Cовсем немного дождя

18

Когда людям страшно, у них страшные времена. Если они не умеют решать возникающие перед ними проблемы, времена трудные. А неспособность вычленить ядро причин, по которым невозможно справиться со своей жизнью в предложенных условиях, можно назвать временами смутными.

Слава, казалось, существовал вне времени, проблем и страхов. Его физическое тело переместилось в пространство, населенное родными и близкими, а сознание витало в каких-то иных сферах. Его решение подписать очередной контракт вызывало вопросы, которые никто не решался ему озвучить. Слава, зачем? Ведь очевидно, что совсем скоро не будет никакого смысла в изоляции острова и перемещение станет свободным. Но что сделано, то сделано. Он был почти местным, имел в распоряжении машину, обладал необходимыми навыками, и, как объяснял, в его обязанности входила предварительная оценка «спорных случаев».

Естественное течение жизни не отменяют никакие внешние обстоятельства —люди рождались, люди умирали. Умирали мучительно от долгих болезней, умирали неожиданно, спокойно, во сне. Каждый такой счастливый уход вызывал неконтролируемую панику у домочадцев. А может, это всё же вирусная кома?! Запирали комнату с телом, перекрывали щель у пола тряпками и переставали дышать. Самые отчаянные выдергивали из зимнего, еще не убранного на антресоли пуховика перышко и подносили его к лицу не проявляющего признаков жизни человека. Перышку передавалось волнение удерживающей его руки, до него долетали нервное дыхание близких и квартирные сквозняки. Оно шевелилось. Подносимые к носу зеркала покрывались мутью жарких испарений кожи исследователя. Ни в чем нельзя было быть уверенным. Тогда приезжал Слава и принимал решение о том, какую бригаду надлежит вызывать по адресу.

– Сынок, ты же технический специалист. Почему ты делаешь это? – спрашивал Макар в отчаянном непонимании.

– Кто-то же должен это делать, пап. – Слава пожимал плечами и смотрел на отца мягко, отрешенно.

– С чего это ты вдруг заделался таким специалистом? Откуда ты научился разбираться во всем этом, если работал водителем грузовика? Ты что, говорил нам неправду? И сестра моя заодно с тобой? – У Ларисы иссякли все внутренние ресурсы по сдерживанию лавины материнской тревоги. – Не рассказываешь ничего родным! – Она вышагивала по садовым дорожкам двора дома Прокопия, порывистыми движениями выражая свое негодование; мимика была скрыта маской. – И она на мои звонки уже два месяца не отвечает, сбрасывает!

– Мам, у меня был тяжелый день…

– И Машки целыми днями дома нет! Вот где она пропадает? – Лариса уверенно шла по всем пунктам своих претензий.

– Я работаю, – пискнула Машка. На этих семейных встречах она старалась держаться незаметно и слушать внимательно – с ней Слава тоже не был особенно разговорчив.

– Кем это?

Интонация Ларисы показалась Маше обесценивающей, и она вышла из тени мужа.

– Согласно требованиям времени я работаю дневной няней в группе детей, оставшихся без родителей. Мы со Стефанией вместе.

– Маша, но это же такой риск! Зачем?! – Лариса прекратила бегать и плотнее прижала к лицу респиратор.

– Успокойся, мама. Это хорошее место. Скоро всех призовут к выполнению подобных работ. Рук не хватает. Для Маши нельзя было придумать ничего лучше.

Слава впервые после возвращения при родителях обнял жену. Это не было жестом нежности или единения – он ее защищал. От них и от того, чего они не знали.

– И отца отправят работать? – Лариса оглянулась на Макара, который с напряжением ждал ответа сына.

– Пока ты не привита – нет. Да и по возрасту, скорее всего, не призовут.

– Если я смогу быть чем-то полезен…

Макар не успел договорить – Лариса уже стучала кулачком в его плечо:

– Нет! Нет! Нет!

– Пап, поговорим об этом, когда возникнет необходимость. Не драконь маму.

– Расскажите про Яна, пожалуйста. Может, вы будете брать его к нам с собой? – Маша сложила ладони в умоляющем жесте.

– Мы посмотрели, Маш, на его мелкую мордочку респиратор не садится как надо. И как удержать Яна на дистанции? Давай не будем рисковать. – Макар сильно сжимал руку жены, предостерегая ее от эмоциональных высказываний. – Он очень скучает по вам, спрашивает, когда вы вернетесь. Всё как обычно. В остальном весел, бодр и здоров.

– Ну и отлично, – в один голос ответили молодые и отправились есть мамины разносолы, «пока не остыло», а на самом деле сбегая от этих вопрошающих, полных бессилия взглядов.

Им было неплохо вдвоем в старом доме Прокопия. Не сказать чтоб весело, но вполне уютно и спокойно. Жили они как супруги с тридцатилетним стажем – перебрасывались фразами строго по делу, занимались каждый своим, ложились удобно, встречаясь под одеялом. Вначале Маша пыталась тормошить, вызывать эмоции, страсть, интерес: маячила, приставала, забрасывала вопросами, загружала бесчисленными историями. Ей казалось, она общается со стеной, покрытой мягкими матрасами. Слова долетают до нее, ударяются, оставляя едва заметную вмятину, и медленно скатываются вниз, образуя плотный вал непонимания.

Какое счастье, что росту этой второй стены помешала Стефания. Она позвонила утром, когда Слава уже уехал на первый вызов, а Маша сидела перед зеркалом и гадала: пора ей уже призывать на помощь родителей мужа или еще можно потерпеть?

– Привет. Я могу к тебе приехать?

– Здравствуй… Ну-у-у, я немного занята…

– Я ненадолго. Деловой разговор. Буду минут через сорок.

Маша стала краситься, но тональный крем расслоился от старости – результат получился сомнительным. Она сделала долгий вдох, долгий выдох, приняла предстоящую встречу как неизбежность, распустила волосы.

– Эгей, подруга! Да вы тут неплохо устроились! Кофе угостишь? Я пирожных привезла, у нас повар – отвал башки просто. Что, мне одной бока наедать?

Стефания по-хозяйски зашла в дом, поставила на стол коробку с гостинцем и заняла самое удобное место за столом.

– Спасибо. Тебе сварить или заварить? – Маша разговаривала, не поворачивая головы.

Включила чайник, вынула чашечки из шкафчика.

– А как сама будешь, так и мне.

Маша вернула обратно маленькие чашечки, вынула те, что побольше. Засыпала в них молотый кофе, залила кипятком, открыла ящичек, взяла ложечку, перемешала. Двигаясь неловко, испытывая явное стеснение, избегая взглядов Стефании, подошла к столу, поставила чашки. Села не напротив гостьи – чуть сбоку. Тряхнула волосами, огораживаясь ими, как ширмой.

– Надо немного подождать. Что случилось? Зачем ты приехала?

– Я вроде не особенно спешу. Всё расскажу. Пробуй пирожное. Как вы тут поживаете? – Стефания открыла коробку, выложила шоколадный эклер на свое блюдце и пододвинула его Маше – вставать за тарелкой не хотелось, а хозяйка не позаботилась о надлежащей сервировке стола.

Маша послушно взяла угощение, поднесла ко рту, укусила. Прядь волос коснулась глазури и прилипла.

– Ну, Маша-а! – Стефания протянула руку и отвела волосы подруги от лица. – Ой. Извини.

Машка отпрянула, тряхнула волосами, бросила несчастный эклер, встала, отошла к стене, облокотилась, посмотрела с вызовом, выпятив подбородок:

– Я тебя не звала.

– Так получилось, извини. Но тебе придется рассказать свою версию, иначе я вынуждена думать, что Слава тебя бьет, что он неадекватен или даже психически нездоров. И я обещаю тебе, что обязательно позвоню Ларисе.

– Ты не можешь вмешиваться! Ты! Ты не член семьи!

– Это правда, но всё равно мне не всё равно.

Стефания подошла к Маше и, преодолевая сопротивление, обняла обладательницу шикарного, фиолетового с салатовыми краешками фингала на скуле. Стефания была выше, сильнее, увереннее в себе. Маша еще немного потрепыхалась и заплакала. Стефания покачивала подругу в кольце своих рук и рассматривала трещины на стене. Какие бы разногласия между ними ни возникали, это не мешало им оставаться подругами.

– Пойдем покурим, Маш.

– Ты куришь?! – не переставая плакать, удивилась Маша.

– Сегодня курю. Завтра не курю. По-разному. Не вывожу я всё это уже. Идем.

– Но я-то не курю!

– Так посиди со мной!

Стефания оттолкнулась от стены и, не оборачиваясь, вышла на террасу. Со знанием деда и его привычек вынула из-под лавки пепельницу, прикурила. Маша вышла следом, села рядом, следила за столбиком пепла, отгоняла назойливые струйки дыма, изучающе смотрела на подругу. В полном молчании Стефания выкурила одну сигарету. Когда она взялась за вторую, Маша будто испугалась, что по ее вине случится «капля никотина, убивающая лошадь», и заговорила:

– Это случайно. Слава кричит во сне, мечется, машет руками. Утром ничего не помнит. Мне страшно. Я ухожу спать на диван, он даже не замечает. Он не разговаривает со мной. Нет, говорит, конечно, что-то… Про то, что мы делаем в моменте, про погоду, родителей, сына. Он не рассказывает про то, что было с ним на материке. Про то, что делает сейчас на своей работе. Я только что-то спрошу – сразу замолкает, отгораживается. Я всё время чувствую себя лишней, ненужной, глупой. Рядом со мной чужак. И я же вижу, что ему плохо! Он всё время в своей голове что-то крутит и крутит, будто там показывают одному ему известное кино. К нему не пробиться – он больше там, внутри своего фильма, чем здесь, со мной. Так же нельзя! Если он не хочет со мной разговаривать, значит, ему нужен психолог!

– А кому он нынче не нужен? – Стефания позволила второй сигарете истлеть на краю пепельницы под пламенные речи Маши. – Не напасешься на всех психологов. Мне кажется, я могу решить твою проблему. Поехали со мной.

– С таким лицом?!

– Всё равно маски наденем. Да и кому сейчас есть дело до твоего лица? Давай мне свои паспорт и сертификат – сфотографирую и отправлю, чтоб пропуск тебе сделали, пока мы едем. Да, и шоколад с волос смой.

Они приехали к зданию детского сада, в котором был организован пункт приема и содержания детей, оставшихся без попечения родителей. Вирус забирал не всех – кто-то должен был позаботиться о тех, кто не мог позаботиться о себе сам. Здесь собирали самых маленьких: от рождения до года. Им требовалось много любви, внимания и заботы, а еще рук, которых катастрофически не хватало. Вновь поступившие малыши выдерживали двухнедельный карантин в маленьких, наспех оборудованных комнатках-боксах в полной изоляции. К ним приходили упакованные в защитные костюмы нянечки и делали всё необходимое: кормили, мыли, переодевали.

У Стефании были руки и сердце, которые она отдала этим деткам во временное пользование. А у тебя, Маш, как с этим дела обстоят – готова поделиться? Маша осталась с ней и стала приходить каждый день.

Слава не сразу заметил, что у его жены появилась какая-то занятость. Когда заметил, не сразу спросил, а спросив, долго молчал. Маше же как будто стало всё равно, интересна она мужу или нет, что у него там в голове… Не было ни сил, ни желания болтать и выяснять отношения. На ночь между ними она стала укладывать диванный валик и прекрасно высыпалась, защищенная собственными ужасами от чужих кошмаров.