Цветины луга

5

Прошло несколько месяцев. Сотни людей и машин работали на стройке денно и нощно, но на Цветиных лугах, опоясанных возле самого Челебийского леса серебристой лентой реки Выртешницы, не было и намека на заводские корпуса. Рыли, долбили, вывозили землю, разгружали стройматериалы. Проезжавшие мимо по шоссе или в поезде, удивленно смотрели на разрытое, словно загон для свиней, зеленое поле. Кое-кто из женщин села Орешец, ходивших проведать мужей, рассказывал, каким будет новый завод, сколько в нем будет цехов.

Директорша Мара слыхала от инженера, что на этом заводе будут делать болгарские комбайны и тракторы. Эти рассказы, словно магнит, притягивали к заводу семьи рабочих со всей округи. По выходным дням у леса, недалеко от стройки, выстраивались распряженные телеги. Небольшая поляна, на которой росло несколько дубов, превращалась в бивак. Прямо на траве расстилались скатерти, соседи угощали друг друга разными домашними яствами и вином.

Игна еле дождалась конца второй недели после той субботы, как муж не пришел домой.

В воскресенье утром сунула в руки Яничке большую сумку, купленную Сыботином, сама перекинула через плечо торбу с корзинкой и, взяв дочь за руку, подалась напрямик через Челебийский лес на стройку.

Вдоль линии котлованов, где должен был вырасти завод, выстроились в ряд бараки. Одни были выкрашены в зеленый цвет, другие в желтый, а третьи еще сверкали свежим тесом и пахли смолой.

Игна с дочерью обошли несколько бараков, пока, наконец, нашли Сыботина. Барак, в котором он жил, стоял у самого леса. Сыботин, по-видимому, ждал их, потому что как только услышал: «Сыби, гости! Сыби, свидание!», выскочил из барака чисто выбритый, в праздничной одежде.

— Папка! — радостно крикнула Яничка, выпустила руку матери и кинулась ему на шею. Он приподнял ее, крепко прижал к себе, чувствуя, как детские губы обожгли ему щеку.

Не подав руки жене, он пригласил их в барак. Внутри царил полумрак: два маленьких окошка пропускали мало света. В комнатке стояло две кровати. Игна сразу узнала кровать Сыботина по покрывалу и подушке, которые она ему дала когда-то. Над кроватью весело знакомое полотенце, вышитое красными нитками.

— Садитесь, — пригласил Сыботин, но Игна все озиралась по сторонам и хмурилась.

Пахло сыростью — пол барака был настлан прямо на земле, свежими досками и дустом.

— Лучше выйдем на свежий воздух, — сказала Игна и первой пошла к дверям.

Перед бараком стояли вбитые в землю стол и длинная скамья. Здесь рабочие обедали. Игне было не по себе, и, чтобы не выдать волнения, она принялась вынимать из сумки припасы: она зажарила и принесла целую утку. Разложила все на столе, и только когда Сыботин начал с аппетитом есть, у Игны отлегло от сердца. Сыботин налил вина. Чокнулись и молча, глядя друг другу в глаза, в которых затеплилась нежность, выпили. Яничка быстро поела и помчалась на стройку.

— Смотри только не угоди под экскаватор! — предупредил ее отец.

Несмотря на то, что было воскресенье, машины не переставали гудеть, и Игна время от времени морщилась. Она не видела мужа пятнадцать суток и за эти дни и ночи чего только не передумала. Все ее думы сводились к одному: лучше семьи ничего нет. И хорошо, что ее избрали в правление. Она ходила на заседания, слушала умные речи, да и сама часто вставляла веское слово, давала толковые советы, к которым сам председатель прислушивался. Домой шла довольная и гордая, с радостным чувством, что нужна не только мужу и ребенку, но и всему селу. Носилась по селу, хлопотала, уговаривала товарок, гасила пререкания и попреки, водила свое бабье войско в поле. Но радости эти, что перелетные птицы. В ее душе у них не было гнезда. Игна возвращалась домой, и все, что ее занимало днем, уплывало, испарялось, а она оставалась наедине с собой. И она поняла, что дом, семья — это ее гнездо, из которого она может выпархивать, чтобы приносить радость. Не было другого места, где она могла бы остаться наедине со своими мыслями, где можно было погрустить, повздыхать, а то и поплакать. Нет! Не может она поступиться семьей ради работы. Она уже почти была согласна с мужем, но ей хотелось доказать, что можно угнаться за двумя зайцами. Думалось, что если бы муж работал в кооперативе, она могла бы бросить правление. Но он неделями пропадает на своей стройке, не сидеть же ей дома, как в тюрьме. Она пришла к мужу раскаявшаяся, простившая. Он понял это с первого взгляда, и у него словно гора с плеч свалилась. Хлопотал, стараясь не ударить в грязь лицом, угождал гостям.

Они молча глядели друг на друга. Их взгляды были красноречивее слов.

С грохотом промчался товарняк. Игна вздрогнула.

— И как вы терпите эту трескотню, дивлюсь я вам! — сказала она, глядя вслед удаляющемуся поезду, застлавшему дымом и лес, и стройку. — Я тут сидеть не могу, а как вы можете спать, право, не знаю!

— Привычка! — простодушно смеялся Сыботин всем своим добродушным, в черную крапинку, словно забрызганным грязью, лицом.

Он один съел почти всю утку, выпил вино и встал из-за стола, до конца простив жену, будто ее раскаяние, не высказанное словами, воплотилось в эту жирную фаршированную утку, свежий хлеб и вино. Ему уже не нужна была ее исповедь, она была поднесена вместе с едой.

Игна убрала со стола, повесила сумку над его кроватью. Сыботин, войдя за нею в барак, притянул ее к себе.

— Пусти… люди!.. — шепнула она, а знойные глаза говорили о другом.

Они вышли из барака. Дым уже рассеялся, и лес улыбчиво манил светлыми прогалинами. За бараками, на деревьях, были развешаны выстиранные мужскими руками штаны, сорочки, простыни.

— Ты сам себе стирал на прошлой неделе?

— Не стирал и не переодевался.

— Поэтому от тебя и несет, как от козла, — засмеялась она.

— Обещают прачечную построить… для строителей, тогда и вам полегчает.

— Что ни говори, а без женских рук не обойтись…

Игне казалось, что если она не будет мужу стирать, месить хлеб, гладить рубашки, то они станут чужими. Что ей останется тогда? В неделю или в две недели раз переспать с мужем и опять врозь. Нет, такая жизнь не по ней. Раньше нищета заставляла ее скрепя сердце сносить его ежедневные отлучки на железную дорогу. Но каждый вечер он приходил домой. Теперь же она не видит его неделями. А как построят завод, может, и совсем глаз казать не будет? Да разве это муж? Разве это семья? Будут ходить друг к другу в гости, забудут, что такое свой дом. Нет уж, спасибочко за такую жизнь!

На лужайках тут и там сидели рабочие с женами и детьми, велись задушевные разговоры. Игну это не радовало.

— Если так будет, — кивнула она в их сторону, — через час по столовой ложке, то это… чистая казарма!

Сыботин промолчал. Но, как только отошли подальше от людей, загудел:

— Говорят, дома будут строить для рабочих — в два, три этажа. Каждому строителю, если он останется работать на заводе, дадут отдельную квартиру.

— Не нужны мне их квартиры! — оборвала его Игна. — Дома лучше! Здесь все будет общим.

— Да, общим: вода, электричество, палисадник, двор…

— Нет уж! — покачала головой Игна. — Не расписывай ты мне это общее! Ежели нет своего дома — какая может быть жизнь!

Сыботин, заметив, что его «проекты», которыми он хотел обрадовать жену, ей не по душе, пошел на попятный:

— Подожди, еще не известно, будет ли это. Да ведь мне могут и не дать. Здесь и сейчас-то народу прорва, а как дело дойдет до квартир, так налетит в десять раз больше!

Они шли лесом. Прогалинки кончились, пошла глушь.

— Куда ты меня ведешь? — остановилась Игна.

— Вот здесь, в кустах, посидим. Тут нас никто не увидит.

— Сыби! — заозиралась Игна, испугавшись мужского порыва.

Внизу шумела река, вверху равнодушно синело небо, сквозь густую листву вместе со светом просачивался далекий гул машин.

— Яничка может прибежать…

— Какая там Яничка! Здесь нас и лешему не найти! — и он повалил ее на траву.

Потом долго лежал, откинув руки, жмурясь под солнцем. А она гладила рукой кудрявую поросль, черневшую в выеме майки, и задумчиво следила, как ритмично поднимается и опускается его грудь.

— Мама! Папа! — всполошил их далекий зов Янички.

Вышли к ней, застеснявшиеся, пристыженные.

— Я все бараки обошла — искала вас, — она смотрела на них с упреком, словно пытаясь разгадать их тайну. — Где вы были?

— Тебе понравились машины? — уклонился от ответа Сыботин.

— Мне боязно было подходить близко. И как только эта крановщица сидит наверху-то?

— Она училась, техникум закончила. А ты хочешь стать крановщицей?

— Хочу, только на маленьком кране. Это страшилище меня проглотит.

— Здесь откроют техникум для детей рабочих, — сказал Сыботин, когда они подошли к бараку. — И, если мы переедем сюда жить, ты тоже сможешь учиться.

— Хочу здесь жить и учиться!

Сыботин надел чистое белье, которое ему принесла жена, а грязное запихал в торбу, чтобы Игна унесла его с собой.

Игна посмотрела на солнце. До вечера было еще далеко, и она, верная своей женской привычке, взяла торбу и отправилась на речку стирать.

— Ты иди погуляй с Яничкой! Покажи ей станцию, я мигом… Не могу терпеть эту грязь!

На реке было много женщин. Подоткнув юбки, они стирали белье своих мужей.

Игна расположилась возле большого камня, под вербой, где никого не было. Намочив белье, сложила его на большом камне и стала отжимать руками, словно в корыте.

— Ишь, про прачечную толкует! Эти машины только белье рвут! Денег на одежду не напасешься! Мои руки лучше всякой прачечной!

Она вернулась в село вся под впечатлением встречи с мужем и впервые с неохотой пошла на заседание правления. Пришел ответ на их жалобу относительно отобранной у кооператива земли. Теперь ей уже не казалось, что луга захватили какие-то чужаки, а все думалось, что их отдали своим, таким, как ее Сыботин. И к чему ей, пережившей сейчас на этой земле такие счастливые мгновенья, роптать? Раз ее муж работает на ней — эта земля его, а значит и ее.