Библиотека литературы Древней Руси. Том 16 (XVII век)

СТИХИ, ИЛИ ВИРШИ, НА ЭЗОПА

1. ОРЕЛ И ЛИСИЦА[295]

Орел с лисицею содружившеся, близ себе жити начаша и утвержение нрава[296] любве и дружбы[297] сотворше. Орел убо[298] на высоце древе гнездо изви, лисица же в ближних кустех чада породи.

На паству[299] же некогда лисице изшедшей, орел же пищи и брашна не имея[300], слетев в кусты и лисицыны чада восхитив, вкупе[301] со своими младыми[302] птенцы пожре. Лисица же пришедши и содеянное увидевши, не толико[303] о смерти своих чад скорбяше, елико[304] отмстити орлу не можаше: земная бо[305] сущц птицу летающую гонити[306] невозможеот. Темже[307] и издалеча став, еже[308] и немощным есть удобно, сопротивника своего и врага, безчествуя[309], проклинайте.

Не по мнозех же днех последи нецыи человецы козу на жертву принесше, богом жроша[310]. Слетев орел и часть некую тоя жертвы со углием горящим восхити и ко птенцем своим в гнездо принесе. Ветру же люту дышущю сицеву, яко и пламени возгоревшуся. Орличища же, еще суще бескрылни, улетети не могуще, спекшеся, на землю низпадоша. Лисица же, видевши[311], притече и, радуяся, пред лицем орлим всех снеде[312].

ИСТОЛКОВАНИЕ ПРИТЧИ. Притча являет, яко иже[313] дружба разорившии, аще и обидимых убегнут отмщения, — неможения ради обидимых — но Божия отмщения праведного не убегнут.

2. О СОЛОВЬЕ И О ЯСТРЕБЕ[314]

Соловей, на древе седя, по своему обычаю пояше. Ястреб же, видев и брашна иного не имея, налетев, изыма[315] и хотяше его снести. Моли соловей ястреба, дабы его не снел, «ибо, — глаголаше, — мною, малою птицею, не наполниши своего ястребья чрева, но на болшая птицы, возвращься, устремил бы ся»[316].

Ястреб же не внимаше его словес, рече: «Но аз безумен аще был бых, сия сотворил: в руках готовую пищу имея, оставл, не сущих же где взысковати[317]».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко и от человек сии суть безумнии, иже ради надежда многих безнадежных[318], аще о сих, яже в руках имеюще, понерадеют[319].

3. О ЛИСИЦЕ И О КОЗЛЕ[320]

Лисица и козел жаждуще, влезоша в кладезь. И егда[321] напишася, козел смотряше и, неисходное[322] место видев, усумнеся, откуду изыти[323]. Лисица же рече: «Дерзай[324], козле, — потребное аз нечто обоима, себе и тебе, к свобождению умыслих: стани убо прост[325], предние ноги к стене приложиши и роги такоже наперед поклониши. Аз же потеку[326], скочив[327] чрез твои плеча и роги, и, ис кладезя тако искочив, посем и тебе отсюду извлеку».

Козел же уверися словесем ея, сие дело готово[328] сотвори. Она же тако ис кладезя по ево плечах искочивши и скакаше окрест устия[329] кладезнаго, веселящнся.

Козел же ю[330] обличаше, яко преступила есть обеты и не сотвори по своему завету[331]. Лисица же к нему рече: «Но аще[332] бы ты толико разуму имел, о козле, елико в своей браде имевши власов, не первее[333] бы ты вшел еси в кладезь, прежде даже не разсмотрив неисходное от него!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко тако и разумну мужу подобает прежде конец зрети вещей[334], посем же тако к вещем приступати.

4. О ЛИСИЦЕ И О ЛЬВЕ

Лисица некогда[335] не видевши лва, и по некоему случаю сретеся со лвом, и убо первее[336], изначала[337] тако убояся, яко вмале[338] не умре. Посем же второе видевши, убояся убо, но не якоже первее. В третие же сего увидевши, тако с ним дерзну, яко и пришед беседоваше.

ИСТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко нрав и присвоение[339] [340] и страшныя вещи удобная творит.

5. О КОТЕ И О АЛЕКТОРЕ[341]

Кот пойма алектора, со благословною[342] сего виною хотяше снести. И обличает его, глаголя, яко «тяжел еси человеком, нощию вопия, возбраняя им сна насытитися». Алектору же отвещавшу, яко к человеческой ползе сие творит, еже бо[343] на обычная их дела возбужает.

Паки[344] кот иную вину наносит, яко «нечестив еси и нечист[345] естеством, матери и сестрам присовокупляешися». Ему же: «И се на ползу своим господиям и владыкам творити[346] — глаголаше, — и ради сего многия яйца родятца».

Кот отвещав рече: «Но аще ты многия благообразныя[347] собиравши ответы’ аз же убо гладен сый, не жду», — и сего снеде.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко лукавое естество, согрешити хотяше, аще со благословным не возможет образом, и яве[348] лукавнует.

6. О ЛИСИЦЕ[349]

Лисица в сеть впадши, и отсекшися у нея ошиби[350], — побеже, срамное и безчестное[351] мняше себе быти житие. Помысли убо научити и иных лисиц, да сотворят сие, — яко да общею страстию[352] прикрыет свой студ[353]. И тако всех собрав, похваляет им ошиби отсецати, глаголя, яко не точию[354] непотребный и непригожей[355] есть сей уд[356], но еще и лишняя тягота волочащаяся[357].

Уразумевши же некая от них, отвещав рече к ней: «О ты! Но аще бы тебе сие не случилося[358], не бы ты нам сие сотворити советовала».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко луквии человецы не ради благоразумия и благоизволения[359] творят советы, — ради же своего полезнаго.

7. О ЛИСИЦЕ И О КУСТЕ

Лисица на тын восшедши поползнувшися[360], упасти хотяше, приимаше на помощь имети куста[361]. И тамо падши, и нозе свои на кустовых терниях острых прободши, и болезнующи, к кусту рече: «Ох мне, прибегшей убо к тебе яко на помощника, — ты же в помощи место[362] злейшее мне сотвори».

Рече же куст: «Согрешила еси[363], о ты, мною хотящия восприяти[364] ся, — аз же всех восприявати сице обыкох».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко тако и от человек суетнии сии суть, елицы[365] к сицевым помощником притекают, имже обидети есть паче свойственное.

8. О ЛИСИЦЕ И О КОРКОДИЛЕ

Лисица и коркодил-змей[366] о благородствии беседоваше. Многая же коркодил горделивно о светлости прародителей своих глаголаше, якоже и о их богатырских подвизех[367]. Лисица же отвещавши рече: «О друже! Аще и не глаголати о своем благородствии будеши, от кожи бо явствен еси, поне[368] з древних времен еси сего ради и обнажен»[369].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко лжущих мужей обличением бывают вещи.

9. О АЛЕКТОРЕХ И ПЕЛЕПЕЛИЦЕ[370]

Алекторов некто имея в дому, купи и пелепелицу и со алекторы вместе пусти пастися. Им же бьющим ю и отгоняющим, пелепелица скорбяще зело, мняше, яко иного сый племене, сие от алекторов стражет.

И убо по немнозех днех и оных увиде пелепелица между собою борющихся и бьющихся, скорбь оставив, рече: «Но аз убо отныне не скорблю, зря их и между собою бьющихся самех».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко премудрии человецы удобне[371] претерпевают от чюжих брани, егда увидят и их самех с своими ся бранящих.

10. О ЛИСИЦЕ И ХАРЕ[372]

Лисица, в дом пришедша кощуника[373] некоего скомороха[374] и вся его сосуды[375] презревша[376], обрете и главу харину, художествене содеянную, юже[377] и руками приемше, рече: «О сицевая[378] глава! — точию мозгу и разуму не имат!»[379]"

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужем великоименитым[380] убо плотию, душею же безсловесных[381].

11. О УГОЛНИКЕ И САПОЖНИКЕ

Уголник[382], в некоем живый в дому, моляше и сапожника, да пришед с ним вместе поживет. Сапожник же отвещав рече: «Но аз сего сотворити не могу, — бою бо ся, да некогда аз убелю, ты же паки, сам прахом уголным исполнив, учерниши».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко всякое неподобное себе — не причастное[383].

12. О РЫБОЛОВЕХ И О КАМЕНИ

Рыболове влекуще невод. Тяжку же ему сущу, — радовахуся и плясаху[384], многу ловитву, мняще, быти. Егда же невод на брег извлекоша, тогда рыб убо обретоша мало, камень же в сети великий обретоша, — скорбети начата не толико о малости рыб, елико о сем, еже сопротивная восприяша[385].

Един же некто от среды их старейший рече: «Не скорбим, о друзи! Ибо радости всегда[386], яко же обычай, бывати сестра скорбь. И вам такоже подобает, прежде радующимся, всячески же и поскорбети».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко не подобает скорбети, аще что и не получим.

13. О САМОМНИТЕЛИ[387]

Муж некто отшелец[388]. Посем же паки во свою пришед землю, между иными многими и различными беседовании сказуя: в различных градех мужествовати, — и скакати, и храбровати[389].[390] И яко в Родийском граде[391] место велико прескакаше, якова же никто же выше его можаше прескочити. «На сие же и свидетелей имети тамо бывших», — глаголаше.

От предстоящих же некто отвещав рече: «О ты! аще истинну се быти, глаголеши, ничто же требе есть свидетелей. Се тебе град Родийский, се и прескакание[392], — скочи, и увидим!»[393]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко всякое надорожное[394] [395] дело, аще вещи ю и делом не будет указано, всякое слово сицевое, кроме дела, ложно же и суетно.

14. О НЕПОДОБНЫХ[396] ОБЕТЕХ[397]

Муж нищий, болезнуя и зле лежа (понеже от врачей повержен[398] бысть), богом моляшеся, яко, аще по-прежнему паки здрава его сотворят, сто волов обеща им принести на жертву.

Жена же его вопроси, глаголя: «И где тебе сия будут[399], егда уздравишися?» Он же рече: «Остави убо[400] и даждь ми токмо востати от болезни. Боги же сего на мне не воспросят»[401].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко мнози суть, иже удобь многая обещевают, яже совершити делом не надеятца[402].

15. О ЗЛОКОЗНЕННОМ

Муж злокозненный в Делфы[403] прииде ко Апполлону, искусити его хотя. И взем воробья в руку и сего ризою прикры, стоя близ олтаря, и вопроси бога[404], глаголя: «Аполоне! Еже в руках тебе приношу, рцы ми[405], каково есть: живое ли или бездушное?[406]»[407] — хотя сице[408] сотворити: аще бог речет «бездушное» — жива воробья показать; аще «живо» речет — абие[409] удавив, мертва воробья принести.

Но убо бог, разумев его злохудожное[410] умышление, рече: «О сей! еже хощеши сотворити — сотвори, у тебе бо се лежит на произволение: или, жива, еже имееши, или мертва покажеши».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко божественному оку[411] вся не сокровенна и не утаенна.

16. О РЫБОЛОВЕХ

Рыболовы на ловитву изшедше. И понеже многое время трудившеся, не уловиша ничтоже, зело скорбяху и разытися хотяху.

Абие же рыбица селдь[412], от великих рыб гонима, в корабль их скочи. Они же и сего вземше, с радостию разыдошася.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко множицею[413], яко художество[414] не подаст, сие случай дарует.

17. О ЖАБАХ[415]

Жабы две во езере пасяхуся. На весне[416] же езеру изсохшу, они же, оставльше се, искаху иного и обретше глубокий кладезь.

Узрев, едина другой глаголет: «О друже! Снидем в сей кладезь». Другая отвещав рече: «Аще убо и та, яже в нем, вода изсохнет, то како от него изыдем?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не подобает неразмысленно и неразсудително[417] приступати к вещем.

18. О СТАРОМ МУЖИ И О СМЕРТИ

Старец некто дрова секий в горе и на раму[418] несый. И понеже многий путь идый, утрудися, сложи с себя на землю дрова и смерти приити призывание.

Смерти же абие представши и вину вопроси: чесо ради ю призывает? Старец же, убоявся[419], рече: дабы взяла сие бремя дров и на его раму возложила.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко всяк человек любоживотен сый: аще и тмами[420] бед впадый, мнится смерти призывати, но обаче[421] жити множае, нежели смерти, желает.

19. О БАБЕ И О ВРАЧЕ

Баба некая, болезнующи очима, призва некоего врача, и на мзде согласившеся тако: аще убо исцелит ю, хоте ему мзду дати; аще ли же ни — ничто же дати.

Восхоте убо и врач тако врачевати. И на всяк день приходя к старейшей[422] и очи ея мазаше мастию, еже никако же возрети в то время ей от помазования не могущы. Он же, егда она не смотряше[423], едино нечто из дому ея от сосудов украдый, отхождаше.

Баба же увиде свое имение и сосуды[424] на всяк день умаляющаяся, яко напоследи, донелиже[425] уврачюется, и ничесому бе остати. Врачь же по согласию мзды от нея прошаше[426], глаголя, яко уже чисто зрит, — и свидетелей приведе. Она же: «Паче[427], — рече, — ныне ничесо же зрю, ибо егда очима болех, много сосудов в храмине своей видех. Ныне же, егда ты видети ми глаголеши, ничто же от сих вижу».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко лукавии человецы яже творят, случается им на самех же себе обличения[428] наносити.

20. О ГОСПОДИНЕ И О СОБАКАХ

Муж некто от зимы[429] пришед в предградие[430] жити[431]. И первие убо овцы снеде, посем же козы. Зиме же обдержащей[432], и работныя волы, заклав, ядяше[433].

Пси же сие видевше, беседоваху меж собою: «Побежим убо мы отсюду, аще убо и работных волов господин наш не пощаде, нас же како пощадит?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко от сицевых наипаче бегати и блюстися подобает, иже своих не щадят.

21. О УГРЫЗЕНОМ ОТО ПСА

Угрызен некто от пса, врачевания иский, ходяше. Срете же его некто и, разумев, чесо ищет, рече ему: «О ты, аще исцелитися хощеши, прием хлеба и, се в кровь вреда[434] омочив, угрызшему псу снести подай».

Он же, возсмеявся, рече: «Но аще сице сотворю, подобает ми от всех псов, иже во граде, угрызненну быти».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко лукавии человецы благодетелствуеми наипаче обидети благодетелствующих поощряются[435].

22. О ДВОЮ МЛАДЕНЦАХ И О ПОВАРЕ

Два младенца[436] при поворе седяху. И повору во своих делех замышлившуся[437], един от них часть некую мяса украде, другому в недра[438] положи.

Возвращшу же сь повару[439] и мяса ищущу и не обретшу, украдый кляся[440], глаголя: «не имети»; имеяй[441] же в недрех глаголаше: «не украде». Повар же, уразумев их лукавство, рече: «Но аще мне утаисте, кленуще же ся богу не утаисте».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко аще человекомутаим кленущеся, Богу же не утаим.

23. О НЕДРУЗЕХ

Два некая, между собою враждующе, на едином же корабле пловяху: един убо при корме седяще, другий же на носу.

Зиме же и ветру люту[442] бывшу, кораблю же уже хотящу погрузитися, и сей, иже на корме седяше, правителя[443] вопроси, глаголя: «Кая убо прежде часть и страна карабля потопится?» Правитель же рек, яко нос первие погрузится. Но убо той, иже на кормк седый[444], рече: «Мне убо есть не прискорбна смерть, аще узрю прежде недруга моего умирающа».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко мнози от человек ничесо же о своих врежениях не скорбят, аще токмо увидят преже себе своих недругов злостраждущих.

24. О ЖЕНЕ[445] И О КУРИЦЕ

Некая жена-вдовица име курицу, на всяк день яйца ей родящую. Помысли себе, яко аще болши курице ячмени предлагати, будет дважды дней родити. И сице сотвори. Курица же, отолстевши и тучна сущи[446], ниже единого яйца днем родити возможе.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко любостяжания ради болши желающия и настоящая[447] погубляют.

25. О КОТЕ И О МЫШАХ

В дому некоем многим сущим мышам. Кот же, сие уразумев, живяше зде[448] и всякую от них, иже поимаше, снедаше. Мыши же на всяк день себе растлеваемых зряще, рекоша к себе: «Не к тому[449] снидем низу, да не всячески погибнем, — ибо коту не могущу к нам зде приитти, мы от него спасемся».

Кот же увиде не сходящих к нему низу мышей, разсудив помышлением над ними умудряяся[450]. И дирою некоею к ним возшед и, отлучься от них[451], претвори себе мертва быти[452].

От мышей же некая, приникнувши[453], узре кота, яко же мертва, лежаща,[454] рече: «О ты, аще и прахом будеши и перстию[455],[456] не приближуся к тебе!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко премудрии человецы, егда неких мучителства искусят, не к тому прелстятся от них лицемерствы.

26. О ЛИСИЦЕ И О ОБЕЗЬЯНЕ

В собрании некогда безсловесных зверей посреди их пляса обезьяна. И благоизволившим всем зверем, царем ю поставиша. Лисица же ей позавидевши и в некоей пасти[457] мясо увидевши, обезьяну взем, тамо приведе и сказующи ей, яко обрете сокровище и «сего мне, лисице, не подобает взимати, сего ради поне се царю токмо единому[458] закон дает». И похваляше[459] обезьяне, да пришед, увидит,[460] и яко царю подобает сокровища собирати.

Обезьяна же не разсмотривши и, пришед сокровище видети, поимася пастию и о прелщении обличаше лисицу. Лисица же рече: «О обезьяно! Сицевое ты буйство и безумие[461] имея, безсловеснии звери[462] царствовати восхоте!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко, иже к делам неразсмотрително приходяще, в злыя случаи впадают.

27. О СЕЛДИ И О ДЕЛФИНЕ-РЫБЕ[463]

Селдь,[464] гоним от делфина, велиею волною носим[465]. И егда изыматися хотяше, случися зелным течением, и испаде на некий остров[466]. Подобный и тацем же течением и делфин к нему испаде. И селдь, обращься и, скорбна душею[467], делфина видевше, рече: «Не к тому ми смерть прискорбна, зрящу ми виновного сего и вкупе со мною умирающаго».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко неудобне случая человецы претерпевают, иже аще к сему повинных злоденствующих самех узрят.

28. О ВРАЧЕ И О БОЛЯЩЕМ

Врачь болнаго врачеваше. Водному же умершу, рече врачь ко относящим его на погребение: «Сей человек, аще бы вина удерживался пити и требовал бы кристилов[468], не бы умер».

От престоящих же некто отвещав, рече: «Изрядне[469], не подобает ти сих ныне, воспоминая, глаголати, егда чему уже несть полза, — но тогда советовати, егда сими требоватися[470] еозмогл бы».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко подобает другом во время скорби и нужды[471] помощь подаяти.

29. О БОБРЕ

Бобр животно есть четвероножное, множицею ж в езерах живет. Его же срамные уды, — глаголют, — врачем потребна быти[472]. Сей убо, егда от человек гоним бывает, ведый, чесо ради его гонят, отгрызый своя срамныя уды, повержет[473] пред гонящими — и тако свобождение[474] получает.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко сице человецы разумнии ради своего спасения имения не щадят.

30. О ПСЕ И О ПОВАРЕ

Пес скочивый в поварню, — повару же замедлившу, — сердце восхитив, побеже. Повар же, обращся, яко виде его бегающа, рече: «О ты, разумей, яко, идеже аще будеши, хранитися от тебе буду: не убо у мене сердце взял еси, но мне сердце дал еси!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко многожды страсти человеком наказания[475] бывают.

31. О ПСЕ И О ВОЛКЕ

Пес пред дворищем неким спаше. Волку же пришедшу и хотящу его снести, моляше волка, дабы его ныне не снедал: «Ныне бо, — рече, — худи тонок есм и сух.[476] Аще же мало пождеши, хотят мои господне творити брак[477], — и аз, тогда многая ядый, тучнейшие и тебе сладчайшии брашно буду». И волк, веровав его словесем, отыиде.

По днех же паки пришед, обрете пса верху дома спяща. И, стоя низу, пса призываше, дабы попомнил своя обеты. И пес рече:«Но, о волче, аще по сем времяни преддворищем узриши мя спяща, уже к тому[478] браков не жди».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко премудрии человецы, егда в чем бедствующе спасутся, по вся дни живота своего сего хранятся.

32. О ПСЕ И О АЛЕКТОРЕ[479]

Пес со алектором дружбу сотворше. Вечеру же сущу, и алектор, убо на древе спяще, возлете. Пес же при корени себе берлог сотвори.

И алектор по обычаю нощию возгласи. Лисица же, услышав, к нему притече и, стоя низу, алектору снити з древа повелевает: «Пожелаше бо, — глаголя, — сице благаго ти[480] гласа имеющего животного целовати»[481] Ему ж рекшу, дабы преже лежащаго пса пред коренем возбудила: «И егда ми сей путь отверзет, тогда и сниду».

Лисица же ищущи пса возгласити, пес же, абие вскочив, расторже ю.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко премудрии человецы врагов нашедших к силнейшим посылати обыкоша.

33. О ЛВЕ И О ЖАБЕ[482]

Лев некогда услыша жабу зело вопиющу, возвратися ко гласу, разумея: некое великое животно быти. Пождав же мало, яко виде ю, исходящу от езера, пришед лев, наступив, удави ю.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не подобает прежде видения слухом самем[483] смущатися.

34. О ЛЬВЕ, И О ОСЛЕ, И О ЛИСИЦЕ

Лев и осел, и лисица, сообщение дружбы сотворше, изыдоша на ловитву и многу ловитву собравше.

Повеле лев ослу разделити им. Он же три части сотвори, разделив[484] равныя, и любити[485] им повелевает. И лев разгневася о разделении,[486] осла снеде.

Посем лисице разделяти повеле. Она же на едину часть и страну вся извлече, себе же мало нечто остави. И лев радостно к лисице рече: «Кто тя, о изрядная, сице разделяти научи?» Она же рече: «Ослов случай[487] и злострастие[488]».*

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко у целомудрения и наказания[489] бывают человеком иных злоденствия.

35. О ЛВЕ И О МЕДВЕДЕ

Лев и медведь, вкупе еленка малого[490] обретше, о нем боряхуся. И не могуще победитися[491], от великия брани помрачевахуся[492], разшедшеся, издалеча лежаща зряху.

Лисица же, окрест обшедши и упадших их видевши, еленка ж посреди их лежаща мала, посредь обоих протекши, восхити и, бегающи, отоиде. Они же видевше убо ю, не могуще же востати, рекоша: «Бедные мы, яко лисицы ради труждахомся!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко инем трудившимся, инии же приобретают и корыствуют.[493]

36. О ВОРОЖЕЕ, СИИРЕЧЬ О ВОЛХВЕ

Ворожбит, на торзе седяй[494], беседоваше. Пришед же абие некто к нему, извещеваше ему, яко в его храмине двери сокрушены все и окна,[495] и вся, яже внутрь быша, изнесена.

Услышав же ворожбит,[496] вскочи и стеня скоро потече к своей храмине. Текуща ж его некто увиде, рече: «О сей, иже чюжая вещи предведати глаголаше, своя же не предведе!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует ко иже[497] убо свой живот зле строящии, а еже ему ничесоже потребно — увещевати[498] покушается.

37. О МУРАВЛЕ И О ГОЛУБИЦЕ[499]

Муравль возжада, сошед на источник, и извлечен бысть течением струя,[500] и утопаше. Голубица же сие видевши, сучец древа, или стебль, взем, чрез источник поверже: на нь же возлезе муравль, спасеся.

Ловец же некто сеть ис тростия сложи,[501] голубицу хотя уловити. Сие же муравль увиде, ловца в ногу угрызе. Ему же болезновавшу, с тростию убо и с сетию поверже и голубицу изжене[502].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко подобает добротворящим благодать за благодать[503] воздаяти.

38. О КОЖАНЕ, И О РЕПЬЮ[504], И О ЧАЙКЕ

Кожан[505], репей и чайка дружбу сотворше, помыслиша купецкое житие жити изволиша. И убо кожан, или нетопырь, сребра взаймы взем, положи во общину. Ряпей же ризу с собою взем. Чайка же третия — меди. И отплы ша торговати в страны далече.[506] Ветру же и зиме лютей сущи и караблю бедствующу потопитися, разбившуся,[507] — вся погубиша, сами точию[508] ко брегу спасошася.

И сего ради от сего времяни убо чайка всегда при мори по брегу и при езерах[509] притекает, егда где медь море извержет[510]. Кожан, или нетопырь, должников[511] бояся, во дни не является, нощию же токмо на паству исходит. Ряпей же, при ходящих стоя, ризу дабы где познал, прилипая, ищет.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко о чем тщимся, о сем последи приходяще[512] и поучаемся.

39. О БОЛЯЩЕМ И О ВРАЧЕ

Болящий некто от врача вопрошен бысть: како пребысть? Болящий же рече, яко «зелонад подобающее потех[513]». Врач же рече: добро се быти.

Посем паки второе вопроси: како пребысть? Болящий же рече: дрожанием многим содержим[514] и дряхлостию[515] мучим.[516] Врач же: «И се добро быти», — рече.

В третие же вопроси болящаго: како пребысть? — рече: внутреннюю огневую[517]* впаде. Он же: «И сие паки добро, — рече, — быти».

Посем же от своих домашних некто сего вопроси: «Како ся имаши?» Болящий же рече: «От благих своих погибаю».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко наипаче сих человек нам ненавидети подобает, иже всегда ко благодати хотят нам глаголати.

40. О СЕКУЩЕМ ДРОВА И О ЕРМИСЕ[518]

Секий некто дрова при реце, и спаде ему секира с топорища в реку.[519] Иский же и не обрете,[520] седе при брезе, плакася.

Ермис же бог[521] испыта вину[522] плача и милосердова о человеце сем, сошед в реку, и златую изнесе секиру, и вопроси: аще сия секира его есть, юже погуби? Ему же отвещавшу и рекшу, яко не та.

Абие[523] паки сошед и сребряную изнесе секиру. Ему же: «Ниже сию, — рекшу, — быти»[524].

Третицею сниде Ермис в реку и его секиру железную[525] изнесе. Ему же глаголющю, яко «сия истинная погибшая моя есть!» Ермис же восприим любовно его правду и все три секиры[526] дарова ему.

И пришед, соседом своим всем бывшее проповеда[527]. От них же паки един такоже сотворити умысли. И пришед на реку, и свою секиру вверже в реку, и плача седяше.

Яви же ся и ему Ермис и вину плача вопроси. Сошед, такоже златую секиру изнесе и вопроси: аще сию погуби? Он же с радостию вскочи[528] и «истинно, — глаголющу, — сию секиру быти!»

Возненавиде убо бог его безстудство и неправду[529] и не токмо сию даде, но ниже истинную свою восприяти.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко елико праведный Бог пособствует,[530] толико неправедный противится.

41. О ОСЛЕ И ОГОРОДНИКЕ

Осел, делая[531] у огородника, понеже убо мало ядяше, много же труждашеся, молися Зевесу,[532] дабы, от огородника отвед[533], иному продал бы господину. Зевес же послушав его молитву и повеле его горшечнику продати.

Паки труждашеся болши перваго и беднее жиывяше,[534] брение[535], и горшки, и плинфы[536] нося; паки переменити господина моляшеся. И продай бысть усмарю, или кожевнику, — злейшему убо от первых впаде господину. И зря, яже от него творимая, со воздыханием[537] и стенанием горким рече: «Ох мне, бедному! Лутче мне бысть у прежних господей пребывая жити, нежели у сего немилостиваго: сей убо, якоже вижу, и кожу мою напоследи[538] изработает[539]».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко тогда наипаче первых господей слуги и раби[540] п о м и н а ю ще желают, егда у последних господей восприимут искуство.

42. О ЛОВЦЕ И О ПТИЦЕ ДУДОК[541]

Ловец птицам составляше сети. Дудок[542] же, сие издалеча видев, вопрошайте его: что убо сие созидает?

Ему же: «Град созидати», — сказавшу[543].

Посем же ловцу далече отшедшу и скрывшуся, дудок же словесем мужа уверися, пришед, влезе в «созидание» и изымася[544].

Ловцу же абие притекшу, дудок же рече: «О ты, человече добрый![545] аще сицевые грады созидати будеши, не многих обрящеши в них живущих».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко тогда наипаче грады и домы опустевают,[546] егда началиицы их, владыки и царие, свирепеюще мучителствуют.[547]

43. О ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕ

Путешественик многий прешед путь, моляшеся богу Ермису,[548] аще убо обрящет что, половину сего Ермису на жертву возложити обеща.

И прешед мало,[549] обрете пиру[550], исполнену фиников и мигдалов[551]. И сию срадостию[552] взем, финики и мигдалы снеде, финиковы же кости и мигдалные чешуя на некоем возложи жертвеннице, глаголя: «Имаши, о Ермнсе-боже,[553] по моей молитве и обещанию[554], ибо обретеннаго и внешняя и внутренняя тебе приношу!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужу-сребролюбцу, иже и Бога любостяжания ради обмановающа[555].

44. О ДЕТИЩИ И О МАТЕРИ

Детище во училищи у соученика своего книжицу[556] украде, принесе к своей матери. Ей же не биющи его, но и паче же похвали его и восприим от него любовне.

Проминувшим же летом, нача и болшая красти.

На торгу же некогда пойман и веден быст на смерть. Матери же последующи и плачющися, он губители[557] и судии[558] моляше, дабы мало постояли,[559] хотя нечто побеседовати к матери своей в ухо. Она же скоро ко устом чадовым приложи свое ухо, он же вместо беседования матери своей зубами ухо угрызе.

Мати же и инии последующии ему начаша его обличати, яко не токмо украде, но уже и на матерь беззаконнова[560]. Он же отвещав, рече: «Сия убо моей погибели бысть виною, ибо егда книжицу украдох, и побила бы меня, не бы на се устремился дело. И ныне ведом есм на смерть бесчестно»[561].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко, иже в начале малых не мучими, на болшая злая возрастают[562].

45. О ПАСТЫРИ И МОРИ

Пастырь[563] по брегу моря стадо пасяше. Узрев тишину морскую и, пожелав, похоте[564] плыти на куплю[565]. И продаст овца, фиников купи и поиде.

Зиме же зелне сущи, и кораблю бедствующу погрузитися, вся своя бремена и мехи изверже в море, едва токмо сам караблем праздным[566] избавися.

По днех же немногих пришедшу некоему к морю[567] (море же утишися)[568] и тишине его чюдящуся, — отвещав же, пастырь рече: «Фиников еще желает, и сего ради являет ся тишиною».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко страсти человеком бывают учением.

46. О ГРУШИ И О ЯБЛОНИ

Груша[569] и яблонь о красоте пряхуся[570]. Многим же браням посреде их[571] бывшим, куст кропивный*[572] близ плота[573] сущий: «Престанем, — рече, — о друзи, некогда[574] бранящесь?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко честным мужем бранящимся, иные ж, пришедше, иже ничесому же достойни и ничто же суще,*[575] мнятся нечто быти.

47. О КРОТЕ

Крот животно есть слепое. Рече убо некогда к матери: «Смоковницу вижу».

Посем абие рече: «Ливанова благоухания исполнихся».

Третицею ж рече: «Меди и железнаго оружия шум[576] слышу».

Матерь же к нему, отвещавши, рече: «О чадо, уже познах, яко не токмо видения и зрения[577] не имаши, но уже и слышания и обоняния лишился еси!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко некие любопрителие[578], немощная вещи сказующе, и в менших вещах обличаются.

48. О ШЕРШНЯХ И ПЕЛЕПЕЛИЦАХ

Шершни и пелепелицы, жаждею содержими, к делателю земьному[579] приидоша, у него пити просиша, обещевающеся вместо воды сию благодать благодатию воздати:[580] и убо пелепелицы копати винограда обещевахуся, шершни же, окрест обшедше, жалами угрызая, отгоняти от винограда татей.

Делатель же земной речо: «Но убо суть у меня два вола, иже, ничто же обещеваеми, вся творят, еже хощу. Лутчи убо есть онема[581] дати, нежели вама».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужем вредливым, ползовати убо обещевающих, вместо же ползования вредящих многая.

49. О ПАВЕ И О ГАЛКЕ

Птицам хотящим сотворити себе царя, пав себе похваляше и достойна быти глаголаше ради красоты. Восхотевшим же сего всем, галка, обращся, рече: «Но убо тебе царствующу, орел же нас прогоняти начнет, — како нас от него отимеши?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко началником не ради токмо красоты, но крепости ради и премудрости ради силных и премудрых[582] избирати подобает.

50. О КУКОЛКЕ, СИИРЬЧЬ О ЗОКЗУЛЕ, И О ЛИСИЦЕ[583]

Единственная птица куколка, или зокзулка[584] дивия[585], на некоем древе стоя, зубы, или нос, поощряше[586]. Лисица же воспроси: коея ради вины, ничто же видевши и ни единыя сущи нужды,[587] — чесо ради зубы поощряше?

Зокзулка, отвещав, рече: «Не без ума сие творю, ибо, егда беда и нужда обдержевати[588] мя начнет, уже не к тому мне удобное время, во еже[589] поощряти зубов, но наипаче готовый сущим боротися».

ИСТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко подобает ко всякой беде и нужи приуготовлятися.

51. О ПТИЦЕ ДУДОК[590]

Дудок, в пасти поиман, слезя, глаголаше: «Ох мне, бедной и несчастной птице! Ниже злато у кого взях, ниже сребро, ни ино что от честных[591], — зерно же пшеничное малое смерть мне приуготова».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча ко иже ради корысти малыя великим впадают бедам.

52. О ЕЛЕНЦЕ МАЛОМ

Еленец некогда к еленю рече: «Отче, ты и больши и скорейши от псов еси, и роги паче сего[592] преизрядныя носиши на оборону. Чесоже ради убо сице сих боишися?»

Он же возсмеявся, рече: «Истинну убо сия глаголеши, чадо. Едино же свем[593]: егда лаяние песие услышу — и абие в бегство не вем како устремляюся».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко естества боязливаго и страшливаго[594] никоими же похвалами не укрепиши.

53. О ЗАЙЦАХ И О ЖАБАХ[595]

Зайцы некогда сошедшеся, между собою свое оплакаваху житие, яко многаго страха житие их исполнено, ибо от человек, и от псов и орлов, и от иных многих потребляются. «Лутче убо, — рекоша, — умрети единицею[596], нежели чрез все свое житие, смущаяся[597], дрожати». И сие проповедавше и утвердивше повсюду слово, устремишась в езеро, яко да, вскочивше, в нем потопятца.

Седящим же окрест езера жабам. И егда услышаша жабы течения зайцов шум, абие вскочиша в езеро. От зайцов же мудрейши некто мняся быти, рече: «Стойте, о друзи! Ничтоже злаго вы себе сотворити: се, яко же зрите, и от нас иная суть животная боязневейша!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко злоденствующии[598] человецы инеми, злейшая терпят, утешаются.

54. О ОСЛЕ И КОНЕ

Осел коня блажаше[599], понеже нещадно[600] и прилежно бысть кормлен, осел же иногда ниже соломы имея доволно. И сего ради многажды себе отчаявая[601].

Егда же наста время брани и рати,[602] и воин вооружен вседе на конь, всячески скача — посем же и посреде супостат втече. И коня, уязвленнаго на брани, осел увиде лежаща, последи коня окаяваше[603].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не подобает князем и богатым, ревнуя, завидети: к сей их зависти нужду и беду поминающе[604], нищету и убожество любити.

55. О СРЕБРОЛЮБЦЕ

Сребролюбец некто все свое имение в сребре собра, сотвори златую плиту и на некоем месте в земли погребе, спогребый[605] тамо и душу свою и ум, и на всяк день, приходя, смотряше ю.

Некто же от ево раб, увидев, помысли и, ископав, украде.

По сих же сей пришед и, испражненое[606] место обрет, нача плакатися и терзати власы. Его же некто сетуема увиде и вину сетования вопроси. «Не сетуй, скорбя,[607] — рече, — о сей, ниже бо, имея, злато имел еси[608]. Камень убо вместо злата взем, положи и уразумей себе: злато быти. Сицевое бо ти, якоже и прежде сего,[609] исполнит требование[610], — яко же бо видех: ниже тогда, егда злато бе, в требовании бысть стяжавшаго[611]».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко ничто же богатества стяжание,[612] аще не будет сего в требование.

56. О ГУСЕХ И О ЖАРАВЛЕХ

Гуси и жеравли на едином пасяхуся поли. Ловцем же показавшимся, и убо жеравли лехки суще, скоро отлетеша; гуси же, тяжести ради плотския оставшеся, поимани быша.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко и в пленении градов нестяжателные и нищие[613] удобне убегают пленения; богатии же богатества ради работают в пленении[614].

57. О ЧЕРЕПАХЕ И О ОРЛЕ[615]

Черепаха орла моляше, дабы он летати[616] ю научил. Орлу же сказующу: далече сему быти от естества ея. Она же наипаче с молением прилежаше.

Взем убо ю орел нохтями и на высоту вознесе, посем пусти ю летати. Она же, на камение падши, сокрушися.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко мнози, любопрения ради[617] мудрейших преслушавше, себе самех вредиша.

58. О БЛОХЕ

Блоха некогда, вскочивши на ногу мужу, сяде. Он же Ираклея[618]–богатыря[619] на помощь призываше. Ей же угрызши*[620] и абие отбегши, со стенанием муж рече: «О Ираклею! аще на блоху не способил еси, како на болших сопротивников пособиши?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не подобает о малых вещех Бога призывати, но токмо в нужных.

59. О ЕЛЕНИЦЕ

Еленица[621], единым оком ослеплена, при брегу морскомъ пасяшеся. И убо здравым оком к земли зряше, ловцев блюдяшеся, ослепленое же око к морю имяше, откуду ничего же не начаяся.

Приплывшим же неким и сие смотряющим[622] и уразумевшим, застрелиша ю. Она же, умирающи,[623] восплакася и рече: «Отнеле[624] же бояхся, оттуду ничто же пострадах. Откуду же не начаяхся зла получити, оттуду предана есмь на смерть!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко многожды нам вредная мнящаяся быти — бывают полезная; полезная же — вредная.

60. О ЕЛЕНЕ И О ЛВЕ

Елень, ловцов бегающи, в пещеру вбеже. Лву же тамо впаде и от него поимася. Умирающи же, глаголаше: «Ох мне, человеков бегающи, зверю лютейшему в руце[625] впадох!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко мнозии человецы, от малых бед бегающии, в великия беды впадоша.

61. О ЕЛЕНЕ И О ВИНОГРАДЕ

Елень, бегающи от ловцов, под виноградом скрыся. Проминувшим же ловцом мало, елень совершенно уже проминути их мняще, начат виноградное листвие ясти. Им же от трясения шумящим, — услышавше,[626] ловцы возвратишася к шуму, мняще и познавше, яко нечто от зверей есть крыющеся, стрелами стреляюще, убиша еленя. Он же, умирая, сицевая глаголаше: «Праведно убо аз пострадах: не бы подобаше ми спасающую и покрывающу мя от смерти[627] сию погубляти».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко обидящии благодетелей своих от Бога мучими бывают.

62. О ОСЛЕ И ЛВЕ

Осел некогда со алектором вместе пасяхуся. Лву же нашедшу на осла, алектор возгласи. Лву же, — глаголют, — алекторова гласа боятися,[628] — убоявся, лев побеже.[629] Осел же мняше, яко его убояся лев и побеже текий[630] скоро, лва гоняше.[631]

И егда далече его отогна, идеже не к тому бысть алекторов глас слышан, возвращься лев, осла снеде. Осел же, умирая, вопияше: «Бедный убо аз и безумный! Не сый[632] воинских родителей, и почто на брань устремихся?!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко мнози человецы, несохранително и небрежно[633] на смиряющихся врагов лстивно[634] и неразсужденно приступающе, от смирения сих погибают.

63. О ОГОРОДНИКЕ И ПСЕ

Огородников пес в кладезь впаде. Огородник же, хотя его оттуду извлещи, сниде и сам в студенец[635]. Разумев же пес, яко еще глубочае сего хощет, сошед, погрузити, и обращься, огородника угрызаше. Он же, з жалостию возвращься, рече: «Праведно убо пострадах: что мне треба есть и чесо ради[636] своего губителя[637] извлещи потщахся?[638]»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к неправедным и неблагодарным.

64. О СВИНИИ И О СУКЕ

Свиния и сука между собою браняхуся. И убо свиния кляся на Афродиту зубами расторгнути суку. И сука к ней, отвешав, рече:[639] «Добре нам на Афродиту кленешися: являеши ся убо, яко вяшще от нея любима еси, — иже твоих нечистых плотей (вкушающая) ниже всячески во святилище приносити тя велит».[640]

И свиния рече: «Сего ради убо наипаче являет бог,[641] приимущи и любящая мя, ибо от убивающаго мя всегда, сопротивляяся,[642] отвращается. Ты же убо зле воняеши — и жива, и умерши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко премудрии от риторей, яже от врагов уничижения благообразно в похвалу преображают.

65. О СВИНИИ И О СУКЕ

Свиния и сука о благородствии пряхуся[643]. Рече же сука: благородна быти от всех пеших[644] животных. Свиния же, обращся, к сим[645] рече: «Но егда сия глаголати будеши, разумей, яко сего ради и слепых своих щенят родиши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не в скорости вещи, но в совершении[646] разсужаются.

66. О ЗМИИ И О РАКЕ

Змий с раком живуще и дружбу с собою сотворше. И убо рак прост сый нравом, пременити моляся змию лукавство. Змей же никако же приимаше сего словес и упоминания[647].[648]

Седе же рак, стрегий. И узре, змию спящу, и своею силою, елико име, стиснув змию, удави и уби.[649] Ю же по смерти протягну,[650] ко змию рече: «Тако подобаше преже сего праву и просту быти, не бы сицевое осуждение восприял еси!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко иже к другом с лестию[651] приходяще, сами наипаче вредятся.

67. О ПАСТЫРИ И ВОЛКЕ

Пастырь малого скимена[652] волчия обрете и, взем, с собаками вкупе питаше. И егда возрасте, и волк прихождаше овцу восхитити,[653] с собаками и сей волка гоняше.

И псом иногда не имущим поимати волка и возвращающимся, — и оный с ним последоваше, донележе приобщится своисти[654] их ловитве. Посем возвращашеся. Аще же волк внешний не восхищаше овчате, сей, тайно поимав, вкупе со псы снедаше.

Пастырь же, познав и разумев творимое, на древе сего повесив, уби.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко лукавое естество блага нрава не питает.

68. О ЛЬВЕ И О ВОЛКЕ

Лев, состаревся и болезнуя, лежаше в пещере. Приидоша убо все иные звери, посещаюше царя, кроме лисицы, — сама[655] не прииде. И убо волк, восприем благовремение[656], обличаше предо лвом лисицу, иже[657] ни во что же полагает всех их царя владеющаго и сего ради ниже на посещение прииде.

В то же время прииде и лисица и последних волчиих послушаше глагол. И убо лев на ню возярися, она же времяни ответу моляше. «И кто, — рече лисица, — от пришедших толико тебе ползова, елико аз, повсюду обходящи и врачевства о тебе от врача ищущи и навыкох[658]?»

Лев же абие врачевство изрещи повеле. Она же, отвещав, врачевьство изрече: «Аще с волка живаго кожу снем и сего кожею горячею обвиешися, тогда здрав будеши».

И волку же лежащу предо лвом, лисица же, смеющися, рече: «Тако не подобает царя и владыку ко гневу и ярости[659] подвизати[660], но ко благоутробию[661]!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже[662] кто на кого лесть сшивает[663], сам себе пагубу устраивает, и ров изрый впадает сам вь яму, юже сотвори.[664]

69. О ЖЕНЕ И О МУЖЕ-ПИЯНИЦЕ

Жена некая мужа-пияницу име. Его же сию злую[665] страсть отменити хотящи, сицевое некое дело, умудрялся, смысли: похмелна[666] его от пьянства узревши и, якоже мертва и нечюственна, на рамо вземши, на окопище погребалное[667] принесши, с мертвецы положи и отиде.

И егда мняше его уже проспатися и прохмелитися, пришедши и потолче во врата окопищная. Он же рече: «Кто сей, иже во врата толкий?» Жена же, отвещав, рече: «Иже мертвый брашна приносящи, аз есмь пришедшая!» Он же рече: «Ни, не ясти мне, но пити, о изрядне, наипаче принеси! Прискорбно бо ми есть брашно, но питием мя воспоминай!» Она же в перси ударивши ся: «Ох мне, бедной! — рече. — Ниже бо, умудряющися, купих[668]: ты бо, о мужу, не токмо еже наказан еси, но е ще и злейшее сотворился еси, не имея пременения страсти!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко не подобает в злых вещех временовав медлити[669], ибо иногда и не хотящу человеку от пребывания в злобе[670] нрав налагается.

70. О ЛЕБЕДЕ И ГУСЕ

Муж некто богатый гуся вкупе и лебедя кормяше — не к подобающему своему[671], но сего убо пения ради,[672] сего же трапезы ради. Егда же подобаше гусю пострадати, на не же кормяшеся, нощь убо бысть, и познавати время не попущаше другаго. Лебядь же вместо гуся пойман бысть, — воспет песнь, смерти предисловие, и пением убо возвещает естество и скончания смерти[673] убегает пением.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет: множицею пение и мусика[674] смерти и скончания пременение содевает.

71. О ЕФИОПЛЯНИНЕ

Ефиопленина некто купи, сицевый его образ мняше быти прежняго ради нерадения[675]. И пришедше с ним в дом, всячески глаголаше ему и всякими банями и умывалницами покушаше[676] его убелити. И убо образа его пременити не можаше, болезновати же люте приуготова.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко пребывают естества сице, яко же изначала приидоша.

72. О ЛАСТОВИЦЕ И О ВОРОНЕ

Ластовица с вороною о красоте пряхуся. Отвещавши же, ворона к ластовице рече: «Но убо твоя красота в весненое время процветает, мое же тело и зиму претерпевает».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко крепость плоти лутчи есть благолепия[677].

73. О ПТИЦЕ ПОДКРОПИВНИЦЕ[678]

Подкропивница с некоего окна висяше. Нетопырь же пришед, вопрошаше вины: чесо ради во дни убо в молчании пребывает, нощию же поет?

Подкропивница же: не всуе творити се, — глаголаше: да некогда во дни поюща поймана будет, — и сего ради сице уцеломудряется[679].

Нетопырь же, отвещав, рече: «Но убо не ныне тебе блюстися подобает, егда сему никакова же есть полза, но подобаше ти блюстися[680] преже поимания».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко в злых случаях несмысленное покаяние: по шкоде[681] мудрость неподобная[682].[683]

74. О ЖОЛВИ, СИИРЧЬ О СЛИМАКУ[684] И О ОТРОЧИЩИ

Земледелатель отрочищ печаше слимаков на углию. Услышав же их лускающих[685] на огни и рече: «О злейшая[686] животная! Домом вашим жгущимся, сами же поете!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко всякое дело, не во свое время творимое, бывает со уничижением ненавидено.[687]

75. О ЖЕНЕ И О РАБЫНЯХ

Жена-вдовица люботрудивая сущи и рабыня имеющи. И сих обыче[688] нощию на дело возбужати, прежде даже не возгласят алекторы. Они же повсегда делы и труды непрестаннами[689] мучими суще, помыслиша убити сущаго во дворе алектора, мняще[690], яко сего ради гласа госпожа их нощию востает и их возбужает.

Егда же сие соделаша и алектора убиша,[691] случися има лютейшим власти бедам, ибо госпожа их, не ведущи и не слышащи[692] алекторова гласа, глубочайшею нощию и ранее[693] сих возбужати начат.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко многим человеком ^бсоветования ко злым виною бывают[694].

76. О ЖЕНЕ-ВОЛХВЕ

Жена волхвующи, гневы и ярости[695] божия пременити обещевающася. И много лет проживе, сие творящи и корысть оттуду имеющи.

Написавшим же неким нечестия ея, и поимаша ю, осудивше, ведоша на смерть. Видев же ю некто ведому на смерть,[696] рече: «О сия, иже божия гневы отвращевати обещевающая! Како же человеческаго совета[697] пременити не воз- може?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко мнозии человецы, великая обещевающе, ниже малая сотворити могуще.

78. О КОШКЕ И ПИЛЕ

Кошка[698] вшедши в делателницу[699], или в кузницу, котелника[700] и тамо лежащую пилу железную[701] лизаше языком, от нея же претирашеся язык ея, и крови мнозей от языка ея истекающей. Она же услаждашеся, мнящи, нечто железу вредити, донележе и весь свой язык погуби.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча ко иже в любопрениих самем себе вредящим.

78. О ЗЕМЛЕДЕЛАТЕЛИ

Земледелатель некто, копая землю, злато обрете и везде, от нея благодетелствен сый, Землю венчаше.

Случай же, или Счастие,[702] представши к нему, рече: «О ты! что Земли моя дары возлагаеши, яже аз тебе даровах, обогатити тя хотящи? Ибо, егда время преложшеся проминет[703] и ко иным рукам сие твое злато преидет, ведай убо, яко не к тому на мене, Случая, плачися».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко подобает благодетеля познавати и ему благодарения воздаяти.

79. О ДВОЮ ПУТЕШЕСТВЕННИЦЕХ

Два некие по единому пути шествующе, и единому от них секиру обретшу. Другий же, не обретый, повелевает обретшему не глаголати «обретох», но «обретохом».[704]

Вмале же прешедшим им к секиру погубившим, имеяй к необретшему спутешестееннику глаголаше: «Погубихом!» Он же рече: «Погубих» глаголи, а не «погубихом»,[705] ибо, егда секиру обрете, «обретох» глаголал еси, а не «обретохом».

ИСТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже непричаствуемии во благоденьствиях, ниже в злых случаях сицевые известные[706] бывают друзи.

80. О ДВОЮ ЖАБАХ

Две убо жабы с собою соседствующы. Пасяху же ся едина убо в глубоцем и далечайшем от пути езере, другая же близ пути, мало имеющи воды. И сия же в далечайшем[707] езере другую призываше к себе преити, яко да и крепчайше место жития восприимет. Она же не послушаше, глаголя, яко крепчайшее имат место присвоение. И тако живяше,[708] донележе случися возу преити — и сокруши ю.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко и человецы, злым делом вручающеся, лучше обыкоша погибати, нежели на лутчее дело нрав пременити.

81. О ПАСЕЧНИКУ, СИИРЕЧЬ О ПЧЕЛНИКУ[709]

В пасеку, или во пчелницу, некто тать вниде, — стяжателю[710] же сея пчелницы негде отшедшу[711] и не сущу, — мед с воском[712] украде. Стяжавшии же пришед и ульи праздны увидев, стоя, с печалию помышляя[713] в себе.

Пчелы же от паствы с поля[714] возвращшеся, нашедше на своего господина, жалами угрызаху его и зле ужалиша. Он же к ним рече: «О злейшая животная! — ибо крадущаго воски ваши цела отпустисте, мене же, промышляющаго[715] и радеющаго[716] вами, уязвисте!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко тако и некие от человек ради неразумия от врагов не сохраняющеся; другов, якоже врагов, отстоят[717] вредяще.

82. О ПИФИКЕ, СИРЕЧЬ О ОБЕЗЬЯНЕ,[718] И О ДЕЛФИНЕ-РЫБЕ

Нрав бяше неких плавателей морских мелетийских[719] щенят и пификов в корабли имети, утешения ради корабленнаго обыкоша. Пловый же некто, име с собою и пифика. Сущим же им у урочища у Суния Аттическаго,[720] зиме и ветру зелну случися быти, и караблю разбившуся, и всем плавающим погрузившимся и утопающим, — погрузися, утопая, и пифик.[721] Делфин же рыба, сего узревши и человека сего мняще быти, пришед, восприят его и понесе его на остров[722].

И егда бысть с ним близ Пирейскаго места и Афинейскаго пристанища,[723] вопрошаше делфин-рыба пифика: аще родом есть афинеянин? Пифику же сказавшу, яко и родителей оттуду пресветлых есть.

Вопрошаше же паки пифика: Пирея знает ли? Разумев же пифик, яко о человеце Пирее[724] се вопрошает, рече, яко наипаче друг ему есть и сожитель. И делфин, убо о сицевой его лжи негодовав, пифика, погружая в мори, потопи и уби.[725]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужем, иже истинны о вещех не ведуще, мнятся и иных прелщати.

83. О МУХАХ[726]

В некоем сокровище[727] соту медвяному пролнявшуся, налетевше, мухи ядяху. Волнувшим[728] же их ногам, отлетети не можаху и, утопающе, глаголаху: «Бедные мы, яко малыя ради пищи погибаем!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко мнозем человеком многих злых виною сластолюбие бывает.

84. О ЕРМИС-БОГЕ[729] И О ИДОЛОТВОРЦЕ

Ермис, разумети хотя, в какой есть чести у человеков, прииде ко идолотворцу[730], преображся в человеческий образ. И узрев идола[731] Зевсава, вопрошаше продающаго: на колице сей продатися может? Идолотворец же рече: на грош.

Возсмеявся Ермис и на колице идол богини Иры[732] — вопрошаше. Рече же идолотворец: «Поболе гроша».

Узре и свой, Ермисов, идол и, понеже есть посланником, ползователен[733] человеком, мняше, яко в велицей чести и дражайши есть[734] в человецех, вопроси и о своем идоле. Идолотворец же к нему, отвещав, рече: «Аще сих двою купиши, сего же в придачю тебе дам».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужу тщеславному, мнящемуся у себе нечто быти,[735] у иных же ни в какой чести сущему.

85. О ЕРМИС[736] И О ТЕРЕСИЕ-ВОЛХВЕ[737]

Ермис, хотя Тересиево волшество искусити, аще праведно[738] есть, украде сам из нивы своя волы.[739] Пришед к Тересию во град увещевати[740],[741] человеку уподобився. И пришед, сказаше[742] Тересию о погибели волов. Он же взем с собою Ермиса, изыдоша оба на некое место татя усмотрите.[743] И повелевает Ермису сказати,[744] какову аще от птиц птицу увидит.

И Ермис узрев первее орла, от левыя страны на десную страну прелетевшаго, и се сказа Тересию. Тересия же рече: «Не к сему сия быти».

Второе рече: «Ворону видех,[745] на некоем древе седящую, иногда верху взирающия, иногда же к земли восклоняющись», — и волхву сказаше. И волхв отвещав рече: «Но убо сия ворона кленется небом и землею, яко аще ты сам восхощеши, своя восприимеши волы».[746]

ТОЛКОВАНИЕ. Сим словесем глаголет некто мужу-татю.

86. О ДВОЮ ПСАХ

Имея некто два пса: единаго убо ловити научи, другаго — хранити двора. И егда убо ловчий пес уловит нечто, и домашний ему соприобщашеся ядению его. Вознегодовав же ловчий пес и оного домашняго возненавидяше, яко сей убо на всяк день труждается, оный же, ничтоже труждаяся, его трудами питаетца.

Отвещав же, домашний пес рече: «Не мене, но владыку[747] уничижая[748] обличай, иже мене не тружатися научи, но чюжая труды поядати».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко и младые ничесому же от юности навыкше, не они хулими бывают, егда родителие их тако без наказания оставиша.

87. О КОЗЛЕ И О ВОЛКЕ[749]

Козел, остався от стада, гоним бысть волком. Возвращься к волку, рече: «О волче! понеже познах, яко твое брашно буду, молю тя, яко да не кроме покаяния[750] и пения твоего умру: воструби убо ми, яко да возпляшу ти».

Волку же вострубившу и завывшу,[751] и козлу пляшущу, пси же, услы- шавше глас волчий, волка гоняху. Волк же, обращся х козлу, глаголет: «Праведно мне сия быша: подобаше бо мне, повару сушу, трубнича трубления не воспоминати[752]».[753]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко иже убо к чему же обыкоша, последи же о сем понерадеют и иным делом, ни во что же им потребным умети,[754] себе искушающе, — злым случаем впадают.

88. О РАКЕ И О ЛИСИЦЕ

Рак, из моря изшед, на некоем месте пасяшеся. Лисица же гладна сущи, яко увиде его, пришедши, взем. Он же, егда снести его хотяше, рече: «Но аз убо праведно пострадах: иже морский рак сый, земным быти восхотех».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко и человецы, иже своя оставляюще строения[755], и ничтоже им подобающих вручаются, самовластно[756] злоденствуют.

89. О ТАТЕХ

Тати, вшедше в дом некий, ничто же обретоша, точию алектора. И сего вземше, отъидоша. И егда хотяше от них убиен быти, молися, дабы его отпустили, глаголя, яко потребен быти человеком, нощию возбужая их на дела.

Тати же рекоша: «Но сего ради наипаче убием тя: онех убо возбужая, нам же красть не попущаеши».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко сия вещи наипаче лукавым суть сопротивныя, яже благим суть благопотребная[757].

90. О ВОРОНЕ И О ВРАНЕ[758]

Ворона, позавидевши врану, начат человеком волхвовати и о сем свидетелей поставляше, еже предглаголаше[759] будущее.[760]

Узрев же неких пришедших путьшественников, взыде на некое древо и, ставши, зело возгласи. Им же ко гласу возвращшимся от пути, хотяще видети,[761] отвещав же некто рече: «Отъидем, о друзи, — ворона есть, иже возгласи, волхвования же не имать».[762]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко тако и человецы, иже лутчим сопротивляющися[763], к равности не приходят, но смеху и поношению[764] исполняются.

91. О ВОРОНЕ И О ПСЕ

Ворона, Афине-богине[765] жертву приношающи, и пса на обедование[766] призываше. Пес же к ней рече: «Что всуе жертвы расточаеши? — ибо богиня сице тя ненавидит,[767] яко и всегдашних твоих волхвований верность испроверже[768]».

Ворона ж ко псу рече: «И сего ради аз наипаче жертвы приносити буду, яко да ярость свою[769] пременит ко мне».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко мнози, ради своея корысти, и недругом своим добро творити не ленятся.

92. О ВРАНЕ И О ЗМИИ

Вран, брашна не имеяй, узре на некоем солнечном месте змию спящу, — сего, налетев, восхити. Змию же возвращшуся и врана угрызе. Умирающий вран глаголаше: «Бедный аз, иже сицевое обретох брашно, от него же умираю!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужу, иже сокровишнаго ради обретения к ползе — и от сего последи бедствующаго[770].

93. О ГАЛКЕ И ГОЛУБИЦЕХ

Галка в некоем голубнику голуби виде добро питаемыя, убелившися, прииде, яко да и сия[771] их пищи сопричастится. Голуби же, донележе молчаше галка, мняху ея голубя быти и не возбраняху ей пища.[772]

И понеже некогда позабывшися галка и своем естественным гласом посреде их возгласи, — и сицевое ея естество познавше и изгнаша от среды их, биюще. И лишена бысть тамошния их пищи, возвратися паки к галкам. И сии галки ради убеления не познавше и с собою жити не пустиша: яко иже вдвоих[773] желающая ниже единого получи.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко подобает и нам своими довлетися[774], помышляюще, яко любостяжание и любоимение[775] ни к чему же ползователно, но и паче и настоящая погубляет.

94. О ГАЛКЕ

Галку некто поимав и связав ю мутовозом[776] за ногу, своему даде отрочати. Она же, не могуще терпети еже со человеки жития, по малех днех волное время обретши, бегая, летяще к своему гнезду. И обвязавшуся союзу[777] ея к ветвем древесовым, отлетети не могуще. И егда умираше, сама в себе рече: «Бедная аз, иже у человек не претерпевши работы[778], впадох[779], сама себе живота лишающи».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко сут некие, иже, от мерных[780] бед хотяще себе свободити, в болшая беды впадают.

95. О ЕРМИСЕ

Зевес Ермису повеле всем художником[781] зелие лжи, сотворив,[782] влита. И Ермис сотворив и меру сего постави, поелико[783] коемуждо[784] вливати им. И оставльшуся последи сапожнику, много оста зелия лжи, — и прием Ермис и все сапожнику влия. И от сего времяни случися всем художником лгати; паче же всех множае[785] лжет сапожник.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к лжесловным художником.

96. О ЗЕВЕСЕ И О СРАМУ

Зевес созда человеки,[786] и убо вся состави обычая[787] и нравы им вложи, единаго же точию студа вложити в них позабысть. Ради сего, поне не име откуду срам ввести, повеле сраму сквозе народъ проити. И убо срам сопротив глаголаше недостойная от них претерпети, — и понеже Зевес зело ему повелеваше, рече срам: «Но аз убо на сицевых исповедниях[788] и уговорех[789] вниду, яко аще похоть блуда[790] не внидет. Аще похоть блуда внидет, то аз абие оттуду изыду».

И от сего случися всем блудником безстудным быти.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко служащии похотем блуда безстудны бывают.

97. О ЗЕВЕСЕ И О ЖОЛВЕ*[791]

Зевес, браки творя, всех животных призвав, учрежаше[792]. Едина точию черепаха, лишена бысть[793] пирнаго учрежения.

Чюждаше же ся Зевес, и вины лишения вопрошаше ю: чесо ради сия на пир брачной не прииде? Она же отвещав рече: «Дом любим и мил,[794] дом изряден[795]».

И вознегодовав Зевес о глаголе сем, прокля ю[796] и дом, на себе держащи, носити повеле.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко мнози от человек желают лутчи во убожестве у себе самех жити, нежели у иных многоценно[797].

98. О ВОЛКЕ И О ОВЦЕ

Волк, от псов угрызен и зле стража[798], лежаше. Пищи же не имеяй, и узре овча[799] издалеча,[800] моли его, дабы ему от текущия реки пити принесл: «Аще бо ты, — рече, — мне даси питие, аз брашно себе обрящу».

Уразумев[801] же овча, отвещав, рече: «Но аз убо вем, яко[802] аще питие тебе подам, — и брашно себе мене сотвориши».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужу-злодею, лицемерствием и лукавством уловляющему и прелщающему.

99. О ЗАЙЦАХ И ОРЛАХ[803]

Зайцы, некогда воюющеся со орлы, призываху и лисиц на помощь. Они же отвещавше: «Помогохом бы вам, аще бы не видехом, кто есте и с какими воююще боретеся».[804]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже с лутчими любопрящеся, своего спасения пренебрегают.

100. О ПТИЦЕ АЛКИОН, ПРИ МОРИ ЖИВУЩЕЙ[805]

Алкион[806] птица есть любопустынная, присно[807] при мори живущая. Сию, — глаголют, — человеческаго уловления блюдущуюся[808], при морских каменех гнезда своя сотворяет. И егда раждати хотящи, гнездо сотвори.

Отлетевши же ей на паству, случися морю от великаго ветрянняго дыхания волноватися, и потопи ея гнездо, и птенец ея растли. Она же, прилетевши и сотворенное познавши, рече: «Бедная убо аз, иже земли, якоже прелестницы, блюдохся, на море убежах, иже болши содеяся мне невернейшая![809]»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко некие человеки, иже врагов хранящеся, случается им многажды лютейших врагов другом впадати.

101. О РЫБОЛОВЕ

Рыболов на некоей реце ловяше. Распростер сети, течение реки содержа; на обоих концах сети камение привязав, в воду бияше,[810] яко да рыбы, бегающе несохранно, в сеть впадут.

При сем же месте некто живый и сице творящаго виде, злословяше его, яко, возмущая реку, чистыя воды не даст напитися. И рыболов отвещав: «Но аще не сице мною сия река возмутится, тогда мне случится умрети от глада».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко и судии[811] [812] градов наипаче обогащаются, егда отчину в бранях видят.

102. О ЛОВЦЕ ПТИЧНОМ И О ЕХИДНЕ

Ловец птичей леп[813] и тростия взем, на ловитву изыде. Узревши дрозда, на высоце древе седяща, и трости вместо[814] в долготу сложив, вверх к ней смотряше, хотя ю поимати.

И случися ногою на спящую ехидну[815] наступити. Она же разгневася, сего угрызе. Он же скорбя[816] глаголаше: «Бедный убо аз, инаго уловити хотя, сам уловихся от иного до смерти».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже иных прелщающеи, случается им множицею от иных сицевое страдание.

103. О МУРАВЛЕ

Муравль иже ныне, преже сего человек бысть, земледелству присно прилежа. И не удовляшеся своими труды и соседния плоды и семена[817] украдаше.

Бог[818] же, разгневайся и негодовав[819] о его любостяжателстве, преврати его в сицевое животное, иже ныне[820] муравль нарицается. И сей свой убо образ премени, но обычая не премени, ибо и доныне, нивы обходя, чюжая труды собирает, себе сокровищует.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко иже естеством лукавии, аще и образ пременят, но нрава не пременят.

104. О КОМАРЕ

Комар, пришед ко лву, рече: «Ниже боюся тя, ниже силнейши еси мене. Аще же ни, — искусимся,[821] кая ти есть сила и крепость? Яко дереши нохтями и грызеши зубами? — сие и жена с мужем бранящися творит. Аз же зело есмь силнейши тебе. Аще же хощеши — изыдемь на брань!»

И вострубив, комар полете, угрызая окрест носа его, безвласное львово лице грызый. Лев же своими ноготми драше самого себе, донележе изнемог, лежаше. Комар же, победив лва, воструби и, победную песнь воспет, полете. Паук же сеть связа паучинную, в ню же, летя, комар впаде, и паук сего снеде.[822] Снедаемый же комар плакаше: «Ох, яко с великими воюяся, от малаго животного паука погибох!»

Притча к победившим великих, от малых же низложенным.

105. О ГАЧЕ,[823] СИИРЕЧЬ О НЕТОПЫРЕ, И О КОШКЕ

Нетопырь, на землю падши, котом[824] пойман бысть. И хотящи погубитись, прощения моляся. Кот же рече, яко не может нетопыря отпустите, поне естеством всем птицам воюет и сопротивляется.[825] Нетопырь глаголаше, яко не птица, но мышь есть, — и тако отпустися.

Последи же, паки упадши, от иные поймай кошки и молися, да не снест ея.[826] Кошка же отвещав рече, яко всем враждует мышам. Нетопырь же рече, яко не мыш, но нетопырь, — глаголаше, — быти, и паки отпустися. И тако случися ему дважды, пременяющи имя, свобождение полу чити.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко подобает и нам не во едином имени[827] всегда пребывати, помышляюще, яко временем сообразующися многажды бед убегают.

106. О ПУТЕШЕСТВЕННИЦХ

Путешественницы, при некоем брегу морском идуще, приидоша на некое место видети[828]. И тамо видевше волны,[829] издалече пловущая, — корабль быти великий мняху. И ради сего пождаху, якоже хотящим волнам приустремитися[830].

И егда ветром несомы быша и волны приближишася, не к тому корабль, но судно малое,[831] разумеша, видети.

Принесеныя ж волны блис ко брегу, увидевше, друг ко други рекоша: «Яко всуе мы, еже ничесому суще, ждахом!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко некие человецы ради недоумения[832] мняще[833] страшна быти, егда же во искуство приидут[834], ничесому же обрящутся достойни.

107. О ОСЕ ДИВИЕМ

Осел дивий[835] осла увиде домашняго в некоем хлеву,[836] пришед, блажаше его о благоимении[837] плоти и пищном восприятии.

Последи же виде его бремены люте[838] отягчена и возаря созади его седяща[839] и киями[840] его биюща, рече: «Но аз не к тому тебе блажу, зрю бо, яко не кроме великих злых благоденствие имаши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не ревнива[841] суть и не желателная[842] корысть, бывающи з бедами и тяготами.

108. О ОСЛЕХ И О ЗЕВЕСЕ

Ослы некогда, во еже[843] тяшкими и частыми бремяны бедствуемии, послаша послы к Зевесу, разрешения трудов[844] моляще. Он же им указати хотя, яко сие есть невозможно, рече: «Тогда вы свободитися от злострастия трудов, егда мочащеся сотворите реку».

Ослы же, истинну сие мняще быти, от оного времяни даже и доныне, идеже[845] аще мочение иных ослов увидят, тут и сами ставше мочатся.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко всякому сотворенное[846] неисцелно есть.

109. О ОСЛЕ И ЛИСИЦЕ

Осел, одеяся львовою кожею, прехождаше[847], иная животная устрашивая. И узрев лисицу, покусися и сию устрашити.

Лисице же случися преже сего слышати его ржуща, — ко ослу рече: «Но аз убо добре свем, яко и аз убояхся бы тя, аще бых тя преже сего не слыхала ржуща».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко некие от ненаказанных и буих[848], извне мнящеся некто быти, от своего же блядословия[849] обличаются.

110. О ОСЛЕ И ЖАБАХ

Осел дрова несый и преходя некое езеро, поползшеся, впаде в езеро и, не могий востати, воздыхая стеняше. Сущие же в езере жабы, стенание его услышавше: «О сей! — рекоша, — и что сотворил бы еси, аще бы сицевое время зде пребывал, елико мы? Поне на малое время впадый, так воздыхая стенеши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Сицевым словом требует аще некто[850], — к мужу нерадивому и ленивому,[851] в малых трудех себе отчаявающася, — сам многия[852] удобнее претерпевая.[853]

111. О ОСЛЕ И ЛИСИЦЕ

Осел и лисица сообщение сотвориша друг ко другу и изыдоша на ловитву. Срете же их лев. Лисица же видевши неминущую[854] беду, пришедши ко лву, предати осла лву обещася, аще точию ей безбедное[855] обещевати будет. Лву же изрекшу отпущение ей, она же, приведши осла, в некое в пагубное место[856] впасти уготова. И лев, видя его бегати не могуща, первее лисицу пойма, посем також и на осла возвратися и устремися.[857]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча (являет), яко иже сообщников прелщающе и изменяюще,[858] случается им многажды[859] и самем погибати.

112. О КУРИЦЕ И О ЛАСТОВИЦЕ

Курица змиины яйца обретши, прилежне загревающи их, изсиде. Ластовица же сие видевши, рече: «О суетная![860] что сия питаеши, иже возрастше, тебе первие обидети начнут!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко неподобающее и неползователное[861] есть[862] лукавство, аще и множайшими благодеянми обогатиши.

113. О ВЕРБЛЮДЕ

Егда первее верблюд явися, человецы убояшася и от величества его, удаляющеся,[863] бегаша.

Егда же времени проминувшу, увидеша его кротка быти, дерзнуша во еже к нему приити.

Вмале же познавше, яко сие животное ярости и желчи[864] не имат, в сицевое пренебрежение прииде, яко узды ему наложше, детищем гоняти предаша.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко страшная вещи обычай и нрав[865] благопренебрегателная творит[866].

114. О ОРЛЕ

На камени[867] орел седяше, зайца уловити иский. Его же некто уби, стрелою постреливъ. И убо стрела внутрь его вниде, ушко же с перием предочима его стояше. Видев же его, орел рече: «И се мне иная[868] скорбь, еже от своего перея сам умираю!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко бедно есть, егда кто от своих бедствует.

115. О ЗМИИ

Змей, многими мужми попираем, молися Зевесу. Зевес же к нему рече: «Но аще бы перваго наступившаго угрыз, не бы вторый сие сотворити попытался».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже первее находящим сопротивляющеся — и иным страшны бывают.

116. О ГОЛУБИЦЕ

Голубица, жаждею содержима сущи, узре на некоем месте чашу воды написанную, мняше, истинну ю быти. Темже и[869] великим желанием содержима,[870] ринувся ко тщану близ доски сверху, — и[871] случися на ню упасти доске и крыле ея преломшеся, низпаде на землю и от некоего прилучившагося поимася.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко человецы, ради зелнаго пожелания неразсмотрително вещем вручающеся, влагают самех себе в пагубу.

117. О ГОЛУБИЦЕ И О ВОРОНЕ

Голубица, в некоем голубьнику питаемая, о многочадии похваляшеся. Ворона же услыша ю, рече: «Но, о сия! престани о сем чествующися: елико бо аще родиши многих, толико и многая печали собираеши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко и от рабов сии несчасливыи суть, елицы в рабстве суще многая чада рождают.

118. О БОГАТОМ И О ДЩЕРЕХ

Богатый две дщери имея, и единой умерши, сетовалниц нанят. Второй же дщери глаголющей[872]: «Яко бедные мы! — имьже[873] есть печаль, сетовати не умеем; сим же не сущим[874] — сице зело биются!»

Мати же рече: «Не чюдися, чадо, иже сии сице сетуют: на сребре сие творят».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко некие человецы ради сребролюбия не ленятся чюжая случая носити.[875]

119. О ПАСТЫРИ

Пастырь гоняше в некий лес овцы, распростре под дубом ризу свою и возшед на дуб, плоды желудные трясаше. Овцы же желуди ядуще, случися ими ризу снести и сожвати.[876]

Пастырь же, сошед, яко[877] увиде бывшее: «О злейшая, — рече, — животная! Вы инем волну[878] на ризы даруете, мне же, кормящему вас и радеющему вами,[879] ризу разстлисте!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко мнози человецы неразумия ради ни в чесом же ползующих — благодетелствуют, своим же — злая содевают.

120. О РЫБОЛОВЕ И О РЫБИЦЕ СМАРИДЕ[880]

Рыболов, сеть ввергий в море, извлече смариду-рыбицу. Мала же сущи, молися у рыболова, дабы ее ныне не имал, но отпустил бы, поне мала есть. «Но егда, — рече, — возрасту и велика буду, поимати мя возможеши и на болшую ползу тебе буду».

Рыболов же отвещав рече: «Но аз безумен аще был бых, еже в руках сущую корысть, аще и мала есть, оставити, ожидаемаго, аще и велика будет, надеятися».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко безсловесен сей будет, иже ради надежда болшия сия, яже в руках малая сущи, оставляет.

121. О КОНЕ И О ОСЛЕ

Человек некто име коня и осла. Идущим же им в пути, рече осел коню: «Возми от моего бремени, аще хощеши имети мя цела». Конь же не послуша. Осел же падый на пути от труда и скончася.

Господин же его, взем бремя, все на коня возложи, и самого осла кожу. Слезя, конь вопияше: «Ох мне, безсчастному! И что мне случися, бедному? — Не хотя убо малыя тяготы прияти, се ныне все бремя несу и кожу!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже в малых трудех друг другу способствуют[881] оба спасутся в житии.

122. О ЧЕЛОВЕЦЕ И О ДИВИИ МУЖЕ САТИРЕ[882]

Человек некто с сатырем дружбу и любовь[883] сотвори и бысть ядя с ним. Зиме же и мразу сущу — человек, руце свои согревая,[884] принесено устом, дыша. Сатырь же вопроси: коея ради вины се творит? Рече человек: «Руце мои согреваю от зимы».

По немнозе же времени брашно горящее принесоша, человек принесе ко устом, дыша, прохлаждаше брашно. Паки вопроси его сатырь: коея ради вины се творит? Рече: «Брашно прохлаждаю». Отвещав же сатырь рече: «Но аз убо отныне отказую тебе любовь и дружбу, посему яко от единых сих же уст горячее и студеное износиши».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко и нам подобает сицевые любви и дружбы отбегати, иже суть сугубаго естества[885] и двоедушни.

123. О ЛИСИЦЕ И О ДРЕВОСЕЧЦЕ

Лисица, от ловец бегающи и в пустыни[886] многий путь прешедши, обрете в ней мужа-древосечца, его же моли, дабы ю скрыл. Он же указа ей свой шалаш, — вшедши, скрыся во углу.

Ловцем же пришедшим и вопросившим мужа, и сей гласом убо кляшеся:[887] ничто же видети, — рукою же своею место указоваше, иде же бысть лисица.[888] Они же, не разумевше,[889] отъидоша абие.

И яко узре лисица ловцев проминувших и прошедших,[890] изыде тайно от шелаша,[891] не возгласивши. Обличаше муж ю, яко спасеся его ради, благодарение же его не исповедует[892]. Лисица же, обращься, рече: «О ты! Но аз убо ведах бы, како твоя благодати проповедати, аще бы словесем твоим подобная дела руки и нрава имел еси».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча ко иже благая обещевающеся словесы, сопротивная же творящая делы.

124. О ЧЕЛОВЦЕ, РАЗБИВШЕМ СВОЕГО ИДОЛА

Человек некто име древянаго бога, си и речь болвана[893] или идола[894], и молися ему, дабы ему благодетелствовал. И убо сие творяше и ничто же вяще, но во убожестве пребываше, — разгневася и, взем идола за ноги, поверже и удари его о землю. И разбившися идоловой главе и разлепившейся,[895] злато потече многое от него. И убо собирая злато, человек вопияше: «Кривой еси[896], якоже мню, и безумен: почитаюшу убо мне тебе — не ползовал еси мне ничтоже[897]; биющу же ми тебе — многими благими исполнил еси!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не ползует[898] человек, чтый лукаваго человека; биющу же его — наипаче ползуется.

125. О ЧЕЛОВЕЦЕ И ПСЕ

Человек некто готовляше вечерю, учреждати[899] хотя некоего от другов своих и домашних. Пес же его иного пса призываше, глаголя: «О друже! прииди, совечеряй со мною вместе».

И пришед пес званый, радуяся стояше, зря готовление великаго пира и вечери,[900] вопия в сердцы своем: «Ох, какова мне радость ныне внезапу явися: накормлюся убо и досыта навечеряюся, яко и заутра никако же не взалчю». Сия в себе псу помышляющу и глаголющу и вкупе покивая ошибию[901], посему поне яко на друга надеяся. Повар же, яко узре сего зде тако хвостом трясущаго, взем сего за выю,[902] изверже абие вон из окна. Он же упад, отиде, зело вопия.

Некто же от псов на пути сего срете, вопроси: «Како вечерял еси, о друже?» Он же отвещав рече: «От великаго пития на пиру упихся[903] досыта, ниже пути сего видех, откуду изыдох!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко не подобает надеятися, иже от чюждих благо творити обещевающимся.

126. О РЫБОЛОВЕ И О СВИРЛЕХ[904]

Рыболов сый неискусен рыболовства, взем свирели и сети, изыде на море. И став на некоем камени, вначале убо заигра во свирели, мня, яко к сладкогласию рыбы приидут послушати и внидут в сети.[905] И тако многое время пребысть играя, не улови ничто же.

Посем отложи свирели и, взем сети, вложи в воду и многие рыбы пойма. И изложи я от сети и, яко узре их скачющих на земли, рече: «О злейшая животная! Егда играх, вам в свирели не плясасте; егда же престах играти, сие творите, скачюще!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча ко иже при словесех и времени настоящее и подобающее[906] творящих.

127. О ВОЛОПАСЕ

Волопас, стадо быков пася, погуби телца. И обшед всю пустыню, искаше. И егда ничто же обрести возможе, помолися Зевесу: аще телца вземшаго татя ему покажет, козла на жертву принести обещася.

И пришед в пустыню, обрете лва, снедающаго телца, — пристрашен убо пастырь бысть и зело убояся, вознесе руце свои на небо, рече: «О владыко боже![907] Обещах ти ся козла на жертву дати, аще татя обрящу. Ныне же быка тебе на жертву обещаю, аще от рук сего убегну!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужем бедствующим, иже, погубивше убо нечто, молятся обрести; обретше же — ищут и молятся*[908] отбежати.

128. О ВРАНЕ БОЛЯЩЕМ

Вран, болезнуя, рече к матери: «Мати, помолися богу и не слези». Она же отвещавши рече: «И кто тебе, о чадо, от богов[909] помилует? У коего убо мяса не украл еси?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко иже кто многих врагов в житии имеет, ни единого же друга в нужде обрящет.

129. О КОЗЛЕ И ВОЛКЕ

Козел[910] на некоей храмине стоя и волка пришедшаго увиде, лаяше волка и безчествоваше. Возрев же на него,[911] волк рече: «О сей, не ты мене лаеши и безчествуеши,[912] но место, на нем же стоиши».[913]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко множицею место и время подает дерзновение на сопротивных.[914]

130. О КОНИКЕ, СИИРЧЬ О КУЗНЕЧИКЕ, И О МУРАВЛЕХ

Во время осени и зимы пшеницам поспевшим, муравли зимою от трудов своих питахуся.[915] Коники же, гладом умирающе,[916] пищи у муравлей просиша. Муравли же рекоша к ним: «Чесо ради весною[917] не собирали есте пищи?» Они же рекоша: «Недосуг было, ибо, мусикийски играюще, пехом».[918]

Муравли же, возсмеявшеся, рекоша: «Но аще в весненое время пели есте, играюще, ныне же, зимою, согревающеся пляшите».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко не подобает никому же с небрежением во всякой вещи жити, да некогда скорбию бедствовати будет.

131. О ЧЕРВИ И О ЛИСИЦЕ

В гнои крыющеся, червь на землю пришед, глаголаше всем животным: «Врач есмь и зелия врачевския[919] свем. Подобен есмь врачевством Пеону[920], божиему врачю!»

Лисица же, отвещавши, рече: «Како ты иных врачевствуя, сам хром и безног[921] сый, себе не уврачюеши и не исцелиши?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, аще не наружно искусство, всяко слово праздно есть и суетно. К сему подобно слово: врачю, исцелися сам![922]

132. О КУРИЦ ЗЛАТОРОДНОЙ

Курицу некто име, яйца златыя родящую. И разумев, яко внутрь ея узол[923] злата обрящет,[924] закла ю, — и обрете подобная внутренняя, якоже и в прочих курицах: иже многое богатство надеявыйся обрести и малаго оного лишен бысть.

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко подобает настоящими довлетися, несытства же бегати.

133. О ЛВЕ И О ЛИСИЦЕ[925]

Лев состаревся и не могий и сходити на ловитву*[926] собирати себе пищи, помысли в разуме сице сотворити себе: и пришед в некую пещеру, сотвори себе[927] болна и ляже. И приходящая животная на посещение, поимая, снедаше.

И многим животным сице погибшим, лисица, коварственную[928] хитрость лвову познавши, прииде к нему на посещение.[929] И ста извне от пещеры далече, вопроси лва о здравии: како пребывает? Лев же рече: «Зле». И вины лев у лисицы вопроси: чесо ради лисица к нему в пещеру не вниде? Лисица же рече: «Яко зрю убо следы многих к тебе в пещеру входящих, не многих же от тебе из пещеры исходящих».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко премудрии человцы от вредных и видимых[930] бед отбегают.

134. О БАБЕ И О ВОЛКЕ[931]

Волк, гладей сый, обхождаше, иский пищи. И пришед на нкое место, услыша детище плачюще и бабу к нему глаголющую: «Отроча,[932] престани плакати! Аще же не престанеши, то часа сего отдам тя волку!» Мнев же волк, яко истинствует баба, стояще, многое время ждый.

Его же и вечер постиже, слышит паки бабу утешающу и играющу*[933] со отрочатем и глаголющую к нему: «Аще приидет семо волк, убием его, о чадо!» Сия услышав, волк побеже, глаголя: «На сем подвории иная убо глаголют, иная же творят».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к сим человеком, иже не имеют дел словеси подобных.

135. О МУЛЕ, СИИРЕЧЬ О ОСЛИЧИНЕ СЫНЕ[934]

Мул, ячмени насыщся, отолсте,[935] скакаше, вопия и глаголя: «Отец мой есть конь скоротекущий, и аз уподобихся ему весь!» Егда же прииде нуже бегати, и течения преста, абие отца осла воспомяну.

ТОЛКОВАНИЕ Притча являет, яко аще время в славу кого приведет, своего прежняго случая да не забывает, — безвестно убо житие се.

136. О ЗМИИ И ЗЕМЛЕДЛАТЕЛИ

Змей пред враты земледелателя гнездо изви и угрызе детище его. Печаль же бысть великая родителей его. И убо отец, с печалию взем секиру, хотяше изшедшую змию убити, — удари в диру земледелатель и промину.[936]

Отшедши же змии, земледелатель, разумев, змию не к тому злопамятствовати, приим хлеб и соль, положи на дире, идеже змей живяше.[937] Змей же, тонко засипев, рече: «Отныне не будет нама вера и любовь, донеле же аз камень зрю,[938] ты же — гроб своего отрочате».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко никто же ненависти и скорби не забудет, донелиже возрит память, чим оскорблен бысть.

137. О ТРУБНИКЕ

Трубник полки собирая, поиман бысть от сопротивник, вопияше: «Не убийте мя, о мужи, всуе, безвиннаго крови,[939] — ни единаго бо от ваших убих. Кроме сея меди[940] ничтоже иного имам!»

Они же к нему рекоша: «Сего ради наипаче умреши: поне сам ты не могий воевати, всех же ко брани возбуждаеши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко вящше сии суть виновнии, иже злых и тяжких началников[941] возбужают на злотворение.

138. О ТРОСТИ И О МАСЛИЧИНЕ

О терпении и о крепости трость и масличина беседоваху.[942] Трость же уничижаема бысть от масличины, яко не силна есть и удобее колеблется всякими ветры. Трость же молча, ничтоже глаголаше.

И мало пождав, и ветр воздыше велий, и трость убо колеблющися, наклоняшеся ветром и удобне спасеся. Масличина же, сопротивляющися ветром, сломися нужею[943].

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко, иже вовремя лутчим себе не сопротивляющеся, лучшии сих бывают, иже любопрятся сопротив болших.

139. О ВОЛКЕ И О ЖЕРАВЛЕ

Волку в шее кость увязне, жеравлю мзду дати обеща, аще главу свою вложит и кость из шеи волчьи извлечет. И жеравль, на мзде[944] долгою своею шеею извлекше кость от зле страждущаго волка, мзды прошаше. Волк же, возсмеявся и зубами стиская, рече: «Довлеет ти и сия мзда едина, яко от волчьих уст и зубов всеядних изнесл еси главу свою целу, ниже что пострадавшу».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к мужем, иже от бед когда спасшеся, благодателем же сицевая воздают злобою благодать.

140. О АЛЕКТОРЕХ

Два алектора о курицах браняхуся, и един другаго, бив, отогна,[945] И на месте осененом[946], отшед,[947] скрыся. Победивши же наверх возлете и, на высокой стене став, велегласно возгласи.

Орел же налетев и абие сего восхити, а иже на месте темне скрывыйся, невозбранно от сего часа курицы топташе.[948]

ТОЛКОВАНИЕ. Притча знаменует, яко Господь гордым противится, смиренный же дает благодать.

141. О ЖАБАХ[949]

Жабы две, иссохшу езеру, в нем же живяху[950] обходяще, искаху, где пребыти. И пришедше на источник глубокий, наклонившуся низу и видевше воду, едина советоваше: «Да скочим абие долу». Другая же рече: «Аще и сие изсохнет, то како возможем оттуду изытти?»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко кроме совету не подобает творити ничтоже.

142. О ВОЛКЕ И О АГНЦЕ[951]

Агнец, на высоком месте стоя, волка низу ходящаго по пути смотряше и зверем злым нарицаше и сыроядцем. Волк же, обращься, рече к нему: «Не ты мене безчестиши, но столп[952], на нем же стоиши!»

ТОЛКОВАНИЕ. Притча к претерпевающим лаяния от недостойных человек ради страха высочайших[953].

143. О СТАРОМ И О СМЕРТИ[954]

Старый некогда, дрова секий и сия несый, многий путь идяше. И ради многаго труда на некоем месте низложи бремя, смерти призываше.

Смерти же пришедши и испытовающи вины, чесо ради ю призывает, — убоявся, старец рече: «И да возмеши и понесеши[955] бремя мое».

ТОЛКОВАНИЕ. Притча являет, яко всяк человек любожителен есть, аще и злоденствует, аще и нищь будет.

[144]. ПРИТЧА МУРАВЛЕЙ И КУЗНЕЧИКОВ.[956] ПРЕТВОРЯЯ ЮНЫХ КО ТРУДОМ

Весне сущи возрасту[957], коники[958], мусикию собравше доброгласную[959], пояху. Муравли же тружатися в плодех начаша и собираху семена и плоды, ими же имеяху зимою питатися.

Зиме же пришедши старости, муравли в них же труждахуся, тем и питахуся. Сих же красота пения скончася убожеством.

Тако убо и юность не хотящыя труждатися в старости злостражет.