BMW: история семьи Квандт, возродившей компанию

Глава 20. «Ты будешь жить дальше...»

Магда Геббельс очень боялась потерять на войне своего сына Гаральда, но не предпринимала никаких попыток удержать его от опасности. Однако она знала, что каждое расставание могло быть последним. Прежде чем он отправился в Россию, она навестила его в казарме в Брауншвейге. «Ему нравится его служба, и он энергично противился тому, чтобы его включили в резерв фюрера», — записал позже Геббельс в своем дневнике.

Гаральд Квандт хотел участвовать в боевых действиях: ему этого не хватало. До осени 1942 года его часть размещалась во Франции, и там ему было очень скучно. Он принял участие в минировании и сообщил своему отчиму «интересные вещи о подготовке вермахта к возможной попытке англичан открыть второй фронт». Но постоянное ожидание наступления его сильно изнуряло. Гаральд сообщал Геббельсу, что немецкие войска на западе горят желанием схватиться с англичанами, «и они их ненавидят уже потому, что из-за постоянного ожидания не могут пойти в отпуск и проводить свободное время, как им хочется».

На Восточном фронте парашютисты-десантники участвовали не в воздушно-десантных операциях, а на земле. Гаральд Квандт попал в район Ржева. Йозеф Клейн, который воевал там вместе с ним, без малого через 60 лет прославляет своего боевого товарища такими словами: «Он рисковал своей жизнью больше, чем кто-либо другой». Иногда Гаральд Квандт ночью выходил один из блиндажа, чтобы узнать, где располагается противник. Квандт был чрезвычайно смелым солдатом, всегда готовым к опасности: своему сослуживцу он спасал жизнь много раз.

Но на Восточном фронте Гаральд Квандт понял, в какую пагубную авантюру Гитлер вверг немцев нападением на Россию. Когда он праздновал Новый год в доме Геббельса, то прямо сказал своему отчиму, что эта война продлится еще минимум два года. Геббельс даже не хотел этого слышать.

На Восточном фронте Гаральд Квандт сражался несколько месяцев, где прежде всего участвовал в борьбе с партизанами, о чем Геббельс также сообщил Гитлеру. Министр посылал своему пасынку на фронт бандероли с пропагандистскими материалами — в основном, им самим подготовленными. И очень обрадовался, когда получил ответ. «Он очень благодарен за бандероль, которую я послал ему, и чрезвычайно воодушевлен моей работой в ,,Reich“ и моими последними речами, — писал Геббельс 23 февраля 1943 года. — Он пишет мне об этом много лестного».

Незадолго до того Геббельс выступил с одной из своих знаковых речей. 18 февраля 1943 года в берлинском Дворце спорта перед изысканной публикой министр пропаганды провозгласил «тотальную войну». К этому времени Красная армия уже выиграла битву под Сталинградом. Это поражение, в результате которого крах восточной кампании стал лишь вопросом времени, изворотливый психолог Геббельс превратил в риторическую фигуру — «героическую жертву», благодаря которой немецкий народ «глубоко очистился». Он нарисовал жуткую перспективу стремительно продвигающихся вперед советских дивизий и следующих за ними «еврейских расстрельных команд». Он пророчил террор, голод и анархию в Европе, если не удастся остановить «натиск степей».

Йозеф Геббельс должен был заботиться о том, чтобы у уставшего от войны населения формировались неукротимые чувства ненависти и готовности к жертвам. Он не стеснялся врать и передергивать факты, если было необходимо закрепить в сознании немцев образ врага. Обладая хлещущей через край негативной энергией, министр пропаганды был неиссякаемым источником ненависти, которая вела солдат в бой и заставляла мужественно сражаться. В нацистском руководстве Геббельс был и на этом этапе одним из самых радикальных деятелей. Он не ограничивался изданием поддерживающих лозунгов, его целью была мобилизация на борьбу всех имеющихся еще резервов. Заканчивая свою речь во Дворце спорта, он спросил у возбужденной публики: «Вы хотите тотальной войны? Вы хотите ее, если понадобится, еще более тотальной и радикальной, чем мы сегодня можем себе вообще представить?» И публика бушевала — вся во власти пагубного самообмана.

В действительности «окончательная победа» к этому времени давно уже была недостаточна. Переполненный ненавистью Геббельс форсировал в этой ситуации центральную для извращенного мышления его и Гитлера историческую задачу национал-социализма — «окончательного решения еврейского вопроса». Он клялся, что не успокоится, «пока, по меньшей мере, столица рейха полностью не будет свободна от евреев». Депортация в Освенцим шла, по мнению министра пропаганды, слишком медленно, и он издал приказ о зачистках на берлинских оружейных фирмах с целью захвата евреев, занятых на принудительных работах. Уже в марте 1942 года он написал в своем дневнике о физическом уничтожении этих людей в газовых камерах: «Применяется довольно варварский метод, не поддающийся подробному описанию: от евреев больше ничего не останется».

Весной 1943 года Гаральд Квандт был откомандирован с Восточного фронта во Францию. Но это было сделано не для того, чтобы увести от опасности пасынка Геббельса. Из-за отсутствия военных успехов на востоке Гитлер постепенно переносил основное направление ведения войны снова на запад. Фюрер боялся вмешательства союзников. Кроме того, он считал, что при успешном отпоре, оказанном им, войну можно выиграть на всех фронтах.

В июле 1943 года Гаральд провел свой отпуск в Берлине. Однажды вечером он сидел вместе со своим отцом, братом и секретаршей. Прозорливый Гюнтер Квандт в этом узком кругу говорил о политической ситуации открыто. Группа войск «Африка» капитулировала — Северная Африка и Средиземное море были потеряны. Началась атака на крепость «Европа». Союзники уже высадились на Сицилии. Муссолини был свергнут и схвачен, в Италии — новое правительство, которое отвернулось от немецкого союзника. Гюнтер Квандт защищал новую итальянскую политику, как он позже вспоминал, это было «единственно правильным, чтобы народ в тот момент, когда он видит, что война проиграна, заканчивал ее». Промышленник считал, что Германия должна взять пример с итальянцев и искать мира любой ценой.

Гаральд был возмущен. Он не мог понять, как отец оказался таким пораженцем. «Я был тогда уже офицером и не изменил нацистской идеологии, в которой меня воспитали. Поэтому мне не нравились высказывания отца», — вспоминал он после 1945 года об этом разговоре. Молодого человека, которому тогда был 21 год, слова отца очень возбудили. Он рассказал о них матери, но попросил ее ничего не говорить Йозефу Геббельсу.

Во время своего фронтового отпуска Гаральд Квандт встречался и с отчимом. После совместного обеда Геббельс записал в своем дневнике, предчувствуя недоброе: «Я предполагаю, что его отпуск закончится раньше, так как при необходимости его дивизию перебросят в Сицилию». Через две недели так и произошло: Гаральд должен был отправиться в Италию. Геббельс с удовлетворением записал: «Я очень горд, что мальчик теперь снова будет участвовать в боях. Он тоже очень счастлив. Во всяком случае, в этом отношении мы только рады за него».

Однажды, когда Гаральд уже был в Италии, Гюнтеру Кванту позвонили. Магда Геббельс рассказала своему мужу о высказываниях Гюнтера Квандта, сделанных им в разговоре с сыновьями, и министр пропаганды захотел лично отчитать предпринимателя, который отважился усомниться в конечной победе. Однако Геббельса до прибытия Квандта неожиданно вызвали в министерство, и со своим бывшим мужем разговаривала Магда. Позже он вспоминал: «Она сказала, что я допустил пораженческие высказывания, хотя наверняка знаю, что все обстоит не так. И что если я стану повторять подобные речи, то немедленно буду доставлен в полицию».

Для Магды и Йозефа Геббельс было важным, что Гаральд Квандт, пасынок министра пропаганды, оказался храбрым солдатом, а не каким-нибудь «трусом».

В Италии вермахту вскоре пришлось перейти к обороне. После высадки британских войск под Таренто, а американских — под Салерно в июле 1943 года немецкие войска отступили. Гаральд Квандт был в это время адъютантом при штабе Первой парашютно-десантной дивизии. В ноябре 1943 года он написал своей матери и отчиму письмо, в котором самым лучшим образом характеризовал боевой дух немецких военнослужащих. Чета Геббельс была в равной степени рада и обеспокоена тем, что их Гаральд находился «в самом опасном месте Южного фронта». Геббельс каждый раз очень радовался, когда часть, где служил Гаральд, хвалили в докладах верховного командования вермахта или когда он слышал из штаб-квартиры, что дивизия его пасынка рассматривалась как «лучшая из всех, воюющих в Италии»: «Даже Reuter сообщает, что наши солдаты сражаются, как тигры».

Под командованием генерал-лейтенанта Рихарда Гейдриха Первая парашютно-десантная дивизия защищала Апулию. В Рождество 1943 года немецкие солдаты боролись за город Ортона с союзниками, превосходившими их численностью во много раз. Битва длилась семь дней и семь ночей, затем вермахт оставил свои рубежи и отошел на подготовленную позицию. «Бои за Ортону — это настоящая героическая песня, — одурманивал себя Геббельс 29 декабря. — Первая парашютная дивизия, в которой боролся наш Гаральд, завоюет там бессмертную славу. Лондонские газеты сообщают об их сопротивлении, оценивая его в наивысшей степени. Они говорят о попавших в окружение нацистах, которые защищаются до последнего патрона, а затем атакуют врага черепицей и кирпичами».

В середине января Гаральд Квандт посетил в Берлине во время отпуска свою семью. Геббельс отметил, что его пасынок находился в плохой физической форме, но важнее для него было то, что моральный дух молодого мужчины в боях не пострадал: «Он прекрасно держится. Я очень рад, что он стал таким храбрым офицером». В разговоре с отчимом Гаральд говорил с пренебрежением об итальянцах, их бывших союзниках, которые перешли на сторону противника. Министр пропаганды оценил развитие личности своего пасынка как еще одно доказательство благого влияния войны. Фронтовая жизнь, по мнению Геббельса, пошла Гаральду на пользу: «Видно ведь, что война не только разрушает, но и созидает, особенно если это касается молодых людей, для которых она всегда была школой жизни».

Но Геббельс ошибался в своем пасынке. К тому времени Гаральду Квандту война уже надоела. 22-летний офицер, который так долго верил в победу Германии, не мог свыкнуться с мыслью, что она недостижима.

Фатализм и разочарование охватили его. Моральные страдания сказывались на самочувствии. В феврале 1944 года с сильной простудой Гаральд попал в лазарет в Мюнхене. Вскоре после этого город посетил Геббельс, он навестил Гаральда и побеседовал с ним. Отчим хотел поддержать в нем боевой дух: «Я упорно вдалбливал ему, что он должен поскорее выздороветь, чтобы вернуться в свою воинскую часть». Геббельс очень хорошо знал, что не только болезнь удерживала Гаральда в Мюнхене. Фанатичный министр и его жена, верившая в национал-социализм, пришли в ужас от перемены, происшедшей к этому времени с их сыном. Оба предчувствовали с его стороны предательство идеи национал-социализма. 13 февраля 1944 года Геббельс записал: «Гаральд доставляет нам некоторые хлопоты. Он снова болен, лежит в Мюнхене в лазарете и все еще не может отправиться на фронт. Это тем более жалко, что его дивизия в настоящее время ведет на Южном фронте тяжелейшие бои. Я призываю его скорее выздороветь и вернуться в свою часть. Впрочем, в понедельник Магда навестит его в Мюнхене и задаст ему взбучку».

Мать и сын ожесточенно спорили. Гаральд Квандт говорил напрямую, он понимал военную ситуацию лучше, чем его мать и, вероятно, ее муж. Он больше не верил в высокопарные лозунги. Магда Геббельс осуждала своего сына. А Геббельс сожалел, что у него нет возможности еще раз лично повлиять на него.

Примечательно, что Геббельс старался не записывать в своем дневнике то, что Гаральд думал и говорил. Предположительные пораженческие высказывания пасынка он описывает туманно, придавая им нейтральную окраску: Гаральд «вел себя неприлично». Вероятно, имел место глубокий идеологический конфликт, может быть, даже разрыв отношений между Гаральдом Квандтом и четой Геббельс. Это проявляется в том, что Геббельс не успокоился и тогда, когда Гаральд снова уехал на фронт в Италию, выполнив таким образом пожелания матери и отчима.

Геббельс написал пасынку «очень энергичное письмо». Он решился однозначно объяснить ему, что для него и его жены не может быть семейных отношений с человеком, у которого нет национал-социалистических убеждений, даже если Гаральду пришлось отказаться от них в ситуации смертельного выбора. Геббельс — очевидно, очень взволнованный — писал с грамматическими ошибками в своем дневнике: «Теперь я верю, что только так мы можем его образумить. Сейчас не нужно брать в расчет то, что он находится лицом к лицу с врагом. Пусть он знает, что мы о нем думаем, прежде чем вступит на скользкий путь».

Гаральд Квандт принимал участие в кровопролитных боях за Монте-Кассино до тех пор, пока его дивизии в мае 1944 года не пришлось оставить Клостерберг и отступить. В Берлине его отчим был назначен Гитлером Генеральным уполномоченным за тотальное ведение войны, а Гаральд Квандт хотел только одного — выжить. Он написал письмо своему другу Гюнтеру Якобу, воевавшему на Восточном фронте: «Держи ухо востро, старина, речь идет о нашей жизни».

Покинув свои позиции, дивизия парашютистов-десантников в конце августа достигла Адриатики в районе Болоньи. Там для Гаральда Квандта война досрочно закончилась. 9 сентября 1944 года генерал-десантник лично сообщил Геббельсу: командир дивизии Рихард Гейдрих довел до его сведения, что Гаральд Квандт в боях за Адриатику был ранен и считается в настоящее время пропавшим без вести. Министр пропаганды сразу привел в движение все рычаги, чтобы узнать подробности исчезновения Гаральда. Он подключил к поискам Красный Крест, который начал выяснять по международным каналам, не попал ли Гаральд в плен. «Было бы ужасно для нас всех, если бы он погиб; но у меня еще есть надежда, что он, даже если тяжело ранен, все-таки жив», — писал Геббельс в своем дневнике.

Своей жене он ничего не сказал о сообщении из Италии. Геббельс хотел сначала прояснить ситуацию, но ему тоже не хватало мужества. Через неделю после получения сообщения о том, что Гаральд Квандт пропал без вести, он записал: «Я не в состоянии сообщить Магде о судьбе пасынка, о которой я сам еще не знаю подробностей». Прошло еще немало времени, прежде чем Геббельс наконец сообщил жене, что ее сын пропал без вести, но мать восприняла сообщение с неожиданным самообладанием. Геббельс попытался заронить в ней надежду, что Гаральд может находиться в британском плену. В дневнике, однако, он записал: «Если это действительно так, то Гаральд, наверно, тяжело ранен, так как он не тот мальчик, который из трусости сдастся врагу».

Неуверенность давила на семью Геббельс, как, впрочем, и на многие другие немецкие семьи. От своих шестерых детей родители скрывали свои переживания о пропавшем без вести. В день рождения Гаральда в ноябре 1944 года настроение было особенно подавленным. Гаральд Квандт так долго ничего не сообщал о себе, что Геббельс втайне смирился с мыслью о его смерти.

Молодой капитан из дивизии десантников вскоре сообщил министру пропаганды, что Гаральд Квандт во время боев был ранен в легкое, «и неизвестно, перенес ли он сильное кровотечение, которое обычно связано с таким ранением, или все же скончался». Геббельс подключил на этот раз швейцарского и шведского посланников, чтобы узнать у союзников, не у них ли его пасынок.

16 ноября 1944 года, больше чем через два месяца после сообщения об исчезновении Гаральда, Геббельс получил телеграфное сообщение Красного Креста, что юноша обнаружен в британском лагере для военнопленных в Северной Африке. Он был ранен, но уже выздоравливает. Магда Геббельс разрыдалась от радости. Через несколько дней пришло и письмо, в котором Гаральд сообщал родителям, что ему дважды делали переливание крови и теперь он находится в лагере для военнопленных под присмотром немецких врачей. Когда Геббельс встретился в начале декабря 1944 года с Гитлером, фюрер был очень рад, что нашелся Гаральд Квандт. «Он очень беспокоился о нем», — утверждал Геббельс.

Приближался конец войны, и чета Геббельс приняла решение уйти из жизни вместе с детьми, последовав за Гитлером. Геббельсу, мыслившему мифологическими категориями, было важно в последний раз представить себя самым верным соратником Гитлера. Магда была преданной женой и не оказывала ему никакого сопротивления.

Мейснер сообщал позже, что Гитлер предложил чете Геббельс поместить детей в безопасное место, но они отказались. Шофер Гитлера Эрих Кемпка, как он сам позже рассказывал, предлагал Магде Геббельс выбраться из окруженного Берлина на бронетранспортере и на самолете. Если правда то, что говорил Мейснер, а сомневаться в этом поводов нет, дети Геббельса после смерти родителей в любом случае не остались бы без материальной поддержки. Мейснер писал о своих исследованиях, которые он предпринял в пятидесятые годы: «Через семь лет Элло Квандт рассказала моей жене и мне в присутствии моего друга д-ра Эриха Эбермайера, что Гюнтер Квандт предлагал своей бывшей жене дом в Швейцарии. Туда должны были привезти и детей. Щедрый Квандт готов был позаботиться, кроме того, об их содержании и образовании. Элло Квандт точно не знала, касалось ли данное предложение самой Магды, хотя и это можно предположить. Речь шла даже о пенсии для всех, что Квандт мог сделать, имея хорошие связи в Швейцарии».

Под пальмами: Гаральд Квандт (второй слева) встретил конец войны в британском лагере для военнопленных в Северной Африке.

Среди тех, кто последним видел Магду Геббельс живой, был и Альберт Шпеер, архитектор и министр вооружений Гитлера. Он рассказывал об этой встрече в своих воспоминаниях: «Она была бледна и тихо говорила несущественные слова, хотя чувствовалось, что она страдает от мысли о приближающемся часе насильственной смерти ее детей. Геббельс, как и я, пытался ее отговорить, но она настаивала. Только под конец она намекнула на то, что ее действительно волновало: „Как я счастлива, что хотя бы Гаральд (ее сын от первого брака) останется жить"».

1 мая 1945 года, после того как Гитлер и Ева Браун ушли из жизни, семья Геббельс также готовилась к смерти. Мать сказала детям, что сейчас им и солдатам сделают укол. Эсэсовский стоматолог ввел детям морфий. Когда Хельга, 12 лет, Хильде, 11 лет, Гельмут, 9 лет, Хольде, 8 лет, Хедда, 6 лет и Хейде, 4 лет, уснули, Магда Геббельс вошла в комнату и накапала своим детям в рот синильной кислоты. После этого она села раскладывать пасьянсы.

Йозеф Геббельс, который после смерти Гитлера один день был рейхсканцлером, сделал последние записи в дневнике и надел макинтош. Около 21 часа супруги поднялись по лестнице из бункера и, чтобы не пришлось выносить их трупы наверх, пошли в сад рехсканцелярии. Оба раскусили ампулы с ядом. Геббельс распорядился, чтобы после этого в него выстрелили. Далее трупы нужно было облить бензином и сжечь.

Гаральд Квандт находился в Бенгази, ливийском портовом городе, когда его мать и отчим ушли из жизни. Британский лагерь для пленных был расположен в бывшей итальянской казарме, однако англичане передали дисциплинарную власть над 1000 пленных немецким офицерам. Гаральд продолжал носить свою старую форму, споров лишь эмблему с орлом и свастикой. Среди пленных в лагере одновременно с ним был Вольф Йобст Зидлер, который тогда и познакомился с пасынком Геббельса: «Как-то утром во дворе казармы один лейтенант лет 25, которого я мимоходом поприветствовал, очень решительно потребовал у меня объяснений; он имел в виду, что я не отдал ему воинской чести», — вспоминал Зидлер десятилетия спустя. Гаральд Квандт, солдат до мозга костей, разнес в пух и прах военнослужащего, который был младше его на пять лет: и после поражения нужно было сохранять дисциплину.

Когда Би-би-си распространила сообщение о смерти его матери, отчима и шестерых сводных сестер и брата, Гаральд сидел с другими пленными за стаканом рома в своей квартире. Один боевой товарищ рассказывал, как реагировал на случившееся пасынок Геббельса. Он, «человек строгой самодисциплины и холодного рассудка», в течение нескольких часов выглядел потерянным.

Там же, в британском плену в Северной Африке, Гаральд Квандт получил и прощальное письмо от матери:

«Написано в бункере фюрера 28 апреля 1945 года

Мой любимый сын!

Вот уже шесть дней как мы находимся в бункере фюрера — папа, твои младшие шестеро сестер и брат и я, — чтобы дать нашей национал-социалистической жизни единственно возможное, достойное завершение. Получишь ли ты это письмо, я не знаю. Может быть, существует еще одна человеческая душа, которая даст мне возможность передать тебе мой последний привет. Ты должен знать, что я осталась рядом с папой против его воли, что еще в прошлое воскресенье фюрер хотел мне помочь выбраться отсюда. Ты знаешь свою мать — у нас одна кровь: я не раздумывала. Наша прекрасная мечта терпит крах, и с ней все возвышенное, удивительное, благородное и хорошее, что я знала в жизни. Тот мир, который будет существовать после фюрера и национал-социализма, больше не стоит того, чтобы в нем жить, поэтому я взяла сюда с собой и детей. Мне очень жаль оставлять их для той жизни, которая будет после нас, и милостивый Бог поймет меня, если я сама дам им спасение. Ты будешь жить дальше, и у меня к тебе единственная просьба: никогда не забывай, что ты немец, никогда не делай ничего, что противоречило бы твоей чести, и заботься о том, чтобы благодаря твоей жизни наша смерть не была напрасной.

Дети великолепны. Без посторонней помощи они помогают друг другу в этих более чем тяжелых условиях. Спят ли они на полу, могут ли умыться, есть ли у них какая-нибудь еда — ни разу мы не слышали ни жалоб, ни плача. Разрывы снарядов сотрясают бункер. Старшие защищают младших, и их присутствие здесь уже потому счастье, что, глядя на них, фюрер время от времени улыбается.

Вчера фюрер снял свой золотой партийный значок и прикрепил его мне. Я горда и счастлива. Бог даст, чтобы у меня остались силы сделать самое последнее и самое трудное. У нас только одна цель: верность фюреру до конца. То, что мы можем закончить наши жизни вместе, — это милость судьбы, на которую мы никогда не осмеливались рассчитывать.

Гаральд, милый мальчик, я даю тебе в дорогу самое лучшее, чему меня научила жизнь: будь верным! Верным себе самому, верным людям и верным твоей стране. Во всех, всех отношениях!

(Новая страница)

Трудно начинать новую страницу. Кто знает, смогу ли я написать ее. Но я бы хотела дать тебе так много любви, так много сил и забрать у тебя всю печаль, причиненную нашим уходом. Гордись нами и попытайся сохранить нас в высоких, радостных воспоминаниях. Смертный час наступает для каждого человека, и разве не лучше прожить недолго, но без страха и с честью, чел прожить долгую жизнь в недостойных условиях?

Письмо пора отправлять... Ханна Рейч возьмет его с собой. У нее есть возможность выбраться! Я обнимаю тебя со всей силой любви материнского сердца!

Мой любимый сын, живи для Германии! Твоя мама»

Геббельс перед смертью также написал пару строк Гаральду Квандту. В них отчим сообщал, что больше не надеется увидеться с ним: «Вероятно, ты будешь единственным, кто останется, чтобы продлить традиции нашей семьи*. Германия сможет пережить войну, но только в том случае, если у нее перед глазами будут примеры, которые руководили ее возрождением. В последний раз лживо возвеличивая самого себя, Геббельс попытался перед смертью оставить хорошую память о себе у своего пасынка: «Придет час, когда мы будем стоять надо всем, чистыми и лишенными недостатков, такими, какими были наша вера и наши устремления».