Библиотека литературы Древней Руси. Том 16 (XVII век)

О ДВУ КУГЛЯРАХ[1945] КАКО ЕДИН ПОКАЯСЯ И ДРУГАГО КОВАРНЫМ ОБРАЗОМ СПАСЕ

Повествует святый Августин:[1946] быша нецыи содружебни себе и совокуплени единонравными лукавыми делы два друга, влачащеся между человек и лукавно омрачающе и прелщающе многих. Един убо тех покаяся и от подруга своего отлучися и в некоей яме или в вертепе, юже обрете в лесе скрыся и много лет живя, творя жестокое покаяние и зело сотворися добродетелен. Подруг же его удивляшеся отшествию его и не зная, камо ся де[1947], всю ону землю обшед, подруга со тщанием ища. Услышавше от неких, яко человек некий в таковом и таковом месте во оном лесе крыется в пещере, нача мыслити глаголя: «Егда сей есть друг мой?» Тече же немедленно, прииде же, провождаем некиими до места, и виде, яко той есть, возрадовася и нача его лстити[1948] и прелщати, сказуя, яко в мире велие гобзование[1949], человецы же простейшии во нравех. «Аще, — рече, — ты изыдеши, многое купно с тобою богатство обрящем». Обаче оный, водружен сый во страсе Божии, никакоже к нему удобь приложися. Той же непрестанно и неотходно словесы из вертепа того извлача, и он, воспомянув на прежнее свое куглярство, то есть обманство, паче же мню сие от духа Божия бысть, домыслився не точию своего прелщения избыти, но и подруга своего уловити, и, отдав свою мысль за вымысл[1950], якобы сложися к воли его, рече: «Аще можеши, брате мой, камень от устия отвалити и мене изъяти, пойду на первой[1951] наш обычай с тобою». Ямина же та отвсюду заграждена, точию едино мало оконце имея, и то великим каменем покрывашеся. Возрадовася кугляр, яко уже обрете злый свой прибыток, вступи наверх, камень отвали и подруга извлече. Возрадовашеся друг другу и лобызастася, поидоша поминающе, како прежде человек престаша прелщати и како бы ныне придобыти на первыя дни в потребу и киими образы, дондеже пребудем. И абие ста иже в ямине бе пустынник и рече подругу: «Аз, брате, забых мешец сребра в вертепе еще перваго добытия, возратимся и возмем». И подруг лакомый с радостью рече: «Возвратимся, любезный мой друже».[1952] И пришедше и паки ко оной ямине, рече подругу пустынник: «Брате, аз, многими леты в вертепе седя, силы лишихся. Сниди ты и в головах ложа возми мешец с сребром и изнеси». Той же немедленно в вертеп спустися. Пустынник же со тщанием на устие камень привали и кугляра подруга своего добрым лукавством прелукова[1953], сниде же ко оконцу, рече: «Возлюбленный мой брате и товарыщу, имем надежду в щедротах Божиих, и якоже аз поправихся, такожде и тебе хощу. Молю ти ся, седи толико же и плачи за грехи, имиже прогневахом Господа Бога, коварственным образом оболщающе братию нашу человеков, ихже подобаше бе яко самех себе любити. Мы же диавола любихом и по воли его служихом. Прошу, седи и кайся о злых своих». Кугляр же, уповая, яко лукавнует, паки чая изыти, прося его да испустит. Пустынник же болма[1954] вертеп заключи и возвести ему грехи, и воспоминая суд и муки, и увещая духовными словесы, и усердно ему от сердца служа и Господа непременно о нем моля, но иже твердо постави, еже его не испустити, напоминая ему[1955]. Он же отперва гневаяся и лая, и помалу молитвами брата умилися, и благодатию Божиею во благую волю обратися, и тако оба в пещере преподобно поживше, скончашася.

КАКО БОЯТИСЯ СУДА БОЖИЯ, МИЛОСЕРДЫЙ НЕКИЙ ЦАРЬ НАУЧИ

Писано есть, яко един некий царь никогдаже в животе своем весел бысть, ниже когда осклабися[1956]. Князи же его молиша царя того брата, да известится от брата, о чем смущается и скорбит и в непрестанной печали. Царь же егда о сем от брата услыша и рече, яко во оный день известится ему. Повеле же сотворити ров глубокий и повеле углия горящаго до половины насыпати и над тем рвом поставити престол ветхий и иструхлявый. Над престолом же повеле повесити на тончайшей нити мечь острый голый, пред ним же повеле поставити стол со множеством различных брашен и драгаго вина. Призва же брата и посади его на оном ветхом и трухлявом престоле над оным углием и четырех мужей с голыми мечи окрест его постави: единаго против сердца, другаго созади и дву от обою стран, и всем повеле мечи к брату кождому от себя приложити. По сем повеле мусику привести и играти. И рече царь ко брату: «Яждь, пий, радуйся и веселися». И рече ко царю брат его: «Како имам веселитися, яко отвсюду обстоим[1957] лютыми: аще позрю на дол, тамо огнь, аще горе — оттуду мечь хощет главу мою отсещи, и ниже обратитися смею на престоле сем, да не разрушится и аз впаду во огнь. От всех же стран мечи мя хощут пронзити. И ни о чем же ми ныне, точию яко вижду всеконечную погибель». Тогда рече царь брату: «Якоже ты, сия зря пристройная не к погибели твоей, но к наказанию[1958], пити и ясти не хощеши, ниже веселитися можеши, тако и аз имам всегда пред очима моима: аще позрю умом моим горе, вижду тамо Судию моего, иже мя имать судити, сведущу ему вся моя деяния, емуже отдати число дел и словес и мыслей, и за та лютый и ярый ответ прияти. Аще ли позрю долу, помышляю огнь адский и муку лютую и всих осужденных, с ними же и аз буду осужден, аще и во едином гресе смертном отиду. Аще позрю за ся, вижду грехи моя, ихже пред Богом сотворих. Аще позрю пред ся, размышляю смерть мою, к нейже на всяк час приближаюся, не вем же ни часа, ниже места, како и где ми будет конец. Аще позрю на шуе[1959], присмотряю, иже во дни и в нощи демони-врази ищут души моей и запинают[1960] избавлению моему. Аще позрю на десно[1961], вижду аггелы Божия, иже ми благия мысли и благую волю подают, ихже аз не приемлю и не творю. И егда все сие еже о мне помышляю, никакоже в мире сем прелестной и на подкрадующем престоле моем весел быти могу».

О СЛАВЕ НЕБЕСНЕЙ И РАДОСТИ ПРАВЕДНЫХ ВЕЧНЕЙ

Некий инок, совершенный в добродетелех, вниде в размышление, хотя сведати о славе небесней и како тысяща лет пред Господем яко день един. И о сем непрестанно пекущуся и молящуся усердно. И некогда стоящу ему в церкви и о сем размышляющу, видит: и се влете некий малый и зело прекрасный птищ[1962] и таков бе, иже к поятию человеческаго разума непостижный. Инок же зело птищу удивися и желанием уязвися, хотя разсмотрити красот того, приближался к нему, и птищ отлетая. И той шествуя по нем и изыде вне монастыра. И бе ту, показася ему, прекрасных цветов поле и древие пречюдное. И птищ возлете на древо и нача чюдно и сладкопесненно пети, яко в забытие приити иноку: не ведая, колико стоя, токмо радуяся и веселяся, зря птища красоту и оного чюднаго и цветовиднаго поля, мняше же, яко между литургиею и трапезовкушением премедления. И тако птищ той, пев, в неявление претворися, инок же обретеся у врат монастыра и хотя внити, не познаваше вратника, такоже и вратник не зная его и не дая воли внити в монастыр, нарицая его странна инока. Инок же просяся и извествуя, яко точию по святей литургии на мало время вне монастыра изыде. Вратник же рече ему: «Ныне не видех тя, когда еси изшел, ниже знаю тя, кто еси». И тако много о сем прящымся онем. И нача молити старец, да известит о сем наставнику отцу игумену, и той возвести. И прииде игумен ко вратом, нача его вопрошати, кто есть и коего жителства и обители. Старец же нача глаголати: «Аз, отче, в сий день по святей литургии изыдох и точию мало время вне монастыра пребых и есмь монастира сего». Игумен же рече: «Аз тя не точию зде, ниже таковаго во окрестных лаврах, ниже в отшелницах когда видех». И инок рече: «Да ты ли, отче, он сий отец наш?» — имя рек того, иже при нем бе. И рече игумен: «Ни, чадо, сий, о немже глаголеши, прежде многих лет бе, и, якоже повествуют книги, триста лет уже мину по смерти его. Но мню, яко от Бога совосходит о тебе к ползе нашей. Повеждь о себе, кто еси и кая ти вина прилучися?» И нача старец все о себе подробну повествовати, како живый во обители и прииде в размышление о сладости праведных по смерти и о славе небесней, и что есть тысяща лет яко день един пред Господем, и како прекрасный и сладкопеснивый птищ на прекрасное поле изведе его и в каковей радости и сладости слушая пения его. «И мнит ми ся, — рече, — яко не вящше трех часов, отнележе изыдох из сего святаго монастыра». Игумен же, прозорлив сый, разуме, что ему бысть, удивися зело величию Божию и возрадовася душею, рече: «Преблажен еси, господине отче, великия благодати удостоился еси от Бога, еже видети славу и веселие праведных, иже триста лет за три часа не вмениша ти ся». И восприем его, введе в монастир и созва братию и повеле паки вся яже о себе сказати. Сия вси слышавши, в радости и умилении начаша многи слезы проливати и тоя славы доступати болшия труды приложиша. Старец же оный святый пребы точию три дни и преставися в совершенную и вечную радость, яже уготова Бог любящым его.

О ЧЮДНОМ ВИКЕНТИИ И О ПОХОТЕНИИ НА НЕГО НЕКОЕЯ ЖЕНЫ

Сей славный Викентий не точию добродетелми светлосиянен, но и телесною добротою преукрашен, но паче добродетелей его ради от всех зело почитаем и любим словеснаго ради и сладкаго наказания[1963] его. Бе же в том граде, идеже Викентий епископствоваше, жена некая величеством и светлостию рода, тако и красотою зело великолепна. Сия убо от диавола подущена, зело разгореся похотию блудною на онаго Викентия, ибо нималого покоя ниже в души, ниже в теле име, но присно жегома[1964] похотию злою, на всякий день и на оное место ходя, идеже Викентий уча или где бы слышати или видети лице его. Викентий же, аще и многократно видя ю к себе приходящу, но сицеваго о ней не разуме, помышляя бо, яко благочестивым помыслом, хотящи слово Божие слышати, приходит, или якоже обычно благочестивый женам рабов Божиих почитати природною добродетелию.

Но она день от дне огнем к нему любви палима, что сотворити недоумеваяся и по многих днех в распалении умысли притворною болезнию улучити желание, и яко иначе явити свою страсть и похоть к нему не возможе, и тогда ляже на одре, якобы великим недугом и лютою скорбию[1965] одержима, ни ядый, ни пия, и многи сродники и приятели в печаль приведе, показуя себе, яко последняя страждет. И по прихождении врачев, не могущых помощи, начата советовати, да исповедается пред иереом, да не кроме церковных тайн отъидет. Она же, якобы вину прия умышлению, нача ко своим глаголати, да призовут разсуднаго и добродетелнаго, могущаго сомнения грехов разсудити, а наипаче всех повеле умолити Викентия. Викентий же токмо моление услыша, со тщанием прииде и в храмину к болящей вниде. И вси изыдоша вон. Викентий же нача вещати словеса духовная, к покаянию воставляющая. Она же много стыдом и страстию борима, обаче пресили стыда похоть, нача бо глаголати: «О, любезный мой жалетвенниче, не телом убо аз болю, но помышлением снедаема о красоте твоей, и люблю тя зело. И аще ты не умилосердишися и не даси ми себе насытитися, то, яко видиши, умру. Уже бо лето премину, яко огнем любве к тебе палима, и не точию сие сердце мое сокрушило, но не в получении твоем сама ся хотех убита. Хотех же многажды сказати сие тебе, но возбраняше ми честь твоего звания. И по многом помышлении удобно разсмотрих, еже скорбию желаемое получити. Молю тя, умилосердися надо мною, да наслаждуся твоея доброты, и ты такожде моея красоты, се якоже видиши, колико лепо сие тело мое, и всю себе тебе отдаю». И сия рекши, покрывало тонкое, имже приоблечена, развергши, всю себе обнажи, притягая к себе Викентия. Святый же Викентий устыдеся и удивися таковому распалению и безсрамию и, люте возгнушася, нача плевати и поношати и Божиим Страшным Судом грозити и много наказав, произвести о себе, яко всего себе отдаде Богови, всякаго же любления мирскаго возгнушася. И сия изрек, со тщанием из храмины избеже.

Жена же, яко не получи по хотению своему, умысли лож на святаго сшити и хоте к своим возопити, якобы неудобствова ю силою. Но всевидящее око сего не допусти: точию хоте возопити, и иже в ней ту проклятую волю роди, нападе на ню и нача ю люте мучити злою болезнию. Услышавши же пред храминою бывшии, вскочиша и узреша, яко диаволом мучима, премногих заклинателей призываху и врачев привождаху, но ничтоже успеша. Но той же враг к некоему заклинателю гласом в ней рече: «Из сего моего дому никакоже мя изженете[1966], точию аще приидет человек, иже посреде огня быв и не опалися». О сем предстоящим недоумевающимся и совопрошающимся. И паки демон рече: «Или согласистеся по Викентия послати, той бо человек добрый и премудрый». Возвестиша же сия Викентию и молиша его, да преклонится к милосердию и помолится Богу за ню. Он же много отрицался прииде, и егда во храмину вниде, возопи диавол: «Се прииде, иже во огни быв и не опалися, и прихода его ради не могу зде пребыти!» И изыде, а тело ея наполы мертво остави. И по сем та жена покаяся, Викентия же наипаче в великой чести и славе людие имеша.

КАКО НЕ ТЕРПИТ ВРАГ, ИДЕЖЕ СОЮЗ ЛЮБВЕ

Иде путем некая жена стара, наиде юношу седяща прискорбна зело и держаща на лоне мех[1967], сребра полный. И вопроси его баба она: «Чесо ради прискорбен седиши и о чем печалуеши?» Он же рече: «Сотвори ми сей человек, — имя рек, — многа зла. Аз же за се хощу ему воздати, но не могу. Домышляюся между сим и женою его вражду вложити, но как — не вем, аще убо и диавол есмь, но в словесех не имам художества, не могу сего сотворити, чесого желаю. Вем же, честная жено, яко глаголи твои детелни[1968]. Вдаю ти сребро сие, дабы ты сотворила, якоже ми годе». Баба же присягу от диавола взя, еже сребро ему дати ей: «Аз, — рече, — по воли твоей сотворю».

Тогда она баба нача входити в дом человека того, признася убо и вверися, а и до сего знаема бе ему, и помалу нача жене шептати, глаголя: «Муж, — рече, — твой взаемное обещание от тебе разруши: видех аз, — рече, — некую девицу, к мужю твоему пришедшу, прия некую одежду за дело нечистоты». К мужу же шедши, рече, сказуя: «Егда аз бых у службы Божии и стоях в тайне месте, жена же твоя совещася на осквернение ложа с некоим клириком и назнаменоваше место, где им сшедшися, дело скверное соделати».

Таковый злыя бабы злый начаток свады[1969], егоже всякой злобы художник, диавол, многими лукавыми способы совершити не возможе, сия баба в краткой времени сотвори, купив тайно сама некую одежду и посла к девице. Сия жена узревши, бабы уже словами надхнена[1970], все зло о мужи разумела; и егда на вечери[1971] в печали ясти не хотевшу, мужу впаде в сердце, иже о клирике в сумнение, о немже ему баба сказа, нача помышляти, и оттоле паче велий подзор[1972] над жену возиме. И тако им пребывающим, паки же баба она припаде к жене, якобы ю зело жалея и хотяще видети с мужем во благосоветии, рече: «Знаю таковаго человека, иже направит житие ваше. Аз же хотех вам добра, спрошах его о сем, он же мне сказа, дабы ты у мужа тако могла своима рукама бритвою тайно брады устрищи и те власы в иди мужу да подаси, и оттоле будет блудницы в ненависти имети, а тебе паки зело любити начнет». И жена хотящи, якоже и прежде любовь с мужем имети, положи сие во уме своем и ожидая, егда ляжет на ложи, сие улучити. Баба же прииде к мужу, сказуя, яко жена его, согласившися с клириком, хощет его тоя нощи ножем погубити, да имеет себе в осторожности. Прииде же убо нош, жена его тайно бритву имющи с собою, ляже, муж же лестно[1973] спя. Она же потиху хоте власов устрищи, муж же ухвати за руце, нача вопити велиим гласом. И принесоша светилник, стекоша же ся соседи и сродницы позвани, бысть же распря и ропот великий. Муж хотя жену пред судию вести, сродницы же и соседи не дающе сотворити сего, ведуще житие чистое их. И бысть брань и ропот велий. Видев же сия, диавол рече проклятой оной бабе: «Аз убо демон по естеству и попечение сие имех много лет, како бы мужа сего со женою свадити, — тритцать бо лет сего исках и не улучих, ты же сию брань не во многи дни сотворити возможе. Воистинну имееши особный язык адский и достойна тамо прияти свою мзду». И восхитив ю з душею и телом, занесе во адская места. Сия же вся дадеся уведати некоему священнику, добродетелну сущу, иже пришед научи мужа и жену в первую любовь приити.

О ГОРДОСТИ, ИЖЕ БОГАТИИ ПОДРУЧНЫХ СВОИХ НЕ ХОТЯЩЕ ИМЕНЕМ ЗВАТИ, НО ГЛАГОЛЮТ «ПОЙДИ, ЧОРТ, ДИАВОЛ, БЕС»

Бе муж жития добродетелнаго и звания именитаго именем Стефан. Той убо некамо ездя, от пути возвратися и рабичищу своему во гневе рече: «Пришед, чорт, розуй мя!» И егда точию изрече, начашася сапоги сами о себе с великою прыткостью и силою сниматися, и не точию голенищам трещати, но и костем Стефановым трескотати. Он же велиим гласом нача вопити. И на глас его стекошася человецы и ясно всем известися, яко егоже воспомянув и егоже призва, тойже скоростию и нечестию сапоги содра. Но и сам той Стефан уразуме о сем, зело ужасеся, нача звати: «Отиди, отиди, злый слуга и послушниче! Не тебе убо, но купленого моего раба неправедно позвая». И тако отъиде демон, сапоги же обретошася в непристойном месте, идеже человецы испражняются. От сего показуется, како враг щалив к работе телесников[1974], вящше сим к неудобству смысл подая, да их подкрадует.

О ВВЕРИВШЕМСЯ ПРИИМАТИ НА СОХРАНЕНИЕ И ЗАПИРАЮЩЕМСЯ

Купец некий име от всех добрую славу, и еже что от кого поручено, верно храняше. Обаче[1975] он умышлением у инех крадя, иным же запирался в положенных. И некий сосед его, слышав о нем хвалу такову, даде ему на сохранение много злата и по триех летех нача свое просити. Купец же, яко не бысть свидетелей ни писания, запреся с клятвою, глаголя, яко не знает его положения, ниже ведает о сем. Сия той слышав, отиде, печалуя зело.

И егда ему тако идущу, срете его престаревшаяся жена, нача вопрошати вины печали его. Он же рече: «О, возлюбленная жено, аще ти извещу, что имам приобрести?» Она же рече: «Повеждь ми, чадо, молю тя, да негли и от мене добр совет обрящеши». Тогда той все свое злоключение поведа ей. Она же рече: «Имееши ли коего приятеля себе?» Он же рече: «И многих!» Тогда жена рече ему: «Иди и рцы единому от сих, да сотворит с тобою милость и да купит ларцов и крабиц[1976], чюдне устроенных, и да наполнит тех каменияи иных непотребных вещей и да привезет ко оному лакомому купцу и речет, яко со драгим камением и златыми суть. Ведая же о нем, яко человек правдивый и верный, и якоже иных приемля и храня, тако и того полог[1977] да сохранит, и якобы ему самому ити в далечайшую страну. И егда той приятель твой о сем с купцем, привезши тыя ларцы, начнет глаголати, ты того же часа пришед да начнеши просити своего, еже ему в верныя руки препода. Имею надежду, яко той лакомый, взглядом[1978] вящшаго приобретения и добытку, и стыда ради и обещания ко оному, дабы его не отгнати и аки бы веру содержати, вем, яко все твое тебе немедленно отдаст».

Человек же той прия совет от жены тоя и сотвори, якоже ему повеле: умоли некоего друга, иже купи ларцов и крабиц, прекрасно устроеных и с непотребными вещми и камения накладе великаго, принесе ко оному лакомому и егда нача глаголати, яко на ину страну едет, да приимет у него, яко верный хранитель, полог той, тойже, емуже запреся, прииде ту и нача о своем глаголати, и точию назначи о вещи, отвеща купец: «Вем тя, друже, и помню положенное мне онаго времени, и се все верно ти соблюдох, возми убо свое». И шед, изъя от сокровищ своих, отда ему все и той взя свое, с велиею радостию отъиде, хваля Бога. Злый же оный купец и лживый блюститель вместо добрых и многоценных на лакомую свою главу великое камение обрете. Приемый же свое советом жены по смерти тоя повеле ю в помянник написати.

О ЕЖЕ КАКО НЕКОЕГО ЛАКОМАГО СЕРДЦЕ ОТДАСЯ В РУЦЕ ДИАВОЛУ

Некий лакомец и чрезмерный любитель сребра егда множество сокровища собра, не хоте милостыни подати, ниже что Бога ради сотвори. И тако жив, наглою смертию умре. Советоваша же сродницы и друзи его, вложи бо ся им от Бога: повелеша утробу его прорезати и сердце его осмотрити, и кое прилучение[1979] напрасной его смерти. И егда разпороша, сердце его в нем не обретеся. Сия же видевши, зело удивишася. И по мале времени поидоша в клети его, идеже сокровища, да препишут имение его. И егда открыша лутший ларец, в немже сребро многое, и обретоша сердце его ту. Диавол бо во образе великаго змия свився, на сердцы его седя, и на многия части разторгася. Рече же к ним диавол, иже и зряху: «Се сердцу заплата от сребра и злата. Мне бо друг ваш прода его и мое есть, и волю мою творю в нем». Они же, се видевше, со страхом отбегоша.

О СМЕРТИ НЕКОЕГО БОГАТАГО

Старец некий прииде во град продаяти рукоделия своего. Прилучися же ему сести при вратех некоего богача, тойже от жития своего отходит. Зрит старец: и се кони ворони, и седящии на них черни суть и зело страшнии, имуще жезлы огненни в руках превелики. Пришедше же ко вратом храмины, сседоша и спешно к болному идоша. Болный же, яко узре сих, нача страшно звати: «Помози ми, Господи Боже мой!» И тии ему рекоша: «Ныне ли воспомянул еси Бога, иже во все житие свое никогда боялся его, оскорбляя сирот и подручных? Забыл еси его и не искал, егда день светяся, ныне ли хощеши искати, егда уже солнце заиде? Не возимееши убо части ни надежди, ниже коея утехи, якоже от Господа Бога иным преподадеся». И тако вземши душю, занесоша во адская места.

О ПИАНИЦЕ, ИЖЕ ДУШЮ ПРОДА ДИАВОЛУ

Некиим пианицам седящым в корчме, и во многих речениих, иже между собою глаголаху, и се рекоша: «И что будет и како душам, отшедшым отсюду?» Тогда един пианица рече: «Всуе о душах слово сие, попы лукуют над нами[1980], иже возвещают душам жити по сем, хотяще себе к желанию имения сим придобыти». Сие слышавше, прочии начаша смеятися. И тако им седящым и пиющым, и вниде в корчемницу некий человек здравый образом, и силный, и великий и седе с ними купно. Повеле же корчмиту поставити добраго вина и пити начата обще. И нача вопрошати, о чесом совопрошахуся, и ответа оный пияный, емуж смеяхуся, рече: «Глаголахом о душах, но аще бы кто мою душю хотел купити, не постоял бы продати, и елико бы за сию восприял, то отдал бы за всех вас за вино корчмиту».

Сия слышавше, начашя смеятися, последи же пришедый рече: «Аз таковаго продавца ищу и купити хощу. Рцы, кую цену возмеши?» И пианица, перстом к щеке щолкнув, рече: «За толико!» Купец же изъяв изо чпага[1981] сребра и положи вину цену, и пияху вси, никоего же попечения возимеша и великими сосуды обношахуся. Егда же прииде вечер, рече пришедый последи и купивый душю у пияницы: «Час приспе, еже ми к себе поити, но донележе не разыдемся, судите: аще кто когда коня купит, оный же будет на узде, и аще узда несть того, иже его купит, веете, яко и со уздою коня поемлет купивый». И отвещаша купно вси: «Тако есть!» Сия слыша, оный бедный, продавый душю, нача от страха яко лист трепетати. Купец же, злый древний змий, восторже и восхити из среды всех и поднесе горе, видящым всем и душю и узду, то есть тело, отнесе в тартар в вечную нестерпимую муку, бе бо древний ратник — диавол во образе человечи. Кто бо купит душы? Точию той.

О ЕЖЕ КНЯЗЬ НЕКИЙ ДИВНОЕ ПОКАЯНИЕ СОТВОРИ И ВСЯ ДЕМОНСКИЯ ПРИЛОГИ[1982] ПОБЕДИ

Бе некий благонравный и святых обычаев иерей, живый вне града, добродетели же его ради, и чюднаго жителства, и к чадом духовным наказания и исправления отвеюду человецы притекаху, хотяще его пастыря себе имети. И некогда во святый и великий пост стичющимся к нему покаяния ради множество народа. Тогда узрев се, князь онаго града вопроси их, камо и чесо ради грядут толико народа собравшися. Известиша ему, яко ко оному святому и чюдному иерею исповедати пред нимгрехи своя. Князь же слышав сия, нача в себе помышляти, глаголя: «Яко мне, паче всех согрешшу, удобее бы себе такова искати иереа и врачевства на грехи, понеже есмь грабитель, и губитель, и грешник пред Богом и ближними — братиею моею всеми человеки». И от сего помышления паки во ину мысль прииде, глаголя: «Может ли мне что, такову сушу грешну, покаяние помощи?» Обаче первая мысль его превзяся, поиде ко оному доброму отцу иерею грехы своя исповедати. Прииде же и припаде и исповедаяся, и рече ему той добродетелный отец: «Подобает ти, чадо, восприяти лекарство на струпы грехов твоих — епитимию. И что хощеши? Можеши ли, яко церковь прия, пят на десять лет заповеданное мною понести?» Он же рече: «Аще милость твоя разсмотрит о мне, яко не могу». Иерей же рече: «Аще седмь лет?», и потом: «Аще три лета?, и по сем: «Аще три месяца?» И князь рече: «Не могу, отче святый, обыкший в слабостях моих ни сего понести». И рече отец: «Аще можеши покаятися чрез едину нощ, един во храме, иже пред градом, побдети в том за отпущение грехов и пребыти в сокрушении сердечнем?» И князь едину нощь во храме том пребыти восхоте. Священник же, наказав его и остави в церкви оной, отъиде. Князь же, егда вниде во церковь, нача в себе помышляти: «Лучше мне покаятися ныне от сердца, нежели егда предвосходити начнет конечная немощь». И ста пред олтарем в сокрушении сердца, прося отпущения грехов своих.

Егда же бысть вечер глубокий, виде некто от святых демонов от всея страны тоя собрашася, и рече един всих старейший: «Лишихомся друга нашего великаго, аще пребудет в замеренной покаянии, а весте вси, яко наш бе. Да потщит же ся кто из вас сие сотворити, да или разслабився или устрашится и оставя покаяние, избежит, и аще тако сотворим, то вящши наш будет». И паки рече: «Есть ли между нами таковый, иже бы его смышление изгнати возмогл?» И отвеща един: «Аще повелиши, аз его изжену[1983]». И той рече: «Иди!» И демон пременися в призрак сестры его, юже князь почитая и любя, и все повелением и советом ея творя, понеже бе зело добра и мудра. В таковей фантазии прииде же демон в чину и уряде княжском ко церкви, слышащу князю, и вниде в церковь, нача глаголати: «Брате любезный! Како сицевое безумие сотворил еси? Всяко бо и инем образом Бога милостива сотворити имаши. Зде же в таковой храме и в пусте месте, не имея слуг, ни обороны, како смееши стояти? Веси же, елико ненавидящих тя имаши, пришедши бо, на части разсекут тя. Но изыди, молю тя, изыди! Аще ли же не послушаеши мене, то не имей мя отселе сестру себе». И отвеща князь: «Даде ми ся за епитимию, еже пребдети во храме сем сию нощ. Аще ли же не сотворю, то отпущения великих моих грехов не прииму. Отиди, сестро, не стужай ми, никако убо отселе, аще и убит буду, не отиду». И демон, много мечтався, возвратися посрамлен и сказа сия вся старейшему, глаголя: «Твердейший камени человек оный сотворися, и вем, яко преодолети сему всеми нашыми силами не возможем».

Слыша сия, иный уничижи подруга своего и рече: «Аз пойду и того часа низложю его». И претворися во образ жены его и на руку имея яко сына его и издалеча вопия, яко женам обычно. И прииде во церковь, распростерши власы, плачющи горко, глаголя: «Како ты един от всех, не имеяй печали о нас, мене и чадо оставя, зде скрыся? Приидоша бо ненавидящии нас, град твои взята и богатство разграбиша, людей плениша, аз же едва возмогла безобразно[1984] с сыном утещи. Престани от начинания твоего и со оставшыми пожени во след врагов твоих и в нечаянии их тебе одолееши им и свое возвратиши. Аще ли же не изыдеши, то камо ся денем? Но сама ся убию, а сына твоего пред тобою о помост разшибу!» — и верже мнимаго сына о помост. Но князь никакоже умышлением врага склонися, но и мнимой жене, яко и сестре ответа. И отиде демон с горестию и со студом посрамлен, возвещая умысл лукавый, но не получен. И старый рече: «Побеждени убо есмы отселе, но дабы еще кто от нас покусился одолети толикую крепость?» И рече некий: «Аз премудрее всех умыслих». И старый повеле.

Той же злохитрие свое нача творити: слышит князь — и се буря страшная воста, и громи и молнии убивателнии с небеси, и начася храм от бури колебатися, и от молнии храм весь возгореся, и сквозе стены прогоре, окрест же храма демони вси собрашася, вопиюще: «Идите, идите, помозите, помогите!» И в церковь текоша, глаголюще князю, яко бы человецы из града на отъятие притекоша: «Изыди, княже, господарю наш! Изыди, да не туне сожжен будеши и яко самоубийца осудишися!» И князь рече: «Никако убо отсюду, аще и сгорети имам, не изыду, за повелением бо отца и пастыря моего. Аще бо и умру, надежду имам, яко от руку Господню благая приму». Сие слышавше, демони исчезоша посрамлени, князь же виде, яко ничто же бысть, удивися.

И паки начата демони советовати, дабы кто покусился от нас еще и коему взяти на ся подобие попа, иного же яко гюнамаря и вшед в церковь и повеле понамарю во звон ударити, яко ко утрени. Сам же мнимый поп возже свещи и яко узре князя ярым оком, рече: «То како убо ты, проклятый, во святем храме стоиши и кто тя семо пусти, таковаго сквернителя и убийцу и грабителя? Но изыди скоро, аще ли же ослушаешися, то повелю тя силою изврещи, ибо не имам пети, дондеже зде будеши». Князь же никакоже не подвижеся, но паки укрепився, тако якоже и прежде отвеща. Демон же и вси его друзи бесове со уничижением и срамом злобы и лукавствия своего разбегошася.

И возсия заря, и просветися день, и князь изыде из храма, очищен от всех грехов своих. И виде (о немже и прежде помянуся) некто от великих отец, яко оный князь елико противяся диаволу, толико венцев от вседержителныя руки Господни прия. Такоже и наставник его славу от Бога и просвещение восприя. Прииде же князь во град, обрете жену и вся в дому, якоже и вчера бысть, возда хвалу Богу.

Видите, коликую мзду и славу за истинное покаяние и за терпение толиких от диавола противностей прия. Коликая же ждет мука тех, иже нимало противятся диаволу, но худейшими от диавола искушеньями преступниками себе показуют.

О ЕЖЕ ПРЕД БОГОМ И ЧЕЛОВЕКИ НЕПОРОЧНЫМ ПОДОБАЕТ БЫТИ ЕПИСКОПОМ И ПОПОМ И КАКО ЗЛООБРАЗНО ПОЖИВЕ УДОН ЕПИСКОП И СТРАШНО ОСУЖДЕН

В лето от воплощения Слова Божия 965-е при Оттоне третием, цесаре римском, во граде Магдебурске в Саской земли[1985] сотворися чюдо зело страшно и от века не слыханно. Какоже содеяся, краткими словесы изъявлю, да разумеют чтущии, коль люто в сане быти высоком неприличное же сану творити, то есть противу воли Божии жити, зловонием же и жития соблазнов подручных посмражати[1986].

Во оном прежде реченном граде бяше некто един от учащихся во училищи именем Удон, иже философскому учению прилежа, ко приятию же науки велми косен разум име и нимало пошествия[1987] во учениих можаше со- творити и сего ради часто биение от учителей претерпевая. Во едино же время по жестокой биении изшед Удон от училища, прииде к церкви святаго Маврикиа, изрядне сотворенней, и тамо с великим благоговением пад на землю, моляся Царице Небесней Богородице, призывая же и святаго мученика Маврикиа, прося предстателства и заступления и благодати к поятию разума. И егда ему медлящу во оной церкви, мало воздрема. И се Царица Небесная Мати милосердая прииде и рече ему: «Услышана бысть молитва твоя. Видя скорбь твою, не точию разумения дар даю тебе, но и по смерти нынешняго епископа церковь воина моего Маврикиа верности твоей вручаю, юже аще добре упасеши, велие мздовоздаяние получиши, аще ли зле, то душевною и телесною смертию умреши». И сия рекши, невидима бысть.

Юноша же, воспрянув, прииде во училище, и егда ко глаголанию уста отверзе, нача в словопрениих всех превосходити и в малом времени совершенна себе яви. Недоумеваху же ся вси слышавшии сие и дивляхуся, глаголюще: «Откуду сему таковое неначаемое умение? Не сей ли есть Удон, егоже вчера яко скота бияху, и се ныне явленне философствует?»

По двою же лету архиерей магдебурский умре, тогда вси Удона на место его избраша. Удон же взем подтвержение, сан и митру, неколико время добре себе управляше и стадо премудре пася. Но якоже любомудрый провеща Соломон: чести воздвижут бровь и отменяют кровь[1988].[1989] Сие на Удоне исполнися. Нача убо той словеса Божия Матере забывати и ко истинному избавлению не взирати, вда себе в слабость и в сладости телесныя: и имения церковная нача изнуряти зле, и в последнее беззаконие вда себе — не точию бо женам мирским, но и девствовати обещавшымся скверное насилие творя. На останок же кроме всякия боязни на всякую злобу пустился, якоже житие его всем злоносно бяше и вси его гнушатися начаша. И тако многа лета воздух и мир весь злобами своими скверня. И во едину нощ имея при себе некую игумению, подобную себе, и скверное дело с нею содеваху, слышит от выспрь[1990] храмины своея глас, сими словесы ужасно гремящь: «Престани, Удоне, играти, уже бо играл еси доволно!» Слышав же той страшный глас в смех преврати, непщуя[1991] быти призраку, и наутрии паки в мерзости погрузися, одебеле[1992] бо в злых, окаянный, и яко камень онаго страшного гласа запрещению нимало внят и ни во что же вмени. В третию же нощь, с тою же игумениею пребывая и гнусное дело совершая, и той же глас услыша с великим шумом гремящь: «Престани, бедный Удоне! Престани, уже бо доволно играл еси!» И глас той слыша, зело ужасен быв и в недоумении, велми воздохнув, но никако от злаго своего нрава к лучшему пременися, наказуем оным гласом милосердо и близ быв осуждения лишенный, к покаянию усердно не поспеши и безвестное ко утру отлагал. Дивная и истинная вещь повествуется, о нейже, аще бы и саскове[1993] (у них же содеяся сие) умолчали, камение бы возопило.

По триех убо месяцех пресвитер некий тоя же церкви, именем Феодорит, пребывая в клиросе святаго Маврикиа, остася тамо внутрь церкви и якоже прежде, такоже и в ту нощь непрестанныя молитвы принося Господеви, да подаст благостояние церкви и правдиваго архиереа и да изымет от них злое, то есть прокаженную главу Удона от жизни сея пременит или на лучшая обратит покаянием. Слышите же прочее, сия бо умеренная словеса, но велми страшно человеком всем и ужасно отмщение, паче же настоятелем церковным, иже пред стадом Христовым идуще, злым же образом и прикладом жития всех скверняще и злым образы дающе, и в геену посылающе. Тогда той иерей видит: и се ветр велий и незапный в церковь прииде и вся свещи погаси. Нападе же на него от сего страх велий и во изумлении бысть и весь оцепене. И потом мало в себе пришед, видит: и се внидоша во храм два юношы со двема великими лампадама и пред олтарем со обою стран сташа. По сем внидоша другия два юношы, от них же един ковер пред олтарем благочинно распостла, другий же престоли златы два постави. Вси же тии юношы зело красни. По сем вниде некий изрядный воин, готовый мечь на отмщение имея, ста же посреди церкви и яко гром возгреме, сице глаголя: «Вси святии, их же зде телеса, востаните и грядите, хощет быти суд Божий лишенному!»

Сие же рекшу ему, и абие явися великое и пресветлое множество обоея плоти мужеска и женска полу и овии мужие в воинстем одеянии блещахуся, инии же в сане епископства сияюще. И егда вси внидоша, кождо во своем чину и по мере добродетелей по местам изрядно сташа, по сих дванадесять мужей внидоша и посреде их вниде пресветлее солнца, на главе имея венец неизреченно преудобрен, в руце же скипетр златый имея. И се Господь наш Иисус Христос и с ним и апостоли, егоже яко узревше, вси с великим страхом и благоговением поклонишася. И седе на престоле. Прииде же ту и Царица Небесная в пресияющей и неизреченней славе, за нею же велие множество девственных лиц возследствующе Божией Матери и припадоша к земли, поклонишася. Господь же наш Иисус Христос, Сын ея и Бог, любочествуя Матери своей, за руку взем, близ себе на другом престоле посади. К тому показася святый Маврикий с лики святых, яко воевода славный с своим воинством, бяху же с ним 6666 и тии вси падше поклонишася и хвалу воздавше, начаша глаголати: «Творче наш и всех веков и судие праведнейший! Даждь суд на неправдовавшаго!» И стояху вси благочинно, ожидающе ответа. К ним же Господь отвеща: «Благословеннии мои, что хощете!» И паки рече: «Приведите семо Удона епископа!» И абие нецыи от предстоящих идоша и лишеннаго Удона от боку игумении восхитивше бедне и пред Господа приведоша. На него же святый Маврикий возрев, рече ко Господу: «Господи Боже великий! Се-то есть Удон — не епископ и не пастырь, но пожиратель, и волк, и хищник, и распудитель[1994] стада твоего. Той есть, ему же Пречистая Мати твоя разум даровала, и церковь сию к славе твоей в наречение мне и клевретов моих возгражденную[1995] вручила, наказа его и предвозвестила, яко аще добре упасет, живот вечный наследит и Царство Небесное получит, аще ли же зле поживет, душевною и телесною смертию осудится. И той окаянный не единою от зла возбужденный и оглашенный благоволением Матере твоея, но на лучшее преложитися не восхоте, и не точию сам в похотех своих оплывая и скверняся, но и церковь сию и все, еже ему поручено бяше, ни во что обратив и обещавшияся тебе непорочный живот жити всегда и везде студодеянием безсрамно насиловый, и воздух и землю осквернивый, и человеков всех прикладом злым погубивый. И что повелит правдосудие твое, суди ему по делом его».

Сия слышав, Господь, на святыя возрев, рече: «Что ся вам мнит?» И воин, паки пред всеми имея готовый мечь, предварив, рече великим гласом: «Достоин вечныя смерти осуждения!» И по сем яко бы совокупишася и вси бывшии ту при вещи сей советующе между себе, каковою бы казнию имел осужден быти злодей той.

Тогда судия даде ответ: «Понеже кроме главы жив и время изгуби и взором на себе многих обезглави, должную себе да восприимет вечную казнь. И первое повелеваю главу отсещи!» И абие воин той великий повеле Удону трепещущу выю протягнути. Егда же он сотвори сие и воин ко усечению мечь уготова, возгласи некто, глаголя: «О, Господи Боже, удержи руку твою, да причащение, еже недостойне приимаше, от лишеннаго отято будет». Тогда некто, держай чашу святую, ста пред Удоном. И той же воин пястию нача его по шии крепко бити, яко и костем троскотати. И за коимждо ударением святое причащение от лишеннаго изблевано чрез уста его и в потир[1996] впадаше и тое пречистое приятие Тела и Крове Господа нашего сама Царица Небесная всечестно приемши, от неподобнаго отлучи, и омы, и с великим тщанием на олтар, то есть на престол, положи и с лики дев отъиде и паки при Господ седе. Удона же восхитив, воин оный великий главу отсече и по сем абиевсе оное множество невидимо бысть.

Иерей же оный вышереченный праведный сый муж, иже сие все вид не во сне, но отверстыма очима наяве, исполнен бе страха и трепета, и огнь в паперти узре, свещи возжег, о содеянном недоумевашеся и стужителне сам в себе чюждашеся, обаче приим дерзновение и на место, идеже суд бе, приступи и узре чашю святую со причастием на престоле, главу же Удона епископа отсечену подале трупа лежащу и помост кровию весь облиян. Сия вид, иерей оный вся двери церковныя замче и ни единому внити попусти. Егда же день бысть и солнце лучи разсыпа, много всякаго чина духовнаго сословия и мирскаго по провозвестию онаго иереа сошедшеся. Тогда двери отверзе и дело страшное Божия отмщениа и Удона в крови своей облиана всем показа, и еже виде и слыша по чину исповеда. И вси видевши и слышавши сие во страсе и трепете воздаша хвалу правосудию Божию.

В том же дни един от попов и другов Удоновых именем Брун, от некуды шествуя путем, повеле иже с ним ехавшим предварити ко граду, сам же, отягчен сый сном нестерпимым, сседе с коня и под единым древом возляже, конецже узды крепко по руку обвяза и усну. И се видит великое сонмище злых нечистых духов с трубами, с бубны, с палицами, с колием, с мечи, с секирами на оно место, идеже он спит, прибывших. И между ими показася князь и началнейший их, взором и возрастом страшнейщий паче всех, и седе на столце[1997]. И абие другий полк показася великий, кричаще, пляшущен грохотаху. И нецыи от них преди текуще и вопиюще: «Отступите! Се Удон, князь наш любимый, приближается!» И се человекоубийцы бесове окаянную Удонову душю огненный ужем[1998] за шею обвязаша, в телесном образе пред князя своего диавола приведоша. Он же воста противу его, глаголя: «Здрав буди, помощниче наш и разширителю моего царства! Се готов себе и всем, иже приязнь к нам имеющым, должное воздати и отмстити». Лишеннику же оному молчащу. И диавол, якобы печалуя о нем, рече к своим: «Утрудился есть любезный наш друг в делех своих, угодных нам, а к тому до нас идый, тем же изволяю да прохладится. Дайте ему ясти и пити». Удону же вострепетавшу, главу отвращающу и противящуся, лютии же слузи демони жабы и змии нуждею во уста ему влагаху и серное питие, из него же велий пламень исходя, в гортань ему вливаху. И по сем диавол повеле, глаголя: «В баню началническую да отведен будет». Недалече бо бяше кладязь огненный прикрытый. Егда же покрывало отъято бысть, пламень пожирающий, даже до небес исходя, изникну[1999], иже не точию древеса, но и горы и камение яко тростие поядая, и воду, текущую при нем, яко вино, воспали и изше. И во оный кладязь бедную душю Удонову вринуша и потом, яко разженое железо, извлекше всю огневидну, паки пред своего князя поставиша. Диавол же смеяся, глаголя: «Еда не добру баню имел еси, княже?» Тогда окаянный Удон разуме себе быти до конца осуждена, нача глаголати: «Проклят ты, диаволе, и вси духове твои, и все поощрение твое, и вся сила твоя! Проклята земля, иже мя носила, прокляты родители, иже мя родиша!» Тогда демони начата со князем своим плескати руками своими и глаголати: «Воистинну сей достоин пребывати с нами: зело бо горазд по-нашему пети. Пошлем его ныне в лучшее училище, осужденных да видит и слышит, и познает, и совершенно да научится во веки веков». И егда тыя речи скончаша, абие единомысленно на ненавистную ону окаянную душю купно нападоша и страшным стремлением и нестерпимый шумом в геенскую всеродную огненную матицу[2000] ввергоша, и низриновением его аки бы небо и земля и вся горы мира сего потрясошася.

Поп же оный Брун, видя сие и слыша, в велице страсе и трепете бысть, трясыйся. Диавол же перстом того показа и рече: «Блюдите и сего, да не утечет, понеже сообщник бяше во гресех оному, да будет в казни и отмщении. Врините его в пропасть геенскую за началнейшим его». Изрекшу же ему сие, и абие демони хотяще его восхитити, он же якобы хотя бежати от них и тако трепетен от сна воспрянув неистовно. Конь же содрогнувся, сюде и сюде скача, бедне онаго зело повлачи и из состава исторгнув рамена[2001] его и едва укротися. Он же с великим трудом всед на нь, вниде во град. И егда слыша о смерти епископа своего, видение к видению и страх ко страху и суд к суду приложи, занеже чюдеса над чюдеса приложишася и все ключимое[2002], еже виде и слыша, поряду[2003] исповеда, показуя рамена своя жестоце сломлена и глубокую свою седину на подпор правды.

Граждане же, сие все видевше и слышавше таковый страшный и грозный епископа своего суд, зело ужасошася и труп онаго лишеннаго далече от града в ров вринуша, его же звери геенстии с плесканием и игранием приседяще сюду и сюду терзающе, и зубы скрегчюще и рвуще. Народ же близ живущий различне престрашахуся. И тии между себе сотворше совет, проклятый оный труп извлекше сожжгоша, и пепел и прах его во Албу реку вметнуша. Дивная вещь! Вся рыбы, оставлше в реке жилища своя, изыдоша в море, но молитвами и покаянием умолен быв Господь Бог, по десяти летех повеле паки возвратитися.

И того же страшнаго еже на Удоне бывшаго суда и чюдес и крови его излиание во усечении главы на помосте белаго мрамора всем ясно показуется, таково в мрамор впившися, и явствуется, яко нова и вчерашняго дня излияся. И на оном месте посечения ковры распростерты суть. При поставлении же епископов, егда молитва «Тебе, Бога, хвалим» по чину чтется, тамо новый епископ припадает, да страшное сие зря, соблюдал себе, дабы такоже не погибнути, бысть бо сие очесем всем видящым от Господа в наказание, да вострепещу? суда и страшный сий ответ пред очима всегда имеют началнейшии церкви неблагоговейнии и безстрашнии предстатели, плоть их да содрогнется и да дрожат от пресветлаго величества Божия, Страшнаго Суда его и мести злым, злаго воздаяния. Нас же да избавит от сих всех, яко милостив и человеколюбец Господь Бог, ему же слава.

О НЕКОЕМ ЮНОШИ И О ПОКАЯНИИ ЕГО ЗЕЛО ПОЛЕЗНО

Воин некий и юноша доброродный, много грешив и злотворив, и некогда умилися, прииде во страх Божий, и взыска иереа, покаяся, и в совершение таинственнаго покаяния епитимию с любовию и усердием приим, но не може ю сохранити. Отец же его и пастырь даде ему ину заповедь. Он же и нималаго возложения епитимии не сохрани. Сие же видев, отец его духовный и пастырь рече ему: «Ничесого тако не исправим и осуждения не убежим, но повеждь ми последнее: имаши ли что от худейших сотворити и за грехи твоя правилне сохранити?» Отвеща ему воин и рече: «Есть, отче, в ограде моем яблонь едина, еяже овощ толико горек, иже его никтоже может вкусити. И аще ты ми соблаговолиши и повелиши, да будет се покаяние мое, еже не вкусити от него, дондеже в житии сем пребуду». Иерей же оный растропный, ведая, яко идеже заповедь и обещание, то тамо паче за налеглостию[2004] плотня диавола искушение соприсутствует, и рече ему: «Добре, сыну! За вся грехи твоя даю ти епитимию, еже да никогда снеси от древа онаго, видя плод его». Прием же сие, воин благодушен отиде, епитимию сию, се есть правило покаянию, ничтоже вменяя, понеже горести ради яблок оных ниже в руку приемляше. Но она яблонь на таковем месте стоя, яко елико внити в дом и изыти, всегда на ню зрети, противу бо очес стояще. И тако ему исходящу и входящуи зрющу ю, и некогда помяну заповедь, позрев на ню, и воспалися ко вкушению от плода тоя толико, яко со многим и зелным пренемоганием терпяше, зело бо приневоляем бе. И той оного древа плод узре, иже перваго человека древом прелсти и похотию порази и уби, толико приторжен[2005] и сокрушен, иже ко древу приступи, к яблоку руку простре и еже точию сняти и ясти, и паки руку низу сведе, и паки похотию пребораемь руку возведе, и тако простирая и низводя, и в споре том день целый препроводив и в сопротивлении сем под оным древом скончася, одолев покушению, довле отворив покаянию и во очищении сердца достоин обретеся Небеснаго Царствия.

О ГЕНРИКЕ И О ЖЕНЕ ЕГО

Генрик, некий доброродный и богатый человек, имея жену добру и любезну. Единаго же дня сопривниде между ими речение о погрешении Еввы. Нача жена, якоже им обычай, злоречити ю и поносити, нарича ю оплазивою[2006] и склонною к похотению и всяко судя и понося, како не утерпе, еже не послушати прелести змиевы и не вкусити яблока, но хотению своему лагодя[2007], худаго ради яблока в толикия болезни и муки весь род человечь бедне вринула. Муж ея, слышав сия, рече ей: «Жено любезная, жестоко судиши, темже егда бы и ты в таковом искушении обрелася, такоже бы сотворила». Она же, препирался с мужем, глаголет: «Никакоже бы аз сотворила сего!» Он же рече: «Жено любезная, хощу, да исполниши малое повеление мое и зело удобное и легкое, но ни ради любви ко мне не можеши сего содержати». Она же рече: «И что твое повеление?» Муж же рече: «Повелеваю: егда в баню мытися поидеши, отнюд да не вступиши босыма ногама во блатце, еже на дворе нашем». Бе бо на дворе его калужа[2008], в нейже вода зело скаредна, гнусна и смердяща, в нюже отвсюду стекахуся всего двора гнусости. Слыша сия, жена нача смеятися, глаголя: «Великое дело, — рече, — заповедуеши! Аз и мимо ити тоя воды никакоже могу!» Рече паки муж: «Жено, хощу, да будет между нами заклад, и аще ты не приступиши мое слово, дам ти четыредесят гривен сребра, аще ли же преступиши, то дай ми ты толико же». И жене сие зело угодно явися. Не ведущи же ей потаеное, муж бо ея стражу при блатце постави. Удивлению дело достойно, ибо от онаго дня, отнеле же залог среди себе назнаменаша, жена толико учтивая, разумная и стыдливая, егда когда чрез двор шествоваше, не возможе, дабы на оно гнусное и скаредное место — езерко смердящее — не позрети, и колико крат в баню ходя, толико на ону гнусную воду покушение и хотение внити в ню имела. И в некий день бывши ей в бани, рече служебнице: «Сестро любезная, велие имам желание внити в сие блатце и аще не вниду, то умру. Сохрани ми, — рече, — сие, еже вниду». И абие обозревшися, дабы никтоже видел, вниде во ону смрадную лужу до колену и проходя по оной семо и овамо и приседая, желание свое исполняла. Возвещено же о сем мужу от потаенно стрегущих, он же с веселием без закоснения в оконце изниче и, узрев сие, рече: «Что твориши, госпоже? Еда добру баню днесь возимела еси?» Сие жена услышав, страхом великим и стыдом одержима, искони от скаредныя воды. Егда же к мужу прииде, рече к ней: «Где есть, жено моя, благоговение твое, воздержание же и учтивость? Где послушание твое ко мне? Где хвала твоя? Се имела еси малейшую над Еву заповедь и чим повабилася[2009] еси? Ни красным убо, ниже сладким возжелала еси, но на скаредную и поганую лужу прелстилася, еяже прежде гнушалася. Како слабее Евы сопротивися и впаде в преступление. Соверши же, в немже залог — отдаждь ми четыредесят гривен сребра». Жена, сия слышав, срамом велиим объята, нача зело плакати, не имея же чим залог платити, муж вся одежды ея красныя и вся ея вещи отъя, дондеже смирит себе и познает склонность и поползновение к преступлению.

О КЕСАРЕ ГЕНРИКЕ И О ЖЕНЕ ЕГО И ЯКО НЕ ПОДОБАЕТ ЧИСТЫХ И НЕВИННЫХ ИСКУШАТИ

Повествует в книзе своей летописания Гобелинус: Генрик четвертый, кесарь римский,[2010] подущен от некоего искусити и подъити жену свою; его же и посла да покусит и приведет кесареву в чюжеложство. Посланный же по случаю приединися словесы к кесареве, нача ей о сем глаголати. Она же нимало потерпев, отверже его со гневом. Но сей множа налегая, усвоити кесареву желая. Кесарева, видев сие, рече ему: «Повелеваю ти, егда кесаря в дому не будет, приити к себе». Человек же оный ближний возвести о сем кесарю, яко кесарева сложися на волю его. Кесарь же, уверяя сие, умышленно сотворися, яко едет во ин град, и слышано бысть, яко поеде, но не исходя из дому своего, возложи на ся онаго, емуже обещася кесарева, одежду, нощи же пришедшия, в ложницу кесаревы вниде. Кесарева же, твердая в вере и в любви к мужу, не чая, яко кесарь, но онаго прелестника, уготови тоя нощи могущих мужей, и приоблече сих в женскую утварь потаенно и повеле имети по обуху. И егда кесарь к ней яко готовой вниде, она же не позна, чая по одежды слугу онаго, и повеле бити до смерти без всякие милости. И тако похватиша кесаря и начата бити. Не стерпев же и возопи нелепым гласом, сказуя себе кесаря. Кесарева же по гласу позна, вскочи от места своего и изя его от убийства и за таковые его нечестивые поступки зело злоречила и поносила. Он же таковая творити отречеся, а приведшему его на се повеле главу отсещи.

О ЖЕНЕ ДОБРОЧЕСТИВОЙ, СОХРАНШЕЙ ЧИСТОТУ И ЗАВЕТ К МУЖУ СВОЕМУ

Убогий некий человек, художеством тектон[2011], имея жену чюдныя красоты, паче же краснейшю душевными добродетелми. На сию красоту некий богатый в житии, душею же убогший, очесы своими любоплотными и безстудными воззре и в нечистом своем сердце сквернаго желания огнь распали. И много мысля, како улучити по воли склонности своей и не домысляся инако, точию прекупи бабу некую и посла к ней да наглаголет ю к сожитию скверному от своего ей мужа со оным. Баба же, наполненая коварства, злобы и лукавства, прииде в дом целомудренныя оныя жены и поздравив, седе у пещи, унылыя гласы издая и охая, жалуяся на старость и слабость. Младая же вопроси, откуду и чего деля прииде. Баба же притворно рече: «Не вем, аще ты не сея дщи матери, иже ми бе другиня любезная, воистинну же и сродница», — извести же и имя ея. Младая же отвеща: «Не вем, — рече, — аще ты матери моей сродница, имя же ея то есть». Баба вскочи, объя ю, нача целовати и плакати, глаголя: «Воистинну и подобна еси во всем своей матери! Повеждь же ми, коея чести мужа имаши?» Отвеща младая: «Добраго человека мужа имею, художеством плотника». Баба же, слыша сие, велми воздохну. «Ох, — рече, — како толикая и таковыя честныя матери дщи за таковым общим или простым человеком?» И ина многая лестная изрекши, отиде печалным же образом. В третий день паки прииде и рече: «Воистинну печаль мя о тебе сокрушает, и не вем, откуду безчестие сие улечити и толикую красоту обогатити. Да уже чему невозможно пособити, еже такова мужа имееши, но поне по красоте подобную утварь и одежду имела. Попечением же сродства зело пекущися о тебе, проусмотрила, откуду сие тебе стяжати, ибо знаю человека богатаго и чести великия и высокия, по возвещению же моему пекущуся зело о убожестве твоем. Точию аще ты склонишися к воли его, будеши во всем имети доволство и паче удобное ко красоте своей». Сия слыша, всекрасная она рече: «Имам добраго мужа и люблю его над всяко богатство и славу, и любовь его ко мне паче всех вещей любославных. Реченная же от тебе ни слышати хощу. Иди же с нелепыми сими словесы из дому моего». Баба же, злобы полная, превратися во ин образ и нача ю похваляти за сия глаголы реченныя и паки приластися ко оней и ублажив ю многими словесы лестными, отиде. По триех же днех паки прииде и много ласкав; со оным слово положи извести ю из дому, еже бы ему нуждею[2012] похватити. И рече ей: «Пойдем, возлюбленная сестрица, ко оному храму, — имя рекши, — помолитися». Младая же она и прекрасная подлога не разуме, поиде. И бывшим им против дому богатого, восхитиша ю в дом той нуждею. Она же, видевши себе в таковей тесноте, разумом благородныя души прелукави ону злую бабу и себе от чюжеложства спасе; склонися ко уху бабы, рече ей: «Вижу дело сие воистинну угодное мне, но прилучи ми ся по обычаю жен. Молютя, любезная моя тетца, избави мя от сего, дондеже очищуся, вем же, яко скоро минется». Баба же сие слышав, сему увери, пошепта оному силнику, он же повеле ю отпустити, дондеже очистится.

Возвративши же ся в дом, младая она от поругания и безчестия своего плакав, умысли бабе воздати за се сицевыми образы: ная[2013] три юныя и младыя жены и даде им плети и метлы. И егда время баб приити, постави их в тайней храмине и замани бабу, повеле оным мучити сию без всякия милости, и сама с ними нещадно мучив, еле живу отпусти. Баба же, урвавшися нага, по всей улице на руках и на ногах бежала и яко свиния верещала. И егда чесого ради от младыя бабе сие учинилося человецы уведевше, зело сию ублажаху, и тако добрыя оныя жены детель по всему граду прославися и от сего добрыя славы и чести толико стяжа, еже никая в богатстве и славе возимела.

О ЕЖЕ КАКО ДИАВОЛ СЛОВЕСА СУЕТНАЯ В ЦЕРКВИ ГЛАГОЛЮЩИХ И ПОМЫШЛЕНИЯ ПИСАШЕ

Пресвитер некий, благочестивый и добродетелный, всенепорочную приятную Богу примирения о нас жертву принося, виде диавола при олтари пишуща на великом паргамине, сиречь на великой телчей коже. И егда все исписа, еже в руку име, нача, якоже шевцем[2014] обычно, зубами натягати. Презвитер оный, службу Божию святую совершив, прииде близ его и силою Господа Иисуса вопроси, что на таковем паргамине пишет? Отвеща демон: «Писах, — рече, — зде во храм сей входящых грехи, лжи полныя и праздныя слова, оглаголания, подсмеяния, суждения суетныя и нечистыя мысли, нечестивое позрение, пестроты и всякое лщение женска украшения и вся грехи входящих во храм сей, иже днесь и по вся дни совершают, и таковая зело Бога оскорбляют и раздражают и гнев Божий и отмщение на ся привлекают, а нас сим велми увеселяют». Пресвитер в силе Божии и о имени его паргамин оный из руку его отял и ис храма Божия изыти всем воспрети и присовокупи всех к себе, нача чести. Писание же оно ни единого мину, но всех явственно сумнение обличая, всех, еже кто чим согреши — помышлением или словом, на очи меташе и како и что явствоваше. Человецы слышавше сие, зело убояшеся, а паче егда под запрещением учителя взор демонский узреша. Вси припадоша к чюдному тому иерею, кающеся кождой греха своего и завещающе таковая не творити. И егда вси кождо о своем гресе покаяшася, все оно писание от паргамина истребися и неявленно сотворися, и демон посрамлен исчезе.

О ИМЕНИ ГОСПОДА НАШЕГО ИИСУСА ХРИСТА НЕКИЙ СЛУГА ГОСПОДИНА СВОЕГО ДИТЯ ОТ РУК ДЕМОНСКИХ ОТЪЯ И О ЕЖЕ НИЖЕ ВО ГНВЕ, НИЖЕ В ПЕЧАЛИ, НИЖЕ ПРОСТО ДЕМОНА ИЛИ ЧЕРТА ИМЕНОВАТИ

Во граде Шленске некий от благородных возва к себе на обед друзей и уготови обед изрядный и пребогатый. Во утрие же, егда посла звати я в год[2015]обеда и вся уже готова, и не вем каковым случаем, вси званнии отрекошася и ни един от них прииде. Воспечалися звавый зело, многое иждивение и изнурение подъя[2016], и никтоже прииде. И в тузе[2017] сый и горести, сицевая злыя словеса изрече: «Что имам сотворити, яко великие убытки подъях и никтоже от человек прииде? Буди, да вси черти приидут и ядят и пиют приготованная сицевая».

Сиеже оный изрекши, печален поиде из дому своего. Случися же в сие время, яко еще во храме Божии проповедь слова Божия не окончася. Уведав же сие, прииде во храм, да слышанием слова Божия гнев свой и печаль усмирит. И егда сему во церкви коснящу, и се многое множество в дом его приидоша зловидни и черни, яко мурини на конех вороных, и послаша слугу возвати господина, глаголюще: «Зва нас и се по желанию его приидохом». Слуга же позна, кия сия гости, во страсе и трепете ко храму прибеже и возвести сие господарю своему. Господин, егда услыша сие, от страха оцепене, ведая же, яко от слова его сотворися сие, не ведая же, что сотворити, припаде ко священнику, просит от него совета и помощи. Священник, слышав сия, абие оконча проповедь, нача ему поносити и потязав[2018] его о злобе его и о злословии, повеле, да вси сущии в дому его изыдут, да не приимут от злых духов тщеты и пакости. Он же, слыша сия, оного же слугу посла, повеле всем изыти; людем же всем страхом объятым, паче же жене его и прочим женам в поспешении изшествия своего забыта во храмине дитя господина того. И егда точию человецы из храмины изыдоша, демони они внидоша, и наполнися от них вси храмины. Начата же глумы творити, кричаще нелепыми гласы, яко пиянии смехи деюще. Во окна поглядающе мерзскими и страшными зраки во образе медведя и прочих дивиих и многозрачных видов, показующе купки, чаши и прочая, полны пития. Инии же на мисах яди драгия и многия. Видев же сие, господин он и оный священник и учитель и вси стекшиися соседи, страхом одержими, кую помощь дому сотворити, недоумевахуся. Во оный час воспомяне господин о детищи и рече: «Где, братие, чадо мое?» И точию он изрече, демон показа ему его во окно и рече: «Се зде и наше есть». Отец детища в жалости и печали по нем обмертве и, в себе пришед, нача горко плакати, припадая ко всем, како бы изяти е, и вси, что творити, не ведяху. Некий же от слуг его, спечалуя ему и любим от него, к нему же припаде господин, охапи[2019] его, просит совету от него, глаголет: «Что имам сотворити, яко погибе дитя мое?» Слуга зело возжалеся о детищи и о печали господина, рече: «Мой сицевый совет к тебе: аще ми повелиши, поручю аз всего себе Господеви Богу моему и во имя его святое пойду и дитя из руку вражию изиму и тебе помощию его цело и здраво принесу». Тогда господин во премногих слезах слуге рече: «Господь Бог мой укрепи слово твое и буди с тобою. Помози ми, брате, благости его ради», — и припаде на выю его, зело плача. Слуга упованием и верою вооружися и смелством вперися[2020], приим благословение от прежде помянутаго священника, поиде и прииде пред столовую горницу, паде на землю пред Господем Богом, всего себе вручи ему и помощь его призывая: «Помощник и заступник ты ми буди», — рече и во имя его отвори двери, узре демонов многое множество, страшными и мерскими виды седящих, стоящих, ходящих, плещущих, иных же яко пияных валяющихся, не устрашися сих, со всяким безстрашием вниде в горницу. Демони онии, дуси нечистии, вси вскочиша и единою гурбою ринушася к нему, вопиюще: «Га-га, га-га, почто к нам пришел еси?» Он же в страх ниспаде, бояся и оцепеневая, обаче помянув Бога, паки в силу прииде и рече демону, держащему детище: «О имени великаго Бога и Господа нашего Иисуса Христа повелеваю ти — отдаждь ми детище се, егоже держиши». И демон рече: «К чему ти сие? И не дам ти, мое бо есть. Аще же хощеши, да ваше будет, рцы отцу детища, да приидет и возмет». И рече слуга демону: «Аз творю урядием же стою, и им же по воли Божии еще аще доброе творю, все приятно есть благости его и взором службы моея, помощию же и силою того и о имени его святем дитя сие емлю от тебе». И сия изрек, выхвати силою дитя из рук демона и, пригорнув е к себе, поиде от них из оныя столовыя горницы. Они же не смеюще ему прикоснутися, ниже что сотворити, точию скачюще окрест его, вопияху: «Где такой вор, где такой? Остави, наше есть, убием тя, разторгнем тя!» Он же, ни во что же вменяя грозу их и устрашение, изыде от них здраво, прииде же ко господину, поднесе ему дитя его. Отец приим дитя свое, отсюду слугу не яко раба, но яко брата возлюбленна и паче брата отцем нарича и возыме его отселе клеврета своему имению и единокровна себе учини его, завещая же к тому имен демонских ни во ум приимати, не точию камо именовати и присочетовати.[2021] Священник же оный и слова проповедник молитвами, и молением, и именем Божиим, величием не по многих днех из дому его изгна нечистыя духи, и освятив дом благодатию Святаго Духа и кроплением священныя воды, паки благослови господину в нем жити.

ЛАКОМСТВО, СЛАВОЛЮБИЕ И ПРОНЫРСТВО В САМОЙ ХИТРОСТИ ЧАРОВАНИЯ УЛОВЛЕНО

В монастыри преподобнаго Венедикта некий брат возжела быти игуменом. Ведая же, яко не может сего достигнути при живем игумене, сице умысли. Некий отрок юный живый в келлии игумена и по вся дни наказуем за суровость его, помалу и бием. К сему юноши придружися оный брат и некогда рече ему: «Аще хощеши, да будет тебе склонен игумен, возми у мене некий порошек и потруси яди его, и егда вкусит, к тому тя озлобляти не будет, но весма возлюбит». Юноша со оным согласися, мня истину быти, благодарствуя брата. Приимше порошек, помысли в самем себе, глаголя: «Испытаю прежде, половину в яди посыплю, а другую впредь оставлю, и аще будет добр ко мне игумен, на сем престану, аще ли же гнев на мя не усмирится, вдругорядь посыплю». И тако помышляя, потрясе отравным порошком игуменския яди, понеже остави. Игумен прииде от церковнаго собрания и точию вкуси, абие умре. Тогда брат оный мужеубийца поставлен братии во отца и вожда, и радуяся изобретший последнею злобою маловременное началство, не ведая же, яко отрок злобы лекарство не все изгуби. Повеле ему, яко и оный во своей келлии жити и сперва добр ему являяся, напоследок же, яко егда уже гордостию надуся, нача его озлобляти. Отрок же рече в себе: «Добре сотворих, иже половину порошка онаго сохраних». Не ведый же зла отрок он и мня, яко прежде бывый игумен умре по воле Божии, и от простоты сие помышляше и рече: «Сотворю по первому образу и сему игумену, некли милость его усвою себе». И взем порошек, посыпа яди и оного мужеубийцы, и вкусив, душу изверже и во веки осужден. Брату ископа дол и сам окаянно не укосне снити в онь[2022].

О БОГАТОМ В НЕПРЕСТАННЫХ ПЕЧАЛЕХ СУЩЕМ И О УБОЗЕМ, ВОЛНЫМ СЕРДЦЕМ ГОСПОДЕВИ БОГУ В ВЕСЕЛИИ ПОЮЩЕМ

Богатый и зело изобилный некий человек дом имея великий, прилучен же бе стеною ко хлевине убогаго некоего работнаго человека. И богатый в велицем дому сый в размышлениих всегдашних приходов и придобытия, и многаго собрания, в попечении хранения повсечастную печаль имея и спати не возможе. Дивя же ся убогаго житию, како в хижице своей и в толиком убогом жителстве непрестанно веселится и поет со женою и с чады, и егда лягут спати, со всякою сладостию почивают толико, яко едва жена его убудити возможет, да востав идет на работу.

Позавидев сему богатый зело, нача помышляти, како бы убогаго веселящагося работника печална сотворити. И размышляя много, сице умысли. Востав в нощи, прииде молком[2023] к хижине убогаго и, отворив двери, повеси в них мех денег и отиде. Убогий же на обыкшую работу рано воста и во дверех своих мех сребра охапи и позна, что есть, и урадовася незапному придобытию толикаго сребра, не восхоте и на обычную свою работу ити. Прииде же во многое размышление, бояся да не украдени будут, и нача печаловати, еже бы не погубити толикое обретение, и нача с места на место сребро оно преносити и тамо и инамо землю разгребати и полагати, и дабы жена его и от тоя инии да не уведели, и нигдеже место обрете, ниже упокой мысли и меры постави, где тыя денги дети. И тако много мечтуяся и пренося, на остаток же прииде во свою хижицу и подложи сих под убогую свою соломеную постелю, и сотворися притворно, яко в велию болезнь впаде, ляже на оном сребре, да размыслит, что иматьс ним сотворити.

И тако по многи дни толико печалию и попечением удержимь, лежа на сребре, болезнены гласы издая, вместо еже бы пети и веселитися. Сие видев, богатый он позна силу печали своея, зело сему удивляяся. Прииде же ко убогому во убогий домик его и вопроси жены его, где есть муж ея, она же сказа, яко болит. Он же отвеща, глаголя: «Аз виною мужа твоего скорби, но потщуся и исцелити его». Вниде же в хижицу и приступль ко оному, потиху рече и именем его нарицая, глаголющи: «Оныя нощи и сего часа принесох аз мех сребра тайно и привесих во дверех храмины твоея и вем, яко взял еси их. Возврати ми я, аще ли же не возвратиши, то увещаю судию о полишнем[2024] тя, да повелит обесити тя». Слыша сия, сиротский он работный человек убояся смерти, ведая силу словес богатых, и возврати денги богатому, и егда сребра не возиме, прииде к первому веселию, нача пети и сладко спати.

О ИОАННЕ КОНАКСЕ И О ДЩЕРЯХ ЕГО, КАКО И ЧТО ОСТАВИ ИМ НАСЛДИЕ ПО СЕБЕ

Некий пребогатый человек имянем Иоанн, пореклу Конакс, живый благочестно, восплоди с сожителницею две дщери. И егда в возраст приспеша, присовокупи их брачеством законным добродетелным человеком и сих своих зятей и дщерей зело любляше.

В таковей отеческой любви еже име в стяжании и воздержании, златой сребро и прочая, последи и веси, вся тем своим дщерям отда. В приятии сих велия возрасте во дщерях и зятех его к нему любовь — зело почитаху, якоже подобает, отца, всеугодно охотно творяху ему и тако творяху по воли его, елико даяние его в памяти имяху. В неколико же лет позна той Иоанн от чад презорство[2025] велие и неблагодарство к себе и нимало точно ко благодейству первому о себе. Сие виде, нача размышляти, что о себе сотворити, и обрете добромыслиа совет, положи намерение сицевое: ведая некоего купца великаго приятеля себе, иде к нему, моля его, испроси в заем десять тысящ сребра точию на три дни. Человек же оный взаемною любовию даде ему по прошению его. Иоанн приим десять тысящь сребра, принесоша за ним потаенно, да не сведят дщери его. Заутра прилучися празнику быти велику. Иоанн приготова учрежения[2026] ради зятей и дщерей обед изрядный, живяше бо во особых полатах, возва их и ядоша и веселишася. И тако сим веселящимся, Иоанн изыде от них в другую полату, шкутулу новую, юже прежде изрядно и пребогато устроив с тремя крепкими и предивными замками, отвори, храмину же замче и сие сребро на стол ис крабей тех, в нихже принесоша, высыпа, велий зык[2027] извергая. Сего ради сотвори се, дабы дщери его слышали. Дщери же, яко звук услышаша, ко дверем прибегоша и скважнею сребро оно все видеша, и како положи во изрядную и крепкую шкатулу, и како тремя оными дивными замки замче и запечата. Иоанн же, сотворши сие, изыде. Дщери веселяхуся, на сердцы же великую возимеша охоту и лакомство к сребру оному. Но не смеша отца вопросити, по гощении разыдошася во своя жилища. Иоанн паки сребро оно, никому же сведущу, отда человеку тому, у него же потребова. В третий по пиршестве день приидоша дщери ко отцу своему Иоанну, слово к слову присовокупляюще и се приложиша и вопрошают, исповедаша како видеша, к чесому таково толико дивная шкатула устроена, и еже звук слышаша, и сребро видеша и кое число сих. Он же отвеща им, яко двадесять и пять тысящ фунтов сребра тамо сокровенно имеет. «И хощу, — рече, — все сие сокровище мое по смерти моей вам, любезным моим дщерям, оставити. Вы сие всё имейте, и напишу о сем вам в завете моем. Точию, — рече, — вы не призирайте мене в старости моей, но сотворите мне честь и любовь показуйте, якоже твориша от первобрачных дней. И аз в вас разсмотрю, и кая от вас изряднее покажет ко мне приязнь, та болши имать стяжание по смерти моей». Сие дщери от отца слышавше, зело обрадовашася о приятии толикаго имения, зелным рачением вымышляючи едина над другою, дивную отцу приязнь и честь показовала и ни малыя противныя вещи терпети до смерти его не допустиша, надежду имуще и чаяше о завете стяжания его им еже сребра оного. И тако о сем веселящимся им и отца превосходно почитающим, но день от дни в той радости смерть его скорее быти желающе. Егда же приближися кончина Иоанну, воззва к себе дщерей и зятей своих и принесе пред ня сицевый глагол: «Зятие, — рече, — и дщери любезнейшии, прежде неже умру, не помышляю инаго завета творити, сиречь духовная писати, но сий истинен есть, егоже написали. И есть завет той положен во ону изрядную и крепкую шкатулу ко оному сокровищу моему, видех бо любовь и приязнь вашу к себе, юже совершенно показасте, а не яко прежде, иже егда остависте мя. И за сию вашу милость и любовь благодарю Бога и вас. И за се и аз вас возлюбих, иже никому ничтоже от сродник моих дати сложихся, но еже имам во оной шкатуле, все вам отдаю. Но и се вам извествую, яко кроме сего оного стяжания, еже в шкатуле, не имам, из обещаннаго вам уяти не хощу. Прошу же вашю любовь: дондеже живу ми сущу, при животе моем сотворите противу завета моего и до смерти моей ни от кого не понесете поречения. Пошлите во святыя места, — имя рек, — такожде и пустынником, кождому монастырю по пятидесят литр, и тако сотворши, якоже приказуя разпославши, ключи оныя изрядныя шкатулы по смерти моей оного монастыря, — имя рек, — у отца игумена и у братии возмите. При всяком же замке печать моя во свидетелство целости писания написаного сокровища, чим вам и како владети, тамо написано. К сему, — рече, — еще пошлите в болницы и странноприемницы, и сие все при мне сотворите».

Дщери же его и мужеве их в надеянии оного великаго богатства двадесяти пяти тысящь, иже в шкатуле оной красной и крепкой, от своего имения все сие, еже повеле отец, сотвориша: в монастыри по пятидесят литр,[2028] такожде и в пустыни, в нищепитателницы и странноприемницы разпослаша, и отца чтиша и покоиша даже до смерти. Прииде же время и час, и отец их Иоанн преставися. И егда окончася честное провождение и погребение, послаша по приказу отца в намененный[2029] монастырь, ключи красныя и крепкия оныя шкатулы взята и распечаташа со всяким желанием и охотою, тщателно надеющеся великаго сокровища, отверзоша. И егда вскрыша, ничтоже в нем, точию великую и страшную, зело тяжкую булаву обретоша, на ней же на рукояти зело художественне литеры или слова изваяни, подписано же сице: «Аз, Иоанн Конакс, сим сокровищем затем и дщерям моим челом бью. Сим утешайтеся, воспоминающи на первую вашу ко мне любовь, егда мя ни во что же вменистеи остависте. И завет мой в разделении сего сокровища сицев: всяк сею булавою должен бит быти, который, себе презревши, о других печется». Сие богатство дщери и мужеве их егда обретоша и писание завета прочтоша, зело ужасошася, вместо утехи печалию сердца их облишася и в раскаяние приидоша о отеческом презорстве. Подписаное же, еже паче должно всякому о себе пещися, правду вмениша. Егда же на образ даяния своего имения обозрешася, паки яко бы оболсти их, отцу своему злорчиша.

ЯКО НЕ ПРИСНО НАМ ВИНОВЕН БЕС БЫВАЕТ

Некоего пустынника молитвою связан бысть бес, стрежаше репы его, и некогда прииде человек к старцу репы красти и нача репу рвати, яко возмет ю себе. И бес его окликал, дабы не рвал репы, и хотел сказати пустыннику. Он же мнев, яко привидение чюдится, а не истинное глаголание, и егда хотяше отъити, не можаше подняти, но сила от множества репы исчезе. Шед бес, сказа пустыннику о нем. Изшед пустынник, потяза[2030] его о крадении репы, он же прося прощения и рече: «Прости мя, отче, — рече, — прости, святче Божий: бес научил мя се творити». Абие воскрича бес: «О, неправедне, не трижды ли оглашах тя: не рви репы, скажю старцу! Почто ты напрасно мя злословиши и клевещеши на невинного крадению твоему?» И паки человек той рече: «Прости мя, старче, Бога ради! От своея мысли смущен бых». И абие простив, отпусти его с репою, и яко невинен нам бес делом, но мыслию точию.