Cовсем немного дождя

23

Кристиан задумался и незаметно для себя прошагал всю набережную до городского дендропарка, живописно раскинувшегося на тупоносом мысу. Витиеватые дорожки, присыпанные мелкой гравийной крошкой, вечно норовящей забиться в ботинки, петляли под раскидистыми кронами деревьев. Единственная аллея, прямая как стрела, была обсажена по обеим сторонам деревцами магнолии. Розовые, как платья подружек невесты, и пышные, как облака, цветущие деревья густо насыщали воздух сладко-кислым дурманящим ароматом. Аллея обрывалась почти внезапно, переходила в широкие ступени к небольшой площади с фонтаном, откуда брала начало набережная «дорогих кварталов». На ее окончании высился комплекс, где жила мама. Почему бы не наведаться? По пути заглянул в кондитерскую – купил пирог с сыром для себя, пару круассанов для матери.

Мама на удивление встретила его у двери.

– О! А вот и ты! Заходи, будь как дома, приготовь нам перекусить – я как раз из магазина пришла. Только давай сначала выпьем кофе с твоими круассанами – я голодна как волк! Сейчас включу кофеварку.

– Привет. Разделяю твое желание. А ты что такая бодрая?

– Я всегда бодрая, только не всегда снаружи. Послушай, я письмо написала в издательство. Посмотришь?

– Посмотрю, отчего не посмотреть. Что издаешь?

Кристиан разбирал пакеты с покупками, заполнял холодильник. Мама вполне способна забыть и оставить продукты киснуть в тепле.

– Мою римскую историю, в твоем переводе на итальянский, берут в большой сборник. Хотелось другого, но это даже круче. Потом будет роскошная презентация… – Лия кружится вокруг себя, держа в одной руке чашку с кофе, другой роняя на пол крошки, осыпающиеся с надкусанного рогалика. – Поедешь со мной? Ах да…

– Что?

– Мне твой папенька такую истерику закатил, что я, видишь, от потрясения даже гулять пошла.

– Вы всё еще находите, о чем ругаться? Умеешь удивить, мам.

– Люди, у которых есть общие несамостоятельные дети, обречены общаться. Да и потом, конечно, тоже.

– У меня скоро защита диплома, и всё, больше у вас на меня никаких рычагов влияния не будет.

– Можно подумать, сейчас есть.

– Отец думает, что есть. Так что случилось, мам?

– Ну-у-у… – Лия садится за стол, поддевает пальцем уголок теста и разматывает остаток круассана как свивальник. – Он говорит, что у тебя женщина с ребенком…

– И?

– И ты загубишь свое будущее.

– По его мнению, я его уже давно загубил и помру нищим под забором. Так не всё ли уже равно?

– Нищим ты не умрешь, тут я абсолютно спокойна – в курсе твоих гонораров и способностей. Писал бы сам, а?

– Говорили уже об этом.

– Ладно. Но ты же не собираешься жениться? – Лия поднимает наконец взгляд от руин выпечки и смотрит в глаза сыну.

Они стеклянно блестят над пунцовыми пятнами бешенства на бледном лице.

– Собираешься?

Кристиан продолжает проживать внутреннюю эмоциональную бурю, и Лия чувствует себя на грани отвержения – любое неверное слово или реакция отправят ее в тот же недружественный стан, где в мире сына отведено место Алексу.

– Девочка или мальчик? Маленький?

– Девочка, Ханна. Ей годик. – Взгляд Кристиана теплеет, в уголках губ подрагивает смущенная улыбка.

– Девочка! Боже, как я всегда мечтала о маленькой девочке! Мне уже не терпится познакомиться! Расскажи о них, что хочешь, а я, пожалуй, нарежу салат к сырному пирогу. И пей уже свой кофе! Где продукты? Когда ты успел все рассовать?!

Под размеренный стук ножа, незначительные, ненавязчивые вопросы Кристиан рассказал маме всё, что сумел обернуть в слова. Лия с мягкой улыбкой приняла свитки признаний, не показав их тяжести. Между «быть (с кем-то)» и «быть правым» зачастую стоит сложный многоступенчатый выбор.

– Только, мам, это не для обсуждений. Не с отцом.

– Нет-нет, я в ваши дела-отношения не вмешиваюсь. Он это прекрасно знает – позвонил проораться.

– Извини, мам.

– Просто не будь таким же, сын. Так, ладно. Письмо посмотришь?

Весть об открытии границ встряхнула остров и вывела из долгой спячки, как бы цинично это ни звучало в отношении бессрочных пациентов инфекционных отделений. Остров, как радушная хозяйка перед приездом дорогих гостей, выметал паутину по углам, выбивал пыль из ковров и начищал фамильное серебро. Города с ужасом обнаруживали угольные потеки от печного отопления на стенах своих прекрасных исторических зданий, неопрятные лохмотья разросшегося плюща, скрывавшие старинную кладку, скрежет заржавленных флюгеров и ворот, распугивающий певчих птиц в заброшенных парках, неопрятность газонов, простреливаемых метелками диких трав. Никогда еще май не видел такого запустения в райском уголке – уж не наслать ли кару небесную на нерадивых людишек? Да и шарахнул с досады в ночь грозовыми раскатами, шквальными ветрами, ливневыми потоками. Человеческое население скукожилось от страха, глазки зажмурило, а когда поутру обозрело масштабы последствий природной вакханалии, забегало, засуетилось, а то неудобненько как-то: поваленными деревьями дороги перекрыты – не проехать, размытым грунтом всё вокруг изгажено – не пройти. А тут еще туристический сезон на носу – как же, как же денежки из тугих кошельков отдыхающих вытряхивать при таком бардаке? И пошла работа: в одном месте очистили, отмыли – из другого насыпалось. Шаг за шагом навели порядок. К лету остров блистал новенькой монетой посреди бескрайнего полотна синего моря – красота!

Отдельные же индивиды постепенно возвращались к своей обычной рутине. Макар с наслаждением возобновил любимую работу в библиотеке Людовика. Стефания с утра до ночи экзаменовала студентов в институте. Кристиан защитил диплом и, уставив бабушкину квартирку пустыми коробками, тоскливо медитировал над своим детством. Слава разорвал контракт и томился, пытаясь вспомнить, чем же занимался до эпидемии. Маша продолжила работать с малышами, бессознательно избегая удушающей обстановки дома. Милана, со своим мышлением кризисного менеджера, без катастроф и Джины в качестве амбассадора ее передовых идей затерроризировала Людовика, виноградники и винные погреба которого не знали ни дня простоя и не терпели никаких революционных безграмотных вмешательств. Временным утешением Милане послужило заброшенное кафе подруги – как же, Джина проснется, а ее семейное дело мертво – непорядок.

Неприкаянность Славы не давала покоя Макару. Взрослый сын без дела – головная боль всякого ответственного родителя. Да и психоэмоциональное состояние парня вызывало обеспокоенность. Времена перемен и потрясений – бездонная кормушка для психологов, но люди старой школы знают: ничто так не исцеляет, как монотонный результативный труд. Под разными предлогами, ссылаясь на свою якобы физическую ограниченность и потребность семьи в пополнении финансов, Макар начал привлекать сына к реставрационным работам. Из глубины своей апатии Слава ничему не сопротивлялся, безрадостно выполняя несложные поручения отца.

– Что-то, Макар, неладное у тебя с сыном, – заметил Людовик, любовно поглаживая кожаный переплет обновленной книги.

– Ты прав, Людовик, теряю парня – чем дальше, тем больше замыкается. Не знаю, что и делать: не по душе ему мои кропотливые занятия. Другой он, динамичный, общительный… Сейчас и не скажешь. Стартапами раньше какими-то занимался. Ума не приложу, что ему предложить.

– Образование какое?

– Техническое, инженерный факультет за плечами.

– Голова, значит, на месте… А давай новое дельце ему подкинем, незнакомое. Затянет – хорошо, нет – так нет. Агроном мне нужен молодой…

– Людовик, но это же вообще другая область!

– Выслушай. У меня уже лет тридцать работает очень хороший специалист, вся моя агрокультура им выстроена, и я абсолютно доволен его результатами. Менять ничего бы не хотелось. Манолис – мужчина крепкий, нестарый, передовых взглядов, но у него прогрессирующая болезнь сердца. При его работе – под солнцем, в разъездах по полям – всегда есть риск приступа, а рядом может никого не оказаться. До сих пор Бог миловал, но неспокойно. Попробуем разыграть с твоим парнем двойную беспроигрышную партию: Манолису приставим ученика, он до эпидемии и сам об этом заикался, а Славе предложим миссию – потенциальное спасение жизни. Он же у тебя из спасателей, кажется?

– Есть такое. Можно попытаться, наверное.

– Манолис умница, человек презанятный, личность интереснейшая. Их бы только вместе свести, а там, глядишь, парень и делом увлечется – учиться его отправим… Это я сильно вперед забегаю.

– Пугающе грандиозные ожидания. Я сыну, кроме газонокосилки в своем саду, никогда ничего не доверял. Я бы, пожалуй, отказался…

– Так я не тебе и предлагаю. Ты, Макар, человек камерный, размеренный. Дай парню шанс. В любом случае проигравших не будет.

Нельзя сказать, что Слава воодушевился ролью сиделки при сельхозработнике. Однако предложение встретил смиренно, здраво рассудив, что деньги лишними не будут, работа несложная, а возможность вырваться из-под тревожной участливой опеки отца можно считать подарком судьбы.

Родители, цепляющиеся за своих детей, – беда; дети, бегущие самостоятельности и ответственности, – проблема. Но нет ничего страшнее глухого и слепого безразличия. Людовик, жизнерадостный и неравнодушный баловень фортуны, потенциальный прожигатель жизни, был старой душой в человеческом теле с большим и щедрым сердцем – ему нравилось делать этот мир лучше.

Еще один человек с большим, беспощадно заботливым сердцем выстраивал свою жизнь с внезапно поредевшим воинством. Лариса, на попечении которой остались один вполне сознательный внук Ян и весьма беспроблемная бульдожка Лила, искала выход своей буйной энергии. Неповинной жертвой стал Прокопий – проблемы возраста исключали возможность бегства. Бедный дед, будто краб в пещерке, окопался на своем участке и восстановил заброшенное садовое хозяйство до состояния, заслуживающего одобрения безвременно почившей супруги Афины. За что и был привлечен к работам в саду вечно отсутствующего Макара. Окрепший, бодрый Прокопий утешился безраздельным вниманием Янчика и его собаки, полностью растворился в мудро-старческом непрестанном говорении. Лариса внутренним взором ощупала охватившее ее одиночество и неожиданно обнаружила полное удовлетворение сложившимся порядком: все заняты, все при деле, благополучны, здоровы и счастливы. Мир, покой и гармония овладели главной матерью дома. Сбылись все пожелания из бумажных поздравительных открыток предков. Чего бы еще и желать?

– Маша, ты можешь взять отпуск на этой своей работе?

– Думаю, да. А что? – Сноха в удивлении замерла, не донеся до рта ложку с супом.

– Кто-то же должен присмотреть за Яном, пока меня не будет! Да и еда сама себя не приготовит, знаете ли! Привыкли, понимаешь, к скатерти-самобранке…

– Ма-ам, а ты куда собралась? – Слава в недоумении развел руками, на полевых работах моментально загоревшими до черноты.

– Лариса, мы чего-то про тебя не знаем? – Макар приподнял брови, не прекращая намазывать мягкое масло на кусок свежего хлеба.

– Бабуля, ты уезжаешь? – Янчик принял от младшего деда бутерброд и облизнулся.

– Кха? – полувопросительно кашлянул Прокопий, он же старший дед.

– Вот, пока вы все здесь, страшно занятые мои люди, официально заявляю: как только появятся билеты на паром, еду к сестре. Ей нужна моя помощь!

– Мама, Лена сама тебе сказала?

– А мне не надо ничего говорить! Будто и так не понятно?! Она там совсем одна!

– Слав, оставь это. Если мать что решила, ничего уже не изменить. Кто-нибудь претендует на горбушку от булки?