Cовсем немного дождя

28

Ребенок по имени Ханна хотел спать, капризничал и «выкручивал всем руки». Перед дружным коллективом путешественников стояла задача продержаться до вылета самолета – не дать ей уснуть и не надорвать спины; Ханны наконец-то хватило всем. Они сидели в маленьком кафе неподалеку от выхода на посадку. Марта запивала свои морские впечатления газировкой с лимоном, все остальные пытались взбодриться при помощи кофе. Кристиан стоял перед стеклянной стеной и показывал малышке, как большая гофрированная гусеница телетрапа присасывается к гладкому, блестящему боку самолета. Это зрелище полностью поглотило молодого человека, а вот Ханна смотрела совсем в другую сторону – неподалеку, под ногами родителей, на полу сидел маленький мальчик с густыми черными волосами и играл машинками. Ханна вытащила пальчик изо рта и указала им на семью молодых китайцев:

– Кика!

Кристиан растерялся, посмотрел на Стефанию, та сразу к ним подбежала и осуществила трансфер дочери на пол: пусть пообщается, она еще никогда не играла с детьми своего возраста. Ханна проковыляла к мальчику, плюхнулась на попу, прошелестев свежим памперсом, и стала наблюдать. Мальчик предложил ей игрушку, что-то быстро и бойко прочирикал, оглянулся на родителей, те просвистели ему в ответ на своем птичьем языке, мальчик рассмеялся, его родители тоже, Ханна подхватила.

– А мальчику-то года три, наверное, – негромко произнесла Стефания.

– Это мы такие большие? – испуганно спросил Кристиан, безошибочно используя магию материнского слова «мы».

– Мы – нормальные. Это они – мелкие. Ты просто ничего не понимаешь в детях.

– Неудивительно.

Объявили посадку на рейс. Все подхватились, началась суета. Пассажиров с детьми пригласили пройти без очереди. Лия с Ларисой стояли рядышком и махали до тех пор, пока маленькая мордашка Ханны не скрылась в «рукаве» за спинами людей. Кристиан еще успел оглянуться на мать, бросив ей счастливую улыбку.

– Ну, и как ты? – поинтересовалась Лариса у Лии.

– В смысле? Кристиан до эпидемии часто куда-то ездил, всё нормально.

– Всё, отдала сына. Больше он не твой, – констатировала свою правду Лариса со вздохом.

– Он не вещь, Лар, и давно уже свой собственный. У нас с тобой до вылета еще куча времени. Тебе ничего не надо в дьюти-фри?

– Не-а. А смотри, как он к Ханне привязался, прям отец родной…

– Чудесный ребенок. А своим сыном я любуюсь во всех его проявлениях – мне нравится, что я вижу. Ты не хочешь сестре духи купить в подарок? Или, может быть, себе? Пошли побродим, всё равно делать нечего.

– Натопчусь еще сегодня. Ты иди, я тут посижу.

Лия упорхнула с огромным облегчением. Ей было понятно это желание Ларисы вызвать ее на откровенный разговор – ничто так не отвлекает от собственных тяжелых мыслей, как чужие скандальные треволнения. Будучи человеком совершенно неплохим, а где-то даже хорошим, Лариса мало заботилась о чувствах других. Славно потрудившись над созданием своего маленького, хорошенького семейного мирка, она успокоилась в правящей роли, радушно привечая нуждающихся в помощи, игнорируя с ней не согласных. Добровольно «надетая» миссия по спасению сестры поглощала весь ресурс давно нетренированной эмпатии – как лошадь в шорах, она двигалась к поставленной цели. Лия не обижалась, но не считала, что должна служить объектом для провокаций, и ушла надолго. Вернувшись, обнаружила Ларису дремлющей в обнимку с сумкой, тихонько опустила в раскрытый боковой карманчик небольшую коробочку с духами. Села неподалеку, вынула телефон и погрузилась в переписку – впереди ее ждали великие дела, яркие события и приятные встречи, никак нельзя было позволить внешним обстоятельствам повлиять на боевой настрой.

У Ларисы была неудобная короткая стыковка разными авиакомпаниями. Совершая марш-бросок с чемоданом и дорожной сумкой из одного терминала огромного нового аэропорта в другой, она вспомнила и мысленно поблагодарила Людовика, который вдвое уменьшил ее багаж. Еле успела.

В Питер прилетела ранним бледным утром, хотела взять такси, ахнула от цен, доехала до метро на маршрутке. От станции тащила свой чемодан к дому сестры дворами, через гаражи, вдоль неглубокого оврага с клочками волглого тумана. Известный ей код домофона не сработал, на звонки сестра не отвечала. Лариса села на лавку перед подъездом – нет, извините, парадной – и стала ждать. В серую пыль из сумки капал густой фруктовый сок. Ах ты ж, черт! Вынесла пакет с раздавленными гостинцами на помойку – почти довезла. Влажными салфетками обтерла внутренности сумки, нашла маленькую незнакомую коробочку – ох уж эта Лия! – вскрыла упаковку, нанесла на запястье каплю аромата. Легкий фруктовый запах смешался с влагой тенистого двора – вкусненько. Сразу вспомнился дом.

Тяжелая входная дверь неприятно скрипнула, и на крыльце появился сгорбленный сухощавый дедок со стареньким спаниелем на поводке.

– Постойте! Не закрывайте! Пожалуйста! Мои все спят – не отвечают.

– В какую квартиру? А? – Дед еще больше согнулся и потянулся к ней ухом со слуховым аппаратом.

– В сорок третью. Сестра, Лена, у меня там живет. Четвертый этаж.

– А, эта. Ну-ну. Еще, поди, не откроет. – Дед придерживал массивное полотно двери трясущейся рукой. – Иди уже.

Лифта в старом доме никогда не было. На лестнице пахло подвальной сыростью, кошками и нафталиновыми бабушкиными квартирами. Лариса, красная и потная, поднялась на четвертый этаж, остановилась перед знакомой дверью и только тогда подумала: а почему я сначала не заселилась в отель? Вся ее душа сопротивлялась мысли, что родная сестра может не принять. Нажала на кнопку звонка. За дверью раздались легкие, быстрые шаги.

– Кто там? – пропел детский голосок.

– Лариса!

– Ба-а! Там какая-то Лариса! – Шустрые ножки умчались, и Лариса осталась слушать тишину.

Позвонила еще раз. И еще. «Еще, поди, не откроет». И что тогда делать? Кричать? Биться о дверь? Лариса была настроена самым решительным образом. Из глубины квартиры неровно прошаркали тапки со стоптанными задниками, щелкнули замки, и дверь распахнулась на ширину цепочки.

– А… это ты. В такую рань… – Дверь захлопнулась, и сердце Ларисы ухнуло вниз. Цепь скользнула по дереву. – Заходи.

Дверной проем был полностью перекрыт туловищем старшей сестры. Была она поперек себя шире и обернута в цветастый халат поверх ночной рубашки. Лена вперевалку повернулась вокруг себя и ушла в темноту. Лариса юркнула следом.

– Можно я сразу в туалет? Уже столько терплю… – спросила она у спины с раскачивающимся жгутом седой косы.

– И еще терпи. Сейчас посмотрю, что у Светки в памперсе, и поведу ее в туалет. Разбудила же всех!

Лариса осталась стоять в коридоре. Из-за выступа стены за ней следили любопытные карие глазки.

– Ты Катя? – спросила она шепотом.

Девочка утвердительно кивнула.

– Ты давно дома? Давно тебя из больницы отпустили?

Девочка еще раз кивнула.

– А ты моя тетя? – теперь пришел черед Ларисы кивать. – Почему ты не ехала так долго?

На это Ларисе нечего было ответить. Точнее, она не знала, как объяснить ребенку устройство мира и ее ставшие непростыми взаимоотношения с сестрой. Она просто развела руками под пристальным взглядом племянницы и не стала вскрывать сложные родственные конструкции. В ванной лилась вода, Лена бросалась отрывистыми фразами. Наконец она появилась, придерживая за плечо худую, но отечную девочку.

– Что стоишь, как неродная? Проходи, мой руки, иди на кухню. Девчонок посажу мультики смотреть и буду готовить завтрак. Катя! За сестрой следишь! – Лена бросила на стиральную машинку махровое полотенце. – Вот, может, душ захочешь принять. Халат дать? У меня есть твой размер – я ж недавно в такую глыбу превратилась.

Лариса стояла под горячей водой и понимала, что ей страшно выходить из ванной комнаты. Женщину, которая ходила по квартире ее сестры, она не знала – это было чужое, грубое, огромное существо. Старое и уставшее от беспросветной жизни.

В кухне стояла дымовая завеса – в толстом слое пузырящегося масла Лена жарила тосты из батона, вымоченного в яично-молочной смеси.

– Можно, я открою окно? На улице тепло.

– Открой, пока Светки нет. Она у нас слабая. Возьми в холодильнике колбасу с сыром, нарежь. Я кофе пока сварю. Ты так и пьешь черный, без ничего? Ладно, потом себе сахар добавлю.

Не изменился только вкус кофе, который варила сестра: густой, ароматный, с щепоткой кардамона. Девочки вытянулись. Света осталась светленькой, пушистой – их порода, а Катя пошла в отца и заправляла за уши плотные пряди неровно обрезанных темных волос. Тощие и бледные, с темными полукружьями под глазами, они напоминали приютских сироток со старых гравюр. Сиротки – они и есть сиротки. Лена с потерей дочери превратилась в неряшливую, толстую тетку с глазами, полными боли и цинизма. Она была пропитана безнадегой, как стены кухни – брызгами застарелого жира. Этим же ядом она травила внучек. В доме не было ни фруктов, ни овощей, ни воздуха, ни солнечного света.

– Света! Мы едим! – резко бросила Лена над столом. – Это что у нее на пальце? Кровь? Катька, ты опять в окно пялилась, а она себе нос расковыряла?!

– Там девочки с собачками гуляли… – Катя пискнула и спрятала личико в большой чашке.

– Твоя прямая обязанность – смотреть за сестрой!

– Лен, но она же совсем нормальная девочка! Я про Свету.

– Нормальная, да. Только заторможенная: не говорит, ни на что не реагирует, страдает навязчивыми движения, нервными тиками и приступами паники. А так абсолютно нормальная.

– Извини.

– А ты, вообще, зачем приехала? Пожалеть нас? Нам этого не надо! У нас всё хорошо! У вас своя сказка, у нас – своя. Жанры разные.

Лена закидывает голову и смеется громко, жестоко, как персонаж фильма ужасов. Катя прижимает ладошки к ушам и сжимается в комочек. Света продолжает безучастно жевать, часто моргая.

– Лен, а ты сдавала кровь на гормоны? Может, тебе попить чего-нибудь надо?

– Да иди ты в жопу! Катька дома только три недели. Первую неделю вообще никакого толка от нее не было – спала и ела. Я несколько месяцев, да нет, уже полгода, считай, из квартиры не выходила. Только по больницам со Светкой. Вообще не знаю, за что хвататься.

– Я посижу с девочками. Я помочь приехала…

– Помочь она приехала. – Лена гримасничает и трясет растопыренными пальцами. – А давай вымой-ка полы, что ли, тапки липнут.

– Отлично. Я сейчас заселюсь в отель… здесь рядом. Забронировано и уже оплачено – не пропадать же деньгам. – Лариса торопится, как будто кто-то собирается ее отговаривать. – Вернусь часа через два. Отпусти со мной Катю – я на обратном пути в магазин зайду, куплю вкусненького и для дома чего-нибудь… Она поможет мне покупки донести. А ты подумай, куда тебе надо…

– Мне Екатерина самой нужна.

Девочка не дышит, не поднимает глаз, пытается незаметно сползти под стол, стать невидимой.

– Мы вернемся через два часа, Лена. – Лариса пристально следит за Катей, внутри нее медленно разливается леденящий ужас и толчками вскипает ярость. Что за монстр вселился в ее сестру? За что она уничтожает ребенка? За сходство с отцом, бросившим семью? Ее голос крепнет и возвращается уверенность. – Пусть идет одеваться. Что купить?

Лариса берет с подоконника блокнот и ручку, выжидательно смотрит на сестру. Та выпячивает губы, потом какая-то мысль ломает жесткую линию бровей, кивает темненькой внучке, начинает со списка продуктов.

На улице Катя бежит за ней, перед ней, вокруг нее, держится за ручку чемодана, прикасается к руке, заглядывает в лицо.

Лариса улыбается и рассказывает о забавных случаях, произошедших с Лилой:

– Она такая милая французская бульдожка. Почти черненькая, а лапки и грудка бежевые. Бровки тоже бежевые, и она ими разговаривает. Вот приедем в гостиницу – я тебе видео покажу. А ушки у нее изнутри розовые, как лепестки цветка. Умница такая, ты не представляешь себе!

Катя улыбается в ответ не только лицом, она всем телом выражает свой восторг и признательность. На ней трикотажное платьице, чуть прикрывающее трусишки, пальцы ног поджаты и выступают за края босоножек. Господи, как же всё запущено! Лариса изо всех сил прячет подкатывающие слезы и всматривается в окружающие здания в поисках торгового центра или детского магазина. Она хочет схватить Катю и бежать с ней до самого синего моря, до самого дома в тени фруктового сада. Но это невозможно, а значит, она должна быть очень сильной и очень решительной.