Cовсем немного дождя

4

У синьорины синие глаза.

Это отражение, Лоренцо.

Синьорина очень чувствительна.

Давай просто пройдёмся, Лоренцо. Есть рядом какой-нибудь парк?

Апельсиновый сад, как раз вызрели апельсины. Всего двадцать минут пешком, часть пути вдоль Тибра, по набережной.

Прекрасно, Лоренцо!

Кривые переулки с детьми, гоняющими мяч, ослик с длинными седыми ресницами, привязанный к дуге велосипедной парковки, улицы, забитые туристами…

Лоренцо, когда уже набережная?

Вышли к реке. Зеленовато-коричневая, мутная, желтоватая в бликах вода, казалось, поглощала солнце. Она перегнулась через парапет, всматривалась, будто пыталась на глаз определить состав воды. Скривилась.

Это горная река. Много песка. Вода чистая, почти. Город следит. Заступился Лоренцо.

«Мутные воды Тибра», да, Лоренцо? До нас и после нас… и во все времена.

Мутные и мутные. Было приятно идти вдоль воды, почти никого не встречая на своём пути, под кронами невысоких деревьев, крошить подошвой пересохшие, буроватые палые листья под аккомпанемент голоса Лоренцо: посмотрите туда, посмотрите сюда, – чувствовать тепло солнца на лице… Идти и идти.

Мы пришли в район Авентино, самый красивый из семи холмов. Отсюда открывается фантастический вид на весь Рим. Парк Савелло, или Апельсиновый сад, – место романтических встреч, свадебных фотосессий, любимое место горожан. Здесь не бывает многолюдно…

Лоренцо, а где апельсины?

Синьорине не повезло – урожай собран. Посетителям всё равно запрещено рвать апельсины – везде таблички. Но если очень хочется…

Лоренцо подбежал к каменной ограде, отвёл рукой живое полотно плюща —подобрал два небольших, неправильной формы оранжевых плода: э вуаля!

Французский?

А, Мишель учит.

Они съедобны?

Ну-у-у-у-у-у-у, если синьорина любит смесь лимона с грейпфрутом, то да.

Они шли по центральной, покрытой мелким щебнем аллее. Небольшие апельсиновые деревца на зеленом газоне, отдавшие свои плоды, казались безликим подшерстком леса гигантских деревьев.

Лоренцо, почему в Риме деревья такие…

Величественные?

…испуганные? Будто земли эти изначально населяли жирафы и они съедали все ветви, кроме верхушек, и деревья, спасаясь, тянулись вверх, к небу, и вот наконец вырвались… и да, теперь величественно, свысока наблюдают мирскую суету.

Лоренцо засмеялся. Это сосны пинии, они действительно уникальны – их начали культивировать две тысячи лет назад. А этим деревьям, может быть, лет пятьсот.

Они прекрасны. Это будет моя любимая достопримечательность Рима!

А Бернини?

Отстань, Лоренцо.

Они сели на каменные скамьи, что стояли вдоль террасы, обрамляющей холм.

Лоренцо «включил» гида: Ватикан, купол собора Святого Петра…

Она подцепила ногтем апельсиновую корку. Податливая. Плод внутри неё был сочный, жёлто-оранжевый. Отделила дольку, прокусила кожицу. Кисло, горько, сладко! – всё сразу, а скулы свело и выступили слезы. Верно говорят: первое впечатление самое яркое.

Лоренцо, я сегодня впервые – ну, за свою сознательную жизнь – сказала маме, что люблю её.

Лоренцо сбился, отстранился немного – ты не любишь свою маму?!

Очень люблю, очень. Никогда не говорила. Не думала, как это важно. Но я так благодарна твоей семье, Лоренцо, Риму, Италии всей – я увидела важные вещи другими. Ты понимаешь?

Нет.

Вы такие открытые, эмоциональные – у вас всё на поверхности и сразу. И всё понятно. А мы не такие. А что мешает? Я ещё, знаешь, что поняла? Что Возрождение могло случиться только здесь, только в Италии. Я не понимала, как можно все картины писать через какие-то конфетные розовые фильтры. А фильтры в воздухе – тут всё как через земляничную вуаль…

Она посмотрела на Лоренцо. Солнце потихоньку уходило, ложилось в облака на горизонте розовым, оранжевым, сиреневым. Мягкий, тёплый свет отражался в кудрях, блестел на ресницах, румянил, круглил щеки. Вот и с Караваджо она достигла взаимопонимания…

Лоренцо, хочешь апельсин?

Он взял дольку, помотал головой – хорошо, освежает.

Они не договорились с Лоренцо о конкретной программе на субботу. Он обещал приехать, как только освободится. Семейные обязанности.

Она никуда не спешила.

С утра зарядил дождь.

Мысли стали подкрадываться всякие… несимпатичные. Панические.

Поболтали с мамой. О Чапе. О Риме. О пицце и пятне на джинсах… Ни о чем нехорошем.

Позвонила давней школьной подружке: ты говоришь ей «привет», узнаешь все про её жизнь и говоришь «пока». Дружбы надо питать и взращивать, иначе они чахнут. Малая кровь.

Задумалась о второй чашке кофе. Раздался звонок в дверь.

Глаза, как у Бэмби, фарфоровое личико… Мишель?

У Лоренцо родилась «Просто Гениальная Идея» на дедушкин юбилей. Он боится не успеть, приносит извинения и прислал её, Мишель.

Я очень рада познакомиться с тобой, Мишель!

Я буду говорить на русском? Мне нужна практика. Мама не в счёт. Ты сколько знаешь языка? Языков?

Языков. Два – русский и английский.

А я учу русский, испанский, английский, французский, арабский. Мишель загнула все пальцы на руке. И итальянский, конечно, конечно – потрясла она пальцем второй руки. Шесть!

Палец был обкусан.

Мишель поймала взгляд – да, я грызу ногти! Меня все ругают. Все без толка.

Без толку.

Поправляй меня! Спасибо! Я принесла французский завтрак – круассаны! Ты любишь круассаны?

Очень!

Это хорошо. Мы будем здесь жить с Лоренцо, когда он закончит учиться.

Долгонько ещё.

Я всё здесь знаю. Мишель хлопала дверцами кухонных шкафчиков, доставала с полок посуду, кофе… Мы с мамой решили, что тебя бросил муж.

Это не прозвучало вопросом.

Ты пойдёшь теперь к Лариске Гузеевой?

Куда?!

На «Давай поженимся». Мы с мамой всегда смотрим. Ты красивая – тебя выберут. Я училась плакать, как ты. Пока не получается.

Мишель, у тебя сегодня весь день свободен?

Не знаю. Мишель безмятежно дернула плечиком. От тебя зависит… и когда Лоренцо освободится.

Сколько лет тебе, Мишель?

– Семнадцать. А тебе?

– Тридцать четыре.

– На два раза.

– В два раза. Я старше тебя в два раза.

– Да. Моей маме больше на два года.

Вот тебе. Вот тебе. Вот тебе. Ты – как чья-то мама. Но ты – одинокая, взрослая женщина, без детей, без мужа, которую только и ждёт Лариска Гузеева… Сто-оп! Я подумаю об этом завтра, как говорила Скарлетт О’Хара.

Дождь повис в воздухе мелкой водяной пылью. Они заказали такси и поехали в «модный» центр города. Она долго, придирчиво выбирала и купила маме роскошный кашемировый палантин, двоюродной сестре – бирюзовые перчатки. Выслушала возмущённые возгласы Мишель – она ничего себе не покупает! Заметила, как девочка заглядывается на витрины «Пандоры», настояла и купила ей маленький «шарм» – подвеску в форме жёлудя. Радовалась её неподдельному восторгу. Устали. «Приземлились» в маленькой кафешке посреди тихого дворика. Уличные обогреватели, мягкие пледы, болтливые официанты, крепчайший эспрессо, крошечные сандвичи, десерты…

– Я буду мороженое с ягодами! А ты? Возьми тирамису – он такой здесь вкусный! – болтала Мишель. – Мне нельзя – я худею, я на диете, а тебе можно.

Мишель сняла браслетик с запястья, присоединила новый «шарм», надела на руку – крошечный листик тихонько позвякивал о бронзовую шапочку жёлудя. Игрушечка.

– Мишель, у меня завтра самолёт в двенадцать. Кто заберёт у меня ключи?

– Мы приедем с Лоренцо… Ты не против, что я тоже приеду?

– Нет, конечно!

– Заберем ключи и отвезём тебя в аэропорт.

– Я на такси прекрасно доеду, это лишнее.

– Ты нам нравишься. Мы так хотим.

– Ладно тогда. Мне приятно. Спасибо. А когда у дедушки юбилей?

– В среду на той неделе. Дедушка в больнице, и бабушка с ним.

– Что случилось?

– Это ничего страшного. Он просто очень старый уже. Его выпишут в понедельник. Или он сбежит. Всё его старшая дочка Ирэна – она крутой доктор, каждый год обследования, обследования… Я не могу терпеть! Совсем не могу терпеть секреты!

– Что же делать?

– Я расскажу, а ты притворишься, что ничего не знаешь. Так подходит?

– Я постараюсь.

– Лоренцо сейчас с другом снимает фильм в галерее Боргезе – про скульптуры. Там всё будет так красиво – все эти мраморные фигуры, люди, которые ходят и смотрят, а в самом конце, знаешь что?

– Что?

– Ты! Твоё лицо, потом глаза – и всё! Конец! Тебе нравится?

– Я не знаю. Мне неловко.

– Ловко! Ты как артистка! А ты кто? Кем работаешь?

– Экономист, финансист, цифры всякие. Неинтересно.

– Ненавижу цифры! Хочешь ещё один секрет, важный?

–Ну, давай.

–Я не люблю пиццу у дяди Лоренцо! Толстое тесто! А я худею… Можно я попробую твой тирамису?

Она пододвинула тарелочку с десертом на середину стола, откинулась на спинку стула.

– Ты очень красивая, Мишель…

У дома она заплатила таксисту и отправила Мишель к Лоренцо. Она прощается с ними на сегодня – надо собраться, сделать важные звонки, написать письма… По работе? По работе…

Вымыла и убрала кофейные чашки, протерла стол, достала бокал и вылила остатки вина, получилось многовато – не ресторанная доза.

Вышла на балкон – промозгло. Плотнее прикрыла балконную дверь изнутри, задернула штору. Передышка заканчивается – время разбираться с делами.

Сообщила маме о времени прилёта. Достала планшет, подключила к зарядке. Просмотрела электронную почту, прочитала документы, ответила на пару писем, составила план на неделю. Листала странички социальных сетей, не всматриваясь, машинально… Мысли начинали подпрыгивать, знобило. Хотела долго стоять под горячим душем, но вода в бойлере закончилась быстро. Заварила травяной чай. Поставила у кровати парящую чашку и бокал с недопитым вином – вдруг захочется? Надела носочки и закуталась в одеяло. Пыталась читать начатый неделю назад роман – не понимала, что читает. Загрузила комедию – не смешно.

Внутри разворачивался, пульсировал диалог с мамой. Защищалась, храбрилась, бравировала, боялась сочувствия… нуждалась в поддержке…

Мелькали сцены возможных вариантов встречи с Игорем. Встреча неизбежна – работают в одном здании, в разных структурах одной компании. У лифта в холле? На совещании в понедельник? Зайдёт к ней в кабинет?

Они не афишировали свои отношения – корпоративная этика. Но шила в мешке не утаишь, как говорится, младшие сотрудники судачили и шептались. Ну, они оба – люди свободные, никакой угрозы деловой репутации. Просто жизнь.

Спала – не спала. Сны обрывались кошмарами. Сердечко билось пойманной пташкой. Серый рассвет просачивался в комнату. Можно уже вставать?

Вымыла голову. Долго пила кофе. Доела виноград. Убрала посуду, тщательно протерла все поверхности на кухне, собрала в пакет для мусора остатки заветренного хлеба, бутылку, использованную упаковку. Долго думала над сыром – жалко, завернула в пленку и положила в чемодан. Вынесла мусор на улицу, к общей кучке, скоро приедут собирать.

Прошлась по студии. Надела свои колечки и сережки – как сняла их в первый вечер, так и лежали они на тумбочке. Оделась. Закрыла чемодан. Проверила паспорт. Раскрыла электронный билет – ещё раз посмотрела время вылета.

Пора бы уже приехать Лоренцо.

Позвонила – на подъезде.

Вышла на балкон – прощалась с окнами напротив: чао, чао, живите счастливо.

Лоренцо и Мишель, припухшие с утра, розовые и весёлые, такие ещё дети, почти не опоздали. До аэропорта доехали быстро. Прощаясь, смеялись. Они её ждали в Риме, она их – в Москве: Лоренцо, я отведу тебя в музей Пушкина, там такой свет! Покажешь дедушке, он одобрит. Лоренцо обещал прислать фильм.

Может, не надо?

Синьорине понравится.

Летела экономом, билет пришлось покупать новый, за полную стоимость – не жаль. Просила не беспокоить. Проспала почти все четыре часа полёта.

Мама встречала дома запахами шарлотки и любимых куриных котлеток. Какая я, оказывается, голодная, мам!

Зашла в свою комнату, девичью, нетронутую. Посреди – два больших черных мешка для мусора.

– Ма-ам?

Мама стояла в проеме двери, сложив руки на груди, нижнюю губу чуть прикусила, взгляд теплый.

– Игорь вчера привёз. Так понимаю, всё, что нажито непосильным трудом… Давай поедим, ребёнок?

– Да, я переоденусь только.

Брезгливо коснулась узла на мешке. Мама уже протягивала ножницы – не порть ногти, я даже трогать не стала. Раскромсала мешок – обезглавленный, он повалился набок. Выползли её костюмы; скрученные, белоснежные рубашки с воздушными рюшами, отпаривать которые она доверяла единственной химчистке столицы, свесились жалкими тряпочками…

– Аккуратно, там из второго мешка потекло что-то. Тряпку принесу.

Села на пол, тронула лужицу пальцем, понюхала – шампунь.

– Да, мам, здесь все мои вещи.

Подстелила под мешок половую тряпку. Потом. Нет сил.

– Игорь что-то говорил?

– Пытался. Пытался рассказать, какая ты нехорошая женщина, я так понимаю – умотала к итальянскому любовнику…

– Не было у меня других способов добраться до любовника?!

– Ну да. Я не стала слушать – выставила его, с богом.

– Прости, мам.

– Ты как?

– Ещё не знаю. Я будто стеклянная – пропускаю через себя, отражаю, а самой меня нет, одна лишь хрупкая оболочка, тронешь – расколюсь, рассыплюсь.

– Не трогать тебя?

– Я сама потихоньку расскажу.

Котлетки с пюрешкой, огурчиком. Всё дело, конечно, в этих соленых, кислых кружочках маминых консервированных огурчиков: положил на язык – и рот наполняется слюной, и аппетит взрывается – вкуснотища!

– Ты обещала вернуться колобком, – смотрела мама на взрослую дочь, сопереживала ещё невысказанному.

– Пыталась. Не очень получилось, да?

– Добавки?

– Думаю… Нет, пока нет. И чаек попозже, ладно?

Откинулась на спинку мягкого уголка, стала крутить в пальцах бумажную салфетку.

– Мам, у Игоря другая женщина есть, и у неё будет ребёнок. Я не могу бороться против ребёнка. Я это поняла.

– Сильная моя девочка.

Салфетка сыпала белую пыль. Мама пододвинула салфетницу поближе – крути, выкручивай.

– А знаешь, я бы ещё могла объяснить такое в начале отношений, когда старая связь так вот вернулась. Но после двух лет отношений? Это же ещё не двадцать, когда надоели друг другу до зубовного скрежета…

– Два с половиной года почти. А надоесть можно и на следующий день… Мне никогда не нравился твой Игорь – вежливый сноб. Ещё и лжец, как оказалось. Мне жалко твоего времени, я рада, что вам нечего делить… Сложные чувства, но облегчение – однозначно облегчение.

– Спасибо, мам. – Она была благодарна маме.

Поддержи та Игоря, хвали его, сожалей – она бы сразу почувствовала себя преданной, одинокой, озлобленной. Но мама встала с ней рядом.

– Люблю тебя, мам.

– Золотой мой ребёнок.

Уютно плакалось. С соплями – вот к чему салфетки, – с растянутыми губами, красными глазами…

– Ну всё, ну всё…

Улыбка сквозь слезы.

– Мам, я так не ревела лет с десяти, да?

– Может, и дольше. Давай будем пить чай с шарлоткой и смотреть хороший фильм?

– Старый? Ты любишь старые фильмы?

– Ну, смотря какие…

– «Жестокий романс»?

– Только не это! Тут у нас слез более чем… «Римские каникулы»!

– Да-а-а!