BMW: история семьи Квандт, возродившей компанию

Глава 21. «Преследовался годами самым тяжким образом»

В апреле 1945 года Гюнтер Квандт бежал от русских в Баварию. Его сын Герберт и другие руководящие сотрудники фирмы AFA уже переехали к тому времени в запасную штаб-квартиру в Биссендорфе под Ганновером. Младшие менеджеры приняли решение в пользу британской зоны, так как в ней находились аккумуляторные заводы в Ганновер-Штёккене и Хагене.

Гюнтер Квандт опасался, что он будет привлечен к ответственности державами-победительницами. В связи с этим он решил, что самый удачный выход — поменять место жительства и поселиться в американской зоне. Промышленник приобрел дом в Лейтштеттене, недалеко от Штарнбергерского озера. Бургомистр населенного пункта письменно подтвердил вскоре после переезда Гюнтера Квандта: «Он вел себя всегда корректно и сдержанно. Все предписанные законом обязательства по прописке он выполнил точно. Ведет очень скромный образ жизни».

Больше года Квандт спокойно жил у Штарнбергерского озера, и лишь 18 июля 1946 года по распоряжению американского военного руководства он был арестован. Промышленник фигурировал в списке, в котором комитет под руководством американского сенатора Килгора назвал, по его мнению, главных действующих лиц нацистской экономики. Сначала Квандта доставили в Гармиш, потом интернировали в лагерь Моосбург. В одном из писем 65-летний Квандт кратко описывал обстановку в лагере: «Настоящие деревянные бараки. Всего два водопроводных крана на 100 человек. В каждом бараке спят по 100 человек, раковин нет, водостоков тоже. Весь пол „плавает". Уборные без водоспуска во дворе».

Гюнтер Квандт старался справиться с непривычной для него ситуацией. Чтобы быть одному в умывальной, он вставал в 5.30 утра. Он был рад, что получил «от добрых людей» в Гармише чашку из фаянса, которую взял с собой в Моосбург, потому что в лагере пришлось есть из жестяной миски. «Почти не надеваю личную одежду, а ношу маскировочный костюм. Снаружи он зелено-коричневый, черно-желтый с красным, внутри белая подкладка (была когда-то), в промежутке — прокладка, хорошая тонкая хлопчатобумажная ткань с набивным рисунком, выглядит злодейски. В целом костюм — очень практичный. В теплую погоду одеваю легкую хлопчатобумажную куртку, мягкую плоскую военную шапку, которую не нужно сдавать в гардероб (которого все равно нет) — на ней сидят». Кроме того, Квандт носил ботинки, которые были ему велики, и он подогнал их по размеру с помощью восьми картонных стелек.

Жизнь в лагере была, мягко говоря, далека от комфорта. Однако условия содержания производителя оружия были лучше, чем те, в которых находились в 1939-1945 годах десятки тысяч французских и советских военнопленных в том же лагере. Когда в августе 1946 года Квандт попал в лагерь, в нем находилось 10 000 человек. Американцы не принуждали заключенных к труду, но тех, кто работал, кормили лучше. Пленные могли слушать утром доклады на различные темы, что Квандт любил делать. Он писал своему сыну Герберту: «С 7 до 8 часов утра слушал про Тибет три раза, про Восточную Африку два раза, про Китай один раз, про сельское хозяйство шесть раз, про теорию музыки два раза, про педагогику два раза, европейско-американскую дискуссию по вопросам образования шесть раз, про Индию два раза, про развитие христианской религии три раза и, по меньшей мере, 20 раз про медицину». Квандт был физически крепким и деятельным человеком, и ему особенно тяжело было переносить заключение. «Хуже всего, что в течение трех недель у нас только скамейки и табуретки без спинок. Спина горбится», — писал он в одном письме. Он также жаловался: «Никогда не бываю один. День и ночь 100 человек вокруг. Шум, гвалт, ни одного спокойного места».

Несмотря на это, в моосбургском заключении Гюнтер Квандт начал писать свои воспоминания. Он записывал все по памяти, у него не было никаких документов. В этих мемуарах Квандт подробно рассказывал о доме своих родителей, о своем детстве и о пройденных этапах своей предпринимательской деятельности. Он описывал даже незначительные события личной жизни и впечатления от поездок. Много страниц было посвящено созданию своей группы предприятий во времена Веймарской республики. Напротив, о своей разнообразной экономической деятельности во времена нацизма промышленник писал очень кратко и далеко не полно. Концерн вооружений Deutsche Waffen- und Munitionsfabriken — сокращенно DWM — упоминается только один раз и ни разу о том, что выпускала фирма.

Если учесть, в каком положении находился Гюнтер Квандт, то становится ясным, почему он представляет свою жизнь в таком искаженном виде. Заключенный ждал обвинения и должен был считаться с тем, что у него отберут эти записи. Вопрос о том, правильно ли он вел себя во времена Гитлера, прослеживается очень слабо. Квандт сравнивал положение предпринимателя в Третьем рейхе с положением офицеров вермахта в конце войны. В армии тоже существовали разные мнения и позиции. В то время как одни офицеры 20 июля 1944 года верили, что смогут послужить своему отечеству, подняв бунт против фюрера, другие на своих постах проявляли выдержку и заботились о доверенных им солдатах. Он принял сходное решение, по совести, как писал Квандт: «Будучи хозяйственником, как я мог отмежеваться? У меня были друзья за границей, в Северной и Южной Америке, которые в любой момент могли бы меня принять. Но я воспринимал это как дезертирство. Оставаясь на своем посту, я находился рядом со своими сотрудниками, заботился о большом количестве моих рабочих и служащих и пытался поддерживать доверенные мне предприятия и компании в рабочем состоянии».

По рассказу Квандта, успехи Гитлера в начале Третьего рейха не ввели его в заблуждение. В то время как другие были ослеплены тем, что фюрер преодолел экономический кризис и устранил безработицу, он видел «негативные стороны режима» еще в 1933 году: «Я на собственной шкуре понял, что наступило неизвестное ранее состояние правовой ненадежности». Самое позднее с момента расстрелов в июне 1934 года, когда Гитлер распорядился убить Рёма, Шлейхера и многих других, Квандт, видимо, находился во внутреннем противоборстве с нацистской системой: «Теперь всем, кто вообще мог думать, стало ясно, к чему это все приведет».

Вопрос о собственной вине промышленник затронул только в том месте, где он упомянул книгу Гитлера «Mein Kampf» («Моя борьба»), которую, очевидно, прочитал рано и внимательно: «Там было написано, что нас ждало, если этот человек войдет в правительство. Речь шла не только о работе и хлебе, но также о войне и угнетении других народов. К сожалению, большинство не прочитало эту книгу вовремя. Если бы они это сделали, может быть, не существовало бы самой ужасной главы в немецкой истории. Я сам себя упрекаю, что относился к Гитлеру несерьезно. Если бы я и некоторые другие люди напечатали отрывок из „Mein Kampf“ миллионными тиражами и распространили его для того, чтобы люди прочитали это, нам бы не пришлось заплатить такую цену!»

В этих фрагментах промышленник обличает идеи Гитлера. Формулировкой не «пришлось бы заплатить такую цену» Гюнтер Квандт, не осознавая того, выдал, как он оценивал годы преступлений и угнетения. Он сделал трезвый вывод: это не стоило того.

Поначалу все выглядело так, будто Гюнтер Квандт совершил ошибку, переехав в Баварию. Американское военное командование при кадровой чистке органов управления и экономики Германии действовало с неожиданной для немецких менеджеров решимостью. Оно издало известную «Анкету» («Fragebogen»), которую позже Эрнст фон Заломон сделал заголовком популярного романа. В 132 рубриках этого документа оккупационные власти выясняли у немцев личные данные, их политическое прошлое, все должности и обязанности, а также имущественное положение. Гюнтер Квандт заполнил анкету сразу в нескольких экземплярах, при этом ему пришлось написать столько, что он вынужден был использовать несколько приложений.

Сначала американцы хотели предать Гюнтера Квандта суду в Нюрнберге как военного преступника и осудить его так же, как они это сделали с Фликом, Круппом и менеджерами I. G. Farben. Однако рвение, с которым американские власти проводили денацификацию, скоро остыло. У США в это время было одновременно несколько интересов. С одной стороны, они хотели провести демилитаризацию и демократизацию Германии. С другой стороны, они были заинтересованы в том, чтобы побежденная страна снова быстро встала на ноги экономически. Население страны голодало. В снабжении почти всеми товарами ощущались трудности, и люди начали винить в этом союзников. Поэтому необходимость как можно скорее восстановить производство возобладала над желанием провести чистку экономической элиты. Кроме того, западные оккупационные власти стремились создать в Германии послевоенный строй по образцу их собственных обществ. Свободное предпринимательство в Германии должно было остаться, а социализм в Европе необходимо было локализовать.

Таким образом, мысль о широкой политической чистке в рассуждениях оккупационных властей все больше отступала на задний план, и вскоре денацификация была делегирована немцам. В марте 1946 года в Мюнхене был обнародован «Закон об освобождении от национализма и милитаризма». Затем во всех городских и земельных округах были образованы суды. В их задачу входило в порядке, схожем с процессуальным, определять, кто является главным виновным, кто изобличенным, менее изобличенным, попутчиком или освобожденным от ответственности. Кроме этого, ни должны были назначать штрафы.

Однако вскоре в Германии стали бурно критиковать этот метод. Прежде всего против лавины процессов, которая обрушилась на миллионы граждан, протестовала церковь. Среди членов судов денацификация также считалась неблагодарным делом. Чем очевиднее становилось, что между Советским Союзом и США разгорается холодная война, тем больше росло недовольство американской общественности денацификацией в Германии. Под влиянием этих факторов характер производства уголовных дел изменился: вместо личного очищения, как было задумано, они превратились в метод реабилитации. Все чаще для участников таких процессов главным становилось получить так называемое свидетельство о прохождении денацификации и с его помощью снять с себя обвинения. Это касалось и приверженцев национал-социализма, и тех, кто их поддерживал.

Дело Квандта в этом смысле было типичным. В то время как промышленник работал в заключении над своими воспоминаниями, оба его адвоката, Герман Аллетаг и Экхард Кёниг, старались собрать для предстоящего процесса материал, снимающий обвинения. Сначала они посетили Элло Квандт, бывшую жену брата Вернера Квандта. Ее показания уже потому имели вес, что она была долгие годы подругой Магды Геббельс, крестной Гаральда Квандта и часто посещала дом Геббельса. Об определенной дистанцированности невестки Квандта от нацистского режима говорил тот факт, что в 1935 году она вышла из НСДАП, членом которой была с 1932 года. Насколько высоко, несмотря на это, Элло Квандт все же ценили Геббельс и Гитлер, после войны забыли, и членам суда это было неизвестно.

Элло Квандт, которая после поражения Германии жила в Мюнхене, 27 августа 1946 года дала под присягой подробные показания в пользу своего бывшего деверя, по формулировкам которых четко видна помощь адвокатов. В них говорилось: «С тех пор, как я познакомилась с д-ром Геббельсом (январь 1932 года), у меня была возможность видеть его политически враждебное отношение по отношению к д-ру Гюнтеру Квандту. Геббельс использовал любую возможность дискредитировать „ненавистного Квандта" и покритиковать его. Давление, которое мог оказать Геббельс на Гюнтера Квандта после захвата власти нацистами, достаточно часто намеренно им подчеркивалось. Это нашло свое практическое выражение в требовании вступить в партию, так как в случае отказа отец Гаральда, как неспособный к воспитанию, должен был бы расстаться с сыном».

С самого начала защитники Гюнтера Квандта старались выдать его вступление в партию в 1933 году как результат семейного давления. Элло Квандт могла это подтвердить собственными наблюдениями: «С начала супружеской жизни моей бывшей свояченицы с Геббельсом он фактически конфисковал Гаральда и таскал красивого, очень способного мальчика как игрушку с собой на собрания. Он относился к нему как к своему сыну, из которого хотел сделать настоящего нациста. При этом он действовал так вызывающе, что мне было больно: я знала, как это горько для моего деверя». Она также подробно рассказала, как Геббельс пытался отнять сына у Гюнтера Квандта: «Незаконное присвоение права принимать решения за Гаральда стало постепенно принимать ужасающие формы. Геббельс вообще решил забрать мальчика, чтобы воспитывать его в свое доме, в национал-социалистической атмосфере, полностью исключив влияние отца, который никогда не сделал бы из него нациста, так как сам был всегда противником этого режима».

Это ирония судьбы, что благодаря вмешательству Элеоноры Квандт, подтвердившей на суде неприятие Гюнтером Квандтом нацисткой идеологии, расплачиваться должны были именно Геббельс и его жена. Крестная сообщала, что идеологическое соперничество за Гаральда длилось годами, и фанатичный Геббельс в конце концов потерпел поражение. «Вопреки его стараниям влияние отца усиливалось, и Гаральд отдалялся от Геббельса и его мира. Геббельс разочаровался в Гаральде, и я часто слышала его грубые ругательства и тяжкие оскорбления, заставлявшие моего племянника защищаться. Юность Гаральда была отравлена этим ужасным конфликтом, но любовь и тяга к отцу оказались сильнее».

Гаральд Квандт письменно подтвердил адвокатам и суду показания своей крестной. Из британского лагеря для военнопленных в Бенгази он отправил в Германию в октябре 1946 года заявление, в котором говорилось: «Я никогда не был ни членом, ни кандидатом НСДАП. Отрицательное отношение к партии и ее организациям объясняется исключительно влиянием отца. Я мог себе это позволить, потому что меня как „пасынка д-ра Геббельса" не часто спрашивали о таких вещах».

Уже в сентябре 1946 года Гюнтеру Квандту было доставлено первое, еще почти не обоснованное исковое заявление. В нем его квалифицировали как «основного виновника» нацистского режима. Однако в это время еще не было ясно, какой суд будет заниматься делом Квандта — по месту проживания или по месту нахождения лагеря, где Гюнтер Квандт содержался после ареста. Его адвокаты сосредоточили усилия прежде всего на том, чтобы освободить своего доверителя из заключения. Сначала Квандта перевели снова в Гармиш. Оттуда 10 января 1948 года он написал в суд в Штарнберг. Предприниматель жаловался: «Я более полутора лет беспричинно нахожусь в заключении». Производивший оружие промышленник не постеснялся даже утверждать, что национал-социалистическое правительство «преследовало его долгое время самым тяжким образом» — высказывание более чем абсурдное.

В январе 1948 года Гюнтера Квандта выпустили на свободу. После того как было установлено, что делом будет заниматься суд в Штарнберге, промышленник поручил своему адвокату подать заявление о прекращении дела, начатого еще во время интернирования. Квандт заметил, что политические ветры за это время изменили свое направление. «Я думаю, что в сегодняшних условиях мне вряд ли доставили бы исковое заявление, которое было отправлено мне 25.09.1946», — писал он самонадеянно своему защитнику. Адвокат добился опровержения искового заявления: Гюнтер Квандт числился теперь не в группе 1 (главных виновников), а в группе II (изобличенных).

Адвокаты Квандта представили в прокуратуру и в суд множество заверений, равносильных присяге. Они даже разыскали одного еврея, сбежавшего из Германии в США, который в тридцатые годы был какое-то время заместителем директора заводов DSurener Metallwerke, относившихся к сфере влияния Квандта. Этот человек к тому времени был профессором физической металлургии и письменно подтвердил, что Гюнтер Квандт позаботился о «щедрой финансовой компенсации, которая существенно облегчила переезд моей семьи и моего имущества».

Промышленник Пауль Вилльманс, который был женат на еврейке, составил в отношении Квандта свидетельство об освобождении от ответственности: «Я с удовольствием подтверждаю, что Вы в 1943 и 1944 годах, узнав о моем аресте и политическом преследовании партией и властями, вмешались в это самым решительным образом, чтобы помочь в беде и выпавшей на мою долю несправедливости». Гюнтер Квандт предоставил этому человеку большую сумму денег, что позволило ему сохранить миноритарное участие в его фирме. «Вы это сделали, хотя во время моего заключения мою жену, которая была объявлена неарийкой, бросили в концлагерь и уничтожили. Вы это сделали, хотя я находился 13 месяцев в концлагере и далее подвергался политическому преследованию».

Кроме того, адвокаты Квандта представили целый ряд заверений, равносильных присяге, от ведущих сотрудников DWM, которые должны были доказать, что фирма поздно и против своей воли приступила к производству вооружений и что Квандт на посту председателя Правления не занимался производством боеприпасов и оружия. Сотрудники из более узкого профессионального окружения различными способами уверяли, что в личных контактах предприниматель никогда не вел себя и не высказывался как нацист. Ради снятия вины с хозяина концерна вспомнили даже анекдотичный случай. Его водитель Эйген Кюрнер дал показания для протокола, что у Квандта не было даже партийного значка, поэтому по особым случаям руководитель концерна должен был одалживать его у своих сотрудников: «„Мне опять нужна мишура, Кюрнер", — говорил он мне тогда».

Юлиус Херф был первым прокурором в баварском Особом министерстве и ответственным исполнителем по «Денацификации в широком масштабе». Резкие шутки, холодная логика и решительный тон юриста внушали страх людям, чьими делами он занимался. За дело Квандта Херф взялся с очень большим рвением. В ходе процесса он мог ссылаться только на одного свидетеля обвинения: это был люксембургский промышленник Леон Лаваль, считавший себя личной жертвой Гюнтера Квандта. Лаваль обвинял председателя Правления фирмы AFA в том, что в Третьем рейхе он подвергался преследованию со стороны гестапо. Он также утверждал, что Гюнтер Квандт хотел принудить его отдать свои акции бельгийско-люксембургской аккумуляторной фирмы Accumulateurs Tudor SA фирме AFA.

8 февраля 1948 года прокурор Херф представил свое исковое заявление. В его обосновании говорится: «Сторона в процессе, о которой идет речь, представляет человека — до захвата власти фашистами одного из самых уважаемых и успешных немецких промышленников. Он вступил в партию 1.5.1933 и оставался в ней до конца». То, что членом НСДАП Квандт стал под давлением Геббельса, прокурор еще допускал, но из этого нельзя сделать вывод, что промышленник был противником нацистского режима и, более того, что преследовался им: «Несмотря на то, что речь идет о семейной вражде с чрезвычайно властным и опасным представителем насильственного режима, следует констатировать, что гражданин, дело которого рассматривается, от этой вражды ни в коей мере не пострадал. Со стороны властей или партийных органов не было никаких препятствий к укреплению и расширению его коммерческих или промышленных владений. Напротив, что касается коммерческих интересов, то он получал полную поддержку компетентных властей рейха».

В иске приведен список из 29 должностей, которые Гюнтер Квандт занимал в немецкой экономике во времена нацизма. Согласно этому списку промышленник был совладельцем суконной фабрики братьев Дрегер в Притцвалке, управляющим Draeger-Werke GmbH в Потсдам-Бабельсберге, председателем Правления и руководителем предприятия AFA (Берлин), председателем Правления DWM (Берлин) и председателем Diiurener Metallwerke AG, также председателем Наблюдательных советов по меньшей мере десяти фирм, среди которых Gerling-Konzern. Гюнтер Квандт был заместителем председателя Наблюдательных советов других пяти фирм, к которым относилась Wintershall AG. К этому добавлялись простые мандаты Наблюдательных советов в ведущих органах немецкой экономики, таких как Deutsche Bank AG, Daimler-Benz AG, Allgemeine Elektrizitats-Gesellschaft (AEG), а также во множестве более мелких фирм.

По оценке прокурора, Квандт изобличил себя, прежде всего, на DWM: «С 1928 года Квандт (сторона в процессе) оказывал решающее влияние на объемы производства вооружений фирм DWM AG, Mauser Werke AG, Daurener Metallwerke и Maschinenfabrik Henry Pels & Co. Примечательно, что бывший министр экономики рейха Функ по случаю 60-летия Квандта выступил с речью, обращенной к нему и к собравшимся, в которой особенно отмечались его заслуги в деле перевооружения. В этой речи он говорил, что Квандт работал на фирме DWM AG не с целью получения прибыли как предприниматель, а чтобы в один прекрасный день сделать Германию защищенной и сильной в военном отношении. Благодаря этой принципиальной заслуге перед немецкой военной экономикой уже в 1937 году он получил от Геринга звание „вервиртшафтсфюрер“ (руководитель военной экономики)».

Однако в центр своих дознаний Херф поместил дело Лаваля, которое должно было в решающей степени повлиять на процесс Гюнтера Квандта. В обосновании иска этот упрек объяснялся так: «Основой экономического могущества Квандта (стороны в процессе) была его должность на фирме AFA в Берлине. После успеха военных походов на Запад этот завод под руководством стороны в процессе долгое время старался завладеть контрольным пакетом акций на бельгийско-люксембургском аккумуляторном заводе Accumulateurs Tudor SA, который уже тогда технически зависел от AFA... Большая часть спорных акций находилась в руках инженера Лаваля в Люксембурге. После того как Лаваль был арестован гестапо, а его сын попал в концлагерь, фирма AFA пыталась неоднократно через доверенное лицо, которое посещало Лаваля в тюрьме, склонить его к продаже акций. Если даже нельзя подтвердить документально связь первого ареста Лаваля с принятием решения фирмой AFA, то из имеющихся документов однозначно вытекает, что Квандт осознавал положение, в котором находился Лаваль, и стремился использовать его в своих целях».

В то время как прокурор подавал заявление о включении Гюнтера Квандта в группу изобличенных с наложением наказания сроком в полтора года трудового лагеря, которое он уже отбыл к моменту рассмотрения дела, Леон Лаваль, выступавший в качестве соистца, потребовал осудить промышленника как одного из главных виновников.

С мая по июль 1948 года суд заседал всего восемь раз. На слушаниях дела выступали наряду с Лавалем и некоторыми его сотрудниками прежде всего Элло Квандт, а также оба сына промышленника. Гаральд Квандт, который тем временем вернулся в Германию из плена, заявил перед судом, что его отчим отзывался о его отце «всегда с ненавистью». «Он говорил о нем как о реакционере, а такие люди, по его убеждению, должны вымереть, они никогда не станут нацистами. Он использовал слово „нацисты" всегда только в положительном смысле». Герберт Квандт добавил, что когда Магда еще была замужем за его отцом, у них были «разногласия по вопросу об антисемитизме»: «Мой отец, естественно, общался с евреями и принимал их в своем доме. Мачеха была против, так как на нее оказывал влияние ее отец».

Высказывания членов семьи и заверения, данные под присягой сотрудниками и партнерами по бизнесу Гюнтера Квандта, произвели на членов суда сильное впечатление. В июле 1948 года они вынесли решение: «Сторона в процессе включается в группу IV и квалифицируется как попутчик». От мер наказания воздержались. У суда, очевидно, не было никаких сомнений в правдивости высказываний, потому что было сделано следующее заключение: «Гюнтер Квандт отвергал Гитлера и его программу, он говорил своей бывшей жене, что Гитлер — демагог, и ясно давал ей понять в целом ряде бесед, что никогда не будет участвовать в осуществлении идей и планов Гитлера».

После устного разбирательства суд признал доказанным, что Геббельс вынудил Квандта вступить в НСДАП: «Геббельс потребовал от Квандта вступить в партию, в противном случае он (Геббельс) взял бы воспитание Гаральда на себя... Членство в партии не было добровольным, оно было вынужденным, то есть насильственным, и резко противоречило его желаниям». Это проявлялось также в том, что Квандт «не поддерживал ни партию, ни ее подразделения личными денежными пожертвованиями».

В своем решении суд категорически опроверг, что мультипредприниматель использовал нацистский режим для собственной выгоды: «Доходы стороны в процессе базировались всегда на его общественном положении, которое он имел еще в 1933 году». Даже многочисленные попытки фирмы AFA приобрести в оккупированных германским вермахтом странах иностранные предприятия суд «не мог рассматривать как чрезмерное стремление к власти и недопустимую политику экспансии». Заседатели выразили мнение, что фирма вела себя при этом всегда корректно: «Подключение немецких служб было неизбежно, поскольку обусловлено порядками того времени».

В деле Лаваля судьи также полностью встали на сторону Гюнтера Квандта, сочтя упреки люксембургского промышленника «необоснованными». Заседатели увидели у жертвы гестапо даже корыстные мотивы: «У суда, скорее, сложилось мнение, что Лаваль хочет экономическую борьбу с д-ром Квандтом перенести сегодня в плоскость политики». Действительно, рассмотрение дела в Штарнберге выявило, что Квандт не имел ничего общего с преследованием Лаваля со стороны нацистского режима. Как определил суд, гестапо считало, что Лаваль участвовал в движении Сопротивления в Люксембурге, и подозревало его в промышленном шпионаже.

Вполне возможно, что обвинения Лаваля в адрес Квандта в ходе процесса в конце концов очень помогли промышленнику. Лаваль и его адвокат представили в Штарнберге большое число сомнительных свидетелей, чьи показания свелись в конце концов к эмоциям и слухам. Сам Лаваль, слишком возбужденный, произвел на участников процесса неблагоприятное впечатление. Даже его собственный адвокат жаловался в письме своему коллеге, «что д-р Лаваль видит весь процесс сквозь призму своей гипертрофированной обиды». У председателя и членов суда в ходе слушания дела, должно быть, возникло впечатление, что на Квандта предпринималась массированная атака, и он был обвинен в том, за что не должен нести ответственности.

Вероятно, это обстоятельство стало причиной того, что суд поверил всем свидетелям, которые приводили факты, оправдывавшие Квандта. Через короткое время суд квалифицировал его уже не как «попутчика», а как «освобожденного от ответственности». Ни одно из показаний членов семьи и сотрудников Квандта не вызывало сомнений у заседателей, даже в тех случаях, когда это было просто очевидно. Так, например, в решении сказано: «Суд также признает значение того, что Гаральд Квандт, который воспитывался в доме фанатичного д-ра Геббельса, не был даже членом партии. Он верит показанию Гаральда Квандта, что это произошло только благодаря влиянию отца». При этом суд не принял во внимание, что Герберт Квандт, старший брат Гаральда, которого отец воспитывал один и который уже будучи взрослым работал вместе с ним в центральном Правлении фирмы AFA, в 1940 году вступил в нацистскую партию.

Суд письменно засвидетельствовал Гюнтеру Квандту даже то, «что он отказывался поставить на службу тотальной политике вооружений руководимые им заводы» — абсолютно абсурдное высказывание о человеке, который, несомненно, принадлежал к крупнейшим производителям оружия во Второй мировой войне. Решение заседателей опиралось только на заверения, равносильные присяге, менеджеров фирмы DWM, которые, естественно, были очень заинтересованы в замалчивании своего участия в военной экономике.

Штарнбергский суд дал ввести себя в заблуждение относительно размеров сделок Квандта, связанных с вооружением. На основе имевшейся у него информации он не мог оценить, в какой мере AFA извлекала выгоду из войны. Документы процесса подтверждают, что ни суд, ни прокурор не знали, например, что эта фирма выпускала аккумуляторы для подводных лодок и так называемого оружия возмездия.

За недостатком доказательств прокурор Херф слишком много усилий концентрировал на деле Лаваля и упустил из виду выяснение вопроса, сколько денег Гюнтер Квандт действительно заработал на вооружениях. Херф удовольствовался данными о том, каковы были доходы Квандта в качестве председателя Наблюдательного совета, а позже в качестве председателя Правления фирмы DWM. То, что бизнесмен получал гораздо большую выгоду от выплат дивидендов этой фирмы, ускользнуло от внимания прокурора. Он даже не выяснил, сколько акций DWM имел Гюнтер Квандт лично или через свои холдинговые компании.

Квандт выиграл процесс также благодаря тому, что суд не располагал никакими документами или показаниями об одном финансовом пожертвовании, которое фирма AFA сделала национал-социалистам. Согласно протоколу процесса, предприниматель заявил суду: «Ни лично, ни через фирмы я не дал партии до 1933 года ни пфеннига, в концерне это было строго запрещено. И после 1933 года, за исключением пожертвования Адольфу Гитлеру, которое было предписано законом, не было сделано никаких других денежных перечислений». При этом на Нюрнбергском процессе был представлен отрывок из счета «Nationale Treuhand, Dr. Hjal-mar Schacht» Bankhaus Delbrack, Schickler & Co., который подтверждал среди прочего, что фирма AFA Гюнтера Квандта 7 марта 1933 года перевела сумму в 25 000 рейхсмарок.

В процессе против Квандта ни разу не было сказано ни слова об эксплуатации десятков тысяч работников принудительного труда. Суд, который счел Гюнтера Квандта «попутчиком», не знал о том, что на территории фирмы AFA находился концлагерь, охранявшийся эсэсовцами, узники которого должны были работать на аккумуляторном заводе. На проходившем в то же время американском военном трибунале многие менеджеры I. G. Farben были осуждены на несколько лет заключения — за разграбление иностранной собственности, за использование принудительного труда, расцененное как «военное преступление», и за «преступления против человечности», совершавшиеся в концлагере, принадлежавшем фирме.

В то время как суд оставил без внимания многие явления военной экономики времен нацизма, за которые Квандт нес ответственность, судьи были глубоко тронуты свидетельствами той помощи, которую Квандт оказывал евреям. «Несомненно, сторона в ряде случаев существенно помогала преследовавшимся по политическим или расистским мотивам. Он давал деньги таким людям, помогал им перебраться за границу и одно время брал их на руководящие посты, когда им везде отказывали». Из сказанного суд присяжных делал вывод, что «все поведение» Гюнтера Квандта следует рассматривать «как приличное и вытекающее из человеческих убеждений» — полное и окончательное оправдание.

Прокурор подал апелляцию на сомнительное решение о невиновности, принятое Штарнбергским судом, но без повторного расследования. Однако в ходе апелляционного суда, который проходил в апреле 1949 года, прокурор занялся личностью Гюнтера Квандта более детально. В глазах обвинителя Квандт не был обычным нацистом. Выступая перед судом, Херф дал замечательное описание личности промышленника: «Я убежден, что д-р Квандт лично был не в состоянии тронуть кого-нибудь хотя бы пальцем. Гюнтера Квандта можно назвать честным предпринимателем, который достойно дожил до седых волос». На вопрос о том, как могло случиться, что такой человек ввязался в преступления национал-социализма, прокурор ответил следующее: «...страстное стремление к власти, упоение от создания громадного концерна, одержимость самоутверждением — вот основа всего. Это вера в ценность собственной работы не только потому, что работа представляет собой моральную категорию, а потому, что строительство концерна само по себе является благом и, следовательно, все, что противоречит этому, плохо».

Веские доводы возымели свое действие. Хотя апелляционный суд Верхней Баварии и подтвердил вывод Штарнбергского суда, он в своем решении от 29 апреля 1949 года, в противоположность предыдущей инстанции, дал следующее заключение: «Следует подтвердить, что в связи с отчуждениями обязательных продаж должны быть проведены коммерческие переговоры. Необходимо подтвердить, что такая попытка предпринималась и что к этому стремились».

Судьи признали, что Квандт извлекал выгоду из нацистской системы, но сочли, что его нельзя за это осуждать, так как он и в других политических условиях был и мог быть успешным предпринимателем. Далее указывалось на отсутствие «однозначного доказательства» того, что Гюнтер Квандт создал для себя «чрезмерные преимущества», однако «при этом апелляционный суд отдает себе отчет, что это понятие трудно определить в отношении человека, подтвердившего всей своей жизнью, что умеет создавать крупные состояния и достигать большой экономической власти. Кроме того, апелляционный суд признавал, что сам характер подобной работы не может гарантировать ее успеха, и потому необходимо использовать любое возможное преимущество. Но этот закон, действующий во все времена, не может оцениваться по-другому для особого времени, а именно для времени нацистского рейха, так как и здесь отсутствуют, в конце концов, необходимые для извлечения выгоды политические предпосылки и мотивы».

Генеральный обвинитель передал дело Квандта в третью и последнюю инстанцию — Кассационный суд в баварском Государственном министерстве по особым делам. И там в декабре 1949 года подтвердили освобождение от ответственности Гюнтера Квандта: руководитель концерна был только «попутчиком».

Другим крупным промышленникам не удалось так легко отделаться. Альфрид Крупп фон Болен и Хальбах после окончания войны предстал перед Нюрнбергским военным трибуналом вместо своего больного отца и был приговорен за отъем чужой собственности и использование рабского труда к двенадцати годам тюрьмы с конфискацией имущества. Через три года заключения он был помилован. Фридрих Флик в конце 1947 года также был приговорен к семи годам тюрьмы за использование рабского труда, разграбления и организационные преступления, но был уже в 1950 году досрочно освобожден за «хорошее поведение».