Библиотека литературы Древней Руси. Том 16 (XVII век)

ПОВЕСТЬ О ЦАРЕ ИВАНЕ И СТАРЦЕ{2}

Царь Иван Васильевич пришел в Сергиев монастырь к бдению[69] и слыша крылошанина[70] горазда пению, а он сам горазд был пению[71]. И послал к нему боярина своего вопросить: «Откуду, старец[72]?»[73] И пришел боярин, сотвори молитву (а старец говорил аминь): «Царь-де Иван Васильевич велел тебя спросить: “Откуду, старец?”». И старец отвещал: «Аз-де отвсюды старец», — и на себя оком окинул. И пришел боярин, говорит: «Государь, я не смею говорить тебе. Старец говорит: «Я-де отвсюду чернец, и спереди и созади». И в другой поем[74] посылает того же боярина спросить: «Где пострижен?» И боярин спросил с молитвою, по чину: «Где пострижен?» И старец поднял шапочку*[75] и указал, рек: «В то пострижен», — на главу. И боярин сказал царю, и царь рек: «Впрямь-де он с главы пострижен»[76]. И как почали ексапсалмы[77] петь, и царь сам пошел к старцу и сотворил молитву, — и старец аминя не дал. И царь прочь пошел. И царь опять пришел и сотворил молитву, — и старец аминя не дал, царь и прочь пошел[78]. И начали петь «Алилуия», и царь сотворил молитву, — и старец рек: «Аминь с проволокою[79]». И царь молвил: «Что-де ты давеча не отвещал?» — «Здесь-де одного подобает слушати»[80]. И царь взошел на крылос[81], и старцы все роздалися, а головщик[82] не поступился, — и царь стал под ним. И как приспело петь поилеилуй[83], и старец не почал петь, а царь пел. А старец говорит: «Только, су[84], умеешь!» И царь сошел с крылоса.

И как приходит «Пролог» чести[85], царь говорит архимандриту, чтобы положили исподнею доскою вверх, да обернуть главою вниз, а низом вверх; а чести велел архимандрит тому же старцу. И старец пошел честии отворил книгу и учал здорное[86] говорить. И, молвя слова два-три и «Богу нашему слава» да поотшед, молвил: «Чтоб-де чисто было в глазах у тово[87], кто книгу положил». А положил книгу уставщик[88] по архимандричью велению. И царь о том был светел.

И после пения царь приказал архимандриту покоить[89] головщика пивом и медом, чтобы упился и проспал заутреню. И заутро праздник Ивана Богослова, и бысть бдение. И как отдали часы дневные[90], и царь пошел подслушивать[91]. В келье они[92] крылошены играют, все пьяны, масло колотят[93]. И тот головщик начаял и́[94], что тут играет. И царь, идучи, без архимадричья благословения приказал благовестить. И пришел до звону царь, а головщик стоит на крылосе чинно. И царь пришел, сотворил молитву и говорит: «Чернец, бес ли ты или человек? Топеря тя сказали пьяна, а ты на крылосе стоишь!» И старец рек: «Бес-де не может от зла к добру, а человек преложен естеством и самопроизволен: может ся преложить от зла к добру и от добра ко злу»[95].

И на другой день государь после стола глядел сквозь оконницу, а тот головщик идет с погреба сам-друг со старцем, а несут по кувшину пива. И как будут против окна, и учали драться. И, дрався, один от другого побежал, и он за ним бросил всем кувшином — и кувшин разбил, и пиво пролил. И царь был светел. И те старцы один другому говорил: «О чем дралися?» И другой говорит: «Не сведаю, о чем». И паки один возрев на церковь[96] и рек: «Пресвятая Троице, помилуй нас»[97], — все до конца[98]. И по сем прощение полное получися[99], и пошли.

И царь пошел из монастыря и приказал беречь его архимандриту. И старца призывает к столу в Александрову слободу:[100] а быть ему ни конем, ни пешу, ни в платье и ни нагу[101]. И тот старец пошел с крылошаны. И как будут близ слободы и двора церковнаго[102], веле ся оболочи всем старцем мережами[103], и друг друга несли за кукорки[104], переменяясь[105]. И царь смотрел сверху. И дивился царь старцеву разуму. И велел за столом посадити и, покоя гораздо, дати всемим ложки долгия стебли[106], что неможно самому себе в рот уноровить. И учали старцы есть, друг другу чрез стол в рот подавать[107]. И царю сказали, и царь дивился разуму его. И после многаго кушанья велел царь спросить: «Сыты ли?» И они сказали: «Сыти-де». И велел государь принести к ним пирог свой царский, — и они его весь съели. И царь приказал[108]: «Как-де вы, старцы, лжете: сказав сыти, — и пирог весь сели?» И головщик говорил: «Как-де бывает хоромина полна людей, а царь идет и молвит: «Всем тесна, а царю пространная дорога». И так-де и пирог царский»[109].

И царь его призвал к себе и говорит: «Чернец, приказа-де тя архимандриту. Чем жаловать?» И он приде: «Государь, немного старцу надобно, только втрое[110]: тепло, мокро и мягко»[111]. И бояре дивились, что говорить нелепо пред царем. И государь говорил: «Впрямь-де он просит тепло — келья, и питья нескуднаго, и мягкаго хлеба»[112]. И приказал его архимандриту жаловать наипаче всех братий. И опять пошли крылошеня в монастырь, а государь царь Иван Васильевич остался во Александровской слободе.