Cовсем немного дождя

19

Хозяйка определяет характер дома и задает ритм жизни в нем. Из Миланы получилась энергичная хозяйка – скучно не было никому. День рождения Ханны, пришедшийся на чудесное апрельское воскресенье, отмечали с таким размахом и сносящим с ног с весельем, что непонятно, стечением каких обстоятельств, но именинница ознакомилась с дальними уголками сада и обнаружила пруд с японскими карпами. Стоит ли объяснять, что ее нырок был неизбежен, а Вилли, воспользовавшись общим переполохом, вообще вырвался в заплыв. И не стоит рассказывать, что французские бульдоги не умеют плавать, вы этого просто никогда не видели. Да и мелкий был прудик, что уж говорить.

Стефания только в очередной раз порадовалась тому, как ей удалось максимально долго сохранять в тайне дату своего рождения. Дом Ларисы и Макара когда-то душил заботой и повышенным вниманием. Свобода и могущество владельцев виллы дарили обманчивые чувства беззаботности и легкости бытия. Стефания понимала, что за это существование «сыра в масле» ей придется чем-то заплатить, а именно своей готовностью поддерживать все идеи Миланы.

Стефания, как дочь человека с миссией, считала, что принесла достаточно личных жертв ради блага безразличного к ней общества. Нет, ей не пришлось поступаться своими интересами, перекрывать кислород своим желаниям: Милана была достаточно убедительна и с легкостью заражала окружающих присущим ей альтруизмом. Женщина-мать не способна остаться равнодушной к беде ребенка, пусть и чужого, и, преодолев первое сомнение, Стефания естественным образом влилась в процесс ухода за детьми.

Не стоит забывать и личные интересы молодой женщины за пределами дома – их свидания с Кристианом приобрели некоторую завидную регулярность. Молодой человек прочно обосновался в бабушкиной квартире, взвалив на себя заботы обо всех институтских одиноких пенсионерах. Благо почти все они жили неподалеку, да и было их человек пять. Но это уже детали.

– У меня спрашивают, как дела у пациента, чьи энцефалограммы послужили материалом для блистательных исследований. Извини за формулировку, но вот так. – Кристиан занимается своим любимым делом – сплетает в косы светлые пряди длинных волос Стефании. – Ты похудела. Я вижу твои ребра.

– Это не ребра, это жгуты моей воли. Тяжко как-то всё. Про маму ничего не знаю. Благодаря расшифровке, которую сделал знакомый Герхардта, у меня есть представление о ее статусе почти месяц назад – она была в начальной стадии выхода из комы. Что произошло за этот месяц? Может, она очнулась. В каком она состоянии? У меня мозг разрывается от мыслей о том, что с ней может быть. А отец будет молчать до тех пор, пока не сможет объявить о своей победе. Или о признании поражения.

– Почему он так жесток с тобой?

– О, нет, это не жестокость. Это безразличие. Всё, что не касается его исследований и его успеха, ему просто неинтересно. Но он и к себе так. У него однажды так воспалился палец на ноге из-за вросшего ногтя, что его чуть было не пришлось ампутировать. Вообще ничего не замечает, не чувствует. Я не обижаюсь на него. Мне просто за маму очень страшно – она в руках бесчувственного человека, а я так далеко…

– И что бы ты сделала? Тебя же не пустят в эти лаборатории.

– Но до отца я бы как-то добралась. – Стефания сжимает кулаки, и Кристиан накрывает их своей большой ладонью, согревая, успокаивая.

– Хочешь, я поеду с тобой, когда откроют границы?

– Шутишь?

– Почему? Надо ехать, надо разговаривать – нельзя же жить с таким грузом.

– Я думала о том, что поеду, но у меня еще нет конкретного плана. Я не решила, брать ли Ханну с собой…

– Еще решишь. Так, ты худая, ты бледная, тебе нужны отдых и положительные эмоции! Я знаю одно чудесное местечко в скалах – там море мелкое-мелкое, вода уже прогрелась, наверное. Давай съездим, позагораем?

– Звучит заманчиво, только я не загораю.

– Тогда поплаваем.

– Это минимум на полдня. У меня всего один свободный день на неделе, мне совесть не позволит, я и так с дочкой мало времени провожу.

– Бери ее с собой. Я бы хотел познакомиться.

– Ты понимаешь, что я не могу взять ребенка и уехать куда-то на весь день, ничего не объясняя.

– Я сделаю всё, что ты скажешь. Могу официально представиться значимым для тебя людям.

– В качестве кого?

– Все решения за тобой. Ты сохраняешь таинственность и не раскрываешь передо мной все грани своей жизни. Я же весь здесь – прост и понятен, как горошина на ладони.

– Ничего себе горошина. Я подумаю.

Стефания улыбается, поуютнее устраивается под пуховым одеялом рядом с горячим молодым телом, вытягивается стрункой, прижимается вся, от кончиков пальцев на ногах до тонких, выступающих, в первых веснушках, ключиц, упирает острый подбородок в ямку на плече, вдыхает аромат чуть влажной кожи, впитывая живое тепло. В домах всё еще холодно и промозгло – толстые стены старых городских зданий не успели прогреться под жаркими лучами дневного солнца. Пропитанный солнцем воздух омывает комнату через раскрытое настежь окно. Для Стефании всё это очень ново: нагота, которая оказывается приятной и естественной, недосказанность очевидного, за которой не спрятаны хитросплетения и уловки. Во всяком случае, ей нравилось ее состояние, она им наслаждалась в полной мере и гнала прочь любые сомнения. В школе она рано переросла всех мальчишек, а когда в старших классах парни догнали ее по росту, им было не угнаться за ее интеллектом – они так и остались для нее маленькими, глупенькими задирами. Поэтому в свое время ей так польстило внимание взрослого ученика отца. Его платонические, сдержанные ухаживания, длившиеся несколько лет, избавили ее от свойственных юности стремительных и страстных романов. Предложение вступить в брак было таким логичным, что не вызвало ярких эмоций. Да и сам брак эмоций оказался лишен. С Кристианом Стефания открывала в себе женственность, чувственность и понимание собственного тела, она с таким восторгом прислушивалась к своим ощущениям, что на самого Кристиана реагировала с некоторым запозданием. Так неужели у него это всё серьезно?

В дверь позвонили.

– Я никого не жду, – сказал Кристиан и, обернувшись покрывалом, вышел в прихожую.

– Ты что, не один? – донесся незнакомый мужской голос.

– Допустим.

– Ладно. Что естественно, то не безобразно. Это хотя бы объясняет, почему ты не отвечаешь на мои звонки. А мать почему не отвечает? Как вы оба меня достали, ты себе не представляешь. Просто не представляешь.

– Пап, ты пожаловаться пришел или что?

– Идем на кухню. Сейчас объясню. Воды налей и кофе свари.

Стефания, бесшумно одеваясь, немного притворила дверь в комнату – пыталась остаться незамеченной, но услышать содержание разговора.

– Такое дело, сын. Разморозили вакцину под одну семью, а колоть стало некого. Короче, осталось минут сорок – час, пока она не прокиснет или что еще там с ней не станет. Дуй к матери, отвези ей прививку. Вот сертификат, сами впишете ее данные. Понял?

– Ты мог сам сразу к ней ехать, нет?

– Мне некогда, представь. А ты рядом. Собирайся.

– Извините, а что вы сделаете с остальными дозами? – Стефания, одетая и причёсанная, стояла на пороге кухни. – Здравствуйте. Меня зовут Стефания.

– Приятно познакомиться, Стефания. Алекс. Вам нужна вакцина?

– Две дозы. Я успею доехать, если Кристиан даст мне свой велосипед.

– Теоретически мы можем разделить ампулу, если найдем инсулиновые шприцы.

– Я найду. – Кристиан роется в одном из ящиков и передает Стефании упаковку шприцев. – Оденусь и подвезу тебя на машине, так лучше. Я быстро.

– Мне надо в старый дом!

– Тогда у набережной тебя высажу.

У Стефании немного дрожали руки под пристальным взглядом аккуратного, немного полноватого мужчины. И никакой не Дэнни Де Вито, вполне симпатичный, думала она про себя, изучая из-под опущенных ресниц отца своего молодого человека. Ее молодого человека. Вот так непроизвольно их отношения начинают обретать внешние контуры.

Из дома они вышли одновременно, расстались как хорошо знакомые, не слишком близкие люди. Отец сел в правительственный лимузин, а они вдвоем – в бабушкину букашку на колесах. По дороге Стефания позвонила Ларисе:

– Будьте готовы! Мчу!

Стефания уложилась в отведенный срок, и Лариса плакала от счастья, а Прокопий кряхтел и гордился ее добычей так, будто она его дочь или внучка. Кристиан успел, и его мать не проявила особенных чувств, приняла как должное это предложение выжить – слишком долго ждала, очень мало тревожилась и думала о чем-то другом. Впрочем, как обычно.

Больше всех был рад Слава. У него будто внутренний тумблер переключился – как услышал новость, сразу матери позвонил и на полчаса зарядил инструкцию: неделю из дома не выходить, отдыхать, много пить, не переедать, Макару собрать вещи Яна и к ним его отправить, просто выставить за ворота, мы подберем, и Лилу тоже, как без Лилы…

После этого больше всех был рад Ян. Совсем недолго он присматривался к своему папе, примеривался, вспоминал. А потом как вскарабкался на него верхом, так и не отпускал, пока не пришло время ложиться спать. Маша даже немного заревновала, но она вообще девушка очень ревнивая. Ее пригласили читать сказку на ночь. Ну ладно.

А вот Лила после первых восторгов встречи переменами была совершенно обескуражена и озадачена. Даже загрустила и отказалась от еды. Нежная, нежная девочка – разве можно так с ней поступать?

Когда дети и животные заснули, Слава пошарил в дедовых закромах, раздобыл пыльную бутылку доброго красного вина и пригласил жену на бокальчик перед сном. Первый раз после его возвращения они сидели рядом на террасе и были вместе, заодно.

– Блин, с меня будто мешки с цементом сняли. Я даже сам не понимал, как меня давит, что мать не привита. Ч-ч-черт!

– Мы все очень переживали! Какая Стеша молодец!

– Да, огромное ей спасибо.

– Пока Лариса на карантине, я буду с Яном, уже предупредила, что завтра не приеду к деткам.

– Были у вас случаи, когда дети из вашего приюта засыпали?

– При мне – нет, а что?

– Так просто. Ты к ним привязываешься?

– Мне их очень жалко. Они все такие маленькие, тихие, напуганные. Мы в этих жутких костюмах, даже лиц толком не разглядеть, голоса приглушенные, движения угловатые, а они всё равно, как только привыкнут, тянутся и льнут – им так не хватает человеческого тепла. Я понимаю, что кто-то останется сиротой, и мое сердце сжимается… Как хорошо, что Ян с нами, что скоро мы опять будем все вместе!

– А что ты думаешь про этих детей, которые останутся сиротами?

– Мы недавно разговаривали об этом со Стефанией. Она говорит, что хозяйка дома, Милана, будет подбирать для детей приемные семьи. Стефания – мать-одиночка, и она не сможет никого взять, хотя есть детки, которых просто невозможно оставить…

– Почему ты говоришь про Стефанию, а не про себя?

– Не знаю. Я не готова об этом говорить.

– Ты бы хотела кого-то взять? Ты могла бы представить, что воспитываешь не своего ребенка?

– Да, наверное. Но что ты хочешь мне сказать, Слав?

– Сколько?

– Что сколько?

– Сколько детей ты могла бы взять?

– Одного-двух, точно не больше. Я просто не справлюсь, они же там все совсем малыши.

– Запомни это свое состояние, эту готовность. Возможно, она тебе пригодится.

– Слав, ты меня пугаешь…

Может, вино у деда какое-то особенное, или так расслабляюще подействовала весть о вакцинации Ларисы, или же в Маше он наконец почувствовал возможность понимания, но с этого дня Слава понемногу начал раскрываться.