Библиотека литературы Древней Руси. Том 16 (XVII век)

ПРЕДИСЛОВИЕ[975]

Аще[976] убо прежде сего времени притчи сия в тиснении типографии нашей изданы были,[977] обаче[978] не таким изрядным расположением, якоже ныне, ибо к сему приложих совершеннейшаго ради разумения к кийждой[979] притчи от древних летописец согласующуюся предстоящей притчи повесть.[980]

Потреба же книги сея всякаго сана людем (наипаче же младым) велика, зане[981] о всяких делех всем человеком притчи сея учение подают, како мудро и опасно[982] жити. К тому же зело дивно размышляти, како Всемогущий Господь Бог не точию[983] кийждому животну свое свойство и природу дарова, но в некоторыя от них изрядныя обычаи и нравы насадил есть, которыя безсловесныя[984] не точию человеком в пищу, но и во многия потребы годствуют[985].

Еще же от сих научитися можем, яко, зря на безсловесныя, достоит[986] нам житие свое и нравы злобныя исправляти. Ибо не многия ли видим свирепейших львов и медведев, иныя ж нечистейших свиней, овых[987] же неблагодарнейших псов, иных же гордейших павлин? Не подобает ли таковым сих срамлятися[988]?

Не пременяют ли таковии человецы свое подобообразие Божие в подобно сих безсловесных?[989]

К таковым убо глаголет Иов:[990] «Вопроси четвероног[991] — и рекут ти. И птицы небесныя — и возвестят ти. Повеждь земли — и скажет ти, и поведят рыбы морския. Кто не разуме, яко рука Господня сотвори сия?» Паки[992] Соломон повелевает ленивому: да идет ко мравию и возревнует[993] пути ея и от нея научится,[994] сия бо в лете себе к зиме пищу уготовляет.

Темже[995], аще[996] оныя безсловесныя кийждо по своему природному свойству Содетеля[997] своего возхваляют и красотою и действием своим Творца своего являют неизглаголанную[998] премудрость, кольми[999] подобает нам, словесным[1000] сущим и надо всеми сими поставленными и многократно красотою оных превосходящим, красоту, благовоние, сладкопение, сладковкушение сих безсловесных, ихже Бог нам покори, употребляя, о всем благотворца нашего о неизреченных его благодеяниих веселящеся хвалити и благодарение возсылати?!

Сего ради во общую пользу, — наипаче младым отроком, иже во дверь сего многомятежнаго вступают жития, — сии притчи в научение и во употребление во всякии случаи составих и, якоже на зрелище, предложих; и да никтоже многим чтением отягчитца, кийждой притчи кратчайшим толкованием оныя изъясних. Сих же прочитая, внемли, изряднейшия яко пчела избирай, да в сердцы твоем мед премудрости собереши, иже во вся находимыя горести жития твоего растворити можеши,[1001] и труды моя в пользу себе да употребиши.

1. О КОНЕ И ВОЗНИЦЕ[1002]

Некоему коню впряжену бывшу в тяжкий воз, хотя минута блатину[1003], ввалися в ню. Возница же нача коня зело бити.

Конь же много трудився, воза своего не извлече и вознице своему рече: «Како ты немилостив сый! Видиши мя труждаюша о извлечении воза твоего, ты же не престаеши бити мя!»

Он же, сие слышав, лютейше нача бити его.

Сия повесть являет, яко горе рабам, над нимиже мучитель господствует, зане[1004] люди своя в тяжкой работе понуждает[1005] и еще биет!

Сице сотвори Тиверий,[1006] кесарь Римский, над единем от рабов своих, зане некогда прилучившуся[1007] сему в пути пред кесарем ехати, в блатину увязе. Кесарь же, разгневався, рече ему: «Изыди скоро отсюду! Аще ли не изыдеши, люте бити тя повелю и в блатине оставити». — О сем пишет Светоний.[1008]

2. О ЛЬВЕ И О ЛИСИЦЕ[1009]

Некогда лев от глада велика[1010] сотвори себе[1011] быти недужна и повеле с великим запрещением[1012], да приидут в дом его вси звери совета ради дел великих. Звери же, боящеся заповедь его презрети[1013], во двор его стекошася.

Лисица же, пришед близь двора львова, виде след многих зверей во двор львов пришедших, но ни единаго от изшедших, рече к себе: «Воистинну сии безумни суть вси, яко собрашася тако ко лву. Мню, яко вси погибоша».

Лев же оных зверей всех разтерза и пищу себе надолго уготова.

Тем являя, яко мудрый человек во время потребно[1014] сети сильных может убегнути, в них же простые[1015] люди себе предают.

Тако сотвори Рудолф, цесарь Римский.[1016] Зане егда вопрошен бысть от князь своих: чесо ради не прииде войною во Итталию,[1017] якоже и протчии цесари и короли, предки его? — отвеща, рече к ним: «Многих цесарей и королей стопы вижу, вшедших во Итталию, ни единаго же вижу с радостию возвращающася». И сказа им притчею, выше изображенною.[1018] — Куспиниан.[1019]

3. О ДРЕВЕСЕХ ДУБЕ И ВЯЗА[1020]

Нача вяз дуба, яко царя древесем, молити, дабы соизволил[1021] ему все древеса, окрест дуба стоящия, посещи, — да удобнейши дуб ветви своя изрядно разширит и красоту свою явно всем окажет. И видя дуб лукавство вязово, рече ему: «Да аще тако сотвориши и древеса окрест мене стоящия посечеши, како аз, во время мразов великих и егда есень и зима хладными ветры мя учнет колебати и от крепких моих кореней опровергати[1022], скрыюся? Вем[1023] твое лукавство, его же ради извергаю[1024] тя от дубравы моея».

Темь являя, яко благое состояние князей и государей состоится во благоденьствии подданных их. И блажен убегая[1025] языка льстива и беседы хвалу в лице глаголющих: их же намерение — точию како кого оглаголати[1026] и богатых до основания опровергати.

Такий совет некий Сосистрат[1027] подаде жителем града Сиракуса.[1028] Ибо егда той, видя друзей Агафокловых[1029] во граде и окрест града обстоящих и град соблюдающих, даде гражаном совет: да погубят Агафокла и друзей его, — умысля в себе, егда сего воеводы и добрыя советы его лишатся, тогда удобнейши возможет град получити и обладати. — Полиан.[1030]

4. О ВАСИЛИСКЕ-ЗМИИ И О ГОРНОСТАИ[1031]

Некогда василиску[1032] лежащу при пути и стрегущу ему, како видом[1033] своим человека шествующа уязвит. Сие же видя, горностай обви себе травою рутовою[1034] (ведая, яко сия трава пользует от яда василискова),[1035] нача со змиею братися[1036] и от себе ю прогна.

Тем научая, яко и безсилныя хитростью противо сильных стояти могут и себе не точию обороняти, но и силу супостат своих сокрушати.

Сице сотвориша раби и поселяне в Скифии оставльшия. Понеже[1037] егда господа их брань творяху со женами-амазонами[1038] и во брани той пребыша седмь лет, тогда оныя рабы все имение господ своих себе похитиша и сами себе господами сотвориша и возвращающихся от брани господей своих изгнаху.[1039]

И тако оные господне с рабы своими многую брань творяще, но выну[1040] от рабов побеждени бяху, дондеже[1041] прииде един от господей оных и рече: «Не достоит нам с рабами своими оружием братися, яко с сильнейшими неприятельми, но воевати их лозами и палицами[1042], яко рабов и поселян».

И тако их победиша и грады своя восприяша. — Устин.[1043]

5. О ОБЕЗЬЯНЕ (О ПИФИКЕ) И ЧАДЕХ ЕЯ[1044]

Некоторый пифик[1045] дву детей име и тех неравно воспита: единаго бо зело любляше, другаго же от себе отверже. И любимаго непрестанно изобилно питаше и о нем веселяшеся, о друзем же не име брежения[1046] и того гладом моря. Сему же унывающу, другому же веселящуся, преломи себе ногу.[1047]

Се же видя, матерь его зело оскорбе, обаче помощи никоей же подати возможе. И великим жалбнием обдержима, непрестанно к себе прижимая, яко по малых днех тому умрети.

Сею притчею являя, яко родителем не достоит чад своих воспитовати в великом лакомстве[1048] и любви чрезмерной, ибо возрастше без наказания[1049], бывают таковии во всяких злобах[1050] превосходны.

Сице бысть Александру[1051] и Антигону,[1052] сыновом царя Гиркана,[1053] зане Гиркан Антигона зело любляше и того наследника себе сотвори, Александра же ненавидя. И аще сей храбростию и разумом Антигона превзыде, обаче отца своего зело бояся.

Посем Антигону умершу, бысть наследник отцу своему[1054] Александр и великие славы изящных[1055] ради дел[1056] достиже. — Пишет о сем Иосиф Флавий.[1057]

6. О ЛЬВЕ И О КОНЕ[1058]

Некогда конь хождаше в поле. Прииде к нему алчный лев, нача ему лукавно вещати: «Вижу тя, о друже мой, от времени[1059] многа недугом одержима. Сего ради пришед, возвещаю ти: аще хощеши, то исцелю тя, зане во врачевстве есмь зело искусен».

Конь же позна лвову хитрость, отвеща, ему рече: «Добре сотворил еси. Вправду познал еси, яко недуг имам, ибо копыта мои задния зело ми болят. И молю, да усмотриши болезнь мою, и, аще исцелиши, благодарен явлюся тебе».

Лев же припаде, хотя болезнь усмотрити, и абие[1060] от коня ногами ударением во главу бысть умерщвлен.[1061]

Сице бывает человеку, хотящу искреньняго[1062] своего лукавством погубити, и емуже аще кто ров ископает, сам в него впадет.

Яко же лев сей, тако и Клеопатра,[1063] царица Египетская,[1064] (аще и с велиим лукавством, но к погибели своей) прииде ко Антиоху.[1065] Ибо егда Антиох во брани победи Александра,[1066] тогда Клеопатра смертною ненавистью вознена- виде сего Антиоха.

Обаче се она скрыв, приступи к нему, испущая лестныя глаголы. И во время великия его жажды принесе ему в сосуде питие, с ядом смертным растворенное. Он же сие уразумев, повеле ю от себе отгнати и потом убита. — Савеллий.[1067]

7. О ЛИСИЦЕ И О ЖУРАВЛЕ[1068]

Некогда лисица позва друга своего журавля на пир и представи ему пищу на ровных блюдах жидкия, иже журавль долгим своим носом ясти не можаше. Лисица же все яди[1069] полиза, жаравль же гладен отиде.

Посих же жаравль позва лисицу и представи ей пищу в стклянице[1070] уготовану, и моли лисицу, да яст и насытится.[1071] Она же токмо[1072] видением себе питаше, яди же достати не возможе. Журавль же доставаше и пояде все, рече ли- сице: «Чесо ради сткляницу токмо языком своим облизаеши, ядей же, положенных в ню, не вкушаеши?»

Лисица же ответа: «Правда есть, яко кто иным творит посмеяние, сам в посмешище бывает».

Сице сотворися царю Иустиниану Второму[1073] от неприятеля его Леонтия, иже не точию сему царю отъя царство, но и нос повеле урезати ему. Егда же Иустиниан паки царство получи, отмсти не точию Леоньтию единому, но во всякое время, егда восхоте нос усморкнути, воспомяну Леонтия и абие повеле единаго от рода его[1074] убити. — Фулгозий.[1075]

8. О ПАВЕ И О СОЛОВЬЕ*[1076]

Пава некогда слыша соловья красным и преизрядным[1077] гласом поюща, зело подивися и рече: «О богиня Натура![1078] Како мя сице сотворила еси велика и златыми перии украшена, гласа же такова, якоже сия малая птица соловей, не имам?»

Натура же обличи павлиное неблагодарствие, яко не удовольствова красотою, юже паче иных птиц стяжа, и яко оная же малая птица себе точию утешая красным пением своим: «Сего ради буди доволна тем, еже тебе дано есть, и не желай, что дано иному».

Тем научая, яко кийждому человеку подобает довольну быти, имже Бог его украсил, ибо не вси человецы вси дары имут, но овому[1079] убо дадеся талант, иному же два, — и кийждому свое дарование дадеся.[1080]

Сицевое свойство павлиное име Каллион,[1081] сын Калиопы,[1082] иже не точию прекрасен лицем и телом, но и природы добрые, и того ради многими дары разумными украшен бе. Обаче вопроси богиню Калиопу:[1083] како научитися красно пети? Она же рече ему: «Буди доволен красотою, имже украшен еси». — Адагий.[1084]

9. О ВОЛКАХ И ОВНАХ[1085]

Бе некогда овнам с волки великая брань. Видяще же се, пси приидоша и помощь овнам сотвориша и волков разгнаша. Волцы же посих приидоша к овцам, рекоша: «Аще хощете с нами быти мирны, то повелити псом от себе отъити».

Овны же сие сотвориша, и нападоша на нь волцы и растерзаху, потребиша[1086] я.[1087]

Научает тем, яко не подобает словесем неприятельским верити и себе в силу[1088] их своею неопасностию предати.

Тако сотвори царь Антипатр[1089] граду Афины, егоже выну иска погубити. По многих убо бранех посла Антипатр ко гражданом афинским, глаголя: «Аще хощети имети со мною мир, то во свидетелство крепчайшаго вашего постоянства изгоните от себе десять мужей,[1090] сущих ваших риторов, иже причинны суть вашему многому мятежу», — ведуще[1091], яко тии в советах первыя и мудрейшия во граде бяху. Егда же афиняны сие сотвориша, лестию[1092] прииде с воинством своим во град и всех себе поработи. — Демостен.[1093]

10. О ЛЬВЕ И МЫШИ[1094]

Случися лву впасти в тенета, ловец ему поставленныя. И много трудився, не возможе от сих излести, но вяще увязе в сети тыя и начася о помощи горко вопити. Сие же услышав, мышь с надеждею, яко получити имать воздаяние много,[1095] прииде и сети оны прегрызе, — и тако лва избави.

Сим научая, яко и малии подданнии могут во время подобно[1096], яко и великия, помощи государем своим сотворити.

Сице бысть Балдвину,[1097] царю Иеросалимскому. Сей убо на брани егда взя жену Амурата,[1098] воеводы срацинского, восхоте убити ю. Но паки[1099] помысли, яко смертию ея себе ничтоже корысти сотворит, повеле ю отпустити.

Посем, егда той-жде Балдвин взят бысть от Амурата, молением[1100] той его жены свобожден бысть. — Игнатий.[1101]

11. О СОЛНЦЕ И ВЕТРЕ СЕВЕРНОМ[1102]

Ветр некогда с солнцем име великое прение[1103], яко той солнца в силе превосходит. И купно совет[1104] сотвориша, да кийждо силу свою на путешествующим покажут. Видевшим же им человека два[1105] шествующе путем, нача ветр зелно с стужею велиею дмети[1106] на ня, — они же крепко одеждею своею укрываху ся, дондеже ветр преиде.

Посих солнце нача тихия и теплыя на них испущати лучи, — путницы же от теплоты ризы от себе отвергоша.

Сице яростию правящим реку, яко не толикую силу имут, яко тии, иже тихостию и разсуждением управляют своя люди.

Сице бысть обоим царем-братом Титу[1107] и Доменьтиану, сыном кесаря Веспасиана. Един, убо первый, правяше люди своя во блазе[1108], со всякою тихостию, и кийждому суд творяше праведный,[1109] — и велию за се любовь от подданных стяжа, и богатства собра многия, и все, еже восхоте, от них получаше.

Доментиан же мучителство велие и гонение людем своим творил и сим умышлял имения их отяти. Обаче мучением и насилием не много сокровище себе собра. Посем же от своих убиен бысть.[1110] — В «Житии кесарей».[1111]

12. О СВЕРЧКЕ И О МРАВИИ[1112]

Прииде в зиму сверчок ко мравию[1113] и рече: «Се ныне наста время зимы, аз же не имам что ясти, зане в лете питахся различными овощи, вас же веселих своими песньми. Ныне же дадите мне от жита вашего,[1114] да гладом не погибну».

Они же рекоша к нему: «Чесо ради не уготовал еси себе к зиме жита, яко же и мы, но все лето во благоденьствии и лености, и песнех дни своя изжил еси? Мы же выну труждаемся и ныне насыщаемся плодами трудов своих[1115]. Ты же по многом веселии, яже получал еси, терпи!»

Тем поучая, яко подобает нам время свое не туне[1116] изживати, но всегда себе и ближним своим нечто потребное творити.[1117] Зане, якоже древний некий философ рече, ничтоже быти на земли дражайше времени, ибо богатство изгибшее человек приобрести может, время же изшедшее никто же может возвратити.

Сицевый сверчек бяше Ацилий,[1118] иже во младости своей блудно все имение отца своего изжил. Посем прииде к Тиверию-кесарю, прося от него помощи. Той же ответа ему, рече: «Друже, почто толико спал еси? Пришествие твое долго ожидах!» — и повеле ему от себе отити. — Целий.[1119]

13. О ВОЛКЕ И ЖУРАВЛЕ[1120]

Прииде волк к журавлю, прося от него помощи, дабы у него кость (от многаго его объядения[1121] в горле увязлую) извлек, обещася ему воздаяния многа. Журавль же ради корысти главу свою во уста волка вложив и кость из горла его извлече.

Егда же нача волка о воздаянии стужати[1122], ответа ему, той рече: «О несмысленне! Како не памятуеши, егда глава твоя была в челюстех моих и аз тя непротиво[1123] своего природнаго нрава пощадих? Сего ради буди доволен, яко главу твою не оттерзал!»[1124]

Являя тем, яко неблагодарные человецы николиже не познавают благодеяния благодетелей своих, и вся им благотворимое точию в должность себе вменяют.

Сице бысть оному вельможи,[1125] иже избави от смерти Василия, царя Греческаго.[1126] Ибо егда сему на ловли бывшу и елень рогама своима хотяше царя умертвити и за пояс его уцепи, прииде той вельможа и пояс царьский мечем своим пререза, и тако царя от смерти избави.

Посем царь не позна сего благодеяния его, но повеле главу ему отсещи, глаголя, яко не достоит таковым рабом быти живым, иже дерзают извлекати на царя мечь.[1127] — Зонора.[1128]

14. О ДРЕВЕ И ТРОСТИ[1129]

Некое древо стояше зело высоко и простираше ветвия своя даже до небес, зело возношашеся гордостию, глаголюще, яко не быти на земли подобну ему, ругающуся трости, яже от малаго ветра колеблема бывает.

Случи же ся быти ветру велику, и опроверже оное древо от корени его. Тростие же сие видевше, рекоша в себе: «О великое чюдо! Како сие высокое древо, еже ветвия своя зело высоко и широко распространяше, ныне паде и сокрушися, малое же тростие от сего невредими пребыша!»

Сице человецы в санах сущих великих падению подлежат, малии же выну стоят[1130] и аще от крепких ветров колеблеми, обаче невредими бывают.

Такую гордость показа великий град Тир,[1131] егда Великий Александр,[1132] яко крепкий ветр, в землю Финическую вниде. Малии гради вси ему покоришася и от него невредими пребыша. Тиру же граду надеющуся на силу свою и крепость, противляхуся Александру. Той же обступи град велиею силою, взя его и всех жителей в нем изби[1133] и домы их разори.

Тогда удобно[1134] глаголаху малии гради: «О коль потребно силнейшему себе покорити!» — Иосиф Флавий.[1135]

15. О ЛЖИВОМ ПАСТЫРИ[1136]

Некий пастырь, стрежаше стадо овец, нача горко вопити, яко волк прииде и похити едину овцу от стада его. Прибегоша же к нему инии пастырие, хотяще помощь ему сотворити, он же посмеяся им. И тако неколико крат сотвори, ругающу ему точию прочим клевретом[1137] своим.

Посих же прииде некогда волк и овцу от стада его похити. Он же аще и много о помощи вопиаше, обаче никтоже к нему прииде, чающе, яко посмевается им,[1138] яко и прежде.

Являя тем, яко аще кто, истинны отступя, кийждому во всяких глаголех лжет, и тому, аще потом и правду глаголет, веры не емлют, но глаголы его во лжу вменяют.

Сице бысть граду Ампилии в Пелопонезии.[1139] Егда воини стрегущии неколико крат в нощи вопияху, яко супостаты приидоша, жители же, сие слышаша, вооружишася и абие к брани уготовляхуся, и[1140] ничтоже обретоша. Сему же неколико крат бывшу,[1141] приидоша супостаты их, и аще стражи и вопиаху, обаче жители не яша им веры. И тако кроме[1142] противления град взят бысть.

16. О СВИНИИ И О ВОЛКЕ[1143]

Прииде к свинии волк и рече ей: «О мати моя! Зело оскорбихся[1144] [1145] видети тя в такой старости и толикими детми отягченную. Сего ради умилихся[1146] о тебе: даждь ми на соблюдение чада твоя, да воспитав[1147] их, от всяких лютых зверей тех соблюду».

Свиния же рече волку: «Господине мой! Вем добре, кто еси ты, вем, яко ищеши точию детми моими себе насытити и наследие их себе похитити!»[1148]

Тем являя, яко подобает человеку зело осмотряти, кому хощет чада своя при исходе души своея в сохранение предати.

Тако сотвори Турский царь Солиман.[1149] Ибо егда Иоанн,[1150] воевода Седмиградский[1151] и король Венгерский, умре и остави младаго сына, присла той Солиман к матери его, глаголя: «Предаждь ми в соблюдение сына твоего, да возращу и сотворю его наследника отцу его».[1152]

Но что сей волк турский сим своим желанием желаше, и посих сотвори: довольно зла той младий князь Седмиградский и матерь его обрели.[1153] — Сурий.[1154]

17. О ГОРДОМ ОСЛЕ[1155]

Бысть некоторый осел, иже от господина своего зело тучно воспитан бысть. И той господину своему вельми[1156] хваляшеся о высокой своей породе и никого же подобна себе восхоте признати, и яко во всяких хитростех воинских намале[1157] ученных коней превосхождаше.

Егда же сей употреблен бысть с протчими коньми, тогда своея ради природныя лености от всяких бысть посмеян.[1158]

Являя, яко аще кто себе и хвалит, обаче дела его являют, аще имать каковыя добродетели.

Такий осел был сын Фионов.[1159] Той убо аще и зело бяше ленив и безумен, обаче вменяше[1160] себе быти мудра и поспешна[1161]. И сотвори з братом своим с Хлорием[1162] (иже мудр бе и смыслен) залог: кто от обоих в беге превзыдет. Егда же Хлорий брата своего зело превзыде, той поруган бысть. — Павзаний.[1163]

18. О ВОЛКЕ ВО ОВЧЕЙ ОДЕЖДЕ[1164]

Прииде некогда волк ко овце во одежди овчей и нача молити ю, да идет с ним к некоему месту, идеже[1165], — сказа, — обрете пажить[1166] и воду зело изрядну.

Овца же вопроси его:[1167] «Друже, повеждь ми, кто еси ты?» Волк же рече: «Видиши, яко овца есмь, твоя сестра». Овца же рече ему: «Аще овца еси, не имам с тобою итти, зане не возможеши от волков оборонити мя. Аще бы ты волк был, тогда бы с тобою охотно пошла».

Тогда волк возрадовался, мняше, яко овца готова итьти с ним, отверже[1168] свою одежду овчю и рече: «Виждь, несмь овца, но волк!» Овца же, сие видя, рече волку: «Иди от мене! Не имам с тобою итти, зане овцы с волки николи имут дружества, аще и овчею одеждею прикрываешися».

Сим научает, яко подобает кийждому себе остерегати, с кем хощет дружество творити.

Яко волк сей, сице сотвори Салладин, воевода Египетцкий,[1169] иже облечеся во одежду овчю, хотя прельстити христианы в немецкой и во францужской земли, дабы не посылали сущим христианом во Иерусалим помощи.[1170] Тии же познаша его, рекоша: «Тогда имамы тебе верити, егда будеши в сердцы твоем христианин, а не закона Махометска».[1171] Он же виде, яко познано бысть лукавство его, от них отступи со срамом.[1172] — Игнатий.[1173]

19. О ПАСТУХЕ И ИДОЛЕ[1174]

Убогий некий пастух зело идолу некоему кланяяся, моля его, да даст ему богатство, якоже и протчим человеком,[1175] и от великия его нищеты избавит. И на мнозе молящуся ему, никакова ответа не получи.

Тогда разгневася пастух, взем млат, удари идола и сокруши его, и обрете в нем великое (от некоих положенное) сокровище. Сие же виде, рече: «О боже мой! Се разумех, яко не молением мя услышал еси, но принуждением мя помилова»[1176].

Являя тем, яко аще кто кому сотворит по многом молении и принуждении кое-любо благодеяние, таковаго благодарства и хвалы не сподобится, якоже таковый, иже скоро ближнему своему помощь творит.

Сице мнози народи сотвориша идолом своим. Егда убо не возмогоша моления[1177] своя от них получити, в ярости своей сокрушиша я. Егда же посем просимое от них получаху, мняху, яко бози их к тому принуждени быша, и паки тем[1178] идолы вяще первых устрояху.

Тако бо сотвори Ксеркс,[1179] царь Перский. Егда море Гелеспонское сокруши мост его великий, на немже хотяше от Азии во Европию преити,[1180] повеле море бити и железа[1181] ножныя в него ввергнути, хотя тем Нептуна, мнимаго их бога морскаго,[1182] во юзах[1183] связати. Егда же посем море от колебания преста, верова, яко убояся прещения[1184] его. — Иродот.[1185]

20. О ЛИСИЦЕ И КОТАХ[1186]

Шествующу убо некогда путем лисице с котами, нача лисица о хитрости своей и о разуме зело хвалитися, яко всех зверей сущих на земли превосходит и самых врагов своих псов овогда[1187] лукавством, овогда же ласканием избегает,[1188] котам посмевашеся, яко дело их точию мыши ловити.

И тако еще ей глаголющу, нападоша на них псы. Коты же скочиша на древо и лисице рекоша: «Спасися ныне мудростию своею!»

Она же от псов растерзана бысть.

Тем являет, яко мнози себе над иными зело превозносят и щастием своим хвалятся и прочим ругаются. Им же абие Щастие[1189] время пременяет и сверху кола[1190] их опровергает[1191]. Того ради блажен, иже во благополучии своем гордостию не возношается.[1192]

Зело притчи сей подобна повесть сия: бысть в Риме некий звездочетец. Сему же с неким воином именем Папирием[1193] на пути шествующе,[1194] нача звездочетец Папирию глаголати, яко никая хитрость[1195] на земли несть подобна звездочетию и яко тем возможно будущая ведати и вся злая избегати.

Папирий же рече: «Аз есмь воин, не имамь иныя хитрости, кроме рук и оружия моего».

И тако им шествующим, нападоша на них разбойницы.[1196] Папирий же приим свое оружие, оборони себе и избеже рук их[1197]. Звездословец же сего, хвалящася мудростию своею с хитростьми своими, погубиша. — Савеллий.[1198]

21. О ЗМИИ[1199]

Некая змия нача железную наковалню грысти, хотяше ту острыми своими зубами растерзати. Егда же змия зубы свои разби и ничтоже преуспе, рече: «О безумная! Что всуе труждаюся? Аще бы зубы моя были и железныя или медяны, никоеже зло сотворити возмогла бы!»

Научая притчею сею, яко вси, иже ищут дела, яже выше меры их, таковыи в посмеяние иным бывают.

Яко сия змия туне угрызаше оную железную наковалню, сице древнии мучители туне христиан к поклонению идол принудити тщахуся, якоже сотвориша злочестивии кесари[1200] Нерон,[1201] Троян,[1202] Иулиан,[1203] Валерий,[1204] Северий[1205] и протчия. Ибо колико вяще они на христиан твориша гонение, толико христиане умножахуся, яко потом Северий принужден бысть рещи, яко убийством толиких христиан вящую сотвори себе беду, нежели христианом, и яко кровь христианская истинное бысть семя их возращению. — В «Житии кесарей».[1206]

22. О СТАРОМ И МЛАДОМ РАКЕ[1207]

Младый рак с старым поплы чрез некую реку и старому рече: «Не подобает нам плыти вспять,[1208] якоже творят прочии от рода нашего, но попловем вперед, яко и прочии звери и рыбы». Старый же рече младому: «Добре глаголеши. Но покажи мне собою образ[1209], како се сотвориши, да и аз, от тебе сие видя, тако сотворю».

Сие учит, яко хотящии иных учити, таковым подобает прежде себе непорочных от всякаго зла сотворити и всяким добродетелем показати собою образ.

Кесарь Гелиовал[1210] от младости своей возращен бысть во всяких злотворениях и беззаконии, и к тому научен бысть от матери своей,[1211] — сего ради вельми злое препровождаше житие. Его же кесарь Северий[1212] моли усердно, да престанет от такова зла и возвратится на путь добродетелей. И той отвеща, рече: «Не могу возвратитися от таковаго пути, на нем же материю своею возведен бысть». — Куспиниан.[1213]

23. О ВОРОНЕ И ОВЦЕ[1214]

Некоторый наглый ворон сяде на хребет беззлобныя овцы и нача ю немилосердно терзати. Овца же нача врана молити, дабы отступил от нея. Он же ни мало милосердова об ней, дондеже насытися плоти ея.

Тако силнии творят немощным, и аще много вопиют и молят, ничто же преуспевают, дондеже таковии вранове немилосердии имениями[1215] убогих насыщаются.

Якоже вран сей, сице сотвори мучитель[1216] Лисимах[1217] некоему Феодору,[1218] егоже зело мучаше и вся имения его отя.[1219] Он же вся сия претерпе мужествено и ничтоже отвещава.

По сем мучитель возъярися, грозяще смертию живот его скончати. Тогда рече Феодор, глаголя: «Сие много твориши, непротивляющуся тебе. Вем, яко не дерзнеши сие творити подобному себе». — Цицерон.[1220]

24. О ЛИСЕ И О ПЧЕЛАХ[1221]

Лисица некогда хождаше окрест дома поселянина некоего, да обрящет себе пищу,[1222] и паде в яму и не возможе излести. Нападоша на ню многие пчелы и начаху кровь ея пити.[1223]

Проиде же иная лисица и рече к ней: «Почто пчел, тако тя томящих, не изгониши?» Она же отвеща, рече ей: «Глаголеши, яко едина от безумных. Веси, егда сих, насыщенных, отгоню, то приидут гладныя и паче первых имут томити мя».

Сим являя, яко, по древней притчи, всегда достоит нам от дву беду легчайшую избирати, — и блажен, иже вящую беду убегает.

Яко лисице сей, тако бысть Цицерону. Ибо егда впаде в руце Клодиевы[1224] и протчих сопостат своих, тогда к Физону[1225] и прочим другом своим писа, дабы помочь ему о избавлении сотворили.

Физон же отвеща ему: «Не требуеши[1226] ныне помощи нашея, зане аще врази твои уведят, яко хощем тя избавити, абие тя убиют, да нас свободятся»[1227].[1228] — Цицерон.[1229]

25. О ЛИСЕ И ОРЛЕ[1230]

Орел, видя гнездо некоей лисицы, нача детей ея стрещи. Егда же тии во отлучении матери своея изыдоша из гнезда своего, абие орел взем похити я и в гнездо свое принесе. Лисица же издалеча сие виде, восхоте избавити чада своя, но не возможе, — нача орла молити, да отпустит чада ея. Он же лисице посмеавашеся.

Лисица же видя, яко высокости ради гнезда орлина не возможет орлу ничтоже сотворити, взем огнь и зажже оное древо, на немже бе гнездо орлино. И тако дети орлины и гнездо его погуби.

Сим являя, яко сущим в силе велицей не достоит малых и немощных уничижая презирати[1231] и зло им творити.[1232]

И бо сице сотвори[1233] перский воевода Арпаг[1234] мучителю царю Перскому Астиагу.[1235] Сей егда уби сына воеводина и на утрии представи тело его отцу в ядех устроеное, он же сие не позна и плоть сына своего яде. Егда же посем от царя сие уведе, ничтоже рече, но посих мсти ему, зане жену и чада его уби, самого же из царства изгна.[1236]

26. О ОСЛЕ, СКАЧУЩЕМ НА ЛОНО ГОСПОДИНА СВОЕГО[1237]

Осел некогда, — видя малаго пса всегда на лоне[1238] господина своего седяща, и играюща с ним, и лутчим брашном питаема, — позавидя псу и рече в себе: «Аще и аз тако сотворю, то господин мой и мя такоже, якоже и пса сего, имать любити».

Егда же грубый осел на лона господина своего нача наскакивати, повеле господин его немилостивно бити и из храмины изгнати.[1239]

Являя тем, яко кийждому достоит довольну быти чином, в немже есть зван, и не подобает выше меры[1240] своея, кроме звания[1241], из чина в чин прескакати.[1242]

И бо, яко сей осел, тако сотвори Амплий.[1243] Ему же предстоящу Августу-кесарю[1244] и виде, яко кесарь вельми некоих любяше различных их ради кощун и глагол смехотворных, восхоте такоже сотворити. Но испусти, яко осел, такия глаголы нелепыя, яко кесарь зело разгневася на нь и повеле ис полаты изгнати его и немилостивно посем бити. — Светоний.[1245]

27. О ВОЛКЕ И О ОВЕЧЬКЕ НЕВИННОЙ[1246]

Некогда волк от студенца[1247] пияше воду. Прииде же ту и овечка, еже хотяше жажду свою утолити. Волк же, стоя со страны, рече овце: «Кто еси ты, иже дерзаеши на студенец сей приходити и воду возмущати? Аще бы была еси и от великих волов, подобало бы тебе о сем молити нас!»

Овца же нача невинность свою представляти, глаголя, яко вси зверие приходят семо[1248] и пиют. Но волк, не зря на невинность ея, немилостивно взем ю, уби и в снедь себе употреби.

Тем являя, яко аще кто ближнему своему хощет сотворити зло, скоро вину к погибели его может обрести.

Сице сотвори мучитель Нерон[1249], кесарь Римский. Ибо егда некий именем Фрасий[1250] воззре печално на нь, виде толиких человек невинно от него страждущих,[1251] абие повеле кесарь убити его, зане возмне[1252], яко с мыслию злою воззре на него. — Светоний.[1253]

28. О ТАТЕ И ПСЕ, СТРЕГУЩЕМ ДОМ[1254]

Некий человек име в дому своем пса, егоже доволно питаше, да стрежет дом его верно.

Некогда же прииде нощию в дом его тать, на него же пес оный нача зело метатися и лаяти. Тать же взем хлеб, меташе псу, да умолчит. Но пес нача паче вопити, доньдеже господина своего от сна возбуди. Той же воста и татя от двора своего отгна.

Тем являя, яко кийждому рабу подобает господину своему верно служити и имения его стрещи, якоже свое, и никаких ради даров не прелщатися.

Таков верен бяше некоему Менению[1255] раб его. Ибо егда приидоша в дом сего врази его со оружием, вопрошающе, где есть господин его (обещающе рабу сему дати многа злата; аще же не повесть где скрыся, то имут его убити), — раб же сей не прельстися даров ради, ниже прещения убояся, но господина своего скрыв, свободи. Сам же избрав лучшее умрети, неже господина своего видети убиения.

29. О ВОЛЕ И ПСЕ[1256]

Некогда прииде вол от работы своея и восхоте насытитися своим, ему уготованным, сеном. На нем же обрете лежаща великаго пса, который никако восхоте вола к корму его припустити. Вол же печально рече псу: «Почто ми не даси сена моего, имже питаюся? Веси[1257], яко пси сено не ядят».

Пес же отвеща ему: «Иди от мене! Сие бо сено аще мы не ямы, обаче постели моя есть, на нейже покойно опочиваю».

Являя тем, яко мнози, якоже и пес сей, обретаются человецы, иже во изобилии своем[1258] останки своя и крупицы, остающия от трапезы их, нищыми убогим не дают, но лутче псам своим тех в снедь вергают[1259].

Таков бяше Птоломей,[1260] царь Кипрьский.[1261] Сей убо стяжаше великое число злата и сребра, требующим же николиже даяше. И не точию тем, но и себе ничтоже от собраннаго сокровища взимаше. И умысли, да не будет никто же наследник такому великому сокровищу, — повеле все свое злато и сребро в корабль вложити и в море утопити. И тако все свое богатство водам предаде.[1262]

30. О ОТЯГЧЕННОМ ОСЛЕ И КОНЕ[1263]

Некоему человеку путем шествующу, име осла и коня. Вся же отягченная и бремя возложи на осля.

Осел же от великия тягости изнеможе, и бремя свое носити не восхоте, и нача коня молити, да нечто от бремя его понесет и ему отраду сотворит. Конь же паче ругаяся ему. Осел же от многаго труда паде и умре.

Посем господин его взем коня и все бремя ослино на коня возложи. Коню же не хотящу — сему[1264] люто биен бысть.

Являя тем, яко мнози радуются о бедах искренних своих и никако не умилосердятся над ними. Но Господь Бог (бедствующих избавляя) многия беды на таковых попускает.[1265]

Сице бысть Октавии[1266] и Сабине,[1267] сущим женам Нероновым. Ибо Нерон Октавию зело мучаше, Сабина же, юже Нерон зело любляше, никакоже милосердова о ней. Сего ради Октавия не можаше сего вяще терпети, Нерона непрестанно моля, да умилосердится об ней. И той вяще оскорбе о ненавиде- нии Сабины, яко Октавию ненавиде, преста Октавию гонити[1268] и зелным гневом возненавиде Сабину. — Светоний.[1269]

31. О ПОПУГАИ И ЛИСИЦЕ[1270]

Лисица некогда виде попугая на древе седяща и сладкую ядь во устах имуща, приступи к нему и рече: «Счастие, счастие, о прекрасная птица, тебе желаю! Не точию паче всех птиц на земли украшена еси, но паче всех животных разумом и гласом словесным, подобно человеком, одарована еси и песньми таковыми, яже всякаго мусикийскаго согласия[1271] превосходит. Сего ради молю, да воспой мне песнь на утешение печали моея!»

Попугай же, слышав сию хвалу, возрадовася и восхоте пети, опусти ядь от уст своих. Лисица же, посмеяся попугаю, восхити ядь его, отбеже.

Сице творят лукавыя лисицы, иже и мудрых лестными своими глаголы обавают[1272] и многая имения из рук их лукавно умышляют[1273], и посем о том хвалятся, сим же посмеваются.[1274]

Таковыя лисы быша предстоящия[1275] тщеславному кесарю Антонию Каракаллу.[1276] Ибо егда принесоша в сокровища его многое злато и сребро, тогда оныя ласкатели начаша кесарю льстити и милостивым его паче всех царей земных нарицати. Кесарю же тщеславие сие тако бысть угодно, яко многие дары им дати повеле. — Дион.[1277]

32. О ОРЛЕ, ЖАБЕ И МЫШЕ[1278]

Бысть мышам з жабами о блатах и полях великая брань.[1279] И минувшей брани, умиришася.

Обаче жабий начальник не можаше гнева своего утолити, — смыслив лукавство, позва мышьяго начальника к себе на пир. Пришедшим же им к реке, жаба посади мыш на хребет свой, да превезет мыш чрез воду. Достигшу же ей среди реки, опроверже мыш в воду.

Сие же видя, орел восхити обоя и потреби я.

Тем являя, яко убийцы николиже могут отбежати местия[1280] своего, зане совесть их[1281] и злая деяния выну обличают и, яко стень[1282], окрест вслед их течет.

Сице збысться не точию Палеологом,[1283] сущим в Константинополи, но и Лукану, царю Пелопонийскому,[1284] и Мануилу Кантакузению[1285] во Албании, ибо сии един другаго искаху погубити. Нападе на ня, яко крепкий орел, Махмет,[1286] султан Турецкий, и от обоих царства и люди восхити и себе покори. — Халкокондилий.[1287]

33. О ВОЛЕ И ЖАБАХ[1288]

Некоему волу ходящу близ блатины,[1289] снедающу траву, яже растяше окрест ея. Собрашася жабы и начаху вопити на вола, глаголюще: «Почто траву, на нейже мы веселимся, снедаеши и ногами своими попираеши?» И брань на него воздвигоша и, ведуще, яко волу ничтоже могут сотворити, от зелнаго гнева мнози разседахуся[1290].

Вол же сему посмеявся, яко вящую пакость себе, нежели ему, сотвориша.

Являя тем, яко не подобает человеку сущу безсилну брань воздвизати с крепльшим себе, ибо сосуд скуделен[1291], сразившуся з железным, всегда сокрушается,[1292] оному ничто же содеявшу. Сего ради блажен, иже себе выну познавает и выше меры ничто же всчинает.

Тако бысть Силе,[1293] ипату[1294] царя Агриппы,[1295] иже ради своего многаго собраннаго богатства, славы и разума подобна мняше быти себе самому царю. И тоя ради гордости от двора царева изгнан бысть. И посем ничтоже ему могущу сотворити, печалию многою одержим, зле живот свой сконча.[1296] — Флавий.[1297]

34. О ЕЛЕНИ, СТОЯЩЕЙ ПРИ ИСТОЧНИЦЕ[1298]

Некогда стояше елень при источнице, виде подобие свое в воде и помысли в себе, яко роги ея велию красоту ей подают, стояще на главе ея яко венца два; негодующу же на нозе свои, яко злообразни суть.

Сие же ей помышляюще, слыша глас ловца трубяща, абие воскочи, хотяше убежати, но в древесех меж ветьвиями рогами своими увязе. И тако от ловца ята бысть.

Тем являя, яко обычай человеком зло хвалити, благое же хулити. И пришедшим в зло, тогда отверзаются им очи разумныя, и познавают, яко еже благо являшеся, то самая пагуба бывает.

Сице бысть Орифии,[1299] дщери Ерифреевы, еже некогда седяше при источнице, виде в воде подобие свое и о красоте своей зело дивися и помышляше в себе, яко нигде же подобно ей быти.

И абие притече, восхити ю Вореас[1300] [1301] и насильствова ю.

35. О ЯСТРЕБЕ, СОКОЛЕ И ГОЛУБЕХ[1302]

Начальствующу над голубми ястребу, многия от них уби, а иных пояде. Голуби же избраша посем начальника[1303] себе сокола, иже, вместо еже оборонити я, паче ястреба побиваше и снедаше их.

Являя тем, яко мнози раби избегоша от господей своих,[1304] предашася иным, чающе лучьшаго жития. Но потом горше первых обретают, ибо многие господне, егда приемлют новыя рабы, великия с клятвою им обеты творят, на них же посих великия и неудобьносимыя возлагают бремена.

Яко ястреб сей, сице сотвори лукавый Птоломей[1305] Симеону Маккавейску,[1306] сущу начальнику Июдейску. Его же, купно и дву сынов его, призва во царство свое и во град свой, любезне прият и велию вечерю на ня сотвори. Но посем, упиющемся им, повеле убити я. — I Маккавеи, 16. [1307]

36. О КОНИ И ЕЛЕНИ[1308]

Бысть елени с конем брань. Восхоте же конь еленю мстити сия, призва некоего человека себе в помощь. Той же помощь ему сотворити обеща, аще даст ему на себя положити бразду и седло. Конь же сему произволи и, возъярився ко отмщению, попусти оному всаднику сести на себя з браздою и остроги, иже онаго еленя, копием поразив, умертви.

Посем конь восхоте от человека того быти свобожден, но той рече коню: «Зане тя имам в силе своей, имаши паки пребыти под властию моею».[1309] И тако конь нужне живот свой сконьча.

Являя тем, аще кто хощет иному зло сотворити и в помощь сильнейшаго паче себе призывает, потом и себе увидит прельщенна, ибо той сочиняет себе зло, иже иному зло составляет и в своя поставленныя сети сам впадает.[1310]

С таким лукавством Марий,[1311] началник римский, римлян себе покори. Ибо егда тии от Силы[1312] зело отягчени бяху, оному Марию о помощи просиша, иже от Африкии с великим воинством в Рим прииде и римлян от Силы избави, но и себе я покори и вящее иго на ня возложи. — Плутарх.[1313]

37. О ЛВЕ И О ПРОТЧИХ СОБРАННЫХ ЗВЕРЕХ[1314]

Некогда повеле лев всем зверем к будущей брани готовитися, и по сему велению вси абие стекошася. Тогда приступи ко лву медведь и рече: «Господине царю! Почто повелел еси быти ослу и зайцу, яко непотребным: сему — неразумѣния, другому же — малодушия ради?»

Отвещав же, лев рече: «И сия убо нам потребны имут быти, зане осел, аще и несмыслен, великаго ради своего рыкания неприятеля устрашит, заец же скораго бега — вести будет переносити».

Сим являя, яко во общую пользу и последнии угодны быти могут В службу противо силы своей.

Сице глаголаше Сципион Емелиан,[1315] егда воздвиже брань со нумантинезы,[1316] яко Кай Метеллий[1317] во брани не имать быти потребен, и за совершенна юрода того призна, — и рече: «Аще мати его еще родит сына, то, мню, не человека, но осля родит».

Обаче сей Кая во брани оной многую помощь сотвори. — Целий.[1318]

38. О ЛОВИТЕЛИ ПТИЦ[1319]

Некоторый ловец постави сети своя и насыпа жита, да уловит птицы. И нападоша голуби и иныя птицы, хотяще от жита насытитися. Сие же ловец виде, восхоте сеть стягнути, но абие наступи на змию, яже и уязви его язвою смертною.

Птицы же, сие видевше, возрадовашася и из сети на древо возлетеша и оному ловцу посмеяшася.

Тако и тем, иже ищут и тщатся иных предати и уловити, сами в первых уловлени и уязвлени бывают. Ибо злыя иным выну зло ищут творити, но на таковых последи сугубое зло обращается.

Таковыя ловители бяху сущия при дворе Навуходоносора-царя,[1320] иже оклеветаша пророка господня Даниила,[1321] егоже и в ров лвом ввергоша. Но минувшим неколиком днем, сей исхищен бысть, оклеветавшии же его ввержени быша и абие от лвов потребишася.[1322] — Даниил, 6. [1323]

39. О ПАВЛИНЕ И СОРОКЕ[1324]

Некогда собрашася вси птицы небесныя, советующе, кого себе оберут[1325] царя. И по многом обрании[1326] купно вси согласно обраху прекраснаго павлина. Многоглаголивая же сорока не возможе умолчати, приступи на среду и рече прочим птицам: «Аще враг наступит на ны, како павлин имать обороняти нас, зане кроме прекрасных перей своих ничтоже имать?»

Тем являя, яко во избрании начальников[1327] на красоту внешную не по- добает смотрити, но на красоту душевную и добродетели.

Сице, егда во Аррагонитском царстве[1328] умре король Мартиний[1329] и вси вельможи[1330] собрашася, советующе, како оберут иного короля, приступи к ним князь Урцеленсий,[1331] рода преизящна и богат зело, — да его королем оберут. Но сии не восхотеша[1332] и избраша себе Фердинанда,[1333] сына короля Кастилийскаго, иже королевство добре многия лета управи.[1334] — Валла.[1335]

40. О ВОЛЕ И КОРОВЕ[1336]

Бысть некогда вол, в велицей работе труждаяся во дни во орале[1337] непрестанно. В нощи же, отдыхая от тягости своея, опочиваше при яслех некоея тучныя коровы, яже ругаяся оному волу и работе его.

Посем виде вол, яко господин корову взя и уби ю. Того ради обрадовася вельми и житие свое похвали, яко николи же имать боятися убиения,[1338] яко корова оная.

Тем являя, яко всякому человеку достоит не на начало, но на кончину своего дела зрети.[1339]

Яко сия корова во изобилии утучненна[1340] и ко убиению ведена, вол же аще и в порабощении, обаче одержа[1341] жизнь свою, тако и людем Израилевым в пустыни бысть. Ибо егда манною не насытишася, но восхотеша мяс, яко и во Египте,[1342] — тогда им во множестве дано бысть. Но абие, еще мясу сущу во устех их, гневом Божиим побиени быша. Протчиа же, довольствующе манною, невредны пребыша. — Числа, 2. [1343]

41. О ОРЛЕ И ВОРОНЕ[1344]

Некогда обрете орел на брезе моря раковину, юже всякими образы ища разбити, но никакоже возможе. И абие прииде к нему ворон и рече: «Аще не возмеши сию и не возлетиши и не опустиши ю, не имаши ясти от нея».

Тогда орел, чая, яко ворон правду глаголет, возлете высоко и раковину опусти, яже разбися. Ворон же скочи и похити труды орлины и убежа.

Сице мнози ласкатели[1345] и трапезныя друзи творят: аще что и приговаривают[1346], то чинят к своей корысти. И тако убо друзи вменяют ся, доньдеже трапезе приседят.[1347] Егда же сие престанет, тогда и дружество их исчезает.

Сице бысть царю Онорию,[1348] иже не точию хотяше правити царство Римское, но восхоте похитити богатьство и сокровища, предками его собранное. Недоумевающу же ему, како подобно[1349] о сем начнет, вопроси ипата своего Стиллика[1350] (иже непрестанно тайно тщашеся, како власть оную от Онория-царя отчюждить). Той же глагола ему: да не даст воином уроки[1351] их и не повелит готфом[1352] обещанную дань даяти.

Сие же сотворившу ему, абие воины возмутишася, а готфы от него от ступиша[1353] и к Стиллику приложишася и Стиллика царя сотворити восхотеша. — Бонфиний.[1354]

42. О ВО́РОНЕ И ОВЦЕ[1355]

Некогда орел паряше по воздуху, ища, да нечто получит ко утолению глада своего. Виде пасуща овец, от них же едину восхити.

Сие же виде ворон, помысли в себе: «Аще орел тако сотворил есть, то и аз едину овцу восхищу». И абие на едину овцу лучшую нападе, юже, яко орел, восхоте похитити, но не возможе.

Пастырь же, сие узрев, прибежа и врана ят и смерти предаде.

Являя тем, яко всякий человек сице погибель свою ищет, яко же вран сей, иже подемлет дела не по силе своей и вяще бремя на себе полагает, нежели носити может.

Таковыя вранове бяху римляне Тереньтий Варо и Павл Амилий,[1356] сим убо с воинством своим бывше близ Карфагснскаго воеводы Анибала.[1357] И видевшу же им храбрый подвиг Фабиев,[1358] како в сражении множество воев анибаловых поби, мняху, яко тако сотворити им возможно. И абие с вои своими совокупишася и на Анибала нападоша. Но противление такое обретоша, яко един убиен бысть, другий же побежа. — Плутарх.[1359]

43. О ОСЛЕ И ВЕПРЕ ДИВИИМ[1360]

Некогда вепрь дивий встрете осла, на работу грядуща, и нача осла зело поношати и различными укоризны обличати, глаголюще, яко несть на земли худейша осла, зане непрестанно человецы того в работу употребляют и всякие ометы[1361] на нем из градов вне вывозят. Себя же зело хваляше и в первых от всех дивиих зверей сказываше, и в славе велицей живуща, и яко плоть его во дворех вельможь обносится[1362] в сладчайших ядех.

Осел же, довольно слышав, вепрю рече: «Доволен есмь о житии своем, ибо аще и в трудех, обаче без печали живу. Ты же непрестанно в боязни пребывавши, зане всяк ищет убити тя и сладким мясом плоти твоея насытитися».

Тем являет, яко муж разсудный всякую досаду не токмо стерпети, но и добром воздати может[1363].

Подобне сотвори царь Греческий Феодосий Юнный.[1364] Мнози его уничижиша[1365] и о нем многое поношение и зло рекоша, сей же николи о сем гневашеся. Егда же некто от вельмож его вопроси, чесо ради таковым не мьстит, рече: «Аще бы возмогл, и аз бы и тех, иже к смерти осужденны — избавити, и по осуждении убиенныя — воскресити!» — Зонора.[1366]

44. О БРАНИ ПТИЦ СО ЗВЕРМИ[1367]

Некогда убо бысть брань велия птицам небесным с четвероножными, и во брани той кийждый брася в силе с подобным себе.

Нетопырь же, чая, яко звери птиц преодолеют, предася на страну их. Егда же увиде, яко зверие от птиц прогнани быша, и, свое непостоянство помышляя[1368], постыдися и в нощи отлучися от зверей и скрыся от птиц, да не познают его.

Сице бывает таковым, иже пременяют верность свою и двоедушно дела своя устрояют, — таковии убо от всех ненавидими бывают, зане надеятися на таковых невозможно.[1369]

Яко же нетопырь сей, сице сотвори некий Гиерон.[1370] Ибо егда вождь Афинийский Темистоклий[1371] вслию брань имяше с персы, посла к сему к Гиерону, да приидет к нему с воинством своим и помощь ему на персов сотворит. Он же, зане персов бояся, не прииде и Темистоклию помощи не сотвори, но ста на едином месте, зряше битву.

Егда же Темистоклий персов победи и с великою честию и победными лики возвратися, прииде абие к нему той Гиерон, хотяше себе к нему совокупити и такую же честь получити. Но Темистокл со гневом и укоризною отгна его от себе, глаголя: «Зане непричастен мне был еси во брани, сего ради не подобает ти причастну быти и чести моей». — Алиан.[1372]

45. О ЖАБЕХ И КНЯЗЕ ИХ[1373]

Некогда жабы собрашеся и моляху прилежно бога своего[1374] Юпитера, да даст им князя. Юпитер же услыша моление, по безсилию их даде им такова началника — се есть колоду.

Сию же видяще, и яко живота[1375] не имать и злыя их не наказует и благим воздаяние не творит, но точию во блатине валяется и от них попираем бывает, — паки молиша, да даст им иного князя, жива.

Тогда Юпитер посла к ним начальника журавля. И той аще и суд благ между ими творяше, обаче многия от них снедаше.

Сия же притча на таковыя, иже не довлеют князьми и начальники своими добрыми, им от Бога данными, но на таковыя возставают и побивают или от властелинства отставляют.[1376] Таковым Бог посих дает злейшия начальники, иже, правляще мучительно, вся погубляют.

Сице бяху древнии римляне недоволни кесарем Диоклитианом,[1377] но восхотеша иного. И посем избраша Максимиана[1378] — и сей им неугоден бысть, сотвориша кесаря Константина Великаго.[1379] Посем Галерия,[1380] по Галерии же Валерия Севериа,[1381] иже вси неугодны им бяху. Последи же сотвориша кесаря Максеньтия-мучителя.[1382] Сей же, яко злый мучитель и пес кровавый, многия от них уби, иныя же в заточение посла, имения их похити[1383] и безчисленныя мучительствы сотвори. — Зри о сем в «Житии кесарей Римских».[1384]

46. О ВОЛКЕ И О КОЗЕ МЛАДОЙ[1385]

Некогда коза, изшед из двора своего, идяше искати себе пищи, повелеваше дщери своей двери дома своего никако[1386] же отверсти. Сие же слыша волк, — козе отшедшей[1387], прииде к дверям и нача в двери бити, да отверзутся ему, глаголющв козк, яко «мати твоя пришла».

Коза же рече: «Ни, не знаю, кто еси. Аще еси мати моя, то рцы ми слово, и аз познаю, мати ли моя еси ты».

Волк же, биюще, рече: «Слово оное, еже дах ти, забых». Рече коза: «И аз не вем, где ключи дверныя положила есми. Сего ради пожди, да обращу я».

Тем научая, яко подобает нам последовати законом, древле от отец наших нам данныя. К сему же и наказания добрая родителей своих не отметати.

Сице бысть жителем града Салапии Итталийской.[1388] Ибо егда из сего града изыде Крисп-начальник[1389] в Рим и запрети им, да не прельстятся от Анибала, супостата римскаго, сушу ему близ града онаго с воинством многим.

Сие же Анибал уведе, сотвори писание и с печатию Марцельлия[1390] (начальника римскаго) и посла во град: в немже якобы повеле вои, присланныя в нощи, пустити. Но граждане сие лукавство Анибалово уразумевше, воев во град не пустиша и тако от погибели своея сохранишася.[1391] — Плутарх.[1392]

47. О ДРЕВОСЧЬЦЕ[1393]

Некий поселянин иде путем и виде секиру едину, обаче кроме топорища. Прииде в лес, моли всех древес, да соизволят ему точию едино топорище от леса своего изсещи. Они же не возбраниша ему о том.

Егда же сие сотвори и топор свой уготова, иде изсече овогда дуб, овогда вяз, овогда сосну. И по мнозех днех и вся древеса ссече и всю дубраву искорени.

Научая тем, яко не достоит кийждому веры яти и оружия своя иному вручати, зане иже нынедруг, заутра враг бывает[1394] и твоим оружием тя убиет.

Такий древосечец бе Фисистрат,[1395] иже упроси жителей града Афины, да соизволят ему купити во граде их оружия. Сие же соизволившу ему купити оружие, — и велию брань на ня воздвиже и водности их и град Афин в покорение себе приведе.[1396]

48. О ПАВЛИНАХ И СОРОКЕ[1397]

Некая сорока, тщеславием великим одержима, восхоте быти в соборищи преукрашенных павлин. И собра многое павлиное перие и теми ся украси, мняше себе павлином во всем подобна быти. Посем прииде к павлинам и с ними равна быти восхоте.

Но тии, видяще сорокино лукавство, нападоша на ню и кийждый перие свое от нея отъя, и сороку биша и едва живу отпустиша.

Являя тем, яко достоит кийждому человеку водитися с подобным себе, и худославному велеродным себе имети не подобает.[1398]

Такое поругание прият в Риме Калистрат.[1399] Сей убо аще бе рода худославна, обаче восхоте быти меж рыцери[1400] в первых и не точию нача с ними общатися, но рыцерския науки употребляти.

И занеже в Риме обычай бяше, яко никогоже в соборище рыцерское[1401] приимати, аще кто не имать на 10 000 златник[1402] имения недвижимых. И сего не точию бедна, но и худородна обретоша, — бысть поруган и от соборища их изгнан. — Мартиалий.[1403]

49. О ЕЛЕНЕ И ВОЛАХ[1404]

Некий ловец со псами своими еленя зело гоняше, иже не обрете места, где скрытися, прибеже в некое волостоялище и волов о помощи нача молити. Волы же стояще отвещаху елени:

«О бедная елень! Что притекла еси к таковым, иже тебе помощи и обороны подати не могут? Ты же, доньдеже приидет нощь, скрыйся иньде в сене».

Се же глаголющу им, прииде господин волов и уби еленя.[1405]

Тем научая, яко нам о помощи подобает просити сильнейших, иже нам помощь подати могут. Мудр же той есть, иже напасти своя может убегати.

Яко сего еленя ловец прогна, сице Иисус Навин[1406] победи пять царей Амморейских,[1407] иже хотяху убежати от него, скрышася в пещере, идеже обретших я уби. — Иисус Навин.[1408]

50. О ЛИСЕ И ВИНОГРАДЕ[1409]

Лиса некогда восхоте от гроздия виннаго насытитися, иже высоко на древе висяху. И не могущу ей никакоже достати я, нача гроздие оное зело хулити, яко зелены и кислы и никоим зверем не потребны бяху.

Сице мнози, егда нечто получити желают, но получити не возмогут, начинают оныя дела хулити, дабы желание свое тем укротити.

Таков обычай име некоторый житель римский. Сей зело усердствова, како получити ему двор Мартиалов.[1410] Его же получити не возможе, нача двор оный (аще зело бяше строением преизрядным украшен) хулити, яко никому же потребен бяше. — Мартиалий.[1411]

51. О ПИФИКЕ И КОТЕ[1412]

Некогда пифик виде при огни каштаны (плод некий древесный) лежащия, зело я возжеле ясти, взем кота за лапу и тою оныя каштаны из огня взимаше. Кот же зело вопияше, яко лапу его сожже (не бяше бо железная), глаголаше: чего ради мучительство такое ему творит? Но обезьяна, ругающися коту, рече: «Что вопиеши? — аз бо не слышу».

Сице вельможи и властелие руками подданных своих[1413] достизают многие земли и грады от среды огня лютыя брани.

Сице сотвориша два татя во время Рампсиния, царя Египетскаго,[1414] иже велие сокровище стяжа. Приидоша бо сия во храмину и восхотеша сокровища его покрасти и, проломав стену, един посла клеврета своего в скважню. Егда же сей некими хитрыми петли уловлен бысть, нача горко вопити, — другий же побеже и клеврета своего остави. — Геродот.[1415]

52. О МЛАДОМ КОНЕ И СТАРОМ ОСЛЕ[1416]

Некий конь младый бысть в великой печали, зане вседневно точию телеги господина своего принужден бяше тянути. И восхоте имети волю и ничтоже труждатися.[1417]

Егда же по случаю всрете стараго осла, обремененна возом великим, рече в себе: «Ныне вижу, яко житие мое зело легчайши есть сего осла!»

Тем научая, яко мнози обретаются неудовольни житием, в немже живут, и непрестанно мыслят высокая[1418], забывающе, яко многия подобныя им в тяжких бременах одержими пребывают.

Такое мнение име Демоклий.[1419] Ибо егда той виде Дионисия-мучителя[1420] живуща во всяком изобилии богатства и силе, — позавиде ему и блаженна того быти мняше.

Сие же Дионисий уведе, призва сего Демоклия, и велию вечерю ему сотвори, и во одежды царския того облече, и яди пресладчайшия ему представити повеле. Мечь же острый повеле повесити на тонкой верви над главою его, — и моли его, да яст и веселится.

Демоклий же, егда восхоте ясти, виде над собою висящь мечь острый, устрашися. Дионисий же рече ему: «Что устрашился еси скоро? Не ужасайся. Виждь, яко ныне изобразих тебе мое житие, зане выну в таком страховании пребываю». — Цицерон.[1421]

53. О КОВАЧЕ[1422] И О ПСЕ ЕГО[1423]

Некий ковачь препровождаше дни своя трудами тяжкими при огни и искрах, работая по вся дни, за которыя труды едва возможе пропитати себе. Той же име пса, валяющася и спяща во весь день; точию егда господин его начинаше ясти, тогда прихождаше к нему, да его напитает.

Господин же его разгневася, рече: «О ленивый псе! Почто просиши у мене ясти, николи же работавши, но непрестанно спиши и валяешися и себе утучневаеши?»

Пес же отвеща к нему: «Господине мой! Аз сему обык: яко же ты во трудех, аз же в лености пребываем, обаче дни наша купно с тобою к коньчине текут».

Сице мнози человецы обыкоша жити трудами и потом кровавым иных человек. Таковыя самую плоть от костей ближних своих потребляют и снедают.

Сице бысть, егда Афины храбро Ксеркса, царя Перскаго,[1424] победиша и многое сокровище взяша. Обаче протчии ельлини,[1425] иже точию в лености пребыша и ничтоже сотвориша, вящее богатьство от персов получиша.[1426] — Иустиний.[1427]

54. О ЛИСЕ БЕЗХВОСНЕЙ[1428]

Некогда яша лису, и отсекоша ей хвост, и отпустиша ю. Она же виде себе тако обругану, недоумевашеся, что о сем клевретом своим речет. Пришед же последи к ним, рече: «Се разумела есмь, яко роду нашему непотребно имети хвосты, зане хвосты красоту нашу отъемлют. Того ради хвост свой отсещи повелела есмь, и тако сотворити и вам совещеваю».

Они же, видевше лукавство ея, отвещаша ей: «Аще паки отрастет хвост твой, и тогда еще отсечеши, и мы такожде сотворим».

Тем являя, яко мнози, иже лишишася добраго своего имени, таковии ищут и клевретов своих в том же видети, ибо злым есть обычай — егда приключитца им зло, тогда и ближнему своему зло желают.

Такий лис быше воевода Адальгерий,[1429] иже за некое преступление ят бысть и к Северию-кесарю[1430] приведен, иже в поругание власы главы его и браду острищи повеле и отпустити.

Егда же прииде во страну свою, рече всем людем рода своего, яко при дворе кесарском обычай новый бысть — всем власы и браду остригати. И тако всех прельсти, ибо вси такожде сотвориша. — Марко Велсерий.[1431]

55. О ЯСТРЕБЕ И ПРОЧИХ ПТИЦАХ[1432]

Некий ястреб восхоте торжествовати день рождения своего. Созва на пиршество различныя роды птиц и уготова трапезу, всякими яди различными зело изобильно устроену, и моли их, да ядят, и пиют, и веселятся. Сим же во всяком веселии бывшим, абие ястреб, заключив двери, нападе на ня и нача от перваго даже до последняго побивати я.

Тако подобает человеку не всякому верити, зане от скорые веры мнози прельстишася. И аще кто, корысти ради каковыя, предаются в руки неприятельские, чающе паки убежати я, таковый поруган, посем посмеян бывает.

Сице сотвориша различныя римския кесари,[1433] яко же Нерон, Калигула,[1434] Клавдий[1435] и прочия, иже созвавше граждан своих на пиршества велия, на них же последи внезапу, аки волцы или ястребы, нападоша[1436] и побиша и имения их разграбиша. — В «Римских деяниях».[1437]

56. О КОЗЛЕ, ОВЦЕ И ВОЛКЕ[1438]

Некогда козел с овцею крепкий сотвориша союз и в том обещеваху един другому яко во благополучии, ниже в напастех друг друга оставити.

Посих срете их волк и той рече овце: «О безумная! Что твориши? Чего ради с смрадным сим козлом дружество сотворила еси? Прииде ко мне и ходи со мною: аз тя имам оберѣгати от всех хотящих тебе зло сотворити».

Козел же волку рече: «О злый хищник! Иди от нас! Вем, яко беззлобну овцу хощеши прельстити и потом погубити!»

Тем являя, яко кийждый, иже со благим дружество имеет, во всяких напастех на оборону и надежду имеет. Ибо несть ничтоже человеку дражайши друга верна и нелицемерна в день скорби и беды.

Таковое лукавство сотвори Антоний[1439] Октавию-ипату,[1440] иже велий друг Цицерону бяше. Ибо егда сей Антоний различными образы тайно тьщася оного Октавия убити, но не возможе сие сотворити, прииде к нему лестный сердцем и нача ему любезне глаголати, да приимет его в дружество свое, зане зело желаше дружества таковаго славнаго и храбраго мужа.

Октавий же, лукавство его виде, рече к нему: «О Антонии! Вижду, яко дружества моего не требуеши. И увеждь, яко и аз тя друга имети не хощу, но имам друга верна Цицерона, и той един ми довлеет». — Плутарх.[1441]

57. О МРАВИИ И МУХЕ[1442]

Бысть мухе со мравием великое прение. Муха житие свое зело хвалити нача, глаголющи, яко выну пребывати ей в полатах царских и насыщатися пищами сладчайшими, мравии же уничижаше, яко тии всегда, подобне волам и ослам, в лете в работе тяжкой пребывают.

Мравии же рекоша: «Аще мы в лете труждаемся, обаче в зиму плодами трудов своих насыщаемся, вам же тогда от глада погибающим».

Посем прииде зима. Тогда велеречивая сия муха от глада погибе, мравии же питашеся уготованною себе пищею.[1443]

Тем научая, яко кийждому человеку подобает, доньдеже не приидет зима старости его, уготовати себе пищу рукоделия: да препитает себе, егда приидет старость, — зане ленивым николиже Господь Бог благословение и преуспение подаст.

Подобне рече Максимиан-кесарь[1444] Диоклитиану:[1445] яко полезнее жити воедине, вне града на селе, кроме всякаго попечения[1446], зане таковыя николиже имут опасения живота своего.

Диоклитиан же, сие слышав, остави престол свой и иде во едино убогое место и во убожестве живяше.[1447].

Прииде же некогда к нему Максимиан (иже посем царство приим) и похвали себе, яко живет во изобилии, Диоклитиану же насыщающу себе брашнами грубыми. Отвеща же Диоклитиан, яко он доволен сим малым есть, обаче велицыи никогда известны живота своего. — Куспиниан[1448]

58. О ОРЛЕ И СКОРЬПИИ [1449]

Некогда скорпия[1450] уязви орла великаго. Той же зело возярися, како бы скорпии отмстити, — восхити ю паки и нача давити ю. Скорпия же паки вяще уязви орла смертию, яко ему поврещися и умрети.

Тем являя, аще за некое полученное зло кто хощет мстити, в-первых да зрит, кому противлятися хощет. Аще той крепчайши его обрящется, то лучше ему претерпети, нежели себе мстити и, мстя оному, себе прежде да не погубит.

Сице сотвори Дион-царь Птоломею, царю Египецкому.[1451] Ибо егда Дион взя Птоломея и ища подобно времяни[1452], како убиет его, тогда Птоломей, сие уразумев, сотвори яд смертен, даде Диону. Той же, егда не веде, прият зелие, начат умирати и Птоломею рече: «Аз тя восхотех убити. Ныне же вижу, яко аз от руки твоея умираю». — Плутарх.[1453]

59. О ПОВЕШЕННОМ ВОЛКЕ ВО ОВЧЕЙ ОДЕЖДЕ [1454]

Некий волк умысли, како ему лучитца[1455] овцы похитити. Облечеся во одежду овчю и смесися в стадо овец, и хождаше с ними. Нощию же во овчарне овцам спящим, нападе на едину от них и подави и снеде ю. И тако многия овцы ему избившу.

Последи же пастырь виде овец погибших многих, волка же виде облеченна во одежду овчю, нападе, ят и уби его, и повеси на древо.

Сице творят нецыи, иже незлобивых хотят уловити и многое время с ними дружатся во одеждах овчих. Егда же им не чающим, нападают и разоряют я.

Якоже сей волк, сице сотвори Дарий, царь Перский,[1456] некоему Саку, воеводе греческому.[1457] Ибо той Дарий на первое его ополчение внезапу нападе и поби, и повеле воем своим облещися во одежды избиенных греков. Сему же бывшу, прииде на второе греческое ополчение. Они же мняху, яко греки с победою от персов возвратишася, любезне прияша я. Тии же нападоша на ня и всех избиша.

Сице и с третию частию сотвори.

Но посем сей Дарий, якоже волк, от отца своего Артаксеркса[1458] убиен бысть.

60. О ВОЛКЕ И О ЕЖЕ[1459]

Некий гладный волк всрете ежа и недоуме, како насытитися им, зане отвсюду копиями вооружен и тем себе бороняше. Рече ежу: «Брате мой! Не страшися и не воставляй копия своя во ополчения на мя, зане возвещаю ти, яко вси зверие ныне мир имут меж себе».

Еж же отвеща: «Вем, брате волче, яко вси зверие мир имут в пределех своих. Но вем, яко мнози обретаются от них хищницы и разбойницы. Их же ради выну во ополчении пребывати должен есмь, да никто же незапно похитит мя».

Научая, яко подобает выну человеку мудру врагов своих опасатися и друзьям своим мнимым тайну свою не явити, ибо враг твой, неопасна тя обрет, похищает, друг твой, тайну твою уведав, уловляет.

И бо, якоже волк сей, тако сотвори Помпий Великий.[1460] Зане егда Цесарь Иулий[1461] с велиею силою прииде в Рим, тогда посла Помпий к Цесарю, глаголя: «Зело прискорбно ми есть видети при тебе толикое воинство, имже толикое иждивение твориши. Того ради советую ти, да отпустиши я, зане не имаши брани ни с кем».[1462]

Но Июлий, ведая лукавство Помпиево, не отпусти от себе воев своих, зане аще бы сие сотворил, абие бы от Помпия убиен был. От него же посем сам смерть получи.[1463] — Плутарх.[1464]

61. О ЗМИИ И О ЕЖЕ[1465]

Прииде некогда еж к змии и моли ея прилежно, да соизволит ему дати малое мѣсто в гнездо свое, доньдеже преидет зима. Змия же ежевое умилное моление виде, возжалеся и пусти ежа в гнездо свое.

Егда же еж в гнездо ея вниде, и избра себе лутчее место и иглами своими нача змие досаждати. Змия же рече ежу: «Что твориши, о неблагодарный?! Како ты скоро забыл еси к себе милость мою!»

Еж же отвеща: «О проклятая человеков ненавистница![1466] Аще аз тебе вред чиню, то изыди из сего места и ищи себе инде покоя».

И тако змию из гнезда ея выгна.

Тем являя, яко мнози неблагодарнии человеци благодеяние, от иных им бываемое, вскоре забывают. И не точию забывают, но за благое и зло воздают.

Сице сотвори в Грецыи воин некий Филиппа, царя Македонска.[1467] Ибо егда сего некий гражданин приим в дом свой и любезне угости, той воин не точию того жителя из дому изгна, но оклеветанми своими на нь дом и имения его себе от царя получи.[1468] — Целий.[1469]

62. О ХАМЕЛЕОНЕ-ЗВЕРИ[1470]

Сей хамелеон свойство имеет ничим же питатися, точию от ветра. Имеет же обычай непрестанно во дни и в нощи вся места преходити и х коему месту какова цвета приближится, в такой цвет и претворяется. И тако той всякими цветы изменяется.

Тем являет, яко многия человецы с какими-любо человеки дружество творят и знаемость чинят, на то время такой и обычай приемлют.[1471]

Таков бяше Алцибиад,[1472] ибо той проклятым тьщеславием, яко ветром, чрево свое насыщаше и тем вседневно питашеся. Того ради и обычай хамелеонов имяше, зане всякия нравы на себе приимаше. Ибо со афины[1473] живяше по обычаем их, яко бо был любезен и всякаго человеколюбия исполнен. С персы же лстив, гневлив и всякаго пиянства одержим. С трояны же предадеся во всякое плотоугодие. И повсему[1474], чей хлеб ядяше, того и хвалу простираше. Обаче зане лукав сый, точию благия нравы прияти не возможе. — Пробий.[1475]

63. О БОРАНЕ И ВОЛЕ[1476]

Сего борана род его яко начальника себе и вожда обраша[1477]. Той же, гордостию одержим, мня в силе не быти ему подобна нигде. Хотящу же ему власть свою распространити и инныя области себе покорити,[1478] надеяся на свои крепкия роги, воздвиже брань с волами и вызва на битву единаго от волов. И той абие прииде битися з бораном. Егда же тии сразишася, боран побежден же бысть и паде.

Сице подобает кийждоиму властелину, хотящему брань всчинати, размышляти, аще может сопротивитися неприятелю, с нимже хощет войну всчинати.[1479]

Тако сотвори славный воевода Июда Маккавей.[1480] Ибо той аще и многи враги силою Божиею победи, яко вси окрест живущии цари и велможи бояхуся его. Егда же сей, надеяся на свою храбрость, с малым числом воев своих сразися с крепльшим себе, абие от неприятелей убиен бысть. — I книг Маккавей.[1481]

64. О КУРИЦЕ И О КОРШУНАХ[1482]

Некая курица имея многия птенцы, их же хотяху похитити три коршуна и потребити я. Курица же яко мати о чадех своих печашеся и на растерзание их не даде.

Тем являя, яко кийждому властелину подобает подданныя своя защищати от всех нападающих на ня врагов.[1483]

Такое попечение име о людех своих Темистокл,[1484] воевода афинский. Ибо егда Ксеркс,[1485] царь Перский, различными образы тщашеся греков погубити наипаче жадаше[1486] пити кровь жителей афинских, и того ради многия лукавства измышляше, — обаче Темистокл все умыслы его ни во что претвори и никоему же злу на ня быти попусти. — Диодор.[1487]

65. О ЗЕМЛЕДЕЛАТЕЛИ И О МЫШАХ[1488]

Некий земледелатель по вся лета велие пиршество творяше в день рождения своего. И тако во едино лето от тех созва многия свои клевреты и угощению велие им сотвори.

По многом же питии оный земледелатель зажже пред домом своим огнь велий, да удобнейше с протчими званными ликует. Егда же сей возгоре, прииде ветр великий и дом его запали. И абие вси друзи его званныя разбегошася.

Сие же ему зрящу, избеже из дому его из огня мыш малая, юже той восхити и во огнь верже, глаголя: «О окаянная! Во благоденьствии всегда со мною была еси, ныне же зло страдати со мною не хощеши!»

Являя тем, яко во благополучии кийждо многия други имать, пришедши же беде, вси страждущаго оставляют и от дружества своего отчюждаются.

Сице Нерон, кесарь Римский, сотвори. Ибо егда упившуся ему, яко вином, яростию, повеле дом свой и град Римский зажещи и всех человек, хотящих огня избежати, повеле паки во огнь вметати. — В «Житии Неронове».[1489]

66. [1490] О ЛОВЦЕ ПТИЦ

Некий ловец простре своя сети, и абие нападоша множество врабии, но о тех небрежаше[1491], зане мали бяху.[1492]

Посих иныя виде, вяще тех, обаче ожидаше, како в сеть его великия птицы внидут. Врабие же насытившеся отидоша, большия же не приидоша.

Вечеру же бывшу, ловец той точию единаго воробья улови.

Тако бывает сребролюбцем, иже непрестанно помышляют, како стяжати имения мира сего, и никако же удовольствующе тем, еже имеют. Ибо иже гонит[1493] за неизвестным[1494], многаго известнаго лишается.

Сице сотвори некий прокуратор[1495] в Константине-граде. Ему же за труды его некий человек даде воздаяние, яже той прияти не восхоте, зане являше ему мало быти. Егда же посем не обрете не точию великаго, ниже малейшаго дара, разгневася на ся и повеле бити себе, да мудрейши будет, ибо всякое даяние со благодарением приимати подобает[1496] — Поктаний.[1497]

67. О ЗЕМЛЕДЕЛАТЕЛИ И МУЖИ ДИВИЕМ[1498]

Некий земледелатель идяше путем, обрете мужа дивия[1499], от хлада умирающа. Его же прият в дом свой, да согреет его.

Той же дивий муж виде земледелателя в дубраве руце свои дмяща[1500] и тем я согревающа. И паки, пришед в дом его, виде, яко той же ядь теми же устнами ухлаждает, — отбеже от дому его, глаголя: «Не хощу жити с человеки, иже теплое и хладное из одних уст испускает».

Тем являя, яко подобает таковых опасатися, иже имут во единой руце огнь, в другой же воду.

Тако сотвори Мануил,[1501] царь Греческий. Ибо егда кесарь Кондрат[1502] с своим воинством идяше во страну Палестинскую, тогда зело любезен к нему явися и многое жито ему дати повеле. Но повеле с мукою известь смесити, от того же многия воини его недугом одержими бяху, инии же и умроша. Се же Кондрат-цесарь уведя, яко Мануил ему в словесех являшеся любовен, на деле же лукав, иде от него в путь свой. — Савеллий.[1503]

68. О МЫШИ И О РАКОВИНЕ[1504]

Некая мышь не довлеяше пищею, еюже обильно в дому своем питашеся, иде искати новыя пищи. Пришедшу же ей на брег морский, виде раковину отверсту лежащу, в ней же бяше рыба[1505]. Ю же ясти возжеле и главу свою в раковину вложи, яже абие затворися и мышь удави.

Тем являя, яко ковди[1506], иже не удоволен пищами, имиже питается, и начнет искати сладчайшия, впадает во многия злыя страсти и неприязни[1507] великия.

Таков бяше Диоген,[1508] иже, не довольствуя пищею обычною, восхоте при брегу морском новыя пищи искати и в ловитве рыб утопе в мори. И тако зле живот свой в возжелении сконча.[1509] — Афинеус.[1510]

69. О ОРЛЕ И РАКОВИНЕ[1511]

Сие чрепокожное некогда негодова о своем житии, яко выну валяшеся по земли, ничтоже видяще от красот земных.[1512] И молися орлу, да вознесет ю на высоту и покажет красоту земли, и за сие велий дар орлу обеща.

Орел же взем, восхити ю на высокия. И посих, егда ничтоже обещанна дара получи, спусти с высоты и разби и снеде.[1513]

Сице человеком худородным бывает, не довольствующим санами средними,[1514] но ищущим достоинства высокия, — на ня же возшед, абие впадают в погибель конечную.

Сице бысть Иустиниану Второму[1515] царю Греческому. Ибо егда той с престола своего изгнан бысть, тогда иде к царю Болгарскому,[1516] да сотворит ему помощь, да паки государьство свое получит, обещавая ему великое воздаяние. Его же помощию желаемое получи и паки на престол свой возведен бысть.

Егда же царь Болгарский нача воздаяния просити и ничтоже получити возможе, разгневася зело и паки не точию престол его, но и все, яже имяше, от него отъя.[1517] — Куспиниан.[1518]

70. О КОКУШКЕ[1519] И КОРШУНЕ[1520]

Некогда коршун, курячей разбойник, виде кокушку, на древе седящу и точию червми питающуся (зане не име сердца храбраго, еже кормити себя искати), посмеяся ей. Она же иного ничего не востребова, единеми точию червьми довольна бяше.

Посем разбойник той хитростию ловца уловлен бысть и во образ[1521] братиям его в кошнице[1522] повешен бысть. Сие же виде, кокушка прилете к нему и рече: «Безумне! Аще бы доволен был еси пищею моею, то в сети сия не бы еси увязл».

Тем являя, иже ся малый доволен бывает и пищей сладчайших не желает, многия сети видимыя и невидимыя избегает. А иже себе предает во всякия плотиугодия, таковый во многия скорбныя случения[1523] ся повергает.

Сице посмеяся царю Александру Македонскому Анаксарх-философ.[1524] Ибо той житие провождаше нищетное и питашеся пищею малою и худою, Александр же по вся дни живяше светло и питаяся пищами сладчайшими и получаше себе вся по всему желанию сердца своего.

Посих впаде Александр в некий тяжкий недуг. Тогда приступи к нему Анаксарх-философ, рече: «О Александре! Се ныне зриши, яко аз худыми своими ядьми здравие стяжах. Ты же во всем сластопитании твоем в недуги телесныя впал еси и предал еси себе, яко в темницу, на мучение врачем, иже в заключении имут держати тя, донелиже хощут». — Алиан.[1525]

71. О ЯСТРЕБЕ И СОЛОВЬЕ[1526]

Некий гладный ястреб нападе на соборище малых птиц, от нихже улови малого соловья, иже горьким рыданием нача вопити и молити[1527] его, глаголя: «О господине мой, всех парящих птиц царю! Пощади худость мою и отпусти мя, ибо аз во вся дни живота моего тя имам благодарити и сладкими своими песньми тя веселити».

Ястреб же рече: «Ни, друже, не тако глаголеши: чрево мое краснаго пения твоего не требует и мусикийскаго твоего гласа слышати не хощет, но требует плоть твою в насыщение глада моего».

Сим являя, яко в нуждах великих человецы пощади не имут. Сего ради подобает комуждо от многих потребных нужнейшая избирати.

Сице бысть в Риме. Ибо егда в народе бе глад великий, и людие к правителем приидоша, хотяще убити я, аще жита им не дадут. Они же повелеша ритором своим к народу[1528] изыти и к ним преизрядными глаголы ярость их укротити.

Они же от него сие слышавше и видяще, яко кроме глагол ничтоже им принесе, паки вопияху. Той же ритор, пришед ко властелем, рече: «Словами моими чрева их не насытих. Сего ради подобает им дати жита, аще ярость их хощете утолити».

72. О ЗМИИ И О ЧЕЛОВЦЕ[1529]

Некий человек идяше путем и, видя змию на пути от хлада умирающу, умилосердися о ней: взем ю в дом свой, и огнь разложи во храмине своей, согре и паки ю оживи. Она же, яко от природы неблагодарна сущи, пришед в силу, нача уязвляти благодетеля своего, иже, приим секиру, уби ю.

Тем знаменуя, яко неть на земли злейше человека неблагодарна, иже, высоту чести достиг,[1530] не точию благодетелем своим добро воздают, но за благо всякое зло содевают.

Таков бяше кесарь Арнулфий,[1531] ибо той избави от изгнания и убиения Зундебалда, царя словенска,[1532] и не точию врагов его прогна, но паки на престол его возведе.[1533] Той же вместо благодарения брань воздвиже на благодетеля своего и кесаря Арнулфа. Той же, ярости исполнен, с воинством великим пришед на него, из царства Зундебалда паки изгна и всю землю его разори. — Липрандий.[1534]

73. О ЧЕЛОВЕКЕ И ЛЬВЕ[1535]

Некий человек идяше путем со львом. И глаголющим же им между себе, приидоша к некоему месту, идеже на камени изсечено[1536] бе: человек побеждающи лва. Лев же сему подивися и рече: «Яко возможно ли человеку лва победити, зане лев вящшую силу паче человека имать?»

Человек же той наипаче человеческую силу и храбрость похвали, яко в силе лва превосходит. Лев же разгневався, скочи, нападе на шествующаго с ним человека и рече: «Друже, яви мне ныне силу твою, да увемь, яко силнейший человек есть льва!»

Тем являет, яко не подобает человеку хвалитися пред силнейшим себе, ибо возносяй ся смирится, смиряяй же ся — вознесется.[1537]

Сице, яко человеку сему о силе своей хвалящуся, бысть Клиту, воеводе Александрову.[1538] Ибо той, егда зело похвалися, яко во брани не точию многия враги руками своими поби, но и Александра из рук неприятельских исхити, яко бы вяще Александра во храбрости себе быти вменяше, и тако гнев Александров на ся воздвиже, ибо той посих Клита руками своими уби. — Курций,[1539] книги 8.

74. О ЛЬВЕ И ОСЛЕ И ЛИСИЦЕ[1540]

Некогда иде лев с ослом и лисицею на ловлю, и совет[1541] сотвориша, аще что изловят, разделив, возмут кийждо часть едину.

Шедшим же им, уловиша елень. Осел же рече лву: «Разделим корысть сию, и кийждо от нас да приимет равную часть». Лев же разгневася на осла зело и скочи на нь, растерза его.

Лисица же, издалеча стоя, моля лва, да разделит[1542] во второй[1543] части. Лев же тако сотвори, лисице повеле взяти едину. Лисица же взя себе часть едину, меньшую. Лев же обратися к лисице, рече: «Где изучилася еси вежству сему?» Отвеща, лисица рече: «От погибели ослины».

Тем научая, яко от чюждих напастей и страданий подобает нам научатися и себе от таковых начинаний, ниже[1544] те страждаху[1545], опасати.

Сице сотвориша воеводы Югурта,[1546] Гиемпсал и Адерван.[1547] Ибо егда Нумидийское царство взята и разделити восхотеша, тогда Гиемпсал лучшую часть себе взя.

Югурта же, иже выну лвино сердце имяше, о сем зело возъярися и воздвиже брань на Гиемпсала и уби его и часть его себе взя. Адерван же, сие виде, Югурта устрашися и малою, худую себе часть удоволи. — Саллустий.[1548]

75. О ЛЬВЕ И ЛИСИЦЕ[1549]

Некогда виде лисица лва издалеча грядуща, зело ужасеся, вострепета, скрыйся от него.

Посем паки внезапу срете его, обаче не тако от него устрашися, якоже прежде.

Егда же в третий раз лва виде и, яко никое же ей сотвори зло, не отбеже от него, но с ним в путь идяше.

Тем являя, яко аще человек обыкнет во благом или во зле, — и той за обычай и зло без страха творит, ничтоже бояся.[1550]

Такая лиса бяше Финий.[1551] Ибо егда той от села прииде в Рим ко царю, зело величества царьскаго устрашися. Посих же вседневнаго ради царьскаго предстояния преиде страх его, обаче той николи же доверивай себе, зане ведяше: близость царская — яко близость огня.[1552] — Ливий[1553]

76. О ЛВЕ, О ВЕПРЕ И О ЯСТРЕБЕ[1554]

Некогда срете лев вепря, и той зле нападе на нь, и нача люто битися с вепрем.

И тако борющимся им, прилете ястреб, обрадовася зело, мня в себе, яко един от обоих имать быти убиен, егоже плотию насытит гладное свое чрево. И всяде на единем древе ту близ стоящу, ожидаше кончину брани их.

Они же, много борющеся, престаша и, мир сотвориша, кийждо в путь свой отиде, ястреба гладна оставиша.

Тем являя, яко не подобает до времени радоватися о делех непостоянных и не поймав не подобает терзати, темже[1555] безумен сей, иже хвалится неполученными делами.

Сице имаху брань велию меж себе Аристовул[1556] и Гиркан, и многим летом продолживше брани. Ирод[1557] зело о сем радовашеся, мняше, яко един от обоих напоследи убиен будет, другаго же преодолев, купно земли их себе получит.

Но посих тии от брани мир сотвориша, оному же Ироду ничтоже оставльше.[1558] — Савеллий.[1559]

77. О ВОЛКЕ, ЛИСИЦЕ И ПАСТЫРЕ[1560] [1561]

Волк сотвори себе некое жилище и многую пищу себе надолзе уготова и живяше во изобилии сытости, и никоеже попечение ему имущу.

Лисица же, на ловли быв, ничто же возможе яти.[1562] Шед мимо жилища Волкова и его видя в таковем изобилии живуща, прииде к нему и моли его, да нечто даст ей от богатыя его трапезы. Волк же от себе ю отгна.

Тогда лисица, завистию и гневом исполнена, иде к пастырю и жилище волково ему сказа, иже шед, волка уби и жилище лисице даде. Обаче егда сие изобилие волково обрете, нападоша на ню псы и растерзаша ю.

Тако бывает человеком завистию одержимым. Ибо таковии, егда братию свою погубляют, сами посем в горшия напасти впадают.

Сему подобно, егда Мусульман[1563] (брат Баязита I-го[1564] салтана Турского) от Моисея,[1565] брата своего, побеже страха ради. На пути же от неких турков познан, ят бысть.

И чающе от салтана Моисея себе великаго воздаяния, приведоша и предаша его Моисею, — от него же абие убиен бысть. Предателей же вместо воздаяния повеле з женами и с чады и с родом живых пожещи. — Халкокондилий, книги 4. [1566]

78. О ЛИСИЦЕ, О ПСЕ И О ЗАЙЦЕ[1567]

Некогда лисица всрете внезапу великаго пса, и той, хотя глад свой насытити, нападе на ню и нача давити ю. Она же рече ему: «Пожди мало и послушай словес моих. Се отвещаю ти, яко плоть моя тебе в снедь зело не здрава и не сладостна. Аще хощеши насладитися пищами сладчайшими, се бежит заец, — его же поставляют на трапезах славных и на пиршествах великих».

Пес же лису остави и за зайцем погнася. Той же, страхом великим одержим, убеже от зуб песьих. Лисица же сие видев, такоже скрыся.

Заец же посем лисицу увиде, рече ей: «О лукавая! Почто пса на мя навела еси?»[1568] Лисица же рече зайцу: «Безумный! Аз тя хвалила и плоть твою паче всех возносила!»

Сице творят нецыи, иже отягчают ближния своя, да тем себе отраду точию сотворят. Ибо лукавый не скорбит о запалении дому брата своего, аще и не имат корысти, точию еже руки согрети.

Такое лукавство во многих людех обретается. Ибо егда таковыя во своих злобах обрящутся, тогда от таковых грядущих бед лукавно избегают и своя преступления на иных налагают.[1569]

79. О ВОЛЕ И МЫШЕ[1570]

Некогда вол, велиею гордостию одержим, глагола себе[1571]: царя быти над всеми животными и яко лва и слона в силе ему превосходити. Се же ему глаголющу, изыде из норы малая мышь и угрызну вола в ногу. Той же, обидим от мыши, зело возъярися и хотя мстити мыши.

Мышь же скрыся паки во свое гнездо. И, изшед, паки вола угрызну. Вол же мыши мстити не возможе.

Тем научая, яко аще и великий который будет властелин, обаче малейший и худороднейший человек может тому пакость сотворити.

Подобно бысть в Риме во время славнаго воеводы Марка Антония.[1572] Ибо егда некий князь Парфский[1573] тайно изыде из землицы своея, яже бяше в горах, и некое разорение римляном сотвори, сей Марко зело возъярися и сего князя и всю землю его восхоте разорити. И иде на нь с великим воинством, бяше бо 300 000 человек, но не можаше оному ничтоже сотворити. И тако оттуду тщетен возвратися. — Плутарх.[1574]

80. О ПИФИКЕ И О ЛИСИЦЕ[1575]

Некогда пифик безхвостой прииде к лисе и моли ю, да даст ему часть хвоста своего излишняго, зане он лишися своего, — сего ради вси ругахуся ему.

Лисица же рече пифику: «Ни, брате, — хвост мой мне самой в потребу и излишества не имать, и части тебе дати не хошу».[1576]

Являя тем, яко сребролюбивый аще и излишество великое во всем имать, обаче ближнему своему в нужнейшую потребу дати не хощет.

Такое моление сотвори Семирама,[1577] царица Вавилонская,[1578] царю Нину.[1579] Ибо егда виде украшение его, моляше царя, да даст ей часть того украшения и чести его. Нин же ей ничтоже даде и рече, яко довлеет ей, яже имяше; царьское же украшение и слава единому царю носити подобает. — Диодор.[1580]

81. О ЛИСИЦЕ И ГЛАВЕ ИЗВАЯННОЙ[1581]

Прииде лисица некогда в дом некоего древорезца[1582] и обрете ту[1583] главу изваянну и зело хитру сотворену, и мняше, той быти человечей. Егда же сию обращаше на все страны — ни гласа, ни глагол от главы не услыша, рече: «Вижду, аще еси видом добра[1584], обаче разумом и словесы обнаженна[1585]».

Являя тем, яко мнози человецы внешним образом и подобием зело прекрасни. Аще же видим[1586] разум и смысл, яже есть истинное украшение человеку, тогда яко безсловесни[1587] и ни к чесому потребни таковии обретаем.

Сице сотвориша древнии христиане. Ибо егда в розных[1588] народех видаху различныя идолы, имже тии покланяхуся, онии христиане тем обличаху, яко аще по видению внешнему зело украшени, обаче одушевления не имут.

82. О ЕЛЕНИ, О ОВЦЕ И ВОЛКЕ[1589]

Некогда прииде елень со овцею пред волка и моли его, да даст ему на овцу суд, зане ему винна бяше множество жита, еже в прежнее время взаим взя и отдати не восхоте.

Волк с яростию великою на овцу разгневася и повеле абие жито еленю отдати. Овца же сие сотворити обеща.

Отшедши же ей от волка, посмеяся овца еленю и рече: «Аз есмь пред тобою невинна. Аще же обещала есмь, то сотворила по нужде, бояся немилостиваго судии».

Сице безвинныя принуждени бывают от немилостивых судей невинно отдавати[1590]: и нужнейшее свое таковый отдает, да како избавится беды.

Сице Тациян Первой[1591] оклевета некоего клеврета своего Александру,[1592] яко должен ему неколико мер жита. Той же себе невинна быти сказа[1593]. Тациян же великим прещением[1594] принуди его исповедати[1595], яко должен бяше толико мер жита, иже посем отдати повеле.[1596]

83. О КОЗЕ И МОЛОДОМ ВОЛКЕ[1597]

Некогда обрете коза на пути младого волка от глада погибающа. Обаче милосердова о нем[1598] и сосцами своими того питати нача.

Волк же, аще млеком козиим питашеся, во обычаи же волчьим возрасте. Коза же сие видев, убояся волка и рече ему: «Иди, чадо мое. Вем, аще тя аз и воспитала, обаче не имам от тебе воздаяния, кроме пагубы, получити, яко напоследок точию растерзана от тебе быти имам», — и отгна его от себе.

Являя тем, яко добро творят таковии, иже врагом своим благодеяния творят.[1599] Обаче подобает выну врага своего беречися, зане враг твой, аще восхощет погубити тя, не воспомянет к тому благодеяния твоего.[1600]

Сице сотвори неблагодарный лукавый кесарь Римский Антоний Каракалла.[1601] Ибо сего воспита от младости его некий Цилон[1602] его же яко сына имяше и изрядным хитростем[1603] того научити повеле. Егда же сей Антоний возрасте и до степени кесарьскаго престола достиже, не воспомяну к тому благодеяния сего Цилона, но паче зверски сотвори и его убити повеле. — В «Житии кесарей».[1604]

84. О КОТ И ПЕТЕЛЕ[1605]

Некогда кот восхити алектора[1606] и того крепко в пазнотках[1607] своих держа и глагола ему: «О окаянне многоженец и любодей![1608] Се ныне прииде на тя за многие твои злости прияти тебе казнь, зане ты в нощи вопиеши и человеком опочивати не даеши».

Петел же, хотя оправдатися, глагола коту, яко не един сие творит, но яко же естество ему подаде, тако и пою, и творяше. Кот же не услыша оправдания его, но немилостивно разтерза его.

Сице убо аще кто на кого вину возложити восхощет и зло ему сотворити, — скоро к тому причину изобрести может, ибо несть невинному оправдания пред мучительми, иже правды слышати не хотят.[1609]

Сице убо сотвори славный мучитель[1610] Дионисий Сикулус[1611] гражданом града Регио[1612] в царстве Сицилийском, ибо егда разгневася на ня, яко никто же восхоте за него дати дщерь свою. Они же глаголаху, яко несть обычай гражданом давати дщери своя цареви. Той же рече: «Обычай же есть се, яко не подобает ничто же цареви возбранити». Сего ради обступи град их, они же множеством сребра и злата мир от него искупиша.

По прешествии же неколиких лет паки посла к ним просити жита. Они же глаголаху, яко не имут. Он же рече, «Аще вы бедны есте и не можете ми дати жита, то аз богат — паки брань с вами хощу сотворити». Сего ради град обступи и взя и жителей погуби. — Диодор, книги 14. [1613]

85. О КОТЕ И О МЫШАХ[1614]

Некоему коту состаревшуся и от старости ловлением мышей прокормити себе не возможе. Мыши же сие видевше, яко враг их состареся, зело радовахуся и в житницах пространно начаху ходити.

Кот же сие виде, скрыся в закроме, егда же мыши прихождаху и кота не чаяху, кот же хитростию своею единаго по единому ловляше.

Сице скудость — во умышлении[1615] зело есть претружше[1616] изобильства,[1617] ибо таковым образом мнози бедныя — смыслом[1618] богатеют, богатии же, ничтоже мысляще, надеющеся на свое богатство, — обнищавают.[1619]

Такий лукавый кот[1620] бе Митридат,[1621] царь Понтийский.[1622] Ибо егда той умышляше, како убиет Дамата[1623] (воеводу Артаксеркса, царя Перскаго,[1624] иже восста на государя своего и велию силу при себе име), — себе же обрете к сему делу безсилна, — посла тайно ко Артаксерксу. И многия воины от него взя, являше себе, яко и он от Артаксеркса отложися и (со изволом[1625] таким) многия грады Артаксерксовы взя.

Сие же Дамат виде, зело возрадовася и восхоте с ним сам о сем глаголати. Митридат же его с радостию прият и совеща с ним, да все воинство их совокупится и на Артаксеркса наступят. Дамат же не чаяше от Митридата лукавства, прииде без оружия своего к нему. Митридат же, сие виде, взем свое оружие, под ризами сокровенное,[1626] уби его. — Плутарх.

86. О ПСЕ СТАРОМ И О ЛОВЦЕ[1627]

Некоего ловца пес зело состаревся. Обаче ловец взя его и обрете елень, посылаше пса, бия, да имет еленя, яко и прежде обычай ему бяше. Пес же рече: «Чесо ради мя, господине, биеши, ведая, яко невозможно ми есть елень сию изловити, зане егда млад бех и в силе и егда у стола твоего питаем, тогда тебе работах. Ныне же за прежния своя службы ожидах от тебе воздаяния и во старости моей себе покоя. Ты же понуждавши мя».

Являя темь, яко аще кто время свое туне изживет во дворах великих и службы служит великия,[1628] ожидая себе воздаяния, — таковии состареются, воздаяния же немногия получают.

Тако сотвори римский вельможа Марко Катон.[1629] Ибо той имяше многая рабы и дондеже служаху ему, работающе день и нощь, пищу и одежду даяше им изобилно,[1630] — егда же состаревшимся им и не могущим работати, отгна их от себе и во гладе истаятися предаде. — Плутарх.[1631]

87. О ЗЕМЛЕДЛАТЕЛЕ И ПСАХ ЕГО[1632]

Некий земледелатель долгие ради зимы бысть в великой скудости и скоты своя нача избивати[1633] в насыщение своего глада. Посем иного ничтоже име, кроме орющих[1634] волов, — и те такожде уби и в пищу себе уготова.

Пси же его сие видяще, глаголаху к себе: «Аще господин наш волов не пощаде, иже работают ему, то како нас пощадит? Сего ради убежим, да и нас не погубит».

Тако мудр есть той человек, иже от грядущия беды может избежати и тако дни своя продолжати.

Сице сотвориша воини града Петелиа.[1635] Егда той обступлен бяше и жители града того не имуще что ясти и от великаго глада говяжия кожи и древесныя коры ядяху, — и из града избежаша,[1636] глаголюще, яко «посих им и нас ясти». — Фронтиний,[1637] книги 4.

88. О ВЕЛЬБУДЕ, О ОСЛЕ, О ВОЛЕ И КАТЫРЕ[1638] [1639]

Некогда сии собрашася[1640] и поведаша друг другу с великою жалостию, како непрестанно работают и тягость несносную[1641] на ня полагают. К сему же еще и лютое от человек подъемлют[1642] биение.[1643] Осел же возопи гласом великим: «Аз не могу вяще работати, и аще господин мой мя начнет принуждати, то начну противитися и битися, дондеже оставит мя. И отселе хощу жити в покое и благоденьствии».

Протьчии же клеврети его ругахуся ему, глаголюще: «Юроде! Почто беснуешися? Не веси ли, яко в работе человеком вси сотворени есми? И аще не будем работати, учнут нас бити и к тому не кормити».[1644]

Являя тем, яко мнози аще[1645] ищут себе разными образы изобрести волю, но не могут, зане кто сотворен осел или вол, в том да пребудет.

Сице граждане римския[1646] приидоша к сенаторем града того, глаголюще, яко «невозможно нам тяготу порабощения своего носити, ибо принуждени есми, яко и волы, себе и вам работати. Вы же пребываете в покое.[1647] Сего ради хощем такожде жити, яко и прочии».[1648]

Обаче тии посем паки в работу, якоже и прежде, принудишася.[1649] — Ливий.[1650]

89. О ПИФИКАХ[1651]

Сии[1652] научени бяху от некоего скомраха плясати и различныя смехотворения деяти. Скомрах же облачаше я во одежды и во пиршество вождаше я.

Прииде же на вечерю некую и нача играти на свою волынку. Пификом же пляшущим и скачющим во одеждах своих, прииде некто от ту седящих, разсыпа им орехи,[1653] — и абие пифики, оставльше научение свое плясание, ко орехом предашася.

Тем научая, яко аще кий человек и зело будет изучен[1654], обаче вред[1655] своея природы во словесех или в делех скрыти не возможет. И всякаго человека аще не на словесех, обаче на деле порода и обычай познается.

Якоже пифик сей бысть кесарь Римский Антоний Каракалла. Ибо той воспитан бяше (яко же выше сего рекохом)[1656] во всяком наказании и учении, яко быти ему не точию[1657] философу. Но от учения своего бяше сначала милосерд и кроток зело, от крови же имяше такое отвращение, яко аще видя кого на смерть ведена, горко рыдаше.

Посем, егда приим правление, все оныя своя науки попра и нача жити по природе своей, а не по наукам,[1658] ибо не точию брата своего единороднаго,[1659] но и многия римския сенаторы убити повеле и безчисленная злодейства содея. — Свидий.[1660]

90. О ЛАСТОВИЦЕ И О ЧЕЛОВЕК, ИЗГУБИВШЕМ ИМЕНИЕ СВОЕ[1661]

Некий человек изгуби неподобным житием все свое имение, и точию едину ризу на себе остави, мысляще, та едина довольна ему есть. Егда же узре на воздухе прилетевшу ластовицу, рече себе: «Сия птица возвещает лето. Сего ради довлеет ми срачица[1662], риза же ми не требует». И шед, прода ризу и вина купи, и тем малое время себе наслаждаше.

Посем, егда с студена севера начаша мразы носити и ластовицу умертвиша, виде пияница сию птицу, и рече: «О окаянная! Ты виновна еси погибели моей, яко ныне от великия стужи погибаю! Почто не дождала еси лета, толь рано к нам прилетела еси? — себе же и мене погубила еси!»

Тем научая, аще кто, не обмысляся, начнет кое дело и последует скорым мыслей главы своея, — и той посем известно[1663] срящет[1664] великую беду, ибо не зри тако своему делу добраго начинания, но предзирай пред темь безмятежнаго сконьчания.

Сице сотвори Албиад,[1665] сын некоего жителя римскаго, богата суща. Той Албиад не точию изгуби в пианстве все имение отца своего, — и ризы своя, снем с себе, продаде и питие купи. Посем — да ничтоже остатися имеет, — зажже дом свой. Обаче посих в великом гладе и нищете живот свой сконча. — Плутарх.[1666]

91. О ЛОВЦЕ И О РЯБЦЕ [1667] [1668]

Некий ловец ловяше птицы, и абие увязе в сети его рябец, егоже ят, нача давити. Рябец же горко вопия и о милосердии ловца моляще: да смерти не предаст и паки отпустит, обещавая в сети его толико птиц приманити, яко сам восхощет.

Ловец же рече: «О лукавый рябче! Како, отшед от мене, мне верен будеши, идеже роду своему неверен еси и предати в сети моя хощеши?» — и ем, уби его.[1669]

Сие являет, человеком, ищущим братию свою в сети уловити, — тако в тех сами уловлени бывают. Ибо аще кто брату своему яму ископает, сам в ню прежде впадает.[1670]

Подобне, яко же ловец сей, сице сотвориша людие царя Антиоха.[1671] Ибо егда воевода Трифон[1672] от воин Антиоховых побежден бысть, иже вслед за ним гониша, тогда Трифон по пути злата много помета, яже воини Антиоховы подъемлюще, Трифону убежати время даша.

Егда же воевода повеле Трифона гнати и его яти, обещая им, яко на вящее злато обращут[1673], отвещаху тии, глаголюще: «Не подобает нам, известное видев, за неизвестный гнатися. Ибо Трифон, обращься, с воинством своим на ны нападет, и побиет нас, и злато сие паки возмет». — Фронтиний.[1674]

92. О АЛЕКТОРХ И РЯБЦЕ[1675]

Некий человек в дубраве излови рябца и повеле ему ходити на дворе своем с курицами его и купно с ними питатися. И тако тому в великой обиде сущу и печали живущу,[1676] виде алекторов и кур непрестанно между себе брань творящих, утеши себе и рече: «Аще сии единаго рода брань меж себе имеют, не дивно, аще и мне, чюжеземцу, обиды творят».

Сице идеже жители меж себе в несогласии великом и развращении[1677], тогда пришлец тем может в гонении утеху и отраду прияти.

Сице бысть Ромулю,[1678] здателю Рима-града. Ибо той бяше обретен у некоей реки и от поселян воспитаем[1679], живяше посреде их во многом гонении. Он же чая себе того рода быти.

Егда же виде меж има непрестанное несогласие и брань и уведе, яко от рода есть преизящна[1680], доблествене[1681] вся претерпев, дондеже прииде время, в не же достиг сана царска и правитель бысть народа Римска. — Виргилий.[1682]

93. О ЛОВЦЕ И ЖУРАВЛЯХ[1683]

Некий человек имяше на селе своем пшеницу ростущу, яже к жатве достиже. Той же пшенице гуси и прочия птицы различнии вред творяху. Человек же той разгневався, постави многия сети, да уловит птицы, своя злотворны.

В нощи же той[1684] в первых незапно увязе журавль. Ловец же ем[1685], нача его умерщвляти. Журавль же моли его, глаголя: «О друже благий! Почто хощеши убити мя, ничтоже тебе зла сотворша? Ибо не аз пшеницу твою снедах, но гуси и прочия птицы». Ловец же рече: «Не вем аз сего, ибо тя в сети своей обретох».

Тем являя, яко хотящии зла избежати, таковым подобает дружитися со благими, а не со злыми человеки, ибо прилепляющемуся со злыми зло его и срящет[1686].

Наипаче сего сотвори мучитель Нерон, ибо той убиваше многия, на нихже малое мнение или досаждение име. Увязе в сетех его и Сораний,[1687] брат Сенеки-философа,[1688] учителя Неронова. И той моли его, да не предаст его смерти, зане не бяше повинен никоему же злу. Но ничтоже преуспе, зане абие убиен бысть. — Ксифилиний.[1689]

94. О ВОЛКЕ И ОВЦЕ[1690]

Некий гладный волк виде овцу на траве пасячую, наскочи на ню, хотяше ю яти. Овца же виде волка грядуща, убежа в село, в некую пустую храмину, ищущи спасти живот свой. Волк же, во храмину вшед, убояся, да от человек не будет убиен, — преиде[1691] и скрыся до нощи.[1692] Во храмине той и тако овца от волка спасеся.[1693]

Тако и злии человецы не щадят крови праведных и не спят, дондеже погубят я гладом злобы своея. Их же злоба такова есть превосходна, яко забыти имать страх свой (в неже сами могут впадати), — точию себе утешая пагубою, иже погубити ищут.

Сице бысть во Иерусалиме некоторым воем римским кесаря Тита Веспасианова[1694]. Ибо егда кесарь той всем воинством своим на град наступи, тогда во граде том евреи и прочии, иже не возмогоша противитися, внидоша во храм Господень. За ними же вбегоша воини римския и абие, егда храмина запалися, мнози от воин тех погибоша. — Иосиф Флавий.[1695]

95. О ЮПИТЕРЕ И О ЗМИИ[1696]

Молниодержец Юпитер некогда вечерю велию сотвори и созва протчия клевреты своя.[1697] Зверие же сия слышавше, кождый принесе Юпитеру дары своя.

Прииде и змия и принесе во устех своих Юпитеру цвет рожаный[1698]. Юпитер же дара ея не прият, мняше во цвете том благовонном яд смертей сокровен быти. Того ради ю от себе отгнати повеле.[1699]

Сице, аще кто хощет Господу Богу служити, подобает с чистым сердцем ему работати; тако, аще кто хощет дары у кого прияти, да хранится яда лукаваго в тех сокровениих.[1700]

Сице бысть Александру-царю.[1701] Ибо егда речеся[1702], яко той хотяше пояти себе супруги, многия от стран различных великия дары принесоша ему.[1703] Он же от некоих дары не прият, их же от себе отгнати повеле. Зане виде, яко сердцем лукавым к нему приидоша, глаголя предстоящим ему: «В сих дарех яд смертный сокровен есть».[1704] — Афиней.[1705]

96. О ЮПИТЕРЕ И О ПЧЕЛЕ[1706]

Мать медоточных пчел некогда вземь мед и принесе Юпитеру в дар, моляше его, да даст ей силу в соблюдении сладчайшаго своего сокровища: да егоже[1707] уязвит — смертию умрет.

Юпитер же рече ей: «Дар, еже принесла еси ко мне, любезно приемлю. А еже ми дати тебе такую вредную[1708] силу, на сие отвещаю: зане ищеши от злобы сердца своего иных губити, сие же да будет: да егоже от человек уязвиши, — смертию умреши».

Тем являя, иже молят Бога о отмщении врагов своих, не точию сего получают, но злобу собирают на главу свою.

Тако восхотеша мстити апостоли Господни. Ибо егда тии приидоша во град Самарийский[1709] и тамо я не прияша, но много зла им сотвориша, — возвращшеся, молиша Господа, да повелит огню с небесе снити и таковыя жители погубити.

Господь же не точию сотвори воли их, но рече им: «Не весте, коего духа есте вы». — Лука, глава 9. [1710]

97. О КОНЕ УКРАШЕННОМ И ВЕПРЕ[1711]

Некий конь учрежден[1712] бяше на брань, виде вепря в кале и во всяком смраде валяющася, ругася ему.[1713] Вепрь же глагола коню: «О беднейший коню! Почто хощеши на войну изыти и самоволне себе на смерть и всякия беды предати?»

Конь же рече вепрю: «О окаянный и смрадный вепре, иже вся дни своя в кале провождаеши и живот свой ту скончаваеши! Аз же аще умираю, обаче со славою в поле, и храбростию неприятельския пробиваю полки, и с великою славою и победою возвращаюся!»

Тем являя, яко мнози ленивии от всякия похвалы себе отчюждают и хвалам[1714] злословят достойных человек. И блажен, иже гроб свой от всякаго злословия может соблюсти.

Якоже конь сей, тако отвеща воевода афинский Фемистокл[1715] Адиманту-ипату[1716].[1717] Ибо егда Дарий, Перский царь,[1718] с великим воинством приближися земли гречестей и Адимант виде Фемистокла с велиею радостию себе на брань готовяше, подивися ему и рече: «Како ты с радостию на вольную смерть готовишися?» Он же отвеща, рече ему: «Лучше ми с честию во брани живот свой скончати, нежели с поношением и укоризною, якоже тебе, во граде жити». — Плутарх.[1719]

98. О КОНЕ И ОСЛЕ[1720]

Ослу идущу на работу свою, срете коня, зело гордостию превознесенна и утверженна[1721] со оружием на брань, нача ему глаголати бедное свое и раболепное[1722] житие и рече: «Аще бы и аз тако питаемь был и от работы свобожден, возмогл бы и аз, якоже и ты, во храбрых подвигах быти».

Егда же виде посем коня во брани посреде оружия подвизающася и многими ранами уязвляема, возвратися, рече: «Не хощу ныне дело коня носити, но в прежней своей работе довлеет ми пребывати».

Тем являя, яко ниже честь, ниже богатство человека в мире сем творят блаженна, но блажен той, иже данным ему от Бога довольствует.

Яко конь сей, таков горд бяше Дионисий-мучитель[1723], [1724] ибо той никогоже пощаде, но всех купно уничижаше и кождому страшна себе творяше.

Егда же мучительства ради сей из града изгнан бысть, посих на торжищи и позорищи[1725] питашеся игранием, идеже от всех поруган и посмеваем бысть. — Алиан.[1726]

99. О ИНДИЙСКОМ ПЕТУХЕ И ПЕТЕЛЕ[1727]

Некий петель[1728] виде на дворе своемь пришедша петела странна[1729], от предел индийских, гордостию непрестанно надымающася зело на нь,[1730] нача негодовати и на брань его воззва. Пришедшу же, зело яростно начата братися.

И тако много биющимся им, не можаше индийский петел мира от другаго получити, но повсюду гоним бяше, дондеже вселися во ино место искати себе покоя.

Сице обретаются мнози народи такимь безчеловечием и грубостию одержими, иже не попутают иностранну у себе водворятися и трудами своими питатися.

Тако сотвориша нечистивии гаваонити[1731] левиту[1732] и жене его, хотящим во граде их обнощевати. Ибо жену его яша и насильство ей сотвориша. Левиту едва отбежати могущу.[1733] — Книги Судей, глава 19. [1734]

100. О ПОЛЕВОЙ И О ГРАДСКОЙ МЫШИ[1735]

Некая полевая мышь позва в дом свой градскую мышь и нача ея угощевати плодами полевыми, обаче не таким изобилием, яко же градская обыкла ясти. И отпусти ю.

Градская же, хотя долг свой воздати, позва к себе полевую во град, имяше бо жилище свое в некоем погребе, идеже всяким изобильством питашеся. И оную мышь богатою трапезою угости.

И абие внезапу вниде ключарь в погреб, нача за ними гонити. Градская же утече во свою нору; полевая же не ведяше где скрытися, бегая во все страны, — ключарь же ю бия, — еле живу остави утекшу.[1736]

Посем ему отшедшу, изыдоста обе мыши от язвин своих, полевая же градской рече: «Не хощу с тобою быти и трапезы твоей насыщатися, зане аще аз сладких пищей и не имам, но обаче без печали хлеб свой снедаю».

Сице человецы, иже в нищете со удовольством живут, всякаго покоя, тишины и спасения сподобляются. Живущии же в пространьстве[1737] и богатьстве причастни суть не точию великому падению, но и многим бедам и тяжким грехом.

Яко же сия полевая мышь (аще и доволно питашеся, но во граде лакомствовати восхоте), сице сотвори лакомый Апиций-римлянин.[1738] Ибо той аще всякое довольство имяше, обаче сладких ради пищей с великим страхованием чрез море в Минтирскую страну[1739] и во Александрию отплы. Егда же тамо по своему желанию ничтоже обрете, паки возвратися в Рим. — Сенека.[1740]

101. О СТАРОМ ЧЕЛОВЕЦЕ И О СМЕРТИ[1741]

Некий старец иде путем, нося на раме своем тяжкое бремя, от него же зело утрудися. И седе при пути, зело стонати нача и горко рыдати, яко по вся дни живота своего[1742] даже и до старости своея не возможе покоя себе получити. Сего ради возжеле лучше умрети, неже в таких трудах жити, и возопи: «О смерте приятнейши! Услыши мое моление, прииди скоро изими мя, суща стара, от труда сего!»

Смерть же абие услыша глас его и со оружием своим к нему притече, хотяше восхитити его. Старец же, видев ея, зело устрашися и рече: «Не сего ради молих тя, да восхитиши мя. Но да сотвориши ми милость — в сих тяжких моих трудех споможеши мне сие бремя нести».

Тем являя, яко аще по единой беде приидет тяжчайшая — и мы о смерти вопием; пришедши же ей, аще и в беде, обаче еще жити просим.

Сице бысть Антистену-философу.[1743] Егда той впаде в тяжкий недуг и не могущу ему тяжкой болезни терпети, возжеле лучше умрети, нежели в болезни такой пребывати.

Сие же слышав, философ Диоген[1744] абие притече к нему с ножем, яко бы хотя его заклати. Тогда Антистен возопи: «Пощади, пощади мя болезней ради моих!» — Лаиртий.[1745]

102. О ЕЛЕНИ ПИЯНОЙ[1746]

Некоей елени обычай бяше выну во пиянстве пребывати. И в некое время напившися ей, хотя древо прескочити, преломи себе ногу.

Темь научая всех гонящих[1747] пиянства и поработивших себе Бахусу и Цереси,[1748] яко, наполнившии себе пиянством и объядениемь, какие плоды посем от таковых наследуем? Не всякое ли зло, и нечистоты и блудодеяние, свары и убийства, и крамолы и злообразие? — ибо тогда преизряднейшее создание, егоже Бог подобообразием своим украси, самовольне претворяемся в подобие всякаго скота, зане вино, постигши злыми своими пары во главу, отгоняет человеком разум, память, смысл, слово, силу и срам. И бывают таковии пияницы ови подобни нечистым псом, овии дивиим медведем, овииже смехотворным пификом, инии же скверным свиниям и прочим подобным сим.[1749] Сего ради подобает кийждому, наипаче христианину, от сих отвращатися и воздержанием себе хранити.[1750]

Подобне бе сей елени победоносный карфагенский воевода Анибал. Ибо егда той достиже до страны Кампанейской,[1751] и нача пити тоя страны сладкая вина, и многий вред от неприятелей пиянством своим себе сотвори. И овогда[1752] едва спасеся от неприятелей.

Егда же таковый вред узре, преста и к тому[1753] не восхоте отнюдь вина вкушати. — Плутарх.[1754]

103. О ДВУ ПУТНИЦЕХ И О МЕДВЕДЮ[1755]

Идущим некогда двум человеком и учинили меж собою завет друг друга николиже никаких ради бед и случаев смертных оставити. И во утверждение купно меж себе братство сотвориша.[1756]

Глаголющим же им, притече медведь и наскочи на ня. Един же от обою убеже и на древо взлезе, другий же абие паде, аки бы мертв лежаше. Медведь же пришед к нему, обоняв его и, мня яко мертва, отъиде.

Клеврет же его сниде з древа, вопроси его: «Что медведь глагола с тобою?» Он же исповеда: «Глагола мне: оставлю тя невредна, да вернейша друга, паче оного человека, обрящеши».

Тем являя, яко всякий друг при беде познавается. Яко же златой сребро огнем искушается, тако и друг в напасти, ибо скорейши снежнаго разстаянья лестный[1757] друг в беде отступает. И не точию, аще на тя беда, но аще той благоденствие и славу обрящет, и тогда тя знати не хощет и тя вопросит: «Кто еси ты?»[1758]

Сего ради несть ничто же дражайша на земли друга верна, и благочестива и правдива.

Тако сотвори иногда[1759] ипат Алцибиад.[1760] Ибо хотяше искусити други своя, сотвори некое тело изваянное и повеле облещи во одежду и кровиюокровавити и в некое место дому своего положити.

Во утрии же созва други своя и рече им, плача: «Се аз согреших: убих человека невинна, его же тело лежит в дому моем. Сего ради молю вас, аще зло постигнет мя, не оставите мене». И показа им мнимое тело человеческое.

Они же, страхом содержими, оставиша его вси, кроме некоего Каллия.[1761] Алцибиад же того единаго от всех истинна себе друга быти позна, прочих же лестных обрете.[1762] — Полиний.[1763]

104. О ВОЛКЕ СО СВОИМИ СВИДЕТЕЛИ НА ОВЦУ[1764]

Некогда волк оклевета пред судиами овцу, глаголя, зане яко должна бяше ему и николиже восхоте заемное возвратити. Овца же от судей испытася, та же великим кламством[1765] [1766] глагола, яко николиже от волка взаим взя.

Волк же представи лжесвидетели: пса, ястреба, коршуна, — и судиям довольно сребро даде, иже невинную овцу осудиша волку, елико той рече, отдати.

Сице мнози человецы зле творят лжесвидетельми ближним своим, принуждающе судей сребром на изречение неправедное. Но горе таковым, тако творящим, идеже праведнаго осуждают, неправеднаго же оправдывают мзды ради, — ибо сами тяжкий суд от Господа Бога восприимут.[1767]

Сице сотвори Югурта со Адербалом[1768] в Риме. Ибо егда Адербал судей о отмщении на Югурту моли (яко брата его[1769], безвинна суща, уби и наследие его похити), тогда югурта судей сребром довольно одари, иже виннаго Югурта оправдиша. И не точию месть за убийство брата его сотвориша, но и имение братние от него отяша. — Салюстий.[1770]

105. О ОСЛЕ И О ТРЕХ ГОСПОДИЕХ ЕГО[1771]

Осел работаше господину своему — некоему вертоградарю. И той аще нетяжкое что, точию овощи на осла возлагаше и во граде продаяше. Осел же о сем зело оскорбе, ибо мняше, яко той работе всех тяжелше быти, — моли Юпитера, да избавит его от сего человека и даст ему иного господина.

Той же ему даде каменосечьца. И той тяжчайшая бремена на него возложи, — еще же молившу ему, и от сего избавитися.

Посем осел дан бысть кожевнику,[1772] и той вящею тягостию паче прежних того обремени.

Осел же сие виде, нача в себе глаголати: «Како безумен бых и яко юрод ся сотворих! Почто перваго своего господина премених, у негоже имех житие благо? Ныне же от непостоянства своего зло мя постигло. Пребуду же у сего, да не злейше мне будет!»[1773]

Сице бывают некотории человецы: аще и благо от Господа Бога получают, тем не довлеют себе, но ищут лучших. Посем обретают себе тяжчайшая и от единыя премены входят в другия, злейша себе творят. И потом, раскаявшеся, в недоумение и во отчаяние впадают, проклинающе свое непостоянство.[1774]

Подобне обретается в житии мучителя Дионисия Юнаго.[1775] Сего бо на пути срете некая вдовица и рече ему: «Да во благополучении пребудеши на долгия лета!» Он же вопроси ю о вине глагол сих.[1776] Она же поведа ему:

«За лета многа живущи ми во области Дионисия Стараго. Его же ради злаго жития и мучительства оставих дом мой, исках иного господина. И обретох того злейши перваго.

Посих и сего оставих, шед искати иного, — обретох третияго, злейша обоих первых.

Посем приидох во град сей, идеже ты начальствуеши, чая тя первых лучша быти. Обаче вижу тя и всех злейша и мучителнейша первых. Того ради умыслих пребыти зде, да лютейша тя не постигну».

106. О КОЗЛЕ И О ЛИСИЦЕ[1777]

Некогда иде лисица с козлом искати чреву своему насыщения иди некое приятное напоение. Идущим же им, приидоща к некоему погребу, идеже лежаху многие сосуды с питием. Рече же лисица: «Идем и возвеселимся в погребе сем и, напившеся, возвратимся».

И вшедше, внидоша в погреб, идеже довольно насытившеся. И посем рече лисица козлу: «Время нам возвратитися, да некако пси нас увидят и растерзають, или страж сего погреба увидит нас, — и поймают и убиют. Сего ради стани у прага сего, и аз вспрянув на выю тебе и осмотрю: нет ли кого, иже бы нас могл уловити».

Козел же, не ведая лукавства лисицы, тако и сотвори. Абие лисица ис погреба по нем воспрянув и козлову безумству посмеяся,[1778] а его в погребе без помощи остави.

Тем научая, аще кто ушеса своя предаст ко глаголом лукавых человек, и той в неотемныя беды себе вьвергают и живот свой в нем погубляют.

107. О МЕДВЕДЕ И О ПЧЕЛАХ[1779]

Некогда прииде медведь ко ульям пчельным, хотяше себе сладким медомь насытити. Опровергшу же ему кошницу их, абие нападоша на него пчелы и начаша уязвляти его, яко еле живу ему отбегнути.

Тем научая, яко хотящии похитити имения чюждая сами всегда в напасти себе ввергают и живот свой бедне скончавают.[1780]

108. О ЖЕНЕ И О КУРИЦЕ[1781]

Некая убогая жена[1782] имяше в дому своем курицу предивну, яже госпоже своей на кийждо день даяше златое яице. От сего же жена та зело обогатися, но тем не удоволи. Златолюбием велиим одержима, рече к себе: «Аще ми сия курица на кийждо день дает яйцо златое, вем, яко и тело ея от злата есть. Сего ради имам ю убити и наипаче обогащуся».

И взем нож, и закла ю. Но ничтоже обрете, кроме смраднаго телеси ея.

Тем научая, яко нецыи человецы не довлеют уроками[1783] своими, и ищут высокая[1784] и в тех своих мыслех великое иждивение[1785] творят. Обаче посем лишившеся вся имения своя, ничтоже кроме тщетных труды обретают.

Сице сотвори Дионисий-мучитель.[1786] Ибо той николиже довляше себе данми подданных своих,[1787] но выну тяжтяйшая бремена на ня возлагаше, дондеже погуби[1788] купно подданныя, державство и богатство свое собранное и в нищете последней бедне сконча живот свой. — Плутарх.[1789]

109. О ЛЬВЕ, О КОРОВЕ, О ОВЦЕ И КОЗЛЕ[1790]

Некогда лев сотвори с коровою, овцею и с козломь крепкий соуз, да купно идут на лов и, аще что уловят, на ровныя части[1791] кийждо разделит.

Идущим же им, уловиша елень. И приступи лев, рече: «Первая часть есть моя, зане царь есмь всем зверем. И вторая моя есть, зане в ловлении пред всеми вами превосхожду. И третия часть мне же достоит взяти за труды моя, сотворенная в ловитве. О четвертой же части, аще кто хощет, да сотворим брань со мною, и от пазноктей моих да отъимет».

Тем являя, яко кождому подобает остерегатися союзы или заговоры[1792] составляти с сильнейшим себе, зане силный уловление делит по воли своей. Сие же и о марниях[1793] [1794] и резоимателех[1795] именуется, иже похищают лихвы[1796] от ближних своих вяще жидов и кроме[1797] залогов сугубых клевретам своим в бедах сущим, ничтож взаим дати не хотят.

Такий злый губителный лихоимец бяше цесарь Римский Кай Калигула. Ибо той не точию всякими образы имения жителей римских отимаше, но и принуждаше кождаго от граждан и поселян, яже не имяху чада, писати духовные того наследником имений своих творити. А иже чада имяше, и той принужден бе такуюжде часть имения своего ему дати, якоже и единому от чад своих.

Повелеваше же им духовныя своя писати во время живота своего, здравым сущим, — да получит имения их часть. Посих же отравою умерщвляйте, глаголя, яко не подобает человеку тому со живыми пребывати, иже себе к смерти приготова и духовную написа. — В «Житии кесарей».[1798]

110. О ГОРЕ, ХОТЯЩЕЙ РОДИТИ[1799]

Бяше некая гора зело высока, яко верху ея достизати паче высоты облак. И нача зело колебатися и трястися. Прочия же горы о сем дивишася и рекоша: «Истинно хощет сия родити подобную себе гору».

Сие же слышавше, людие стекошася, да чюдо оное узрят.

Егда же прииде рождение ея, роди малую мыш. Зрящии же зело посмеяхуся горе оной и ругахуся, глаголюще: «Како гора сия великая по толиких болезнех точию роди малую мыш?»

Сие же научает, яко многия обретаются людие, иже зело во словесех себе возвышают: овии хвалятся премудростию, овии же богатством, инииже мужеством и силою, инии же художеством. Обаче всякий человек в деле познавается.

Сице сотвори Агесилай, царь Греческий.[1800] Ибо той хотяше брань сотворити со окрестными его и славу велию повсюду разшири о себе, яко многия в безчисленныя рати собра.

Сие же слышав царь Тахус,[1801] бояся, да некогда пришед, его разорит, прииде в Грецию ко Агесилаю. И не обретшу ему ничтоже, разве малых людей, Агесилаю посмеяся и рече к нему: «Се гора великая восхоте родити — и роди мышь».[1802]

111. О ЗАЙЦАХ И О ЖАБАХ[1803]

Бысть некогда, преидоша на зайцов пси, и многия от них растерзани быша, прочия же отбегоша.

И прибегшим им к дубраве, ветр крепок бысть, древеса начаху шум велий испущати. Они же паки бояхуся и во ину страну отбегоша.[1804] И совет сотвориша: да купно стекшеся, во блатину себе ввергнут, — глаголюще, яко «лучши есть нам умрети, нежели жити в непрестанном гонении и боязни».

Хотящим же им во блатину воврещися,[1805] седоша на брегу жабы, устрашишася зайцев, пометахуся в воду. Заичий же вождь рече клевретом своим: «Не бойтеся! обретохом зверей, иже нас устрашишася. Их же мы во храбрости превосходим!»

Тем являя, яко страшливыя, егда обрящут кого себе боязливейша, тогда мнят — подобна в мужестве себе не быти, и таковым вслед текущим велие мужество себе являют. Егда же гонящие[1806] обрящутся, паче тех возвращеся бегают.

Паче сих зайцев страшливейший бяше кесарь Клавдий.[1807] Ибо той егда ядяше, повеле всем воем своим вооружати себе. И приступльшим к нему с яковым молением или хотящим глаголати к нему, повелеваше воину тех осматривати, аще не имут сокровенна оружия под ризами своими.

И егда некто рече к нему, яко человек некий хотяше убити его, и тако устрашися, яко восхоте оставити царьство. И достиже до такова мнения, яко затворися во храмине своей и никого, разве единаго от ближних своих, к себе пускати повеле. — Савеллий.[1808]

112. О СЛОНЕ И О ЗМИИ[1809]

Некогда шествующу слону в пустыни,[1810] нападе на нь змий великий[1811] и нача слона люте терзати и ранами великими уязвляти. Слон же великия ради своея тяжести боронитися не возможе, паде и змия сотре. И тако оба скончашася.

Тем научая, яко мнози злии человецы нападают на клевреты своя и многое им зло творят. Тии же, аще погибель свою видят, соизволяют лучше умрети с неприятели своими, нежели в гонении жити и своею смертию купно врагов своих погубляти.[1812]

Сице сотвори Сампсон[1813] филистином.[1814] Ибо аще сам сокрушися опровержением храмины, обаче многи погуби, якоже о сем пишет в «Книгах Судей Израилевых» — глава 16. [1815]

113. О ПЕТЕЛЕ, ОБРЕТШЕМ КАМЕНЬ ДРАГИЙ[1816]

Некий петел, ища в земли пищу себе, обрете драгий адамант[1817] и рече в себе: «Что сотворю с каменем сим драгим, зане снести его не могу? Довлеет же ми обретшая зерна, имиже насыщаюся».

Тем научая, яко преизлишняя украшения человеком зело вредят, наипаче таким, иже себе украшают, домашния же своя раби гладом и хладом морят.[1818]

Подобне, яко сей петел отверже драгий камень, сице отвергают мнози несмысленнии всякое учение, имже могут добродетели стяжати и совершенна человека сотворити.

Яко петух сей, сице в Перу и Японии народи творят.[1819] Ибо аще тии много злата, сребра и драгих каменей стяжают, обаче ни во что же вменяют, глаголюще, яко «кроме злата и сребра живы быти можем, кроме же хлеба живот наш не может состоятися».

Кратес-философ,[1820] велие богатство стяжав, вверже все в море и рече: «Лучше мне, да злато от мене погибнет, нежели злато мя погубит!»

114. О ЛЬВЕ, И ПЕТЕЛЕ, И ОСЛЕ[1821]

Некогда лев обрете петела и осла стояща. Петел гласом великим возгласи, и лев устрашися гласа петелева, нача бежати.

Осел же мняше, яко его устрашися, побеже вослед его и льва гоняше. Лев же виде себе от осла гонима, обратися и осла растерза.

Тем научая, яко в гонении никому же досады творити не подобает, зане возвращеся таковии обычай имеют благотворящим и злотворящим велия воздаяния: благим — добрая, злым — злая, — творити.

Такии ослии бяху цымбри.[1822] Ибо егда воевода римский Марий обрете место ополчению своему, но от лучей солнечных неудобно ему ту стояти, хотяше преити на ино место, — сице же виде цымбрии, мняху, яко устрашися их, нападоша на ня. Он же возвращься, велиею силою ем я и победи. — Фронтиний.[1823]

115. О ЧЕРЕПАХЕ И ЗАЙЦЕ[1824]

Некогда черепаха со зайцем велий залог сотвори, иже от них перво во град достигнет. Заец же нача черепахе смеятися, яко похвалися залог с ним сотворити, зане в шествии своем медлено ползаше.

Се же им сотворшу, черепаха во всю нощ непрестанно идяше. Зайцу же медлящу: «Аще начну с полуночи бежати, то прежде черепахи во град достигну».

Черепаха же рано во град достиже, зайца же не обрете.

Тем являя, яко мнози дела своя с великим поспешением, не обмыслясь, начинают и прежде совершенства, во уме себе льстя, чают все получили. Сего ради подобает во всяких делах прежде начинания добре обмыслитися и потом я с тихостию начинати и не славою[1825] к совершению приводити.[1826]

Подобне творяша Ганибал,[1827] воевода карфагенский, и Фабий Максимий, вождь воинства римского[1828]. Ибо Ганибал во вся начинания своя бяше скор и зело поспешен, Фабий же тих и ничтоже кроме долгаго совета не творяше. Ганибал, надеяся на свою храбрость, многия дела скоро и несмыслено начинаше, Фабий же, аще что начинаше, мужествено намерения своя совершал. Сего ради Ганибал принужден бяше исповести, яко Фабий долгими своими вымыслы[1829] скорейше дела своя совершаше, нежели он скорым поспешением творил. — В «Житии Фабии».[1830]

116. О ОСЛЕ, НОСЯЩЕМ ПИЩУ[1831]

Некий осел носяше в кошнице на хребте своем сладкия пищи. Сам же, питаем острым тернием и напояемь водою нечистою, николиже сподобися ясти пищей, носимых на хребте своем.

Сице бывает в мире: многия люди, иже тяжчайшия работы подъемлют, таковии вящий глад терпят, и рукодельный человек егда хлеб свой во изобилии получити может? А тунеядцы выну во изобилии пребывают.[1832] Того ради глаголется: идеже в работе вящая тягота, ту глад, и оскорбление, и бедная нагота.

Не лучше сего осла бяше кесарь Валериян,[1833] егоже ят во брани царь Перский Сапгор.[1834] И аще носяше имя цесарское,[1835] обаче егда той перский царь хотяше сести на коня своего, принужден бяше Валериян выю свою наклонити и быти ему вместо подножия. Еще же питаше его пищею зело грубою[1836]. И тако живот свой с нуждою сконча. — Савеллий.[1837]

Подобне же и Темир-Аксак сотвори Баязиту, салтану Турскому.[1838]

117. О БАБРЕ[1839] И ЛОВЦЕ[1840]

Некий ловец поят от бабра чада его. Пришедшу же ему в гнездо свое, чад своих не обрете, погна вслед ловца. Его же достиг, нача ловец метати по пути зеркала, — в него же бабр лице свое пять крат виде, мняше, яко чада своя обрете. Егда же от ярости разби зерцало, меташе ловец другое, дондеже отбеже.

Сице прельщаются мнози от диавола. Ибо той уловляет человеческия души, метая им по пути мира сего богатства, чести, саны[1841] и тем ослепляше очи их сердечныя, души же их в вечныя погибели относит.

Тако сотвори Амазий, царь Египетский.[1842] Ибо той похити от Камбиса, царя Перскаго,[1843] девицу прекрасну и убеже. Камбис погна вослед его, и той остави на пути девицу едину, подобную той. И тако от Камбиса убеже.[1844]

118. О КОЗЕ ГОРСКОЙ И ЛОВЦЕ[1845]

Некоему ловцу много по горам гонившу горскую козу, пригна ея на самый верх высокия горы, отнюду[1846] же никакоже отбежати возможе. Сие же коза виде конечную беду свою, рече в себе: «Лучше мне аще и умрети, однако же мстити могу врагу своему, да некако убиет мя и возрадуется погибели моей».[1847]

И обращся, свержеся з горы на ловца, и тако себе и врага своего сокруши.

Тем являя, яко не подобает неприятеля своего пригоняти в крайняя беды, зане той, егда аще и свою погибель видит, потщится тя с собою погубите.

Сице погибе славный воин Кай Луций.[1848] Сей убо егда гоняше некоего воина, римлянина суща, именем Плота, иже всякими образы искаше отбежати рук его. Но виде, яко убежати не возможе, обращся, пад всею силою на супостата своего и того уби. — Валерий.

119. О ЕДИНОРОГЕ И О МАЛОЙ ПТИЦЕ[1849]

Некий единорог[1850] виде малую птицу на древе седящу, приступи к ней и нача рог свой зело хвалити и паче всех животных превозношати, яко в сокровищах царских не имеют дражайша рога его, — его же сила человека исцеляет от всякаго яда смертнаго.

Птица же отвеща ему, глаголя: «Вемь, яко истинну глаголеши. Обаче непрестанно во страсе и трепете живеши. Аз же всегда в покое пребываю, и никто живота моего не хощет убити и не тщится. Ты же выну в пустыни и в места безводная водворяешися, да некако от ловец уловлен будеши».

Тем научая,[1851] яко лучьше человеку в мире жити во удовольстве вседневнаго хлеба, нежели в богатьстве и пространстве великом, зане богатый николи же изнадежен[1852] живота своего.

Егда Крес богатый[1853] пред всеми себе зело превозношаше и хваляшеся о славе и множестве богатства своего, рече ему философ Солон,[1854] глаголя: «Аще аз не имам такова богатьства, якоже ты, обаче и страха такова не подлежю, якоже ты».

120. О РИНОЦЕРЕ И СЛОНАХ[1855]

Некий зверь риноцер[1856] идяше путем, всретишася ему слон. Он же воспять не возвратися и отбежати от него не восхоте,[1857] но нача братися с ним и побежден бысть.

И вопроси его слон, глаголя: «Безумне, почто нас издалеча усмотрив, не отбежал еси и живота своего не соблюл?» Он же рече: «Аз на се родихся, яко подобает ми со враги моими брань сотворити. И лутше ми есть умрети, нежели от супостатов моих бегу ятися».

Тем являя, яко во бранех лучше есть с клевреты своими купно битися и честно умрети, нежели срамно тех оставя, бегу ся яти.

Яко же риноцер сей, сице сотвори римский воин Миций Скавола,[1858] иже предаде себе посреде врагов своих и мужествено многия победи. Яту же ему бывшу, вопросиша его: чесо ради предадеся таковому страхованию? — отвеща: «Зане римлянин есмь, их же свойство — всякие, наипачей страхи за свое отечество презирати, аще бы точию неприятелем своим сотворити могли какую напасть». — Ливий.[1859]

121. О КОРАБЛЕ И КИТЕ[1860]

Кораблю некоему по морю плывшу, прииде к нему рыба кит и нача его хвостом бити. Людие же зело устрашишася и начаша кита молити, да престанет корабль бити, — и ввергоша ему в море некия праздныя сосуды. Он же нача ими играти, и корабль неврежден отиде.

Тем научая, яко лучше человеком с малою вредою быти, нежели многаго лишитися.

Сице сотвори Римский цесарь Никифор.[1861] Ибо той егда наступи на него Перский царь[1862] силою великою, не готову ему сущу, — и нача многия грады и области его себе покоряти. Цесарь же виде себе и людей своих в великом страховании, даде царю перскому тритцать сот тысящь златиц[1863], да отступит от него, и кроме сего на кийждое лето по 30 000 златиц.[1864] И тако спасе люди и землю свою от пагубы.

122. О ВОЛЕ И ЛИСИЦЕ[1865]

Некий вол величества своего ради тела возгордеся[1866] и посла лисицу, да соберет всех зверей к нему, мняше бо никоего себе подобна быти.

Пришедшим же всем зверем, приведе лисица и лва, иже пришед, разгневася на вола и растерза его.

Тем являя, яко не подобает человеку гордостию воставати на государя своего, зане таковии вси погибают лишением чести, имений и живота своего.

Сице сотвори Иулий Цесарь.[1867] Ибо той, егда себе диктатора сотвори и всю власть сенаторев римских[1868] отъя, и все, еже восхоте, творяше, яко не дерзаху тии кроме соизволения его никоего совета совещати.

Во едино же время повеле единому рабу своему всех сенаторев[1869] позвати, еже и сотвори. Купно же повеле быти Цымбру[1870] и Брутону,[1871] мняше, яко тии едини могут Иулия убити и ему[1872] часть благополучия своего наделити. Еже и сотворися, зане в видении прочих сенаторов от сих триех Иулий в соборищи их убиен бысть. — Светоний.[1873]

123. О КОТЕ ИНДИЙСКОМ[1874]

Некая жена, одержима недугом,[1875] совет принт от врачев,[1876] яко калом кота индийского исцеление приимет. Она же пришед и моляше кота, да даст ей от кала своего. Той же никако восхоте.

Жена же та постави сети и кота оного улови. Его же уби, желаемое получи.[1877]

Тем являя, яко иже ближнему своему кроме своего вреда может сотворити помощь и не сотворит, сей посем всякия помощи лишается и в вящия беды впадает.[1878]

Сице бысть врачю Демоцидию.[1879] Ибо егда той от Дария, царя Перскаго, молим, да сочинит ему исцеления врачевства и от болезни его избавит, той не восхоте, прошаше великих даров. Дарий же разгневася, повеле врача сего немилостивно бити и во оковах связати, дондеже его здрава сотворит, — еже посем и бысть. — Свидий.[1880]

124. О КУРИЦЕ И ЯСТРЕБЕ[1881]

Некогда ястреб великим недугом одержим бе и, видев курицу, моли ю, да милость сотворит и от болезни подаст ему отраду[1882]. Курица же рече ястребу: «Лутчи есть видети тя мертва, неже жива, зане егда умреши, птенцы моя без страха имут по городу ходити».

Тем являя, иже супостату своему помощь содевает, посем от него зло во благодарения место приимает.

Сице кроме всякия помощи оставлен бысть начальник Миробед,[1883] иже великий бяше мучитель и человекогубитель и многия грады и веси разори и кесарю Тиверию многое зло сотвори.

От некоих же супостат побеждену бывшу и многое воинство изгубившу тому, посла к Тиверию просити о помощи. Тиверий же рече: «Лучше тя вижу без силы, нежели в силе, и лучше мертва, неже жива, зане тогда известен могу и безстрашен от тебе быти». — Вельсерий.[1884]

125. О ВОЛЕ ДИВИЕМ[1885]

Некий вол дивий прохождаше в зиме дубравы, ища во время великия стужи себе пищи. Некий же человек сего вола виде, вопроси его, аще хощет ему служити? Вол же отвеща, рече ему: «Аще ми даси одежды[1886] и хощеши мя кормити, то и работати тебе имам».

Человек же той вонзе ему в ноздри кольцо и приведе его в дом свой и работати ему повеле.

Тем же научая, яко добро есть человеку воля, но не кождому, зане многи в воле прокормити себе не могут.[1887] Темже[1888] лучше есть ради пищи и одежды иному работати, нежели в воли от гладу и хладу погибати.

Подобно есть еврейским рабом, ибо тии работаху господем своим седмь лет, — таковии посем волю получаху.[1889] Хотящии же им паки служити господем своим, таковым ушеса пронзаху во свидетельство, яко предахуся таковии в работу даже до смерти господам своим. — Глава 15. 2-закон.[1890]

126. О ПИФИКЕ И ПОПУГАИ[1891]

Некий попугай прение сотвори с пификом, глаголя, яко различными языки можаше глаголати. Пифик же похвалися, яко может от человек научитися и всякое художество, подобне человеком, творити. Сие же восхоте делом попугаю явити, иде в место, человеком в воде мыющимся, ят бысть.[1892]

Ему же попугай зело посмеяся.

Тем являя, яко подобает человеком от младости обучатися в таких учениях, иже бы в старости не точию могли препитати, но и в чести препроводите.[1893]

Подобне сему Фалес Милесский[1894] другу своему похвали свое учение и яко многим языком изучен бяше. Другий похвалися, яко зело бяше обучен яко подобает строити дела воинския, и яко потребнейше сие бе человеком, нежели много различныя язык учение его.

Егда же посем бысть глад крепок во стране той, Фалес выну от учения своего довольство имяше, другу же его гладом страждущу.

127. О КЕНТАВРЕ И ЖЕНЕ[1895]

Некий кентавр виде жены, мыющихся в реке,[1896] нападе на ня и едину от них ят. Жене же той не могущу от него свободитися, соизволи лучше живот свой скончати, нежели чистоты своея лишитися, — сама себе смерти предаде.

Тем научая, яко лучше есть человеку умрети, нежели тело свое нечистоте предати.

Тако сотвори славная и чистая жена Камана,[1897] яже во граде ята бысть и красоты ея ради ведена бысть х киру[1898] Синораксу.[1899] И егда виде, яко сей хотяше снею блуд сотворити, сама ядом лютым смерти предаде ся. — Велсерий.[1900]

128. О КОРКОДИЛЕ И МЫШЕ[1901]

Насыщися некогда коркодил человеческия плоти, и от ядения увязе ему много мяса в зубах.[1902] Прииде же к нему мышь, нача его молити, да соизволит ей в зубах его увязлое мясо очистити, да тем себе напитает, а его от болезни избавит.

Коркодил же сему быти поизволи[1903]. Она же в челюсти ему очистившу, вниде и во чрево его, егоже и прогрызе и коркодила умертви, аще[1904] от него и благодеяние приять.[1905]

Тем научая, яко подобает кождому человеку опасну[1906] быти, кому добро творити и с кем дружество составляти.[1907]

Сице сотвориша ипату Алахию.[1908] Ибо той егда взя великин град Тицыний[1909] и в том граде пребывание выну, прииде же к нему, яко же мышь сия, некоторый хитрый муж от начальник града того[1910] и рече ему: «Господине мой, почто выну, якоже в темнице, во граде сем пребываеши? Сего ради изыди и повеселися на поли и в дубраве и паки возвратися. Град же в соблюдение своим предай».

Сие же сотворшу ему, той начальник воем Алахиевы побите повеле и град затвори, и самого внити возбрани. — Велсерий.[1911]

129. О БАБРЕ И ЗАЙЦЕ[1912]

Заец виде некогда бабра[1913] идуща и яко той бабр хощет похитити его, поругася бабру. И надеяся на свою быстрость, прескочи ограду, мняше, яко неудобно бабру постигнута его. Бабр же разгневася за поругание зайца, ят и растерза его.

Тем научая, яко с большим себе ругатися и тому посмеяватися не подобает,[1914] но выну поступа[1915] супостата своего соглядати.

Ибо якоже заец сей, сице сотвори царь Конколитан[1916] римляном, зане той многия пакости градом и весем[1917] римским сотвори. На него же послаша римляне храброго своего воеводу Емилия[1918] с воинством многим. Конколитан же царь не убояся, наругашеся римляном. И ста на едином месте, ожидаше пришествия их, надеяся на силу и величество крепости своея. Но обаче от римлян побежден и убиен бысть. — Велсерий.[1919]

130. О СТРОФОКОМИЛЕ И СОЛОВЬЕ[1920]

Строфокомил[1921] к соловью пришед, нача себе хвалити, яко надо всеми птицами первенство ему имети не точию величества ради телесе своего, но яко перия его употребляют человеци знаменитии на главах своих. Соловей же хваляся, яко изрядных ради своих песней повсюду от всех любим бяше.

Тем являя, яко кождому человеку Господь Бог своя дарования даде и кождому животу свои даровашася, обаче вся человеком в потребу.[1922]

Пишут о кесаре Дометиане,[1923] обычай сему бяше в позорища[1924] своя призывати служащих ему. И тако прихождаху к нему художники с художествы своими прехитрыми: стихотворцы с стихами, ритори же с орациями; борцы же брахуся, глумлители такожде свое художество являху — и кийждой приношаше дарование свое. — Матфей Радеус.[1925]

131. О НЕКОЕЙ СОБАКЕ[1926]

Некоему псу имеющу во устех мясо, иде чрез воду по мосту и виде подобие свое в воде, мняше, яко видит другаго пса, несуща часть мяса же. Хотяше и тую похитити, абие отверзшу ему устне, паде мясо от уст его в воду. И тако той и подобие его — обоя мяс лишишася.

Сице случается таковым, иже непрестанно ищут большая[1927] имения, имеюща довольная, гонятся за преизлишним[1928] — таковии овогда в руцех имущая лишаются, а иже ищут не обретают.

Тако бысть Крассу-римлянину.[1929] Той бо имяше многое довольство злата и земли и всякия потребы. Восхотевшу же ему получити вящая сокровища. Слыша о богатстве парфян, иде во страны оныя. И ничтоже тамо обрете, но и своего имения лишися. — Плутарх.[1930]

132. О СОСТАРВШЕМСЯ ЛВЕ[1931]

Некий лев вельми состареся, яко не возможе на ловли исходити.[1932] Прихождаху же к нему многия звери, их же нача молити, да во старости ему помощь сотворят. Они же, помянуша, колико зла им сотвори и колико сродник их растерза, овии бияху, овии досаждаху ему и различное зло ему творяще, глаголюще: «Во младости своей зле жил еси, ныне зле погибнути подобает ти!»[1933]

Тем научая, яко всякому человеку подобает, дондеже млад, богат и славен есть, и в силе пребывает, и егда еще многия други своя имат, тогда себе и наследником своим таковыя благи други и своя деяния да оставит, — да состаревся или нашедшу ему беде, помощь и утешению обрящет.[1934]

Сице сотвориша князи в Сицилии.[1935] Ибо мучительством и гонением велие досаждение подданный своим сотвориша и никое же милосердие показати восхотеша. Егда же тии собрашася и тех мучителей изгнаша, тогда от всех оставляеми во гладе во алчбе погибоша.[1936] — Плутарх.[1937]

133. О ПТИЦ ФИНИКСЕ[1938]

Поведают неции,[1939] яко во Аравии обретоша птицу, юже Финиксом нарицают и во всем мире единой такой быти, сказуют. И состаревшу той по многих летех,[1940] восходит на высокую гору, идеже собирает хврастие и благовонныя вещи, иже от лучей солнечных запаляютца. Тогда и Финикс огню предается и згарает.

Посем ис того пепела исходит малый червь, который паки до такопыя же птицы возрастает.

Тем научает, яко кождому христианину подобает тако же любви Божии огнем разжегши, оставити стараго человека з деянии его и в новаго облещися.

Яко же птица сия Финикс, собрав благовония, яже от солнца зазжены бывши, сама себе огню предает, из ея же пепела паки иная раждается, сице и Спаситель наш Господь Иисус Христос вольной страсти и смерти крестней предадеся, на немже, яко во пламени, смерти вкуси и посих в третий день паки, безсмертен сый, от мертвых воста. — От святых отец.

134. О ЖАРАВЛЕ И ЛЕБЕДЕ[1941]

Некогда журавль прииде к лебедю и обрете того во старости глубокой, обаче велиим гласом песни воспевающа. Вопроси его о вине радости его. Лебедь же отвеща: «Сего ради весело воспеваю, зане вижу, яко смерть ми приближается. Аз же дни своя в печали изжих. Того ради веселие обретаю великое во отходе сего многомятежнаго[1942] и плачевнаго жития».

Тем являя, яко блажен человек, иже от сего жития во Господе умирает, зане от скорби времянной в радость вечную вступает.

Сице мнози от святых[1943] во время исхода души своея от тела радость великую и веселие являли, яко бы на некую вечерю царскую званным быти им, ибо, оставиша зде всякую печаль, скорби и тесноты, гонения, от смертнаго сего многонаветнаго и мрачнаго[1944] живота в безсмертие отходят.