Цветины луга

22

Слишком непосильным было для детского сердца то, что случилось вчера. Первый поцелуй, первое подозрение и первое разочарование. Все равно, что после яркого, ослепительного солнца провалиться вдруг в кромешную, могильную тьму, в беспросветный зловещий мрак, после ощущения счастья, полета испытать головокружительное падение. Утром она прямо с завода пошла в школу. В школе сидела, как больная. Не слушала, что говорили учителя. Ничего не слышала и не видела.

Перед глазами Янички был завод: высокие трубы, яма, в которую она упала, парень с чубом, державший ее на руках, поцелуй, кровать отца и Лидия…

Все это вертелось в ее мозгу, пока учительница Мара не вызвала ее отвечать урок. Яничка была одной из лучших учениц, ее часто хвалили, ставя в пример остальным. Яничке завидовали. Ее никогда не наказывали, она не бегала домой за забытой тетрадью или пионерским галстуком. Она была вожатой отряда. И вдруг она стоит с низко опущенной головой перед учительницей и не знает, о чем говорить. Урок она запомнила еще в классе, во время объяснения, но сейчас словно кто-то отшиб ей память, все вылетело из головы.

— Что с тобой, Яничка? — участливо спросила учительница. Она ждала, что Яничка, как всегда, поднимет голову, посмотрит прямо в глаза и расскажет обо всем, что с ней случилось.

Но Яничка не поднимала головы, она будто провалилась в какую-то бездонную яму, и некому подать ей руку, спасти.

— Где ты была вчера?

— На матче, на матче, — хором ответили за нее подружки. — Пять-один, выиграли заводские.

— А потом она пошла на завод, — подсказывали другие.

— К отцу ходила…

Подружки старались изо всех сил выгородить Яничку, некоторые пытались ей подсказывать.

— Что ты делала на заводе? — приподняв ее легонько за подбородок, спросила учительница.

Яничка зажмурилась, попыталась что-то сказать, но еще ниже опустила голову и не проронила ни слова.

Как она могла смотреть в глаза учительнице? Там же все видно, как в зеркале! Та увидит и все поймет.

— Ну говори! Кого ты там видела, что делала?

«Только этого не хватало — сказать: «Видела одного парня»…

Ей казалось, что учительница спрашивает: «А как его зовут?»

«Не знаю. Он только поцеловал меня, а потом убежал».

«Как же так? Первый раз встретилась с парнем и позволяешь ему себя целовать!»

«А он меня и не спрашивал».

«И как можно, чтобы он тебя целовал, а ты даже не знаешь его имени?»

«Так он мне не сказал».

«А почему ты не спросила? Ты знаешь, что значит для девушки поцелуй?»

«Знаю. Мне было очень хорошо! Так хорошо, что я забыла спросить, как его зовут!»

«Это же позор, девонька!»

Так разговаривала сама с собой Яничка, стоя с опущенной головой, а учительница и весь класс напрасно ждали ответа.

— Садись! Потом поговорим.

Большое испытание выпало на долю Янички в этот день. После занятий учительница снова стала расспрашивать Яничку, что с ней случилось, но та молчала.

Дома ее ждало новое испытание. Не успела она переступить порог, как мать, которой девчонки уже успели доложить про двойку, учинила ей допрос:

— Где ты шаталась? Где ночевала?

— Ты же знаешь!.. У отца.

— А ну-ка посмотри мне в глаза!

— Это еще почему? — огрызнулась Яничка и, швырнув портфель с книгами, хотела улизнуть из комнаты.

— Нет, ты мне скажи, где ты шлялась и что ты делала на этом проклятом заводе!

Мать схватила ее за шиворот и так дернула к себе, что пуговицы у воротника чуть не поотлетали.

— Двойку вот приволокла. Опозоришь ты мою голову, я вижу! К тому идет!

Яничка передернула плечами, пытаясь запахнуть платье, но мать дернула его еще ниже.

— Говори, бесстыдница! Подумать только! От матери сбежала! Шлялась где-то, как последняя уличная девка. Не явилась домой ночевать! А мать тут с ума сходит! Отвечай, тебе говорят!

Игна чуяла своим женским сердцем, что с дочерью случилось что-то неладное. Об этом говорили и глаза, которые избегали смотреть на мать, и эти черные тени под глазами, и виноватое выражение лица, и упорное отпирательство.

— Я уже тебе сказала! Была у отца! Никуда я больше не ходила.

— Врешь! По глазам вижу, что врешь! — продолжая держать ее за шиворот, допытывалась Игна. — Врешь! А почему платье все в грязи?

— Упала на заводе в яму, — пробормотала Яничка.

— А кто тебя оттуда вытащил?

Она не сразу нашлась, что ответить. Вынуждена была солгать. Это была первая ее ложь матери, ложь во спасение, в защиту первого поцелуя.

— Сама!

— А почему ты не смотришь мне в глаза!

Девочка собрала все силы и подняла глаза на мать.

— Вот — смотрю!

Это было первое притворство, первый шаг к овладению искусством скрывать свои девичьи тайны и первый шаг к отдалению от матери.

— А где твои ленты?

Яничка глянула на свои короткие косички и смешалась. Шелковых бантов, белыми бабочками торчащих на кончиках кос, не было. Одну она потеряла еще там, в яме, а вторую, наверное, тогда, когда он взял ее на руки и поцеловал.

— Где же они?! — грозно смотрела на нее мать.

— Там, упали…

— С кем же это ты боролась, что они могли упасть?

— Ни с кем, — продолжала отпираться Яничка, рьяно оберегая свою тайну. Она вырвалась из рук матери, убежала в свою комнату и закрыла дверь на ключ.

— Открой! Открой, тебе говорю! — молотила кулаками в дверь Игна. — Расскажешь мне все до нитки, что с тобой было, или я тебя…

— Не выйдет! Я не ребенок!

— Открой, иначе я высажу дверь и башку тебе проломлю!

— Только тронь, убегу к отцу!

— А-а-а! Выдала себя!

— Мне нечего выдавать! Там лучше!

— Что же там хорошего?

— Поцелуй! — сказала Яничка про себя, а матери крикнула: — Все! И Лидия лучше, чем ты!

— Что-о! Так ты с ней шаталась?

— Застала ее у отца! Что, задело? Пусть! Она лежала на папиной койке! Ты заслуживаешь, чтобы отец тебя бросил. Она меня поцеловала, не била и не допрашивала, как преступницу!

Яничка была вне себя от злости. Заперевшись в комнате, почувствовав себя в безопасности, она неистовствовала, захлебывалась угрозами, готовая на все. И только когда поняла, что мать за дверью молчит, когда заглохли удары кулаков в дверь, она умолкла и прислушалась. Куда девалась мать? Что с ней? Вдруг до нее донеслись всхлипывания. И тут только она поняла, что наделала. Ей стало жалко мать. Слишком дорого обошлись матери ее похождения, ее детские прихоти и капризы.

— Я пошутила, мамочка! — она открыла дверь и опасливо выглянула из комнаты. Но, увидев мать содрогающейся от рыданий, забыла обо всем и бросилась к ней.

— О чем ты, мамочка? — Яничка говорила, стараясь убедить и себя. — Она приходила на собрание. В папиной комнате было собрание. Там были все, и она…

Яничка прильнула к матери и стала ее утешать.

— Ты не беспокойся! Папа не такой, как другие на заводе. Если бы он был таким, его бы не повысили. А знаешь, он теперь начальник. Вчера вечером, после работы, у него была полная комната рабочих. А Лидия пришла раньше других и сидела на его кровати. У них ведь все просто, по-рабочему.

— Знаю, знаю я этих заводских… — Игна вытерла слезы и отвела руку дочери, которая жгла ей плечо.

— Нет, нет! Ты не права! Я могу тебе поклясться. Она уважает папку, но не любит. Это разные вещи. Любовь — это совсем другое! Ты не знаешь, что такое любовь! Ты уже забыла!

Яничка прикусила язык, устыдившись, что разболталась не в меру и даже начала поучать мать, что такое любовь.

В доме воцарилась тишина, хотя, кто знает, не было ли это затишье перед новой, более страшной бурей.