Беспризорник Кешка и его друзья

1

Наступала осень. Дни стали серыми, зори — красными. По утрам бывали небольшие заморозки. Под ногами шуршали желтые листья. Со стороны Хениной сопки дул порывистый ветер, взметая тучи пыли и песка.

Мальчики и не заметили, как промелькнуло лето. За это время Кешка научился лихо «цвыркать» сквозь зубы, косить глаза на то, что плохо лежит, запомнил дни престольных праздников, когда церковный благовест зазывал верующих и можно было выклянчить у набожных старушек подаяние. Вместе с ребятами он совершал набеги на окрестные бахчи и в случае удачи лакомился украинскими кавунами, большими желтыми русскими и маленькими зелеными китайскими дынями. Не были выпущены из поля зрения и фруктовые сады.

Ванька и Корешок любили слушать Кешкины рассказы о встрече с партизаном, о побеге на коне, считали его удачливым человеком и прозвали «Дошлым».

Мечта о вступлении в партизанский отряд не покидала мальчиков ни на один день. Чтобы убедиться, что они растут, каждую неделю ребята делали пометки на стене торговой палатки. В воскресенье Корешок пришел второй раз, чтобы узнать, насколько он вырос с девяти часов утра до шести вечера. На том месте, где должны были быть царапинки, он увидел прибитый ржавым гвоздем измятый клочок бумаги, исписанный вкривь и вкось крупными буквами. Медленно водя указательным пальцем с длинным ногтем по спотыкающимся строчкам, Корешок прочел:

Корешок пришел в замешательство. Он сорвал бумажку, примерил рост, записку приклеил снова слюной и, подтянув штаны с оттопыренными карманами, пустился бежать.

2

После рассказов Кешки о том, как матроса Налетова приняли в партизаны, ребята не раз собирались сходить в железнодорожные мастерские: а вдруг и им кто-нибудь предложит вступить в отряд.

— А может, и матрос там окажется, — говорил Кешка.

— Ты, Дошлый, уговори матроса, если мы его встретим, чтобы и меня взял, — просил Ворон, надеясь на знакомство Кешки с партизаном.

— И меня. Чо я, один останусь? — беспокоился Корешок, дергая Кешку за рукав рубашки.

— Ну да! Только бы сперва хоть одному туда попасть. Верно, Ворон? — успокаивал Кешка.

Корешок страдальчески морщил лицо и высказывал свои опасения:

— А чо я смогу там делать? Верхом ездить боюсь, кони брыкаются.

— На двуколке будешь ездить и кашу варить, — утешал Кешка товарища, глядя на его грустное лицо. — Там работы всем хватит. Можно патроны подносить, когда пальба будет. Или подать чего-нибудь партизану, трубку табаком набить… Ты, Корешок, тут подстрель хлеба, а мы быстро смотаемся на вокзал, и тебе потом все расскажем, верно, Ворон?

Корешок заулыбался, облегченно вздохнул, привстал на носки, чтобы казаться выше, и согласился.

Над вокзалом понуро висели иностранные флаги — символ интервенции и порабощения русского Дальнего Востока. На флагштоке выше всех колыхался флаг бывшей Российской империи, немного ниже, по бокам, — японский и американский.

Американские, японские и чехословацкие солдаты переполнили железнодорожные помещения, перрон, привокзальный сквер и кабачки.

В этой разноязычной, беспорядочной толпе мальчики с первого взгляда ничего не могли понять. Низкорослые японцы разгружали с железнодорожных платформ ящики с консервами, амуницию, пушки и пулеметы. Чехословацкие солдаты пели песни, надеясь на скорое возвращение на родину. Предприимчивые янки продавали китайским солдатам морфий, кокаин и предлагали местному населению за доллары и золотые русские пятерки электрические фонарики, подтяжки, жевательную серу и шоколад.

Кешка и Ванька шли по перрону вдоль эшелона, стоявшего на первом пути. Состав был сформирован из теплушек, набитых стрижеными мулами и двуколками, офицерских вагонов, американских полувагонов и платформ. На одной из платформ сидел на ящике солдат без гимнастерки, топал каблуком и по-русски пел заплетающимся языком:

В тамбуре вагона Американского Красного Креста появились два пьяных офицера. Один из них, увидев трех рабочих, на ломаном русском языке стал выкрикивать:

— Ви, пролетарий всероссийский! Голодная Россия! Как это ви називайт… варварски русски язик? Лопай… лопай!.. Ми, Красный Крест, добрый дядя Сэм… так давай, без один цент… Ну, что ви смотрит, как это… бизон на нови ворот!

Когда американец произносил свою речь, негодующий Кешка, сверкнув глазами, отстранил с дороги Ворона, показал американцам кулак и побежал.

— Молодец, сынок! — похвалил Кешку рабочий, стоявший рядом.

Кешка сделал круг и тихо свистнул Ваньке. Беспризорники зашли в служебное помещение.

В комнате дежурного станции стоял невообразимый шум: рослый американский офицер с длинной шеей, угрожая оружием, требовал толкача и дополнительного порожняка для погрузки награбленного. Японец с золотыми зубами от имени командования настаивал учесть японские интересы. Представитель белогвардейцев кричал, что задерживается эшелон с солдатами.

Дежурный по станции не знал, кого слушать, и наконец воскликнул:

— Не мешайте мне! Не вмешивайтесь в оперативные дела дежурного по станции! Я и без вас знаю, что мне нужно делать!

Беспризорники стояли на пороге и видели, как американец одной рукой взял дежурного за воротник, а другой наставил ему в бок дуло пистолета и закричал:

— Ти будешь выполнять прикази американского командования?! Или я тебя застрелит!

Дежурный изменился в лице, встал, резко отстранил руку офицера и изо всей силы ударил его по лицу. Янки стукнулся затылком о стену, выплюнул изо рта зубной протез и выстрелил. Дежурный качнулся к окну, фуражка упала с головы. Он неловко прислонился к углу, обмяк и тихо опустился на пол. Изо рта медленно потекла тоненькой струйкой кровь.

Американец растерянно посмотрел на свой исковерканный протез, валявшийся под ногами, и, не обращая внимания на труп, стал распоряжаться у диспетчерского пульта, шлепая большими губами и выговаривая непонятные для ребят слова.

Мальчики выскочили на перрон.

— Черти, нашего убили! — с ужасом проговорил Кешка, смотря широко раскрытыми глазами на Ворона. — Что делать? Кому сказать?!

Вскоре послышался звон станционного колокола, а за ним — свисток паровоза. Вместо главного сигнал подавал солдат, размахивая винтовкой с флажком. Другой солдат исполнял обязанности машиниста. Паровоз дернул состав. Лязгая заржавевшими буферами и сцеплениями, вагоны медленно двинулись на восток, на Сучан, где шли бои между партизанами и американцами.

— Вон паровоз, смотри, Ворон! Пойдем и расскажем машинисту.

— А ты запомнил эту длинную змею? — спросил Ванька, сверкая серыми глазами, и шагнул в сторону станционных путей.

— Конечно! — подтвердил Кешка. — У него зубов нет. Наш все выбил. Видал, как надо бить?! Саданул, не побоялся, что один, а их, смотри, сколько было.

— Кабы у него был пистолет, он бы всех перестрелял. А что кулаком?! Кулаком всех не перебьешь, — произнес Ванька.

3

Беспризорники перебежали перрон, быстро прошли к концу длинного эшелона, обогнули его и по междупутью пробрались к паровозу, выпускавшему клубы пара.

— Ну, Дошлый, давай кричи! — подталкивал Ванька товарища, опасаясь, что поезд уйдет и они не успеют рассказать машинисту о случившемся.

— Обожди, вишь, никого нет. Не полезу ж я на паровоз — заругаются, — огрызнулся Кешка, становясь на рельс босыми ногами и пытаясь заглянуть в паровозную будку.

Вскоре показалось чумазое лицо машиниста. Кешка сложил руки рупором, силясь перекричать пыхтевший паровоз:

— Дядь, останови его, этот паровоз, поди сюда!

— Что вам, мальчуганы? — послышался ответ, и паровоз перестал парить.

— Они… они, гады, убили сейчас!.. Здесь недалеко. Скорей, дядя! — волнуясь и топчась на месте, махал рукой Кешка.

— Кого убили? Кто убил? Ты толком расскажи.

Кешка и Ванька, перебивая друг друга, поведали о случившемся. Они думали, что железнодорожник сейчас же примет меры и американским солдатам не поздоровится. Но, к их удивлению, машинист никуда не побежал. Он только сдвинул брови, швырнул паклю и посмотрел на составы, забитые солдатами. Желваки задвигались у него на щеках.

— Дядя, что им за это будет? — спросил Ванька, ожидая чего-то особенного.

— Сегодня ничего не будет, — ответил железнодорожник, продолжая смотреть невидящими глазами на загоны.

— А что если б дать знать партизанам? Они нагрянут да ка-ак дадут по станции! Все вверх полетит, — с жаром говорил Кешка.

Машинист поправил засаленную рубаху, взобрался на паровоз и что-то сказал кочегару. Тот быстро направился в сторону депо, а машинист опять спустился к мальчикам.

— Спасибо за вести, ребятки. Только всему свое время. А сейчас шли бы вы домой и не ходили по путям. Тут может всякое случиться.

Друзья переглянулись. Вдруг Ванька, спохватившись, дернул Кешку за рубаху и шепнул ему на ухо:

— Давай узнай о партизанах!

— Дяденька, скажи, как вступить в партизаны? — робко спросил Кешка.

— В партизаны? — удивленно переспросил машинист. — Зачем они вам?

— Мы… — несмело начал Кешка, — мы хотим записаться… Мне партизан Налетов сказал, что его записали в партизаны здесь, в железнодорожных мастерских, и что мне сперва нужно подрасти. Мы уже подросли. И Ворон, и я, да еще и Корешок тоже — все мы хотим записаться. Верно, Ворон? — Кешка глянул в серые глаза товарища.

Машинист огляделся. Вблизи никого не было. Он опустился на рельс. Ворон нечаянно сел на паклю, и на его штанах прибавилось еще одно жирное пятно. Кешка рассказал машинисту о встрече с партизаном.

Железнодорожник слушал внимательно, иногда задавал вопросы, потом закурил. Его суровый взгляд скользил вдоль состава.

— Вы есть, наверное, хотите? — вдруг спросил он.

Ванька невольно глотнул слюну и подтянул ремешок. Машинист позвал вернувшегося кочегара:

— Петро, принеси-ка мою сумочку.

— Ты что, Сидорыч, уже обедать собрался? — спросил тот.

— Да неси, не мешкай. Вишь солнце где. Обедать давно бы пора. — Развязав клетчатую сумку, железнодорожник протянул ребятам еду. — Нате-ка подкрепитесь калачом.

Мальчики переглянулись, как бы спрашивая глазами: «Ну что, будем есть?»

— Что смотрите? Прикладывайтесь, — подбадривал их машинист.

Когда управились с нехитрой снедью, Сидорыч сказал:

— Ну, вот что, ребята. Нет у меня знакомых партизан. И я не знаю, где они. Ведь сейчас партизаны в сопках, а часть — в подполье. Их трудно найти, да и не надо искать.

— Как в подполье? Так прямо и сидят под полом? В погребе? — недоуменно переспросил Ванька.

— Нет, сынок, не в погребе. Не понял ты меня. Как бы это тебе объяснить. Ну, чтоб колчаковская полиция их не арестовала, партизаны работают скрытно. Это и называется подпольем. — Сидорыч оглянулся по сторонам и продолжал: — Это хорошо, что вы хотите в партизаны, но вы ж еще маленькие. Сколько тебе лет, курносый? — кивнул он на Ваньку.

— Мне двенадцать, — ответил тот, выпячивая грудь.

— А мне уже тринадцать, — задорно сказал Кешка.

— Куда вы, такие малолетки? Надо подрасти. У вас еще мамкино молоко на губах не обсохло. — Он встал, пригладил седые волосы. Поднялись и беспризорники. — Что касается вступления в партизанский отряд — это тоже не от меня зависит. Я не партизан, как видите, а машинист. А потом, что это вы ходите и каждого встречного расспрашиваете о партизанах? За это колчаковская полиция с вас шкуру сдерет, — он глянул на Кешку. — Погубите себя ни за грош. Вот если узнаете что интересное или есть захотите, — приходите ко мне в депо. Спросите у рабочих машиниста Сидорыча. Вам скажут, где меня найти. На хлеб и на кукурузу всегда можете рассчитывать. До свиданья, ребята, нам нужно заниматься маневрами. Крепитесь, не робейте. Как-нибудь еще увидимся.