Беспризорник Кешка и его друзья

1

В воскресный день Кешка с Корешком отправились на базар, чтобы выпросить денег и продуктов для себя и для больного Ваньки. На рынок съехалось и сошлось много народу. Вся площадь и проезжие дороги были запружены крестьянскими санями-розвальнями. На этом базаре казаки продавали за звонкую монету опаленные свиные туши с оскаленными зубами, освежеванных медведей, потрошенных кур, привезенных из соседней Маньчжурии. Местные охотники доставляли боровую дичь, мороженых зайцев, торговцы — сахар малыми и большими головками, гаолян, бобовое масло, крестьяне окрестных деревень — мед липовый и цветочный в долбленых бочках, сметану, творог, яйца; местные торговки предлагали свой товар — шанежки, калачи, кофе, горячие блины, жареную птицу, сибирские пельмени и многое другое.

По всему базару, здесь и там, слышались бойкие голоса торговцев, перекупщиков, зазывавших покупателей. Раздавались звонкие голоса детей, кричавших: «Вот папиросы «Василек»! Крученый «Василек»! Кому надо «Василек»?»

Корешок петлял среди толпы, косил глазами на карманы прохожих и вдруг вытянул шею и глянул украдкой на сухощавую женщину.

— Дошлый, смотри, вон барыня… Наряженная, чо с собачкой, кошель раскрыла и деньги достает. Покажу фокус, может даст копеечку.

Кешка посмотрел в ту сторону, куда показывал Корешок.

— Это ж хватовская Ведьма! Ишь, разоделась! Это ж у нее мы с Ленькой Вулкана украли. Она тебе даст денег, держи карман шире! Ладно, ты все ж попробуй, а мне нельзя.

Ведьма держала в руках цепочку, прикрепленную к ошейнику крошечной собачки. Собачонка была в бархатной попонке с замысловатыми инициалами «М. Д.», обозначавшими «Мушка-Дорогушка». Собачка дрожала на морозе, поджимая то одну, то другую лапку. Женщина что-то говорила своей прислуге, стоявшей рядом с корзинкой в руках.

Корешок, не долго думая, подбежал к Ведьме и снял шапку.

— Будьте милостивы, барыня, подайте, христа ради, копейку на харч. Есть хочется, аж в брюхе бурчит. — Корешок протянул давно не мытую руку.

Хватова поняла, с какой просьбой обратился к ней мальчик, но не показывала виду и продолжала разговаривать с прислугой, ожидая, что попрошайка отстанет. Однако Корешок был не таков, чтобы не испытать все средства и способы разжалобить даму. По опыту он знал, что подобные женщины хоть и богаты, но жадны и тут нужно набраться терпения и прибегнуть к некоторой уловке. Хоть и невесело было ему в эту минуту, когда в ночлежке лежал больной товарищ, он воскликнул:

— Землячка, давай за три гроша я сердешную пропою и потешу твою душу?

Не дожидаясь ответа и согласия, Корешок надел шапку, поправил штаны, лихо развернул плечи и пустился в пляс с вывертом. Он притопывал ногами, волчком кружился налево и направо, ударяя себя ладошкой по затылку и подошвам, и припевал:

Он прошел боком, попятился и опять запел:

Ведьма не успела опомниться, как он снял шапку, обнажив взъерошенную голову, и стал просить за свои труды.

— У меня с собой денег нет. На, возьми бисквит, — женщина взяла в корзине у прислуги пряник и подала его беспризорнику.

Тот удивленно глянул на небольшой пряник, на обеих женщин и шмыгнул носом. «Подарила так подарила», — подумал он и бойко показал пальцем на прислугу:

— А за нее кто отдаст? Она тоже смотрела.

Хватовой сделалось неловко, она достала еще один пряник.

— А что нужно сказать? Забыл? — нахмурила брови прислуга.

Корешок подумал и, показывая рукой на стоявшего неподалеку Кешку, ответил:

— Дайте еще пряник, ему.

Женщины поторопились уйти.

Обрадованный успехом, Корешок подошел к пирожнику, считавшему выручку, и подмигнул:

— Земляк, дай денежку или пирожок!

— Какой я тебе земляк? Какая тебе денежка? Какой тебе пирожок? Сам скоро с торбой по миру пойду! Сегодня плохая выручка, — затараторил пирожник и перестал считать деньги. Он отвернулся от беспризорника и стал громко выкрикивать: — Пирожки горячие! С пылу-жару — гривенник за пару!..

Видя, что пирожник ничего не даст, Корешок подбежал к крестьянским саням и спросил:

— Землячка, почем сметана? Почем коко? Почем курица?

Крестьянка назвала цену. Тогда Корешок сунул два пальца в сметану, облизал их и пустился бежать, говоря:

— Твоя сметана невкусная.

— Ах ты, разбойник! Антихрист! — погрозила пальцем женщина удалявшемуся мальчику.

Корешок подбежал к Кешке, похвастался своей добычей и предложил оставить пряники для больного Ворона. Теперь надо было где-то достать денег. Мальчики посмотрели на группу японских и американских офицеров, которые о чем-то оживленно говорили между собой по-английски, но просить у них не решились и пошли шататься по базару.

Внешний вид беспризорников не внушал доверия окружающим. Особенно были начеку продавцы. Стоило — ребятам очутиться около прилавков, как хозяева сразу же настораживались. Они знали, что если зазеваются, то кусок колбасы или жареный цыпленок мигом исчезнет. «За этой шпаной смотри да смотри. У них руки вечно чешутся на чужое. Живо сопрут!» Так и теперь. Не успел Кешка приблизиться на три шага к ларьку, как между ним и прилавком появился хозяин и предостерегающе проговорил:

— Ну, проваливай, проваливай. Ишь, карманы нагрузил, как с ярмарки! Когда-то сам таким был. Сам смотрю, где бы стащить.

Как только мальчики отошли, продавец вернулся на свое место и зычно стал выкрикивать:

Раздобыть денег на базаре не удалось, и когда под звон колоколов верующие вереницей потянулись к кафедральному собору, Кешка и Корешок пошли за ними. Они подошли к порталу[12] мрачного пятиглавого храма, увенчанного позолоченными крестами. Здесь на каменной паперти, дрожа от холода, толпились и благоговейно крестились калеки, дети и женщины, старики с клюшками и просто бродяги с разных дорог.

— Давай мы тоже на паперти станем. Будем выпрашивать подаяние, — предложил Корешок.

— Тут будем до утра стоять. Ничего не выпросишь. Ишь, сколько нашего брата! — Кешка кивнул на толпу и подтолкнул товарища вперед. — Нужно идти прямо в церковь. Там тепло и, может, подвезет. С подноса украдем деньги. Для доктора надо раздобыть денег, обязательно надо раздобыть.

Мальчики обошли слепого, миновали непрестанно кланявшихся нищих женщин, прошли паперть и вошли в собор.

Собор был полон народу. Солдатки и вдовы оплакивали погибших на фронтах сыновей и мужей. Офицеры выпрашивали у господа-бога награды и чины. Купцы и крупные подрядчики просили увеличить доходы. Некоторые молящиеся стояли на коленях, смотрели на икону богоматери и усердно крестились, другие застыли в скорбных позах, наклонив головы набок, иные молча сменяли догоравшие свечи и, отойдя от подсвечника, что-то шептали, смотря на иконостас. В храме пахло елеем и ладаном.

Кешка глянул в ту сторону, где продавали свечи, на серебряный поднос с деньгами, и вздохнул. Он понял, что с этого блюда взять монеты будет трудно: уж больно высоко оно стояло. Особенно его страшил церковный староста, пристально смотревший за каждой рукой, тянувшейся к блюду. Кешка знал, что около попа, который исповедует, есть еще одно блюдо для сбора денег, и стал пробираться туда, ведя за руку озиравшегося Корешка.

— Вы куда, дети? — нахмурился монах с требником в руках.

Он окинул взглядом ребят с ног до головы и дал дорогу, боясь замарать одежду об их грязные лохмотья.

— Мы хотим это самое… исповедаца, — насторожился Кешка и остановился. — Верно, Корешок?

— Если вы хотите поведать свои грехи, то пройдите прямо вон туда, к иконостасу. Там увидите школьников. Они тоже будут исповедоваться. И вы с ними можете. Там и батюшка, — шепотом объяснил монах.

Беспризорники протискались к холодной стене и стали у бронзового подсвечника.

«Как же пробраться к блюду?» — подумал Кешка и посмотрел на амвон[13].

Корешок почесывал лохматый затылок, принюхивался к запаху лампадного масла и смотрел на помутневшую икону богородицы.

— А чо та икона плачет?

— Откуда я знаю?! Возьми и спроси у нее! — недовольно буркнул Кешка.

Он был занят другими мыслями: «Надо перво-наперво протискаться к той тетке, что в очках, обойти подальше офицера, он стоит на коленях и мешает пролезть около этих девчонок — понаставали тут, другого места не нашли. Потом можно пробраться к школярам. Стану с ними вместе на споведание. Этих легче обмануть».

Докучливый Корешок не мог успокоиться. Не получив ответа от Кешки, он спросил какую-то старушку:

— Бабушка, а чо та плачет?

Старушка охотно отозвалась:

— Энто которая-то, внучек? Энто богоматерь. Энту икону позатом годе повесили. Добробарин-купец пожаловал. Становись на колени и смиренно молись. Молись, внучек, господу-богу, — она вытерла кончиком платка влажные старческие глаза, сострадательно посмотрела на беспризорника и перекрестилась. Затем потянула Корешка за руку к полу: — Становись на колени, дитятко, и помолись господу-богу. Он тебя простит, он всех прощает.

Корешок считал себя грешным: мало ли краж было совершено с его участием, скольких людей он обманул, и поэтому не́ прочь был воспользоваться случаем хоть часть грехов сбросить со своих плеч, чтобы не попасть в ад к чертям. Он стал серьезным, посмотрел на старушку, страдальчески скорчил лицо, сложил три пальца, чтобы перекреститься, и уже хотел опуститься на колени, как Кешка дернул его за руку:

— Пошли! Ты чего, никак в рай собрался?!

Корешок ничего не ответил. Он был недоволен тем, что Кешка ему помешал, и хотел показать товарищу кукиш, но, взглянув на офицера, на рукаве которого виднелась буква «К», что означало «калмыковец», опустил руку и отвернулся.

С трудом протискавшись через толпу молящихся, мальчики стали в очередь вместе со школьниками. При виде оборванных и грязных беспризорников ученики посторонились, прижались к стене.

По мере приближения к серебряному блюду у Кешки все сильнее колотилось сердце, он лихорадочно обдумывал, как ему незаметно схватить горсть денег и улизнуть. «А что если поп заметит? Тогда закричит на весь собор: «Вор! Держите его! Дайте ему взашей!» А как деру дать? Напрямик не побежишь. И чего народу до черта набралось? Мимо военного бежать — по спине еще даст. Лучше бежать под стенкой и айда к выходу. А там? А там прямо к доктору. И приведем его к Ворону», — подбадривал себя Кешка.

Неожиданно Кешку дернули за полу. Он оглянулся и увидел вопрошающий взгляд Корешка. Он чистил пальцем нос, а выражение лица и глаз говорило: «Ну ты чо, сдрейфил, что ли?»

— Чего уставился? Нашел где свой клюв чистить! Как сказал — так и сделаю! Будь уверен! — недовольным тоном вполголоса сказал Кешка.

Стоявший рядом мужчина с потупленным взором тихо заметил:

— Мальчики, в божьем храме шуметь нельзя — бог накажет!

Кешка мотнул головой в знак того, что понял, и притих.

Не прошло и нескольких минут, как Корешок опять обратился к другу:

— Дошлый, смотри сюда, — он показал на вторую группу школьников, стоявших вблизи. — Деру давай сюда. Их можно расшвырять. Ты храбрый парень — оторви да брось!

Кешка промолчал.

Когда подошла очередь Корешка становиться на исповедь, он растерялся. Видя замешательство мальчика, священник нагнул его голову.

— Грешен, чадо мое? — услышал Корешок бас священника и пригнулся еще ниже.

— Это кто? Это я? — послышался робкий голос малыша.

— А кто же, сын мой? Кто сейчас исповедуется, чадо мое?

— Не знаю.

— А чья это голова, чадо мое? — священник указательным пальцем постучал по голове беспризорника.

— Это моя голова, а чо?

— Я тебя спрашиваю, чадо мое: грешен ты или нет? — уже несколько громче спросил поп.

— Ну да. Как и Ворон, и Дошлый, и Ленька, и атаман. А чо за это?

— А что ты сделал, сын мой?

— Ничо. Кое-чо украл на базаре, да богатую девчонку за косу дернул, да скауту пинка дал. А чо за это будет? На это самое… чертово колесо, в ад не попаду?

Поп почувствовал неприятный запах, исходивший от Корешка, и поспешил ускорить конец церемонии.

Наступила очередь Кешки. Исподлобья посмотрев на строгое бородатое лицо священника, он заколебался: «Засыплюсь!» — и потянул Корешка в сторону от блюда, с которого хотел украсть деньги.

Робость Кешки не ускользнула от пытливых глаз Корешка, и он начал подтрунивать:

— Дошлый, ты чо? Испугался? Давай тогда я!

Кешка ничего не ответил. Он сдвинул брови, взял Корешка за руку и, протискиваясь на середину собора, остановился за спиной солидного мужчины в богатом пальто с бобровым воротником. Мужчина вскоре опустился на колени и принялся усердно молиться. Заглянув в его оттопыренный карман, Кешка вдруг увидел уголок портсигара. Сердце у Кешки заколотилось. Поставив рядом с собой Корешка, чтобы загородить карман барина, он стал на одно колено так, чтобы можно было отскочить и бежать, осмотрелся и, воспользовавшись тем, что мужчина продолжал молиться, полез ему в карман. Кешке казалось, что все это видят, но, несмотря на страх, он осторожно, с замиранием сердца вытаскивал золотой портсигар. Только Кешка успел запрятать портсигар за пазуху, как мужчина в бобровом воротнике выпрямился и встал с колен. Кешке показалось, что он попался с поличным. Но тревога была напрасной: мужчина стоял спокойно, не догадываясь о пропаже.

Теперь нужно было выйти из собора. Кешка взял за руку Корешка и, работая локтями, потянул его к выходу.

Только около калитки, ведущей на улицу, ребята почувствовали себя в относительной безопасности. Отбежав за угол, они принялись рассматривать блестящий портсигар.

От радости Корешок завертелся на одном месте.

Кешка хотел что-то сказать, но Корешок помешал:

— Надо продать. Тогда купим Ворону всего и дохтура приведем.

Кешка был рад не менее Корешка. Завидев невдалеке прохожего, он запрятал украденную вещь в карман и дернул товарища за рукав:

— Помчались!

Мальчики побежали в ночлежку, чтобы обрадовать товарищей.