуха Кешки донеслась тихая музыка. Кто-то умело перебирал струны гитары и под аккомпанемент негромко пел:

Горничная что-то проговорила, и пение смолкло. Затем послышался невнятный мужской голос, и пение возобновилось снова. Служанка опять заговорила о чем-то. Густые басы гитары оборвались.

В дверях показался высокий мужчина в летах, без усов, бритый, с двойным подбородком и выступавшим вперед животом.

Это был тот самый доктор медицины, который до революции лечил в Петрограде знатных вельмож, имел несколько роскошных особняков, собственный выезд, приличный капитал. Со взятием Красной гвардией Зимнего дворца он решил, что нужно временно выехать из мятежного Петрограда и переждать революционный взрыв где-нибудь в тылу, ну, скажем, в Сибири, где собрались разбитые белые армии. Под защитой белогвардейских штыков по великой транссибирской магистрали он отступал все дальше и дальше на восток. Поскольку армия адмирала Колчака на восточном фронте терпела одно поражение за другим, медик, потеряв надежду на скорое возвращение в бывшую царскую столицу, поселился пока вблизи маньчжурской границы, в Никольск-Уссурийске.

Доктор Басс даже по оперативным сводкам, печатавшимся в белогвардейских газетах, видел, что дело плохо, и собирался в скором времени покинуть Никольск-Уссурийск и выехать в Харбин, оттуда в Шанхай, а затем перебраться в Париж. Там больше своих и ближе к Питеру.

В вестибюле он заложил пальцы за вырез жилета, выпятил живот и вразвалку подошел к бездомному мальчику, бесцеремонно его разглядывая.

— Ну-с, что скажешь? Ты что, болен? — глядя сверху вниз, спрашивал доктор, остановившись на некотором расстоянии от посетителя.

— Это не я, а Ворон хворый… он заплошал, — робко заговорил Кешка.

При виде врача у него вылетели из головы все заготовленные фразы, и теперь он смущенно топтался на месте и мял в руках шапку.

— Значит, ты не болен? М-да… — Доктор раскачивался, медленно поднимаясь на носки, потом опускаясь на ступни.

— Ну да, нет. Я беспокоюсь через него, Ворона.

— А что с ним, с твоим Вороном?

— Не знаю. Он кашляет и кашляет. Такой горячий, как в бане парился.

— Ну, а что он говорит? Где у него болит?

— А он не говорит. Молчит только. Мы ему жратву давали, а он не ест, уже давно не ест. — Кешка еле сдерживал подступившие к горлу рыдания и поминутно вытирал рукавом нос, который так некстати подводил его.

— А почему мать не пришла?

— Матери у Ворона нету.

— Где же он живет?

— В ночлежке на «Зеленке», на острове. Там Ленька и Корешок за ним смотрят…

— Э-э, так вы что, бродяги, что ли? Люмпен-пролетариат? — протянул медик, смотря в сторону. Он так же поднимался на носки, опускался на пятки и что-то соображал про себя.

— Бродяги? Нет… Ну да. Ну да, про… про… летарии. Да, да… пролетарии, — утвердительно замотал головой Кешка, обрадовавшись, что понял близкое ему ученое слово, которое он прочел в партизанских прокламациях. — Пропишите лекарство. Напишите бумагу в аптеку.

— Этого я не могу сделать. Откуда я знаю, чем он болеет, твой Ворон? Может быть, он тифозный или еще чем болен. Рецепты так просто не выписываются, молодой человек.

Врач, так же раскачиваясь, посмотрел на часы и про себя подумал: «На этом «Зеленом Острове» еще партизанам в лапы попадешься!»

Кешку бросило в пот. Вытирая шапкой лоб, кусая свои бескровные губы, он растерянно спросил:

— А как же Ворон?

— Этого я уж не знаю, что будет с твоим Вороном. К другому врачу сходи.

В голове Кешки на какой-то миг промелькнули наставления Лу, и он спохватился:

— У нас нет и целкаша. Но мы вам потом заплатим! Ей-бо, заплатим столько, сколько вы скажете, еще и поход дадим! — Он искренне крестился.

— Я занят и поехать на «Зеленый Остров» не могу, — произнес доктор, поднявшись на носки как можно выше и твердо стал последний раз на ступни. Это значило, что разговаривать он больше не намерен.

Мальчик попятился, остановился в нерешительности, затем вышел на улицу. На крыльце, надевая шапку, он услышал лязг засова и удалявшиеся мужские шаги.

Кешка запрятал пальцы в рукава и прислонился к холодной стене здания. Что делать? У кого просить денег? Может, к другому доктору пойти? Так ничего и не решив, он съежился и бесцельно побрел, не зная куда.