BMW: история семьи Квандт, возродившей компанию

Глава 6. «Тяжелое время инфляции»

Гюнтер Квандт, дела которого после войны были хороши, как мало у кого, сумел также получить выгоду и от послевоенной финансовой катастрофы, ввергшей огромные массы немцев в глубокую нужду.

Многие немцы возлагали ответственность за непомерную инфляцию, разыгравшуюся к началу двадцатых годов, на революцию и молодую республику. В действительности она была следствием войны и ее громадных расходов. По плану кайзеровского правительства дорогая военная кампания должна была финансироваться также как кампания 1870-1871 годов — более поздними платежами побежденного врага. Поэтому не нужно было повышать налоги: затраты на войну покрывались только за счет займов, то есть за счет денег, которые правительство брало в долг у граждан империи. Погашать эти займы должны были после победы Германии за счет репараций побежденных государств.

Однако уже во время войны империя вынуждена была брать также крупные краткосрочные кредиты, чтобы покрывать растущие затраты, поэтому денежная масса чрезмерно росла. Неизбежным следствием стала инфляция. В 1914-1918 годах цены в Германии увеличились в три раза. Война была проиграна, и правительство должно было выбирать: или мириться с нехваткой продуктов питания, рискуя спровоцировать таким образом беспорядки, или и дальше брать в долг. Новые господа решились на второе и тем самым — на еще большую инфляцию. К этому добавились репарации. Когда в мае 1919 года были опубликованы условия Версальского договора, немцы были глубоко шокированы. Державы-победительницы не только требовали от страны территориальных уступок и разоружения, но и навязывали Германии все счета, которые оставались открытыми после войны. Немцы были «единственными виновниками» — так звучало основное обвинение. Поэтому они должны были платить за все.

Наступал крах немецкой валюты. В конце 1920 года в обращении находилось на 60 процентов банкнот больше, чем в начале года. В 1921 году державы-победительницы установили репарации, которые немцы должны были выплатить долларами, что составляло 132 миллиарда золотых марок. Выплаты были рассчитаны на несколько десятилетий. Уже первая сумма, которую надо было перечислить, заставила немецкое правительство печатать деньги и продавать их затем на валютных рынках за доллары. Обменный курс марки к доллару и к фунту стерлингов сразу упал, цены резко выросли.

В июне 1922 года двое мужчин из автомобиля расстреляли министра иностранных дел империи Вальтера Ратенау. Кровавое злодеяние разрушило остатки доверия к марке. Вкладчики в Германии и за границей отказывались от своих сбережений в немецкой валюте, утечка капитала усиливалась. В 1922 году инфляция в Германии составляла огромную цифру — 1300 процентов. Печатные станки работали круглые сутки. Осенью 1923 года единственный в своем роде финансовый кризис достиг своего апогея. Оборот наличных денег пошел вразнос. В октябре были выпущены купюры на сумму 2500 квадрильонов марок, в ноябре их было 400 триллионов. Марка потеряла свою ценность на валютном рынке. В середине ноября за один доллар давали 1,26 квадрильона марок, а затем провели урезание — денежная реформа с рентной маркой.

Полное обесценение денег затронуло не всех немцев в одинаковой степени: для некоторых инфляция была благом. Тот, у кого были долги, избавился от них благодаря обесценению денег почти в мгновение ока. А тот, у кого были сбережения в военных займах или на сберегательной книжке, потерял все. Вместе с национальной валютой рухнула вся социальная структура общества. Кто был молод, умен и ловок, сумел получить выгоду от обесценения денег, став с помощью спекулятивных сделок богатым за одну ночь. А большинство других, не обладающих такой ловкостью, становились жертвами экономического кризиса и вскоре были не в состоянии купить себе даже самое необходимое. С финансовой точки зрения, больше всех пострадали люди, экономившие деньги, и владельцы облигаций военных займов. Большая часть среднего класса разорилась. Многие интеллигентные семьи, которые давали своим детям деньги на образование, эту возможность потеряли. Целое поколение, как писал позже Себастьян Хаффнер, утратило ту часть души, которая давала людям стойкость, равновесие и проистекающие из них совесть, ум, мудрость, верность принципам, морали и боязнь Бога.

К счастливчикам в океане несчастья относились те, у кого были дом или имение, на которые можно было взять кредиты. Владельцы собственного жилья были так же освобождены от долгов, как и крупные помещики по восточному берегу Эльбы. Но прежде всего инфляция была благом для владельцев крупной промышленной собственности. «Жестокий мир, который дает тяжко и однообразно работающему только самое необходимое, который толкает стариков в нужду, а действующих грубо хитрецов и ловкачей выводит в свет пышной роскоши», — писал Голо Манн.

К тем, кто во время инфляции мог «действовать грубо», принадлежал и промышленник Гюнтер Квандт. У него были качества, необходимые в такой ситуации. Он был энергичным, умным, решительным и не ведал сомнений. Его самым большим трофеем в те годы было известное предприятие — аккумуляторный завод. Способ, с помощью которого фирма перешла во владение Квандта, можно было назвать «вражеской атакой».

Квандт получал на своих предприятиях большую прибыль, и теперь текстильные фабрики в Притцвалке и Виттштоке также работали на полную мощность. Спрос на такие потребительские товары, как одежда, был очень высок и в стране, и за рубежом. Война его только увеличила. Для предпринимателей это были времена, прекрасные во всех отношениях, так как бремя налогов становилось все легче из-за продолжавшегося обесценения денег.

Раньше, чем большинство его соотечественников, Квандт понял, что ликвидное состояние во время инфляции следует превратить в ценные вещи. Но могли ли акции считаться таковыми? Большинству мелких акционеров ситуация представлялась иначе. В 1919-1920 годах курсы акций резко упали, среди владельцев царила паника. Были силы, заинтересованные в том, чтобы на бирже началась распродажа. Скажем, Имперский союз немецкой промышленности (Reichsverband der Deutschen Industrie) своей целенаправленной дезинформацией систематически отбивал охоту у мелких акционеров сохранять свою собственность.

Другие, напротив, скупали на бирже все, потому что понимали, куда движется экономика. Валютная драма предоставляла рисковым спекулянтам фантастические возможности. Биржевые акулы, такие как Петер Клёкнер, Отто Вольфф и Фридрих Флик, за несколько лет набрали сотни фирм. Королем среди них был Хуго Штиннес, который создал себе империю угольных и сталелитейных предприятий, скупал верфи и электростанции и собирал отели класса «люкс» типа «Atlantic» в Гамбурге, «Carlton» во Франкфурте и «Esplanade» в Берлине. Находясь на вершине своей власти, он владел долями по крайней мере в 4554 фирмах.

Историк Гельмут Хайбер пишет, что это было время, «когда спекуляция уже не была больше спекуляцией, а была безрисковым предприятием». Но это не совсем так. На самом деле и в годы инфляции риск при биржевых сделках нельзя было исключить полностью. Опасность состояла в том, что процесс обесценения денег протекал не постоянно, и когда он ускорялся, имперскому банку удавалось снова затормозить инфляцию с помощью энергичных интервенций. И еще одно обстоятельство делало крупную спекуляцию акциями опасным делом. Уже тогда биржа была похожа на бассейн с акулами, где плавали разные крупные рыбы. Кто торговал не только отдельными акциями, а сразу большими пакетами, тот рисковал перейти дорогу более мощному продавцу.

Этим и занялся Гюнтер Квандт весной 1921 года. В газете он наткнулся на повестку дня предстоящего собрания акционеров Deutsche Wolle, 10 процентов которой были у него в собственности. Чтобы увеличить капитал предприятия, предполагалась эмиссия новых акций, но без права акционеров на их преимущественную покупку. Вдобавок, это должны были быть привилегированные акции с десятикратным правом голоса. Квандт почувствовал себя загнанным в угол: «Нет сомнений, это выпад против меня. Если он удастся, мое имущество будет обесценено».

От управляющего Национальным банком (Nationalbank) Якоба Гольдшмидта, талантливого биржевого спекулянта, Квандт узнал, что смог бы блокировать решение только в случае, если бы повысил свое участие до 25 процентов так называемых миноритарных акционеров, имеющих определенные права. Чтобы обеспечить такую долго участия, Гольдшмидт предложил ему кредит.

Теперь и Квандт захотел использовать метод, которым так мастерски владели люди типа Штиннеса или банкира Хуго Херцфельда. Принцип был простым: на банковские кредиты скупали фирмы, а проценты и долги оплачивали обесценившимися тем временем деньгами. Но на практике такая спекуляция была непростым делом. Вооруженный советами опытного человека, Квандт ежедневно скупал акции Deutsche Wolle, но в таких количествах, чтобы курс чрезмерно не повышался. Например, на третий день курс повысился столь незначительно, что один торговец пожаловался стоявшему рядом с ним Квандту: «Я думал, что в Deutsche Wolle происходит что-то особенное». — «Ничего, насколько я знаю», — ответил тот равнодушно.

План Квандта удался. До собрания акционеров он увеличил свой пакет до 20 процентов. А поскольку на собрания никогда не приходят все акционеры, этого должно было хватить. Теперь Квандт мог бы открыто разоблачить строящиеся против него козни, но промышленник предпочел действовать скрытно. Право голоса по половине своих акций он передал совершенно неизвестному в экономике юристу по имени Эрих Бандеков, однако противная сторона почуяла опасность и потребовала от Квандта объяснений еще до собрания акционеров. После длительных переговоров он получил наконец согласие на 30 процентов новых акций и два места в Наблюдательном совете. В борьбе за власть он победил.

Любопытно, что в конце концов именно Якоб Гольдшмидт, личный банкир Гюнтера Квандта, позаботился о том, чтобы промышленник снова потерял свое влияние в Deutsche Wolle, достигнутое с таким трудом. Всего лишь через несколько месяцев после первых боев за власть Deutsche Wolle собралась вновь увеличить свой капитал и выпустить новые акции. Снова Квандт посоветовался с Гольдшмидтом, но у того были теперь собственные интересы в деле. Он участвовал как раз в том, чтобы объединить Nationalbank с Darmstadter Bank в Danat-Bank. Поэтому ему было совсем не нужно, чтобы Квандт встал ему поперек дороги в Deutsche Wolle.

Банкир был готов пойти Гюнтеру Квандту навстречу. Он предложил своему старому клиенту часть тех акций, которые должен был бы получить Darmstadter Bank. Квандт подумал о том, как он будет финансировать покупку акций: уже сейчас у него были большие долги перед Nationalbank. Если бы он согласился на сделку, предложенную ему Гольдшмидтом, то его долги увеличились бы с трех до десяти миллионов рейхсмарок. Он попросил время на раздумье. При этом Гольдшмидт пригрозил ему достаточно открыто: «Вы должны участвовать в увеличении капитала и не можете отказаться. Если же Вы это сделаете, я буду вынужден, под давлением других банков, забрать предоставленные кредиты. Не ставьте меня в такое положение».

Угроза напугала Квандта. «В эту ночь я не сомкнул глаз, — писал он в своих воспоминаниях, — ворочаясь в постели, размышлял, как можно выйти из этой ситуации». Следующий день принес новые ужасные сообщения. Инфляция стала сокращаться. Фунт стерлингов, за который несколько дней назад давали 1400 марок, упал за ночь до 600 марок. Так как немецкая валюта, как казалось, снова стабилизировалась, сильно раздутые курсы акций рухнули. Акции Deutsche Wolle потеряли 40 процентов от максимального уровня цены.

Квандт попал в западню. После второй бессонной ночи он решил продать свой пакет акций полностью.

Но, решив одну проблему, промышленник получил новую: куда девать деньги? На счету после продажи лежали 45 миллионов марок. «С одной стороны, ни один банк не мог меня больше разорить, но иметь такое количество свободных денег в это бурное время было попросту немыслимо. За несколько дней, даже часов громадное состояние могло превратиться в ноль», — так Квандт описывал позже эту ситуацию. Он лихорадочно искал в биржевом бюллетене фирму, в которую мог бы инвестировать деньги, однако вскоре пришел к выводу, что такую крупную сумму невозможно разместить нигде. Поэтому сначала он оплатил свои банковские долги, около десяти миллионов марок, а затем дал поручение дюжине финансовых учреждений купить на оставшиеся 35 миллионов акции рудников, занимающихся добычей каменного и бурого угля, а также калия. Через две недели деньги Квандта снова были вложены в реальные ценности.

Квандт поместил свое состояние в надежной гавани, но он не был доволен. Вместо того чтобы стать акционером одной большой фирмы, он получил много маленьких. Как он сам выражался, «пестрый ворох мелких владений». С точки зрения дробления риска это было дальновидным вложением, но Гюнтер Квандт думал в первую очередь не о безопасности. Он думал о влиянии, о власти. «Нигде я фактически не имел права голоса», — жаловался бизнесмен. Для почти сорокалетнего промышленника это была непривычная роль. «Мой отец воспитал меня предпринимателем, я отдался этому со страстью и твердо намерен снова им стать». Позже Гюнтер Квандт даже утверждал, что перспектива стать «биржевым спекулянтом» была «противна его душе». Если Гюнтер действительно с такой неприязнью относился к сделкам с акциями, то он сумел ее преодолеть неоднократно и со значительным успехом.

Для большинства акционерных обществ новые крупные акционеры были нежелательны, и более того, хотелось, чтобы они не приближались к их фирмам во время большой инфляции. Некоторые защищались от таких атак, выпуская акции с многократным преимущественным правом акционеров, у других большинство акций было в надежных руках, чаще всего — у банков.

После длительных поисков сидевший на большой горе денег Квандт нашел три фирмы, в которых большинство ценных бумаг находилось в распыленном владении. Это были: предприятие, строившее мельницы в Дрездене, Seek Miihlen, фирма I. Р. Bemberg Kupfer-Kunstseide и аккумуляторный завод Accumulatoren-Fabrik AG (AFA). Квандт тщательно проанализировал балансы — в цифрах промышленник разбирался еще лучше, чем в технических деталях. Он определил, что на всех трех фирмах основной капитал, несмотря на стремительную инфляцию, не увеличивался с довоенных времен, и поэтому ценные бумаги представляли собой существенную реальную стоимость, которая не упала по биржевому курсу 1922 года.

Тем временем Квандт усовершенствовал свою систему маскировки. Он выступал в качестве покупателя не лично, а через посредников: ценные бумаги трех выбранных фирм покупали для него несколько банков. К тому же он пользовался множеством фирм и агентов. Предприниматель стремительно и в огромных количествах скупал акции потенциальных объектов захвата, но через некоторое время должен был с сожалением констатировать, что на предприятии по производству мельниц и на фирме I. Р. Bemberg Kupfer-Kunstseide акции скупали и другие.

И тогда Квандт сконцентрировал свои покупки на AFA. Эту фирму он знал уже давно: его текстильные фабрики в течение многих лет закупали у нее электрические аккумуляторы. Прядильная и ткацкая мастерские Фридриха Пауля (Spinnerei und Weberei Friedrich Paul) в Виттштоке относились к сфере влияния Квандта и были вообще первой фирмой, с которой AFA когда-то заключила договор на техническое обслуживание установок с аккумуляторными батареями. В начале наступившего века AFA стала предприятием мирового значения.

Квандт систематически покупал дополнительные акции через биржу, тихо и незаметно увеличивая свой пакет. Этого не замечал ни 70-летний Адольф Мюллер, основатель фирмы, прошедший огонь, воду и медные трубы, ни остальные. Однако при подготовке своих атак Квандт не учел кое-что важное, о чем впоследствии весьма сожалел. Миноритарные акционеры, количество которых в AFA составляло не более четверти, даже при всех правах, даваемых им законодательством, особой властью в фирме не обладали. В отличие от других акционерных обществ в AFA было достаточно простого, а не квалифицированного большинства, чтобы увеличить капитал и выпустить новые ценные бумаги. С 20-процентным пакетом, которым к тому времени обладал Квандт, он не мог блокировать ни одного решения. Кроме того, у него не было денег, чтобы и дальше покупать акции, увеличивая свою долю. В этой ситуации биржевой спекулянт вспомнил о богатых родственниках в провинции. Гюнтер поехал в Притцвалк и изложил ситуацию своим братьям и шурину. Родственники доверили ему купить акции AFA еще на четыре миллиона за счет суконных фабрик.

Но управляющие AFA почуяли опасность: на фирме были предприняты ответные лихорадочные действия. Чтобы свести на нет вражеские атаки, руководство фирмы решило быстро удвоить акционерный капитал и, кроме того, ввести привилегированные акции с десятикратным правом голоса. Второй раз в своей жизни скупщик предприятий Гюнтер Квандт столкнулся с мощной круговой обороной. И тут в биржевой газете «Berliner Borsenzeitung» ему попалось на глаза такое объявление: «Просим акционеров, которые разделяют нашу решимость голосовать против предложений правления AFA относительно выпуска привилегированных акций с правом на несколько голосов, связаться с нами». Далее следовал номер шифра.

Квандт бросился к телефону и попросил, чтобы его соединили с редакцией газеты. Главному редактору издания экономисту Вальтеру Функу, который впоследствии служил при Гитлере министром экономики, имя Квандта было хорошо знакомо, и он согласился выяснить для промышленника, кто стоял за этим объявлением: это был Пауль Хамель, совладелец банка Sponholz & Со. В тот же вечер Квандт встретился с ним и предложил объединить усилия. Но Хамель имел только несколько акций номинальной стоимостью в 700 000 рейхсмарок. Квандт же, со своей стороны, контролировал основной капитал в 6,3 миллиона рейхсмарок. Этого было слишком мало: заговорщикам требовалось минимум девять миллионов, чтобы иметь большинство на общем собрании акционеров. Но Хамель знал, где еще находилось большое количество акций AFA: в Darmstadter Bank Якоба Гольдшмидта. На следующий же день Квандт был у банкира, который не так давно легким маневром отвадил его от Deutsche Wolle. На этот раз оба матадора, к их удовлетворению, имели общий интерес. Гольдшмидт предоставил в распоряжение Квандта свои голоса в обмен на одно место в Наблюдательном совете.

Уверенный в своих силах, Квандт начал переговоры с ключевыми фигурами AFA еще до общего собрания. Безраздельным владельцем AFA был в то время легендарный еврейский банкир Карл Фюрстенберг из Берлинского торгового общества (Berliner Handels-Gesellschaft). Этот король берлинской финансовой сцены входил в Наблюдательный совет AFA с момента основания 32 года назад и 21 год был его председателем. Его портрет кисти Макса Слевогта висел в зале заседаний главного офиса AFA на площади Асканишерплатц в Берлине.

В лице Фюрстенберга Квандт нашел достойного противника. В ходе двух бесед с 72-летним банкиром Квандт изложил свои требования: во-первых, отказ от увеличения капитала, особенно от выпуска привилегированных акций, а во-вторых, два места в Наблюдательном совете. «Большой остроумной речью господин Фюрстенберг надеялся расстроить наши планы», — писал Квандт о встрече.

В конце концов Квандт сумел захватить даже четыре места в Наблюдательном совете для своих людей, одержав на общем собрании акционеров в октябре 1922 года полную победу. Вечером в Берлинском театре комедии он праздновал со своими братьями удавшийся искусный прием с AFA.

Но это был, согласно планам Гюнтера Квандта, лишь промежуточный успех. Он хотел завладеть AFA полностью и поэтому продолжил тайно скупать акции. На этот раз он воспользовался услугами другого влиятельного банкира. Густав Шлипер был членом Правления и совладельцем Disconto-Gesellschaft, мощного банка, который позже объединился с Deutsche Bank. Через Шлипера заказывались ценные бумаги. Поддерживая Квандта, банкир преследовал свою цель — занять место Berliner Handels-Gesellschaft, оперировавшего до сих пор в качестве банка AFA. Квандт был доволен «Эта скупка прошла очень пристойно», — писал он.

Осталось неясно, как Гюнтер Квандт финансировал в то время свои покупки акций. По свидетельству банкира Ганса Фюрстенберга, Квандт получил в разгар инфляции большие кредиты. По рассказам же самого Квандта, эти покупки финансировались суконной фабрикой. Вряд ли это так. Скорее всего, промышленник не хотел признаваться, что занимался спекуляциями, поскольку это считалось малопочтенным.

Старому банкиру Фюрстенбергу претили методы Квандта. Как рассказывал позже его сын, «мой отец пришел в негодование от таких манер и сложил с себя полномочия председателя, хотя господин Квандт попытался нанести ему визит вежливости». В июне 1923 года Квандт сам стал председателем Наблюдательного совета в AFA. Благодаря его связям с Berliner Handels-Gesellschaft теперь в Наблюдательный совет был избран сын Фюрстенберга, Ганс.

Ганс Фюрстенберг впервые занимал подобный пост. Новое положение для молодого банкира, по его собственному признанию, было очень почетным — с внешней точки зрения, но когда он ближе ознакомился с ситуацией, стало для него тяжким грузом. Фюрстенберг-младший был шокирован методами крупного акционера Квандта: не нарушая законов, он тем не менее был озабочен исключительно личной выгодой. «Взгляд из Наблюдательного совета практически не оставлял сомнений: господин Квандт рассматривал фирму как личную собственность, хотя речь шла об акционерном обществе, где он всего лишь осуществлял контроль. Я не хотел участвовать в этом и вышел из Наблюдательного совета».

Искусный ход с AFA стал важной вехой в истории восхождения династии Квандт: в первый раз семье удалось вступить во владение фирмой, имевшей мировое значение. И в первый раз семья Квандт, которая, как производитель сукна, осуществляла поставки для сухопутных войск, участвовала в работе промышленного предприятия, имевшего многолетний опыт предприятия-поставщика оружейной промышленности.

Что же это была за фирма, которая на десятилетия должна была стать сердцевиной империи Квандта? Ее основал в 1887 году в Хагене 35-летний коммерсант Адольф Мюллер. Ранее Мюллер работал в отделе сбыта одного кёльнского предприятия, где изготавливали электрические осветительные установки. Там он и услышал об изобретении люксембуржца по имени Генри Тудор, который сконструировал новый электрический аккумулятор и соединил его с динамо-машиной. До этого изобретения электрические установки и освещение работали, что называется, худо-бедно: свет становился то ярче, то тусклее, и из-за сильных колебаний напряжения лампы часто перегорали. Мюллер оценил изобретение Тюдора и решил производить в Германии новые крупные аккумуляторы, заключив с изобретателем соглашение. Когда изготавливать аккумуляторы, хотя и без особого успеха, стали такие крупные фирмы, как Siemens и AEG, Адольф Мюллер предпринял удачный маневр. Он предложил им работать на его предприятии, свое производство прекратить, а взамен они могли приобретать аккумуляторы по более низкой цене. Совместная фирма возникла в 1890 году и получила название Accumulatoren-Fabrik Aktiengesellschaft (AFA).

До наступления нового века были основаны дочерние компании в Австрии, России, Италии, Богемии, Галиции и Румынии. Мюллер заключил дружеское соглашение с Electric Storage Battery Company (ESB) Томаса А. Эдисона. В Германии AFA поглотила множество мелких конкурирующих предприятий. В Англии, Испании и Венгрии она открыла новые дочерние структуры. Дочернее предприятие фирмы AFA, которое выпускало аккумуляторы в Обершёневайде под Берлином, тогда получило название, которое десятилетия спустя, а именно в 1962 году, должно было заменить AFA: Varta — первые буквы слов Vertrieb, Aufladung, Reparatur Transportabler Akkumulatoren (сбыт, зарядка, ремонт переносных аккумуляторов).

Электрические аккумуляторы вначале использовались только на электростанциях, вскоре от них стали питаться трамваи, лодки, экскаваторы, а со временем находились все новые и новые области применения. К началу войны 1914 года на фирме только в Германии работали 4000 человек, из которых около 1500 были призывного возраста. Первая мировая война подарила фирме AFA, как и многим другим, особую конъюнктуру. Сухопутные войска заказывали аккумуляторы для средств связи, для устройств прослушивания и для машин. Еще важнее аккумуляторы были для подводных лодок: из свинцовых аккумуляторов электромоторы получали энергию, которая служила для них приводом во время подводного плавания. AFA уже много лет оснащала аккумуляторами имперский флот.

Польза этого нового вооружения для войны на море стала очевидна сразу благодаря сенсационным успехам капитан-лейтенанта Веддигена на подводной лодке U9, которая только за один месяц потопила четыре британских судна. Если в начале войны все выглядело так, будто подводный флот в лучшем случае сможет защищать немецкие берега от нападения, то вскоре подлодки проплывали уже такие расстояния, которые казались миру нереальными. Они появлялись даже у берегов США.

Растущее военное значение подводных лодок оборачивалось для AFA большими прибылями. Заказы флота были такими, что на заводе фирмы AFA в Хагене долгое время невозможно было производить ничего, кроме аккумуляторов для подводных лодок. В то же время AFA помогла усовершенствовать оружие, с помощью массированного использования которого Германия в 1917 году вынудила вступить в войну США, что ускорило ее собственное поражение. Тотальная подводная война, развернутая Германией против торговых и пассажирских судов, которые опускали на дно без предупреждения, по планам немецкого военного командования должна была принудить к капитуляции отрезанную от потока товаров Англию. В действительности же Гинденбург и Людендорф довели дело до того, что медлившая до тех пор Америка встала на сторону противников Германии.

Когда к началу двадцатых годов Гюнтер Квандт пришел к власти на фирме AFA, ее производственная программа ограничивалась гражданскими товарами, имевшими хороший сбыт. Отзывы о качестве немецкой продукции за границей не пострадали из-за войны. AFA смогла уже в скором времени снова продавать свои аккумуляторы в Финляндию и Эстонию, в Бразилию и Японию. Она открыла свои инженерные бюро в Сурабайе и Шанхае. Деловая жизнь по всей стране также оживилась довольно быстро — экономика отдыхала от военного паралича. Всем требовались осветительные и силовые установки, и прежде всего аккумуляторы для радио. Эта продукция стала применяться на имперских железных дорогах, где решили перевести освещение поездов с газа на электричество. В шахтах также быстрыми темпами шла электрификация. Открывались все новые возможности использования аккумуляторов.

Но господа с фирмы AFA ни в коем случае не хотели терять свою компетенцию в военной технологии. Хотя по Версальскому договору запрещалось выпускать немецкие подводные лодки, возможность поставок их другим странам оставалась. Кроме того, немецкие верфи основали в 1922 году в Гааге Ingenieurskaantor voor Scheepsbouw (Инженерное бюро по судостроению), где они продолжали развивать технологии оружия и его компонентов для подводного флота.