Библиотека литературы Древней Руси. Том 16 (XVII век)

ПОСЛАНИЕ ДВОРЯНИНА К ДВОРЯНИНУ{14}

Благих подателю и премудрому наказателю, нашего убожества милосерде взыскателю и скуднаго моего жительства присносущу писателю, государю моему имярек и отцу имярек, жаданный[3951] видети очес твоих светло[3952] на собя, якоже преже бе не сытый зримаго и многоприятнаго милосердия твоего Фуников Иванец, якоже прежней рабец, греха же моего ради яко странный старец.

Вожделен до сладости малаго сего писанейца до твоего величества и благородия, не простирает бо ся сицево писанейцо за оскудение разума моего и за злу фортону[3953] сердца моего. Точию Рех ти: буди, государь, храним десницею Вышнаго Параклита.[3954]

А по милости, государь, своей, аще изволишь о нашем убожестве слышати, и я, милостию Творца и Зижителя[3955] всяческих, апреля по 23 день, по-видимому, в живых, а бедно убо и скорбно дни пребываю, а милосердия твоего, государя своего, всегда не забываю. А мне, государь, тульские воры выломали на пытках руки и нарядили, что крюки,

да вкинули в тюрьму, и лавка, государь, была уска,

и взяла меня великая тоска,

а послана рогожа, и спать не погоже.

Седел 19 недель, а вон ис тюрьмы глядел.

А мужики, что ляхи, дважды приводили к плахе,

за старые шашни хотели скинуть з башни.

А на пытках пытают, а правды не знают,

правду-де скажи, а ничего не солжи.

А яз им божился и с ног свалился и на бок ложился:

«Не много у меня ржи, нет во мне лжи,

истинно глаголю, воистинну не лжу».

И они того не знают, больше того пытают.

И учинили надо мною путем, мазали кожу двожды кнутом.

Да моим, государь, грехом недуг не прилюбил,

баня дурна да и мовник[3956] глуп,

высоко взмахнул, тяжело хлыснул,

от слез добре велик и по ся места болит.

Прикажи, государь, чем лечить,

а мне, государь, наипаче за тебя Бога молить,

что Бог тебя крепит, дай, Господи, и впредь так творить.

Да видех, государь твое, государя моего имярек,

рукописание, прослезихся,

и крепости разума твоего удивихся,

а милосердия твоего у князя Ивана рыбою насладихся,

и Богу моему за тобя, государя моего, помолихся.

Да от сна вставая и спать ложась, ей-ей всегда то же сотворяю.

А тем, государь, твое жалованье платить,

что за тебя Бога молить, да и всяк то говорит: добро-де он так творит.

Да писал бы, государь, немало,

да за великой смуток[3957] разума не стало.

Приклоних бо главу свою до земля, Рех ти: здравствуй, государь мой, о Христе. Аминь.

Да немало, государь, лет,

а разума нет, и не переписать своих бед.

Розван, что баран, разорен до конца, а сед, что овца.

Не оставили ни волосца животца, и деревню сожгли до кола.

Рожь ратные пожали, а сами збежали.

А ныне воистинну живем в погребище и кладем огнище,

а на ногах воистинну остались одне голенища, и обились голенища.

Зритель, государь, сердцам Бог: не оставили шерстинки,

ни лошадки, ни коровки, а в земли не сеяно ни горстки.

Всего у меня было живота корова, и та не здорова.

Видит Бог — сломило рог.

Да Бог сердца весть — нечего есть.

Велел Бог пожить и не о чем тужить.

А я тебе, государю моему, преступи страх,

из глубины возвах,[3958] имя Господне призвах,

много челом бью.

А о скорбех постигших нас не вем, что изрещи. Зрение нас устрашает, но мню, и стихия нам зболезнует. Не единех бо нас постигоша злая, но и всю страну нашу. Земля, юже видел еси благу и населенну, узриши ея опустену и напоену кровми святых: пролияша бо ся крови подобно дождеви, и вместо пшеница возрастоша нам терния.[3959] Узриши церковь Божию сетующу и дряхлующу и яко вдову совлечену, красота бо ея отъята бысть иноплеменными, паче же нашими воставшими на нас, Богу тако извольшу. И узриши грады разорены и пожжены, вдовы и старии сетующа и гладом таеми[3960], середняя[3961] же и невесты возхищени и обоимани руками чюжих, и младенцы раздробляемы, и самый той царствующий град, яко шипок[3962] красен зимою, противными нашими померзаем. Превосходит бо плач наш паче Вифлеомскаго плача, тамо бо токмо едини младенцы убиваеми бываху[3963] и се число прииде, зде же старии и совершении умом и боголепныи образом и юннии леты и образом и всяк возраст не пощаден бысть. Превосходит же воистинну и Херсонскаго Устиниянова убиения:[3964] тамо бо токмо един град страдаше, зде же не мала часть вселенныя в запустение положись.

Не прогневайся, что не все беды и разорения пишу, не бо ум мой постигнути или писанию предати возможет, да и тебе скорбь на скорбь не наложу. Твоя же и моя вся взята быша без останка.