Безмужняя

Айзикл Бараш

Долговязый тощий маляр Айзикл Бараш жил своим прошлым величием, памятью о тех временах, когда он был солдатом русской армии. Он служил в тяжелой артиллерии, а потом попал в немецкий плен. Он очень любил рассказывать, как шел ему мундир артиллериста и каким героем он показал себя на фронте. Маляры смеялись над его историями: на нем измазанная измятая шапка, куцый пиджачок и узкие штаны, а он толкует о мундире! Жена ему бока обдирает за каждую рюмку, а он похваляется, каким Самсоном-богатырем был на войне! Айзикл очень страдал, когда ему напоминали, что жена бьет его, и редко приходил на малярскую биржу. Жена его была торговкой и возвращалась домой с рынка только к вечеру; он же целыми днями валялся на постели, заложив руки за голову, и глядел в потолок. Но оттого, что он часами лежал, не имея кому даже слово сказать, ему было смертельно скучно. Поэтому он очень обрадовался, когда однажды к нему совершенно неожиданно заявился Калман.

Калман рассказал, что разводится с женой и ищет угол для ночлега, потому что за целую квартиру ему нечем платить. И если Айзикл и его жена согласны, то он переберется к ним. Других друзей у него нет.

— Перебирайся, приятель, перебирайся, — сел в постели обрадованный Айзикл, — мы будем с тобою два тела — одна душа. В казарме я тоже имел такого товарища. Мы курили махорку из одной пачки и ели из одного котелка.

— Я стеснен в средствах, но буду платить столько, сколько велишь, — уныло произнес Калман. — А что жена твоя скажет? Она не будет против?

— А если и будет против, боюсь я ее, что ли? Слышишь, Калманка, когда я служил в солдатах, у меня была шинель, твердая, как жесть. Поставишь ее, и она стоит сама по себе.

— Может, ты сумеешь добиться, чтобы жена не возражала, если я у вас поселюсь?

— Добьюсь, приятель, добьюсь! Слышь, Калманка, однажды я стоял в карауле. Мне приказали никого не пропускать. Не пропускать, так не пропускать. Вижу, гуляет курица. «Назад!» — кричу я. А она делает вид, что не слышит. Тогда я взял и поднял ее на штык! Приходи завтра, Калманка, я к тому времени поговорю с моей ведьмой.

Едва Калман ушел, Айзикл опустил на пол волосатые ноги и принялся искать ботинки. Найдя их, он оделся, напялил на голову испачканную шапку и понесся на дровяной рынок разыскивать Мойшку-Цирюльника. Обещанной кварты водки с закуской за то, что уговорил Калмана развестись с женой, Мориц ему еще не дал. А теперь Айзиклу мало одной кварты; ему видится целый шинок с полными бутылками, которые Мориц поставит для всех приятелей, и они пустятся в разгул по Вильне на семь дней и семь ночей.

Айзикл добирается до рынка, находит Морица и сообщает ему радостную весть: он убедил барана Калмана дать развод жене. Теперь путь к агуне свободен. Мойшка закрывает правый глаз, а левый у него становится вдвое шире.

— Кому это ты рассказываешь? Мне? Всем известно, что как только моя бывшая невеста даст развод этому барану, мы с ней сыграем свадьбу в залах Бунимовича. А он мне сообщает, что путь свободен!

Видя, что Цирюльник хочет зажулить обещанную выпивку, Айзикл прикидывается простачком и обращается к Морицу за советом: Калман просится к нему в жильцы. Если он примет барана, у него могут быть неприятности от его ведьмы-жены; если же не примет, тому придется жить у своей жены, у агуны, и тогда Морицу будет так же непросто добраться до своей невесты, как взять крепость. Так как поступить?

Мориц открывает закрытый глаз и закрывает раскрытый. Ему-то что? Айзикл может принимать или не принимать барана, а их обоих может принять земля. Если баран не захочет выселиться из квартиры Мэрл по-хорошему, то его вынесут оттуда в саване. Пока он, Мориц, был холостяком, он еще позволял малярам доить себя. Теперь же, когда он собирается жениться, деньги нужны ему на более важные расходы. И вообще, ему больше не к лицу иметь дело с босяками! Он бросил пить, и его единственный настоящий друг, муж невестиной сестры, тоже бросил пить. Как же он станет валяться в шинке с голодранцами и нарушит данное невесте слово о том, что он капли в рот не возьмет! Вот говорят же «железный дурак», а «Айзик» как раз и означает «железный». Но пока еще не говорят «Мориц-дурак».

Цирюльник поворачивается к Айзиклу своей жесткой спиной, и тот понимает, что с Мойшкой лучше не водиться. Он выбирается с дровяного рынка и глядит на противоположную сторону Завальной улицы; там, напрасно ожидая работы, стоят маляры и хлопают себя по плечам, чтобы согреться. Снег еще не выпал, но камни прямо-таки белы от мороза, а небо такого ровного голубого цвета, как лед на озере. Айзикл смотрит на свои короткие узкие штаны, на портянки, вылезающие из разодранных ботинок, и снова на малярскую биржу. Не видать ни одного хозяина, который искал бы мастера покрасить стену, а стоять на бирже просто так, чтобы компания смеялась над ним, как над Калманом, ему не хочется. Он натягивает шапку на лоб, засовывает в карманы свои длинные руки, торчащие из коротких рукавов, и отправляется домой.

Когда на другой день появляется Калман, Айзикл заводит с ним совсем иной разговор. Его ведьма ни за что не желает принять кого-либо из его приятелей. Он объяснил ей, что его друг не маляр-пьяница, а благочестивый человек, тот самый, который сначала женился на агуне, а теперь разводится с нею, потому что раввины говорят, что ей нельзя было выходить замуж. На это его ведьма возразила, что мужчину, который уходит от такой тихой, благородной и благочестивой женщины, нельзя и на порог пускать. Пусть ноги протянет, сказала она.

— А знаешь, что она еще сказала? — спрашивает Айзикл.

— Что? — отзывается Калман.

— Она сказала, что если бы ей выпало такое счастье и я не вернулся бы с войны, она плясала бы на всех улицах и не ждала бы пятнадцать лет, как благочестивая агуна, чтобы выйти замуж. И знаешь, что еще сказала она, моя ведьма?

— Что? — повторяет совершенно убитый Калман.

— Она сказала, что если Мориц говорит, а собака лает, так это одно и то же. Если Мориц правду говорил, что твоя жена была его любовницей и он не хотел с ней даже рядом стоять, потому что она крутила с другими, то почему он сейчас собирается жениться на ней?

— Кто собирается на ней жениться? — Пол качается под ногами Калмана, точно он стоит на лодке среди бурного моря. — Мориц собирается жениться на Мэрл? Ведь она еще моя жена!

— Как только ты дашь ей развод, он тут же на ней и женится. Так он говорит, этот жмот, этот шулер. Знаешь, он ведь не желает с нашим братом дела иметь. Мне не жаль, что он задолжал мне кварту водки, обидно другое: как человек может быть такой свиньей?

— Но ведь ты мне говорил, что если я не дам развод жене, то мне плохо будет? — выпучив глаза, спрашивает Калман.

— Я говорил, что слышал. Откуда было мне знать, что Мойшка-Цирюльник, пропади он пропадом, нарочно наговаривает на твою жену, чтобы ты ушел от нее, а он женился на ней? У меня есть для тебя золотой совет: сделай вид, что тебя это не касается, и не уходи из дому.

— Она ушла из дома первой и ждет, чтобы я освободил квартиру, — смотрит в пол Калман.

— Оставайся дома, а когда она вернется, сделай вид, что ничего не произошло. Моя ведьма ссорится со мной изо дня в день и всегда задает мне один и тот же вопрос: почему, спрашивает она, так много славных и смирных солдатиков не вернулось с войны, а как раз ты вернулся? Я слушаю это и делаю вид, что меня это не касается. Ты поступай так же, Калманка, и тебе будет хорошо! А если Мойшка-Цирюльник на этот раз говорит правду и их женитьба — дело решенное, то не давай ей развод, пусть хоть лопнет!

— Я дам ей развод, — вскидывает голову Калман, как бы решив смотреть судьбе прямо в глаза, — я дам ей развод! Но где я буду ночевать?

— Не давай ей развода и не уходи из дому, и тебе будет где ночевать, — равнодушно отвечает Айзикл и снова предается тоске по годам солдатской службы. Однажды он приехал домой на побывку. Сойдя с поезда, уселся в дрожки, как какой-нибудь ротный командир, и велел везти себя к дому. Когда он подкатил в экипаже, вся улица сбежалась смотреть: кто этот высокий мужчина в новых блестящих сапогах и длинной шинели? А этим мужчиной в новых сапогах и в шинели оказался он, Айзикл Бараш!

Понурив голову, точно заезженная лошадь под проливным дождем, Калман стоял и размышлял: может, маляры и Цирюльник с умыслом наговорили на Мэрл? Но если все это неправда, то, возможно, ложь и то, что Мэрл собирается выйти за Цирюльника. Тогда ему надо послушаться Айзикла и не уходить из дому. Он будет ждать ее возвращения и скажет ей: «Мэрл, не сердись на меня! Я старомодный человек, не современный, я не знал, что ни одному слову этих сплетников верить нельзя». Однако кто знает, захочет ли она помириться. Она очень упрямая и очень гордая! Калман догадывается, что и Айзикл Бараш немало повинен в его беде. Он смотрит на Айзикла мутными глазами и печально говорит ему:

— Часто люди вовсе не так дурны, как дурны их поступки. Если бы ты подумал, сколько горя причинишь мне своей болтовней, то, может, попридержал бы свой язык…