Беспризорник Кешка и его друзья

1

Недалеко от никольск-уссурийского вокзала стояла четырехстенная неказистая избушка, тускло мигая в ночной темноте освещенными окнами. Ее хозяином был машинист Сидорыч, у которого Кешка и Ванька на товарном дворе спрашивали, как попасть в партизанский отряд.

Хозяева жили бедно: в комнате стоял стол, две старые деревянные кровати, топчан, сундук, окованный жестью, табуретка. В правом углу висели образа, засиженные мухами.

В эту ночь хозяин избы был один: жену и сына отправил в деревню и наказал: «Сами поправляйтесь и привезите домой продуктов». Он только что вернулся из длительного рейса и, уставший, готовился ложиться спать, как вдруг услышал осторожный стук в окно, выходившее на задний двор.

Машинист перестал возиться с постелью, внимательно прислушался и не спешил отзываться. После повторного стука он открыл скрипучую дверь, ведущую в сенцы, и, не выходя на улицу, спросил:

— Кто там?

— Сидорыч, это я… Не мешкай, открывай! — послышался приглушенный голос. Неизвестный дернул за дверную ручку.

— Кто ты? Как фамилия? — задал вопрос машинист, прислушиваясь к шороху за дверью. Он хотел определить, один человек стучится к нему или несколько.

— Неужто не узнаешь, ни в солдаты, ни в матросы?! Это я, я, Налетов!

Дверь приоткрылась, и высокий порог переступил молодой чубастый парень.

— Матрос?! Ты? — удивился хозяин дома, протягивая крепкую руку вошедшему и закрывая дверь на крючок.

Сидорыч прошел в кухню, а за ним, пригибая голову, чтобы не стукнуться лбом о притолоку, — матрос.

— Как видишь, братишка. Чуть было не отдал швартовы в преисподнюю. Уже одной ногой стоял в гробу, а другой упирался в крышку. Но об этом потом. А теперь главное скажи, Сидорыч, ни в солдаты, ни в матросы: твоя изба за это время — не на подозрении у полиции? Ты же знаешь, сколько наших братишек арестовано на явочных квартирах!

При свете слабого огонька машинист разглядывал Налетова. Матрос похудел, оброс, но возмужал и, как прежде, сохранял бодрость духа.

— Пока бог милует, — успокоил партизана машинист. — Если ты сам их сюда не привел. Только в крайнем случае кое-кто из наших посещает меня, а так — нет. Проходи, что ты, как по минному полю, ступаешь?

2

Хозяин дома задернул старенькую занавеску на окне.

— Пойдем в комнату.

Сидорыч сел на сундук, а гостю пододвинул шаткую табуретку.

— Садись, в ногах правды нет. Хотя ее не только в ногах нет, вообще нет и неизвестно, когда будет. Да как же это тебе удалось бежать? Это чудо какое-то. Рассказывай. — Машинист был членом подпольного комитета большевиков и хотел узнать подробности побега.

Матрос сидел, широко расставив ноги. Он тряхнул чубом и проговорил:

— Ты, братишка, думаешь, что я к тебе пришел от тещи? Прямо с горячих блинов? Я целый день не евши, даже крошки во рту не держал!

— Забыл, — смущенно проговорил Сидорыч. — «Сытый голодного не разумеет», так говорили наши батьки. У меня есть солдатская ржануха да холодный картофель в мундирах. Это все, чем я богат. Будешь есть, ни в солдаты, ни в матросы? — улыбнулся машинист.

— Давай, давай! — махнул рукой Налетов и заходил по комнате. Под его ногами заскрипели доски. — Я сейчас черта с рогами и то съем. А картошка — это же объедение по сравнению с тем, чем нас кормили в застенке белогвардейцы.

Сидорыч снял со стола скатерть, положил ломоть хлеба, несколько картофелин и поставил щербатую стеклянную солонку с крупной солью.

— Улик не было, братишка! — уплетая за обе щеки, начал рассказывать матрос. — Я листочки-то выбросил тогда, до ареста. И если бы не дрался с полицейским на товарном дворе, так вообще только побоями бы отделался. А то, ни в солдаты, ни в матросы, драку затеял. Ну, конечно, их заело. Они мне там так дали, век буду помнить! Мурыжили-мурыжили и потом отправили на оборонительные работы. Задумали обороняться, — усмехнулся Налетов. — Нас было много. Конвой зазевался, а меня в это время братишки заложили в штабеле бутового камня, и сейчас еще от этого камня спина болит. После работы переклички не делали. Арестованных построили, и они ушли в лагерь, а я выбрался из штабеля и убежал. Вот тебе и вся история.

— Молодец, Яшка! После твоего ареста полиция перевернула весь товарный двор — все мешки, все ящики, жмыхи, но так ничего и не нашли. И знаешь, эти же самые листовки были разбросаны по городу. Полиция опять всполошилась, опять начала делать обыски, облавы. Я до сих пор ломаю голову: как это получилось? — Сидорыч поднял брови и уставился на матроса.

— Значит, не пропали даром? Я не знаю, кто их подобрал, но помню, как бросил в щель штабеля жмыхов, со стороны путей. Хорошо, что они не попали в руки полиции, а то была бы мне крышка. Ведь это ж было вещественное доказательство.

— Я наводил справки. Листовки разбросали какие-то мальчишки. Но кто им их дал? Кто им мог поручить такое опасное задание? Вот убей — не пойму! Это такое дело, — машинист посмотрел на собеседника, который уже съел весь хлеб, картофель и не прочь бы еще попросить, но воздержался.

— Да-а, — протянул Налетов и устало зевнул. — Теперь главное, как мне добраться до отряда? Я сегодня, братишка, у тебя буду ночевать. Больше некуда податься.

— Я и не собираюсь тебя так быстро отпускать. Денька три — четыре у меня отдохнешь. За это время полиция немного поостынет, а там и айда к своим, в сопки! Вот так мы и сделаем, — Сидорыч прищурил глаза, подошел к товарищу и похлопал его по спине.

— Нет! — возразил матрос. — Эту ночь пересплю, а на ту — в сопки! Мне только перебраться на ту сторону кордона, а там я буду у своих, там тайга! Они тут — зубры, а туда нос редко суют. — Партизан подошел к зеркалу. — Ну и оброс я, ни в солдаты, ни в матросы, как морской волк. Мне надобно будет как-то переоблачиться. Ты, Сидорыч, завтра узнай, где находятся наши в сопках. Принеси мне тужурку мастерового, только чтобы на ней было побольше масла да сурика. Эта примелькалась. Еще кое-что попроси у братишек. И посоветуй, как мне выбраться отсюда.

— Раз ты попал ко мне, Налетов, так не горячись, а слушайся. Облачение-то я тебе устрою быстро, это мелочь. Трудней будет перебросить тебя через заградительный кордон. Но не беспокойся — ты не первый и не последний. Ложись спать. Может быть, будешь со мной кочегарить на паровозе. В удобном месте я замедлю ход, ты спрыгнешь — и был таков! Но это еще нужно обмозговать. — Машинист сделал несколько шагов по комнате, потом опять сел на сундук. — Иногда с нами на паровозах ездят часовые: не доверяют нашему брату. Особенно недоверчивы японцы — ни одному русскому не верят. Скажешь командиру, что к японцам прибывает подкрепление из Владивостока. Из Японии пришел какой-то пароход и привез самураев.

— А сколько этой нечисти прибыло? Полк, дивизия? Ведь меня об этом спросят.

— Пока нет сведений. Через несколько дней будут все подробности, тогда я сообщу. — Сидорыч минуту подумал и продолжал: — Да вот еще что. Передай, что отправка орудийного лафета задерживается. Он уже отремонтирован, но пока не можем его переправить. Как улучим момент, так и переправим.

На этом разговор закончили. Машинист предложил партизану лечь на кровать сына, но тот отказался и попросил постлать ему прямо на полу.

Потушив огонь, два большевика, озабоченные одной мыслью, еще долго ворочались, пока не заснули.