Цветины луга

49

Завод, наконец, был пущен. Каждый день приезжали комиссии. Проверяли, составляли протоколы и уезжали. Главный инженер по-прежнему не знал покоя. Он сам следил за каждой мелочью и ему постоянно казалось, будто что-то еще не доделано, о чем-то забыли. Он боялся, как бы не испортился какой-нибудь станок, не застопорил работу целого цеха. Новое всегда вызывает сомнения, требует поисков. Инженер был настолько поглощен делами завода, что просто ничего другого вокруг себя не замечал. После такого сильного напряжения нелегко человеку сразу вернуться к тихой и спокойной жизни. Даже электрическая лампочка не гаснет сразу, а еще некоторое время горит. Что же остается говорить о человеке? А душа инженера словно была расщеплена на отдельные электрические волоски, которые зажигают друг друга.

Он ходил по всем цехам, осматривал каждый станок, расспрашивал рабочих, делился с ними своими надеждами и опасениями. Число рабочих увеличилось, а вместе с ними росли и заботы инженера.

Однажды ночью он будто в первый раз увидел построенный им завод. На обратном пути из города испортилась машина. Он решил пройтись пешком. Шел быстро, испытывая явное удовольствие от прогулки. И когда поднялся на косогор, его неожиданно ослепили огни завода. Он так и ахнул. В первый раз он видел завод, как на ладони. Ему показалось, будто он видит огненную лаву, вырвавшуюся на свободу из нутра распластавшегося на поле огнедышащего дракона.

В суете будней он потерял способность восхищаться творением собственных рук и вот сейчас, в эту минуту, испытывал глубокую радость и волнение.

Главный инженер смотрел на игру бесчисленных огней, и ему казалось, будто над Орешец появилась новая лучезарная планета. По сравнению с этой планетой старые звезды выглядели маленькими и тусклыми. Они походили на давно увядшие цветы в сравнении с новым, еще невиданным, только что распустившимся и полным свежести цветком. Там где раньше были Цветины луга, усеянные желтыми ромашками, сейчас всеми красками сиял гигантский сад. Главному инженеру стало неловко, и он с иронией подумал: «К сожалению, людям свойственно увлекаться лишь внешним блеском и нужно посмотреть со стороны, чтобы понять величие свершенного». Ему был знаком каждый цех, каждый станок, но лишь сейчас, глядя на завод с высоты, он смог понять, насколько он огромен и какой гигантский труд совершили люди.

Он отчетливо вспомнил случай из своей жизни. Когда он служил в армии, их неожиданно подняли по тревоге на ночные маневры. До этого их так долго обучали и натаскивали, что, казалось, все так просто и они ночью с закрытыми глазами найдут свое место. Но когда они поднялись на вершину холма, он был поражен открывшимся перед ним зрелищем. Внизу гремели орудия, сверкали снаряды, взвивались вверх, рассекали небо огненные ракеты. Все было залито светом. Земля дрожала от грохота, взрывалась и горела. И все это было дело тысяч людей, объединенных одним понятием «Народная армия». Тогда он впервые почувствовал все величие слова «Родина».

То же чувство он испытывал и сейчас, глядя на завод. Это слово опять поразило его своей неожиданной силой, вызвав чувство законной гордости в его сердце. Он прищурился от света, всем телом ощущая его теплоту и слегка стал подтрунивать над собой за то, что размяк при виде этого огромного, горящего тысячами огней существа. Он испытывал к нему нежность, какую питают обычно к маленькому пушистому котенку или зайчонку. А это было дело его рук. Этот огонь зажег во тьме он. И если кто-нибудь усомнится в его законной гордости, он сможет им сказать: «Поднимитесь на косогор и посмотрите на Цветины луга. Это мой завод, это моя биография…»

Он громко рассмеялся торжествующим смехом, почувствовав неудержимый прилив сил. Стоя наверху, он попытался было взмахнуть рукой, как это делают ораторы на трибуне, но не удержался и упал на сухую, мягкую, благоухающую траву. И покатился вниз. Он катился и чувствовал, как одежда, волосы и руки впитывают живительную, освежающую ночную влагу и аромат, которому нет названия, и который можно почувствовать только при соприкосновении с землей.

Он был счастлив. Лежа на траве, он вспомнил все прозвища, которые сыпались на него в первые дни и месяцы строительства: «гробокопатель», «турецкий паша», «троянский конь», «новоявленный Орфей», «стихоплет», «чудак»… И ни одно из них не казалось ему сейчас обидным. Словно они проползли сквозь тень кустарника и, выйдя на свет, расцвели дивными, прекрасными цветами. Он катался по земле и собирал эти цветы, охваченный несказанной радостью.

Завод ритмично вздрагивал стальной грудью и, казалось, что эта дрожь идет откуда-то из глубины земли, будто это спокойно и уверенно стучит само сердце земли, которое никогда не перестанет биться. И с каждым его ударом будут вспыхивать новые огни, а шум — становиться все сильнее. Он прислушался к песне завода. Нет, она не была похожа на песни других заводов. Цементный завод, который он построил до этого, пожалуй, не был так тесно связан с землей. Он находился в горах, которые тоже давали ему силу, был он построен без бурь и треволнений, жил сам по себе своей будничной замкнутой жизнью. А этот был начат в жестокой схватке с землей, упорно сопротивлявшейся, не желавшей отдать ему свою силу. Каждый цех давался с боем. Борьба, борьба и борьба — со старым, извечно крестьянским, пустившим в землю глубокие корни. Может быть поэтому и песня этого завода не была похожа на другие. Не ритмичный гул машин, а голоса крестьян чудились ему в ней, явственно слышался голос Цветиных лугов.

Сейчас, ночью, не было видно дыма. Его поглощала темнота, и сияние огней казалось еще более ярким. Но присутствие дыма чувствовалось и в ночной свежести поля. Он полз, как злой дух, пытаясь отравить радость. Инженер думал обо всех людях. Тех, которые боролись с заводом, но в то же время отдавали все свои силы строительству. Как спасти от ядовитого дыма этих прекрасных людей, привыкших к свежести ветерка, дующего с гор и Цветиных лугов? Не перестанем ли мы ощущать по-настоящему свет, если забудем, что такое тьма?

На зорьке главный инженер шел по пустынным и сонным улицам и смотрел на знакомые дома. Он испытывал чувства, какие испытывают люди, возвращающиеся из долгой поездки. «Здесь живет Туча — человек, который крепко стоит на земле и гордо смотрит в небо. Дуб, превратившийся в металлический столб завода! Наверное, он и сейчас не спит… А вот рядом дом Сыботина. Он, наверное, в ночной смене, замещает кого-нибудь из друзей…»

Вдалеке был виден дом, где живет учительница. Когда он подошел поближе и увидел окно квартиры Мары, его сердце забилось часто-часто. «И она не спит! Ну, а мужа и пушечным выстрелом не разбудишь», — подумал инженер и улыбнулся. Вдруг ему в голову пришла мысль: «А что, если пойти к ней и поделиться своими думами!..» Он бы ей сказал: «Мара, посмотрите, каким прекрасным заревом залиты Цветины луга!.. Хорошо! Только этот дым… Ужасно! Я хочу сделать так, чтобы…»

Оборвав на полуслове свой импровизированный разговор с Марой, он остановился и снова улыбнулся Ему было приятно, льстило, что из-за него она лишилась покоя. Вспомнил поцелуй, который она смущенно подарила на крестинах. И тут же всплыла легенда о Цветиных лугах. В его представлении Мара была новой Цветой, боровшейся против косности и бездушия… Инженер поднял голову и еще раз взглянул на ее окно. Какая-то внутренняя сила тянула его к ней. Но… «Зачем он стоит на этой улице? Что он здесь ищет в это раннее осеннее утро, когда хризантемы еще не раскрылись навстречу солнцу?»

Инженер стоял перед знакомым подъездом и смотрел вверх. Вокруг было пусто. Темнела входная дверь, смутно вырисовывались контуры домов, и ему стало не по себе, что он, словно юный романтик, бродит в столь ранний час. То, что он романтик, знали почти все, и никто бы не удивился, встретив его здесь в это необычное время…

Он прошел дальше мимо других домов и вдруг заметил, что не только он, но и другие уже не спят. «Как все-таки много беспокойных людей здесь живет, — подумал инженер. — Впрочем, не только здесь. Наверное, не спит в своем Орешце и Игна. Не спят люди в близлежащих селах. Армия беспокойных растет, она побеждает ленивую безмятежность, изгоняет ночь, приближает вечный день. Беспокойные люди руководят миром и ведут его вперед, в будущее…»

В трепетном мерцании огней ему грезились миллионы людей, прогоняющих одиночество, отчаяние и мрак. Вот и сейчас — он один, но за ним идут тысячи людей. Инженера некоторые считали одиноким и замкнутым человеком — как они ошибались!.. Они не хотели понять того, что нельзя быть одиноким среди друзей. Даже сейчас, когда он бесцельно бродит по улице, он не одинок — говорит с друзьями, улыбается им и радуется за них. О себе он не думал, и совсем не чувствовал одиночества. Словно разговаривал с другим человеком, доверяя ему свои мысли. Другое дело, если бы у него отняли возможность мечтать, осуществлять свои мечты, быть среди людей, заботиться о них. Если бы отняли у него любимое дело. Вот тогда он был бы одинок. А сейчас у него все это есть. Чувства и мысли били ключом, заставляли искать, творить.

С наступлением рассвета становился заметным и дым. Стремительно, неукротимо вылетал он из заводских труб, расстилаясь по всему небу, покрывая землю своею черной пеленой. Инженер много думал, как победить его, чтобы он не омрачал чистоту наступающего дня. «Надо поделиться с кем-нибудь этим, пока мысль не ускользнула из головы», — сказал он сам себе и вздрогнул от заводского гудка, возвещающего начало первой, утренней смены. Домой он возвращался вместе с рабочими ночной смены, чувствуя себя поэтом, создавшим новое, еще не опубликованное стихотворение.

Завод работал в том же размеренном ритме, что и ночью, только сейчас, днем, ясней были видны его величественные контуры. Вокруг широко расстилалась холмистая равнина, и завод казался кораблем, бросившим якорь в глубокой котловине села.